Влюбиться заново

      Все в комплексе упорно твердили, что Ким потерял память вследствие прыжка в реку с небольшого обрыва. Его и выловили-то чудом — рыбаки остановились на перекус и увидели, как он сиганул с восьмиметровой высоты, спасаясь от преследования. В итоге Ким несколько дней провалялся под сильными препаратами в палате Кинна и, как быстро выяснилось, утратил все воспоминания о последнем прожитом годе. Ни имен, ни событий, ни лиц, вообще ничего, будто ластиком стерли. Врачи на сдавленное и бессильное рычание пострадавшего разводили руками и говорили, что ему еще очень повезло и он легко отделался. Всего-то травма головы, из-за которой пришлось выстричь приличную плешь, чтобы зашить рваную рану, сильное сотрясение мозга, большая потеря крови из-за порезанной правой руки и отбитые мягкие ткани живота и ног. Ну и россыпь синяков и ссадин, но уж это для детей мафии было сущей ерундой.       Из одноместной люксовой палаты комплекса его не выпускали, даже несмотря на угрозы прострелить коленные чашечки мрачным и вечно нахмуренным телохранителям в дверях. О том, чтобы свалить в свой закрытый и тихий пентхаус из-под бдительного надзора отчасти пришедшего в себя Кхуна даже речи не шло, и Ким первую неделю лечения бесился и рычал на братьев и медперсонал, как загнанный в клетку дикий зверь. Новостями его исправно снабжал тот еще пронырливый и проницательный сплетник Кхун, стабильно заглядывающий в палату на полчаса утром и вечером. Так Ким узнал, что успел за этот год довольно сильно продвинуться с карьерой исполнителя и композитора и окончательно порвал большую часть связей с семьей. А еще Кхун, многозначительно щурясь, поведал, что отец и дядя Кан мертвы. Первого застрелил Корн семь месяцев назад, второго нашли мертвым на его вилле с дырой во лбу в тот день, когда Кима выловили из речки. Судя по масштабному побоищу во дворе уединенной и отлично защищенной виллы, нападавший был одиночкой, но очень умелым, опасным, грозным и люто ненавидящим Корна. Его личность все еще выясняли, так как все камеры на вилле оказались в негодном состоянии, а свидетели нападения либо находились в коме, либо были уже под землей.       Когда спустя полторы недели больничного режима, уколов, капельниц, таблеток, осмотров и перевязок Ким немного очухался, смирился с положением вещей и был готов конструктивно воспринимать информацию, Кинн привел к нему знакомиться своего нового парня. Тот представился Поршем, и на его левой руке Ким заметил кольцо главной семьи, похожее на то, что когда-то носила жена Корна, что сходу выдавало его высокий статус в семье и столичном обществе. По рассказам Кхуна Ким представлял себе кого-то мелкого, хитрого, наглого и возмутительно громкого. На деле Порш оказался высоким, мощным, широкоплечим, по-кошачьи гибким смуглым молодым мужчиной с узкими манящими глазами и острыми чертами лица, что на фоне мощного и крепкого Кинна, с его беломраморной вампирской кожей и черными глазами, смотрелось даже эстетично, как человек искусства Ким оценил их соседство на пятерочку. А еще Порш оказался общительным и подвижным — Кимхан хорошо понимал брата, купившегося на хитрые глаза, удивительно тонкую талию, подтянутые ягодицы и светлую, немного дурашливую и очень открытую улыбку.       Порш поначалу смотрел на Кима настороженно и опасливо, будто в любой момент ожидал подставы или удара, но тот его видел впервые и относился непредвзято, хоть и сходу серьезно — кому попало кольцо супруга мафиозного короля не дарят. Ким вежливо покивал на все любезности и потребовал отпустить его домой. Кхун, на всякий случай замерший в дверях палаты, молча показал ему средний палец, за что получил подушкой в лицо. Ким зашипел от боли в растревоженном после броска плече, Кхун начал ругаться без единого нецензурного слова и вопить противным фальцетом, Кинн недовольно цокнул языком и закатил глаза, а Порш качал головой и смотрел на них всех, как на придурков, что было не так уж далеко от истины.       Спустя пару дней после знакомства с избранником брата, Ким в очередной раз после процедур и уколов встал с кровати, маясь от скуки, и выглянул в окно пятого этажа. Внизу на садовой качели устроился младший кузен Кима, Макао, а рядом с ним сидел настоящий ангел. Небесно-красивый, улыбчивый, юный, притягательный, чем-то отдаленно похожий на Порша, но это Ким зафиксировал самым краем сознания, поглощенный любованием стройной фигуркой, смуглой кожей, огромными глазами и пухлыми губами, растянутыми в широкой улыбке, обращенной к собеседнику.       Киму моментально захотелось забрать ее себе и спрятать у сердца. Спуститься в сад и отобрать у мелкого наглого кузена это сокровище, чтобы даже дышать в его сторону больше не смел. Торопясь, как на пожар, он вылетел из палаты, по пути несильно вломив двум телохранителям в коридоре, которые, в силу действующего приказа главы семьи, попытались остановить разогнавшегося в своих желаниях младшего наследника. Без стука влетев в кабинет Кинна, Ким не глядя отвел от груди ствол Арма, оперативно среагировавшего на невыясненную угрозу начальственному телу.       — Мальчишка лет восемнадцати в саду. Рост в районе 180 см, губы пухлые, кожа смуглая, глаза большие, улыбка, как у ангела, с мелким кузеном разговаривает. Кто он?       — Эм… — Кинн глупо поморгал, обрабатывая информацию, как загруженный компьютер, переключающийся между вкладками, замялся и переглянулся с опустившим оружие Армом. — Вероятно, это Порче, младший брат Порша.       — Знаешь его ориентацию? — напрямую спросил Ким, лихорадочно прикидывая в уме все возможные варианты завоевания. В глубине подсознания теплилась коварная, но согревающая мысль, что ангел, даже если окажется закоренелым натуралом, возможно, согласиться попробовать с парнем из чистого любопытства, и тогда Ким сможет в полной мере показать все, что умеет. В его арсенале любовных уловок накопилось достаточное количество приятных, горячих и пошлых хитростей, чтобы завоевание даже самой неприступной крепости прошло без сучка и задоринки.       — Допустим, знаю, — аккуратно кивнул Кинн, все еще глядя на полубезумного Кима со смесью растерянности и непонятной грусти в глазах.       — Не тяни кота за яйца! — рявкнул младший Тирапаньякул, и его брат привычно закатил глаза, злясь на чужую раздражительность.       — Гей он. Только будь с ним аккуратнее, его прошлые отношения закончились очень плохо, — предупредил Кинн, поколебавшись, пока Арм цепко удерживал ринувшегося прочь из кабинета Кима за руку.       — Не ссы, я ангелов не обижаю, — покивал Ким, несильно ударил ни в чем не повинного технаря по болевой точке, просто потому что мог, и сбежал, на ходу прихорашиваясь и приглаживая вставшие дыбом волосы.       К счастью, драться больше ни с кем не пришлось — видимо, Кинн удаленно отдал приказ охране, за что Ким был ему в глубине души весьма благодарен, все же он еще не восстановился до конца, чтобы драться с каждым встречным. Двойной удачей было то, что противный мелкий кузен куда-то свалил, и ангел — Порче, как быстро напомнил самому себе Ким — остался на качели один.       — Эй, привет, — мафиози аккуратно позвал парня со спины, боясь напугать.       Но тот все равно вздрогнул всем телом и обернулся, часто моргая широко распахнутыми глазами, как потревоженный совенок. Ким с трудом сдержал порыв прямо сейчас сгрести это счастье в охапку и утащить к себе в пентхаус, под защиту крепких стен, нескольких охранных контуров и проверенных людей. Удержало только весьма своевременное напоминание Кинна о прошлых неудачных отношениях прекрасной находки и то, какой вой мог поднять Танкхун, осознав, что его провели и лишили любимой игрушки в лице выздоравливающего брата.       — Привет, — осторожно ответил на приветствие Порче, не отводя от Кима наполовину испуганного, наполовину растерянного взгляда.       — Меня Ким зовут, а ты Порче, да?       — Да, но лучше Че, — настороженно отозвался мальчишка, следя за ним, как за особо опасным зверем. В этот момент он действительно сильно напоминал сосредоточенного Порша, наглядно доказывая, что кровь — не вода.       — Не бойся меня, я просто хочу познакомиться, — стараясь казаться мягким и располагающим, предупредил сын мафии, и впрямь чувствуя себя хищником, по шажочку подкрадывающимся к желанной добыче.       — Это шутка такая тупая, да? Мы с тобой давно знакомы, пи’Ким, — отозвался парень, спешно отодвигаясь на самый дальний край качели, подальше от «охотника».       — Прости, не помню ничего, память потерял, весь последний год напрочь из головы вылетел. Но я обязательно все вспомню, ты только не сбегай, ангел, — попросил Ким мягко и тут же понял, что сделал что-то не то, когда огромные шоколадные глаза Че наполнились прозрачными слезами. Кимхан и сам не понял, как оказался перед ним на коленях, но быстро сориентировался и схватил теплые тонкие запястья в свои сухие и вечно прохладные ладони, заверяя со всей доступной ему искренностью: — Не плачь, не надо. Что не так, ангел? Ты скажи, и я все исправлю.       — Меня… бывший так называл, — Че мрачно усмехнулся своим мыслям, вытащил одну руку из цепкой хватки Кима и стер соленые капли со щек.       — Да, я уже слышал, что твой бывший мудак. Он тебя сильно обидел?       — Он мне сердце по-живому вырвал, — скупо отозвался Порче с каким-то странным темным огоньком в глазах и слабой, но сучьей, язвительной улыбкой, задержавшейся на губах на пару секунд.       — Хочешь, я ему яйца отрежу? Я могу, — задумчиво проговорил Ким, нежно поглаживая большим пальцем выступающую голубую вену под тонкой кожей на чужом запястье.       — И как мне должно это помочь? Над камином их повесить и любоваться по выходным? — с невеселым смешком уточнил Че. К большой радости Кима, он не торопился выдирать руку из крепкой, властной хватки.       — Не знаю. Вдруг тебе от этого легче станет.       — Я уже отпустил эту ситуацию, пи’Ким. Не скажу, что простил его, все-таки, нежное подростковое сердечко, ломаясь, хрустит слишком громко, но я готов отпустить все, что между нами было, и двигаться дальше.       — Ты слишком добрый, ангел. Ладно, ладно, я понял. Тебе не нравится «ангел», тогда я буду звать тебя маленьким или совенком. Ты правда похож, чего смеешься?       — С чего ты взял, что я вообще захочу с тобой общаться? — Че резко прервал мелодичный смех и в упор уставился на возмутителя спокойствия двумя темными строгими безднами.       — Я обаятельный, — немного подумав, честно ответил Ким, и Че снова часто заморгал, явно не ожидая такого простого и наглого ответа. Решив закрепить успех, Ким снова взял теплую ладошку в свою, аккуратно, как цветок, раскрыл и прижался щекой, несмотря на наличие на последней здоровенного тканевого пластыря, прикрывающего крупную, не до конца зажившую ссадину. — А еще я хорошо дерусь, умею играть на гитаре, неплохо пою и пишу песни…       — Никаких, нахуй, песен! — прошипел рассерженным котом Порче, схватив Кима за воротник больничной рубашки и слегка приподнимая к себе.       — Ладно, ладно. Никаких песен. Ну… тогда я могу принести тебе цветов. И сводить, куда захочешь. Любой ресторан, казино или клуб города к твоим услугам, — нашелся Ким, вспомнив, что он так-то принадлежит к самой влиятельной и богатой семье на теневой стороне столицы.       — Так и хиа’ теперь может, — лукаво улыбнулся Порче, чуть расслабившись.       Ким позорно залип на эту улыбку, а потом до замутненного чужой красотой сознания дошли слова собеседника.       — Точно, Кинн сказал, ты младший брат Порша. Мгм, тогда… я жонглировать умею, — в ход пошел предпоследний аргумент.       — Правда?       — Правда. Только давно не практиковался. Но ты не переживай, я быстро наверстаю, — заверил он под теплый, мягкий смех парня. Ну до чего же тот милый и забавный, Ким хочет его целиком и только для себя. — А еще я умею хорошо делать горловой минет.       Смех стих, краска смущения расползлась по симпатичному остроскулому лицу, иррациональным образом делая его еще милее и моложе. Ким завороженно погладил алую горячую щеку и легонько тронул большим пальцем пухлые, мягкие губы, ощущая необычайную эйфорию, почти как от наркотиков, которые пробовал в юности, чтобы научиться распознавать в еде и напитках.       — Ты очень красивый, маленький. Скажи, что у тебя никого нет, ну пожалуйста.       — Как будто тебя бы это остановило, — фыркнул Порче, настойчиво уходя от прикосновений, и Ким не решился давить, опуская руку.       — Нет, конечно, нет, я же Тирапаньякул. Но я бы правда стал для тебя лучшим парнем.       — У меня уже был лучший парень, — на лицо парнишки снова наползла темная тень давней грусти и обиды. Широкие плечи сгорбились, яркие глаза потухли и затуманились от смутной, но все еще сильной, ощутимой боли: — Он был самым красивым, самым добрым, самым лучшим. Всегда смотрел на меня не как на глупого мальчишку, а как на какое-то неведомое чудо, заботился, защищал, помогал, наставлял, я чувствовал себя рядом с ним… счастливым.       — И что произошло дальше? — затаив дыхание, спросил Ким, снова перехватывая руки Че в свои, чтобы молчаливо поддержать, потому что по-другому, словами, никогда не умел.       — Я не был ему нужен на самом деле. Он меня просто-напросто использовал ради своих игр. Узнавал информацию о брате через меня. А потом, когда я был готов дать ему еще один шанс, поговорить, все прояснить, он просто бросил меня. Ляпнул нелепое и тупое «прости» в ответ на вопрос «А любил ли ты меня хоть когда-нибудь?» и свалил нахуй, как будто ничего между нами не было.       — Туда ему и дорога, маленький, — Ким про себя прикинул, как бы половчее напрячь свою охрану и по душам поговорить с мудаком, посмевшим обидеть это светлое и невинное чудо. — Ну что, ты, глупыш, не плачь. Он твоих слез точно не стоит, — Ким с крайней осторожностью стер пальцами крупные капли с точеных скул.       — Я знаю, — на удивление спокойно отозвался Порче, снова настойчиво ушел от прикосновений и даже оттолкнул руки Кима подальше. — Я плачу не из-за него, а из-за себя. И злюсь я тоже больше на себя. Купился же на его уловки, поверил, что могу быть важен сам по себе.       — Ты важен. Совенок, ты очень важен! Когда я сказал, что ты красивый и милый, я не врал. Любой парень или девушка будут рады с тобой встречаться, — возразил Ким искренне.       — Мне больше никто не нужен, пи’, — покачал головой Порче, не глядя на него. — Я очень устал и не хочу ни с кем быть. Это больно и сложно.       — Дай мне шанс, — выпалил Ким, не успев себя остановить. — Один шанс, обещаю, я не буду ходить за тобой хвостом или заваливать всякой ерундой. Просто буду рядом. Пожалуйста, Порче. Я правда хочу с тобой попробовать. Обещаю не обижать, — Ким игриво, словно кот, потерся о руку парня щекой, боднул его лбом в ладонь, спрятал нос в изгибе запястья, жадно дыша запахом кожи и терпкой туалетной воды.       — Прости, пи’Ким, но нет, — Че мягко высвободился и встал. — Мне с головой хватило одного раза, когда я так безоглядно и глупо поверил… такому красивому человеку.       Ким остался сидеть возле качели на одном колене, наблюдая за тем, как Че удаляется от него с гордо выпрямленной спиной. Желание найти обидевшего его урода и поговорить с применением колюще-режущих предметов росло в геометрической прогрессии, но фоновый шум в лице Танкхуна и Кинна порядком отвлек, на пару дней прочно заставив заняться делом отца и поисками его убийцы. Заодно раздражение и обида от отказа немного поутихли — Ким все еще питал небольшую надежду, что ангел не хочет отношений в принципе, а не только с ним, и когда его расстройство и гнев поутихнут, он сможет попробовать подкатить еще раз.       Корна кремировали и похоронили рядом с женой, как он и завещал, и Ким, подойдя вплотную к аккуратной свежей могиле, от души на нее плюнул. Порш окинул его странным взглядом и жалобно уточнил куда-то в пространство:       — Это у вас семейная традиция такая, что ли?       Стоящий с ним рядом Кинн невесело хмыкнул и поцеловал длинные пальцы избранника, согревая своим теплом — погода стояла довольно ветреная и дождливая.       — Нет, просто наш отец — безжалостная мразь и иного не заслужил, — Ким с размаха бросил на свежую могилу уродливый пассивно-агрессивный букет «пошел нахуй», который ему долго и нудно собирали в цветочном, бросая непонимающие взгляды на переминающегося с ноги на ногу парня в черной медицинской маске, кепке, огромных солнечных очках и безразмерной черной же толстовке.       На могилу матери лег аккуратный и красивый букет из белых лилий, почти точная копия того, что принес Кинн. Только теперь они все могли жить и дышать спокойно.

***

      — Слушай, я поговорить хотел, — Ким остановил Порша, уже повернувшегося к выходу. Заметив, что завладел чужим интересом, он набрал побольше воздуха в легкие и выпалил, прекрасно зная, что может получить за свои слова по шее — все-таки Порш был хорошим старшим братом и бывшим чемпионом, и ради Че мог прописать кому угодно, Ким бы даже не обиделся: — Я хочу ухаживать за твоим братом, как мне его завоевать?       — Завоевать? — неверным, каркающим голосом переспросил Порш, глядя на Кима как на особо буйного душевнобольного — вроде и пристрелить хочется, но гуманизм не позволяет.       — Да. Он сказал, что его бывший — мудак. Я не хочу делать Че больно, просто поухаживаю за ним, клянусь.       — Когда… тот мудень его бросил, Че рыдал на ступеньках так, словно из него душу вытащили. Его ребята из дежурки два часа успокоительным отпаивали, — прошипел Порш не хуже брата, чувствительно сжимая руки Кима в своих широких и крепких ладонях с твердыми мозолями от турников. — Не лезь, блять, к нему, ради всего святого тебя прошу.       — Почему тогда ты эту тварь не наказал? — ответно вскипел Ким, выдирая руки из сильной хватки.       — Потому что сначала Че молчал и плакал, а потом сказал, что не простит меня, если я трону эту мразь. На самом деле, потом я узнал, что он продолжал заботиться о Че из тени. Пришел первым на помощь, когда малого похитили, пару раз отбивал его у других похитителей, вроде людей Вегаса, когда мы были в разладе, караулил у клубов и не давал жрать наркоту, когда я не успевал уследить. Я одновременно этой твари благодарен по гроб жизни и хочу вцепиться руками в шею и сжать, пока рыпаться не перестанет. Поэтому еще раз повторяю: не лезь к Че. Ему и так хорошо досталось.       Порш ушел, не оглядываясь, а Ким отдал приказ своим людям, чтобы разузнали все про прошлое и настоящее Порче, краем глаза обратив внимания на странные взгляды, которыми обменялись мужчины. Несмотря на просьбу Порша и его весьма убедительно сверкающие злые глаза, третий сын семейства Тирапаньякул не хотел отступать без боя — маленький ангел был слишком красивым, особенным и сломанным, и Ким мог хотя бы попытаться его защитить и склеить обратно.       Наметив план, Ким вздремнул после очередной капельницы, и, видимо, из-за экспрессивного разговора с Поршем, ему приснилось, как он слышит за спиной отчаянный плач Порче, рвущий сердце и отдающийся ноющей болью в висках. Но почему-то не может обернуться и успокоить ангела, упрямо продолжает идти вперед, хотя внутри все рвется и кровоточит от желания вернуться, обнять, утешить, защитить и больше никогда не выпускать из рук. Душераздирающий плач постепенно перебила нежная, пронзительная мелодия и собственный голос Кима, выводящий слова о любви и прощении, самое открытое и нежное признание из тех, что он когда-либо делал.       Проснувшись, Ким первым делом схватился за гитару, которую ему привезли ребята из студии, и выбрался в сад, наигрывая мелодию из сна в поисках малость подувявшего за время в больнице вдохновения. И увлекся настолько, что слишком поздно различил за спиной шорох газонной травы и сдавленный всхлип. Резко обернулся, не чувствуя, впрочем, угрозы, и натолкнулся на пятящегося Порче, зажимающего рот рукой. Парень плакал, горько и тихо, и все кусочки пазла, которые Ким неделю вертел так и сяк, пытаясь собрать в цельную картинку, со щелчком встали на место. Стали кристально ясны озадаченные и даже напряженные взгляды ребят из охраны, когда он приказал выяснить все о бывшем парне Че. Слова ангела о том, что ему неприятно, когда его так зовут, его резкое отвращение к музыке и игре на гитаре, злость Порша и грусть в глазах Кинна.       — Это был я, верно? — медленно, по слогам произнес Ким, откладывая гитару на траву и поднимаясь на ноги. — Это я тот мудак, что тебя бросил. Ушел, не оглядываясь, и душу тебе вынул.       Порче зажал уши ладонями и упал на колени прямо на дорожку, содрогаясь в сильной истерике. Ким в два шага добрался до него, прижал к груди и стал укачивать, давая прореветься и прокричаться в свое плечо. Парнишка неистово замолотил кулаками по его ранам, умышленно целясь в не до конца сошедшие синяки, но Ким молчал и терпел, понимая, что заслужил. Он все еще не помнил, почему бросил Че, не знал мотивов, но заранее винил во всем себя, видя яркую, живую боль в шоколадных глазах, которые, по его мнению, должны были светиться только от счастья и энтузиазма.       — Прости, маленький. Прости меня, пожалуйста. Я знаю, что я дурак, скотина и ублюдок, прости. Тише, мой ангел, тише, не плачь, — Ким упрямо укачивал беснующегося Порче, терпеливо снося удары, глухие некрасивые рыдания и сдавленные крики, в которые, к счастью, быстро перешла молчаливая и от того особенно страшная истерика.       Порче, несмотря на сильные, разрушительные чувства и буквально душащую его обиду, бил совсем не больно, как обычный раздосадованный подросток, а не часть мафии. Поэтому Ким решил взять дело в свои руки и положил его дрожащую ладонь на свою ключицу, осторожно сжимая поверх.       — Если сожмешь вот здесь, и надавишь большим пальцем сюда, мне станет очень больно. Еще в пах чувствительно, можешь ущипнуть за ребра, для меня это неприятно. Или ударь по лицу, там сейчас много ссадин. Или, хочешь, я сам все сделаю? Моя рука намного тяжелее твоей.       Порче затих, внимательно его слушая. Как завороженный устроил ладонь на ключице удобнее, и Ким приготовился к боли, но вместо этого Порче с отчаянным полукриком-полустоном поднял руки выше и вцепился в шею своего обидчика, а затем и вовсе завалил его на землю и уселся сверху на живот, имитируя удушение. Ким и тут не стал препятствовать, покорно открывая уязвимое горло. Рефлексы мафии вопили, что нужно защищаться, так нельзя, нужно срочно спасаться, скинуть с себя атакующего и бежать, но он, переборов тренированное тело, полностью расслабился и опустил руки на траву, даже не думая сопротивляться. Че, не видя реакции, снова расплакался, на этот раз тише и горше прежнего, но все еще давясь слезами и передергивая плечами. Ким тут же сел, заставляя мальчишку съехать к нему на бедра, обнял двумя руками за спину и прижал к себе, не оставив между их телами даже жалкого миллиметра.       — Маленький мой, ну прости меня, прости. Я не знаю, почему тогда ушел, правда. Я бы очень хотел все вернуть, отмотать назад и исправить свои косяки. Ну пожалуйста, малыш, хочешь — меня бей, я виноват, только не плачь больше так жутко.       — Так тебе теперь страшно стало? А когда уходил, не боялся. Когда играл со мной и моими чувствами, не боялся. Когда шкурой своей ебучей рисковал, с обрыва сигая, нихуя не боялся! Так что теперь изменилось?! Память отшибло про то, сколько херни наворотил, и все с чистого листа начинать можно? А обо мне ты хоть раз подумал?!       Крыть было нечем. Ким повинно склонил голову и попал носом в раскрыл тонких ключиц, пахнущих ежевикой и чем-то, что он мог охарактеризовать как тепло и нежность. Запах его Порче — желанный, сладкий, головокружительный, по-настоящему необходимый для нормального функционирования, осел в легких, насыщая Кима непривычным теплом и уютом. Ким хоть и попытался, но так и не смог представить, как у него вообще получилось уйти от этого человека дальше, чем на сто метров, еще и слыша за спиной его отчаянный плач.       — Не прогоняй, Че. Я все сделаю, чтобы ты простил. Ну же, ангел, не хнычь больше.       — Хочу и буду, пи’Ким, и ты мне больше не указ! — влажно фыркнул ему в плечо Порче, потихоньку успокаиваясь.       — Отлично. Тогда я поплачу с тобой вместе. Будем ходить по дому и сверкать красными глазами, как вампиры.       — Ты уже вампир. Энергетический только, — буркнул Порче и сам прижался к Киму всем телом, оплетая одной рукой спину, а вторую запуская в начавшие отрастать волосы. — Ты хоть понимаешь, идиота кусок, что я пережил, когда хиа’ написал, что тебя из речки в невменяемом состоянии достали?.. Ты хоть на секунду себе можешь это представить своими куриными мозгами?       — Нет. Я вообще не могу вообразить, каково тебе сейчас, — честно ответил Ким, давая себе клятвенное обещание больше никогда не врать своему личному ангелу. — Малыш, я не умею сопереживать. Мы — мафия, из нас любые чувства каленым железом травили. Смотри.       Ким аккуратно ссадил Порче на землю, не боясь испачкать — все равно одежда обоих была давно изгваздана в пыли и травяном соке. Стащил с себя домашние штаны, обнажая некрасивые тонкие бледные полоски на бедрах. Особенно много их было на внутренней части, где кожа нежная и тонкая.       — Что это? — Че непонимающе нахмурился и аккуратно коснулся самого крупного шрама, находящегося опасно близко к паху на левом бедре.       — А это я в тринадцать влюбился в первый раз, в одноклассницу. Обычную девчонку не из наших мафиозных кругов. Вступился за нее, раскидал хулиганов, засветил пару специфических приемов Чана. Отец был дико зол и запретил с ней общаться. Я не послушался. В итоге через две недели Черри вместе с семьей бесследно пропала, а я стал в классе, да и в школе тоже, изгоем и получил эти шрамы. Он бил сам, тонким стеком, не слушая моих криков, плача и просьб остановиться. До тех пор, пока я не потерял сознание от боли.       — О, Будда, пи’Ким, ты… — На подвижном, открытом лице Порче бегущей строкой читались сожаление, сопереживание, страх и ненависть к Корну.       — Я с самого детства знал, что он сделает из моего любимого человека мишень, стоит только показать слабое место. Наверное, поэтому и сбежал тогда от тебя. Че, я обязательно все вспомню, только дай мне немного времени, хорошо?       Порче кивнул, невоспитанно вытер мокрый нос рукавом, позволил Киму натянуть штаны и снова влез на его колени, обнимая и греясь.       — Что такое, совенок? Соскучился? — мягко подколол Ким, но осекся, когда Че медленно, осознанно кивнул.       — Да. Я могу, конечно, начать выступать, капризничать и язвить, как сука или Порш в плохом настроении, но на самом деле — да, соскучился. Это особенно страшно, когда знаешь, что можешь потерять в любой момент. Я очень сильно испугался за тебя, пи’Ким.       — Мой ангел, я тебя совсем не заслужил, — прошептал Ким, аккуратно, но крепко прижимая к себе притихшего, обессиленного после истерики Че.       Они еще долго сидели вот так в саду, тесно переплетаясь руками и ногами. Ким отнес Че на закорках в тенек, предложил свое плечо в качестве подушки, и подросток послушался, позволяя перебирать свои пальцы и изредка целовать пушистую макушку.       — Пи’Ким.       — М?       — Это ведь ты убил кхуна Корна? — Че вроде бы спрашивал, но интонации намекали на то, что он в этом уверен.       — Скорее всего, да, — пожал свободным плечом Ким. Он вдоль и поперек изучил оставшиеся записи камер из закрытой и очень хорошо охраняемой виллы отца и был уверен, что охрану вынес человек, приближенный к Корну или долгое время за ним следящий. А еще Ким не просто так свалился в реку — вероятно, он сбегал от оставшихся в строю людей отца, которым тот успел отдать приказ на уничтожение перед смертью.       — За что?       — Не помню, — но он лукавил, отвечая на этот вопрос. Ким действительно не помнил, почему решил убить своего отца, однако подозревал, что тот решил надавить на кого-то, кто был Киму важен. Вариантов было не так много — Кинн, Кхун и Порче. И, скорее всего, Корн попытался надавить на него именно через Че, что и вызвало срыв всех стоп-кранов. Если, даже потеряв память об ангеле, Кимхан умудрился за один день влюбиться в него заново, что уж говорить о том времени, когда он в деталях помнил вкус, тепло и податливость юного Киттисавата?       — Ну что, совенок, есть у меня шанс тебя вернуть? — Ким испытывал нешуточные опасения, задавая этот вопрос, но и молчать не мог — парень стал для него слишком важным и желанным призом, чтобы упускать из-за бездействия или трусости.       — Я не знаю. Пи’Ким, все очень сложно, понимаешь? Даже если у тебя были веские причины меня бросить, я все еще чувствую боль и обиду от этого поступка. Ты мне ничего не сказал, в своих играх меня втемную использовал, врал мне с самого начала и не краснел. Я просто не знаю, могу ли верить тебе дальше.       Че звучал одновременно устало и грустно. Ким помолчал минут пять, раздумывая над ответом и вслушиваясь в дыхание парня, уютно лежащего его объятиях. Наконец он вынырнул из потока мыслей, поймал ладошку Порче и положил к себе на грудь, чтобы беспокойное и упрямое, но любящее сердце билось прямо в нее.       — Послушай, малыш, я и сам знаю, что не самый лучший вариант для тебя. Я вредный, эгоистичный, жадный и не умеющий выражать свои эмоции мудак. Я совсем не заслужил такое солнце, как ты, но очень хочу заслужить. Я не могу обещать, что сразу стану идеальным, но, пожалуйста, ангел, прошу тебя, дай мне шанс. Я сделаю все, чтобы не облажаться снова.       — Почему ты так цепляешься за меня, пи’Ким? К твоим ногам упадут толпы поклонников и поклонниц, стоит пальцем поманить. Множество красивых, богатых, более подходящих тебе людей, а ты уцепился за меня, как собака за любимую игрушку.       — Я не зря влюбился в тебя заново, Че. Ты ласковый и светлый, как ангел. От твоей улыбки у меня сердце скачет, и я готов сделать буквально что угодно, чтобы все они доставались только мне. Ты сидел на той качели и разговаривал с Макао, а я поймал себя на мысли, что, даже не помня о тебе ничего, уже хочу забрать тебя у него. Порче, ты потрясающий. Я вижу твой внутренний свет и тянусь к нему, как мотылек к пламени.       — А если сожгу?       — Не жалко. Я же мудак бездушный, помнишь? Но я действительно хочу почувствовать, вспомнить, если угодно, каково это — быть объектом твоей любви.       — Хорошо. Ладно, пи’Ким, у тебя есть этот шанс. Я все еще позорно слаб перед твоим обаянием, но учти, один такой проеб — и я уйду. На этот раз навсегда.       — Спасибо, ангел, — Ким обрадованно засмеялся, чувствуя, как пузырится внутри счастье, повалил Порче на траву и начал осыпать заплаканное лицо мелкими легкими поцелуями. Не в его правилах было кому-то вот так поддаваться, но с Порче хотелось опустить все заслоны и щиты, потому что из глубины души, из обломков и эха памяти создавалась и крепла мысль, что Порче этого заслуживает, что он оправдает доверие и никогда Кима специально не поранит.       В дом они вернулись только спустя час, держась за руки. Навстречу из толпы родственников и приближенных к семье вышел Макао и под одобрительными взглядами Кинна, Порша, Танкхуна и Вегаса врезал Киму по лицу кулаком, не так, чтобы сломать нос или челюсть, но ощутимо — только-только зажившая губа лопнула, заливая подбородок тонкой струйкой крови.       — Еще раз ты ему больно сделаешь, и я не остановлюсь, пока от твоей смазливой морды не останется нихуя, — прошипел кузен и с силой оттолкнул Кима за грудки от себя, практически сразу поворачиваясь к насторожившемуся Че. — Зря ты этого мудака опять выбрал, конечно, но воля твоя.       — Спасибо, бро, — Порче коротко обнял Макао и скользнул обратно за спину к Киму, вызывая в душе последнего приступ гордости и самодовольства. Даже рассаженная точным ударом скула на время перестала мерзко ныть.       — Порче, ты уверен?       Ким почти возненавидел своего среднего брата за обеспокоенный тон и сам вопрос, но Порче медленно, осознанно кивнул, беря Кима под руку.       — Я, наверное, дурак, пи’Кинн, раз снова ему поверил, но продолжать, как есть, мне слишком больно и тошно. Надеюсь, этот раз получится удачнее предыдущего.       Вперед вышел Порш, и Ким, практически не контролируя себя, выступил вперед, закрыв Порче своим телом. Порш на это только хмыкнул, горячими сильными пальцами схватил Кима за ухо и пребольно потянул, проговаривая:       — Все мои угрозы и слова ты и так знаешь. Не облажайся снова, сволочь мелкая.       — Сделаю все возможное, — ответил Ким, не веря, что так легко отделался.       Порче, получив пусть и специфическое, но признание старшего брата, расцвел в светлой улыбке, подхватил Кима под руку и потащил в сторону столовой, на ходу рассказывая, что повара в комплексе очень вкусно готовят его любимый кхау-том. Ким следовал за парнем как на привязи, растерянно улыбался и крепче сжимал тонкие пальцы. Рядом с Че он в любом состоянии чувствовал себя на своем месте, а память — дело наживное. В конце концов, теперь, когда в его руке грелась ладошка маленького ангела, а на губах горел невинный, почти детский чмок в губы, состоявшийся между ними полчаса назад в саду, Ким твердо верил, что со временем сможет вытеснить все плохие воспоминания хорошими и больше не подведет этого светлого и доброго парня. Не так уж часто его прощали и любили, так что теперь он намеревался вручить ангелу всего себя, зная, что точно об этом не пожалеет.