Lazarus

Это один из тех снов которые длятся очень долго и потом также долго ещё несколько дней проблесками мелькают на сетчатке. Чернильное облако расступается от моего лица и я свободно вдыхаю знойный летний воздух, солнце ласково забирается под веки расцвечивая всё оранжевым, во сне тело всегда сильнее, легко вскакиваю на ноги не испытывая обычного головокружения. Ноги мои оказываются босы, яркая зелёная трава щекочет пальцы, заходящее солнце греет голые плечи, в ушах мерное жужжание кузнечиков. Оглядываюсь, стою на зелёной лужайке перед кирпичным домиком, заросшим сухими лозами винограда. Он выглядит безжизненным, солнце всё дальше опускается за горизонт, его лучи будто бы не достают до тёмных окошек, только через стекло на первом этаже пробивается огонёк свечного пламени. Загадка притягивает, я подхожу к окну, находящемуся как раз на уровне моих глаз. Чем ближе к стене, тем больше затихают любые звуки, дом будто отчуждён от всей летней картины, стены холодны и от малейшего дуновения ветра, сухие листья виноградника слетают на землю, окружая всё шумным ковром. Заглядываю за стекло, внутри комната, не заброшенная, а скорее не до конца обставленная, в углу стоит кровать, у окна стол, в другом углу большой шкаф. За столом сидит старик, он кажется мне очень знакомым, одет он в странное чёрное в серебристую полоску трико, свеча колеблется, и полосы лоснятся серебром. Что-то увлечённо записывает в потрёпанный старый блокнот, его глаза горят от вдохновения, в них пышет юное пламя, руки трясутся, но не старческим тремором, а скорее от возбуждения, улыбка лёгким оскалом играет на его губах. Почему-то он завораживает, я смотрю внимательно, по телу внезапно идет волнующее ощущение что при мне создаётся что-то воистину важное и великое, но тут взгляд отвлекается на до этого незаметно присутствующую в комнате бледную фигуру. У кровати я вижу женщину, измождённую, в драном платье, с лицом изборождённым морщинами, сердце сжимается при взгляде на неё, остекленевшим взглядом она смотрит в сторону шкафа, и медленно на негнущийся ногах к нему подходит, оборачивается на старика. Оставляя тонюсенькую щель женщина проскальзывает за деревянную створку внутрь, увлечённый своим письмом старик покачивается от поднятого дверью ветерка и долго на неё смотрит. Я вглядываюсь в его лицо стараясь, очень стараясь вспомнить, такое знакомое, но во сне совершенно не узнаваемое лицо. Взгляд останавливается на устремлëнных в бумагу голубых разнящихся глазах. «Дэвид» выстреливает в голове имя, а с ним и образ. Я тут же отмираю и стучусь в окно. — Дэвид! — старик не обращает на меня внимание, медленно поднимается со стула. Стекло дрожит и ходит во все стороны под моим кулаком. — Дэвид! — уже кричу я надрываясь, Господи, этот шкаф, этот до боли знакомый шкаф, при взгляде на который на глаза наворачиваются слëзы. — Дэвид, стой! Мне остаëтся только броситься ко входной двери, я дёргаю тяжëлую ручку, стараясь изо всех сил. Дверь не поддаётся, когда я возвращаюсь к окну то вижу, как старик уже мелко дрожа подбирается к шкафу, двигается спиной взгляд его совсем не здесь будто, ещё немного и его рука коснётся дверцы шкафа, а дальше он ступит в темноту и я больше никогда его на увижу. — Дэвид! — срывающимся голосом я пытаюсь докричаться до него через окно. — Дэвид! — Он медленно открывает дверь и делает шаг назад. — Дэвид не уходи! — слëзы одна за другой бегут по моим щекам, я снова бросаюсь к двери и на этот раз ручка поддаётся. Врываюсь в дом, тут же оказываясь в нужной комнате. На моих глазах он делает последний шаг назад и скрывается за дверью. Я кидаюсь к шкафу, он едва приоткрыт. — Дэвид! Дэвид, открой! Мистер Боуи! Джонс! — когда я подбегаю и распахиваю дверь внутри уже никого и ничего нет, шкаф абсолютно пуст. Задержав дыхание я провожу рукой по гладкой поверхности задней стенки. Глаза заслоняют слёзы, сажусь на пол обхватив колени и пряча в них заплаканное лицо. Он не вернётся, ни через час, ни через год дверь не откроется и никто не выйдет оттуда, из-за стены.