Казните ангела поэта

Солнце уже давно зашло за горизонт, а на бескрайнем небе зажглись звезды. Хотя в таком большом городе, как Питер, их почти не видно. Мужчина двадцати с лишним лет сидел за столом и что-то оживлённо писал, периодически бормоча себе под нос. Всё в нём привлекало внимание, начиная с длинных пепельных волос и заканчивая шрамом, пересекающим глаз. Этого странного мужчину звали Николаем Гоголем. И в данный момент, он мечтал о том, чтобы выйти на улицу, но не желал отвлекаться от своего дела. Не каждый день, у подобных ему людей, есть возможность восхищаться человеком, что словно муза спустился с небес.  Конечно из-за своей... специализации у него не было достаточно времени, на столь глупое хобби, как написание стихов. Но сегодняшний день был особенным. Ведь именно сегодня, самый близкий для него человек доказал, что знает, каково это быть птицей в клетке, которая лишена даже мнимой свободы. И именно сейчас, без грима и масок на лице, без наигранности и шутовства, он пытается написать первые строки, имея при себе лишь бумагу, освещенную свечой, да свои глупые чувства. Спустя некоторое время Николай посмотрел на получившиеся строки. Это было жалкое четверостишие, но так трудно перенести на бумагу весь калейдоскоп идей. Погрузившись в свои мысли, блондин не заметил, как исчёрканный листок забрали у него прямо из под носа. Обернувшись он застыл, словно бы его поразила молния. Ничтожные каракули, которые нельзя было даже назвать стишком, читал Тот, кому он и посвятил всё своё существование. Неожиданно уголки губ рядом стоящего брюнета приподнялись в лёгкой улыбки. — Достаточно неплохо. Я и не знал что ты пишешь. Конечно, тебе ещё далеко до моих кумиров, но для начала неплохо. Гоголь был шокирован тем, что сам Достоевский, фанат таких гениев, как Лермонтов и Толстой, говорит ему, что его грязные почеркушки неплохи. Не ужасны, не отвратительны, а неплохи. — Спасибо, да только оно не законченно… — Ясно, - брюнет издал тихий смешок,- Я надеюсь, ты покажешь мне его, когда закончишь? - спросил Фёдор и протянул лист обратно. — Конечно, Дост-кун, обязательно. *** Всю ночь Гоголь работал над стихом. Настолько тщательно продумывал каждое предложение, каждую строчку, каждую точку с запятой, что это заняло у него целый день. Он не хотел не есть, не спать, желая лишь закончить этот чертов стих. И вот наконец, он закончил. Откинувшись на спинку стула, он устало прикрыл глаза и вздохнул. Посидев так несколько минут, мужчина наконец осмелился посмотреть на результат.   — Птица, что в клетке была рождена, Что в ней содержалась, И ею жила - Взлететь сможет к небу, Отбросив оковы? Увы, не расправит крыльев она, В этой же клетке, она жизнь проживёт, В ней встретит старость, И в ней же умрёт… Не дочитав, мужчина замолк. Через секунду, он смял лист, начиная бормотать, словно безумный. — Убожество. И это я покажу Ему?! Это даже отдалённо не похоже на стихи. Это просто… Грязь. Отвратительная грязь. Глаза пепельноволосого заволокла пелена безумия. Резко вскочив, он начал метаться по комнате. Наконец, победно усмехнувшись, он вытащил из кучи хлама старую свечу и спички. — Это жалкая грязь не должна существовать, - сбивчиво говорил мужчина, поднося бумагу к огню, - Эта дрянь одним лишь видом может запятнать Его образ. Дост- кун заслуживает что-то гораздо, гораздо лучше, чем глупые, идиотские каракули. Бумага вспыхнула. Гоголь продолжал безумно бормотать, зачарованно смотря на огонь.