Вы - весь мой мир

— Детка, как красиво! Поздравляю! — слышит Чонин восторженный голос Джисона и, войдя на кухню, видит хихикающих над чем-то солнечных близнецов. — Что у вас такое? — спрашивает альфа, и омеги, переглянувшись, снова начинают мурлыкать. — Минхо… — проговаривает Джисон и делает торжественную паузу, которую Феликс нетерпеливо прерывает. — Минхо поставил мне временную метку! — Я сам хотел сказать! — дуется Джисон. — Но метка моя!       Ликс едва ли не светится от счастья и оттягивает ворот футболки, чтобы Чонин мог получше разглядеть красный, но уже затянувшийся след от зубов. — Вау… — выдавливает из себя альфа и ошарашенно смотрит то на одного омегу, то на другого, и остальные слова застревают в глотке. — Вау, да! И он сказал, что меня любит, и это выше всех моих фантазий! — лепечет Ликс и снова льнёт к Джисону, мелко подпрыгивая от воодушевления.       И Чонин, вроде, радоваться должен, что омега его стаи получил такое важное внимание со стороны любимого альфы, но внутри неприятно скребётся альфа собственный. Потому что как же так? Старший альфа поставил метку омеге, к которому сам Чонин довольно долго присматривается. И теперь, когда Минхо заявил права на Феликса, Чонин совсем не понимает, что ему делать: можно ли ему хоть на шаг приблизиться к омеге? что значит, в первую очередь метка для Минхо и Ликса? насколько их намерения серьёзны? ему теперь отступить?..       Вообще, отступить Чонин, не против. Придётся, конечно, приструнить внутреннего альфу, да и разбитое сердце спасать от ран, но если от того, что Чонин сдастся, Минхо и Феликсу будет спокойнее, он не станет им мешать.       Альфа наливает в стакан воды, выпивает залпом, пару раз медленно вдыхает и, не глядя в сторону мурчащих омег, выходит из кухни.       Он сможет. Он сможет. Он…       Он не смог.       Чонин понимает это, когда вечером через стенку слышит стоны Феликса, его надломленные просьбы «отлизать ему сильнее» и глухие рыки Минхо, и чувствует, как напрягается всё внизу. Альфа приспускает шорты, чтобы хоть как-то ослабить давление на член, и честно терпит, потому что нехорошо это — втихую дрочить на друга и его омегу, даже если ты этого омегу желаешь до стёртой ладони. Чонин терпит, правда: надеется, что каким-то чудом отпустит, хотя не школьник и понимает, что стояк просто так не пройдёт, особенно под задушенные стоны омеги, которому слишком хорошо. Поэтому Чонин, сгорая от стыда, всё-таки обхватывает себя ладонью и быстро-быстро гладит, невольно представляя, что Феликс издаёт громкие влажные звуки, потому что находится под ним. И принимает его член, его семя, его волю — вообще всё. — А-ах, Минхо! Да, да, вот здесь! — выкрикивает Феликс, и Чонин вздрагивает, и тут же чувствует, как вязко теплеет ладонь. — Бля-я-ять… — шипит он, вытаскивая из коробки на тумбе салфетки. — Блять!..       Ему кажется, что при свете дня всё вернётся на круги своя, что это лишь помутнение ночи с её особенной атмосферой, но на следующий день тоже не отпускает. И ещё на следующий — тоже, и потом… У Чонина уже кисть болит от того, как часто приходится разбираться с неожиданной реакцией своего организма, но игнорировать свои потребности не может: от этого его альфа начинает звереть и почти заставляет Чонина взять Ликса силой.       Когда рука отказывается работать по своему непрямому назначению, Чонин серьёзно озадачивается и в тот же вечер забирает у курьера посылку, которую, озираясь по сторонам, тихо проносит в свою комнату.       Да, он купил мастурбатор. И ему даже не стыдно. Почти. Лишь на десятую долю процента, может быть, но только потому, что он собирается дрочить на чужого омегу. А так он даже благое дело совершает: спасает свою кисть, которая нужна для общей канвы танцев. По сути, даже вносит важный вклад в предстоящий камбэк. Да. Вот так. Хорошо.       «Блять, ну пиздец, на самом деле, если так посмотреть!» — мысленно вскрикивает Чонин, но бессильно машет рукой: ничего уже не изменить.       Альфа прокрадывается в ванную, моет игрушку, бегло осматривает её: у него раньше не было ничего подобного. Это самый простой мастурбатор: Чонину не нужно что-то изощрённое, потому что он в любом случае будет представлять одного конкретного омегу. — У нас есть антисептик? — спрашивает альфа у Сынмина, который единственный, кажется, уже вернулся в общежитие и смотрит какое-то шоу в гостиной. — Ты поранился? — озабоченно отзывается тот. — Да нет. Мне просто надо, — уклончиво отвечает Чонин, и Сынмин окидывает его внимательным взглядом, а потом указывает на комод в углу. — Хвалю тебя за предусмотрительность. — Ты о чём? — спрашивает Чонин, роясь в ящике. — За то, что ты заботишься о том, чтобы не подцепить ммм… болезни. — Болезни? — Тебе же антисептик нужен для… — Да Сынмин, блин, нет! — взрывается Чонин. — Так я же ничего не сказал, — смеётся омега, разводя руками. — Это всё ты. А я ни слова не сказал об игру… — Да заткнись! — кричит альфа, чувствуя, как его обволакивает стыд. — Ой, ладно тебе, — отмахивается Сынмин. — Игрушки — это нормально. У меня, например, их много: один симпатичный… — Я не хочу этого знать! — рявкает Чонин и под смех омеги выскакивает из гостиной. Ужас какой-то!       Он выдыхает, только когда заканчивает со всеми приготовлениями и устраивается на кровати. Для удобства зажимает мастурбатор между подушками и с минуту оглядывает эту конструкцию. Неплохо. При желании можно даже представить…       Так, стоп. Фантазии лучше оставить для дела.       Чонин раздевается, придвигается ближе, капает смазку на полувставший от одного предвкушения член, помогает себе рукой, а затем медленно входит в игрушку.       Блять.       Это узко и влажно. Наверное, так же ощущается Ликс, только он ещё стонет так, что хочется затрахать его до изнеможения, лишь бы слушать и слушать эти звуки.       Альфа начинает медленно двигаться, и это действительно гораздо лучше руки. В разы лучше. Он прикрывает глаза, опираясь на локти, двигает тазом резче, представляя, что скользит в тесноту между ягодиц Феликса, где мокро, тепло… — Йени, а ты… Ох, прости, я не знал, что ты… уединился…       Чонин резко поворачивает голову к приоткрытой двери, у которой стоит Чан. Вот именно это его смущает с тех пор, как они стали стаей: личные границы настолько стёрлись, что мемберы врываются в спальни друг друга без стука. — Я… — бормочет Чан, странно потемневшим взглядом оглаживая младшего альфу. — Закрой уже дверь, хён! Хочешь чтобы меня кто-то ещё увидел? — недовольно бросает замершему лидеру Чонин. — А, да, прости, — он неловко переступает с ноги на ногу, не понимая, куда себя деть от смущения, и отступает за порог. — Да с этой стороны, — машет рукой Чонин. — Чё уже скрывать?       Чан замирает, смотрит на него круглыми глазами. — Ты хочешь, чтобы я… — Да, хён, я хочу, чтобы ты посмотрел. И закрой уже эту ёбаную дверь!       Чан нерешительно входит в спальню, закрывает дверь на щеколду, медленно опускается на кресло у окна. Младший альфа, оказывается, успел очень повзрослеть.       Чонин быстро отключается, потому что аж зубы сводит от желания снова вонзиться в игрушку, и он возобновляет движения тазом, тихо скуля. Кажется, всё вокруг замирает и концентрируется только на чувствах альфы, который сосредоточенно вбивается в тело своего омеги… — Йени, — мягко зовёт Чан. Чонин поднимает голову и смотрит на вожака, который, широко расставив колени, поглаживает себя через шорты. — Йени, ты думаешь о ком-то конкретном? Ты слишком взвинчен.       Чонин мотает головой, но не потому, что пытается отрицать: вожак всегда видит его насквозь. Просто эмоций слишком много, чтобы сразу подобрать слова. — Феликс… — наконец сипло проговаривает он. — Хочу… Ликса…       Чонин упирается лбом в сбившееся одеяло, продолжая толкаться в игрушку, рычит, шумно дыша. — Ммм, — заинтересованно тянет Чан, тоже через раз хватая воздух. — Малыш, это чудесно. Расскажи мне, как ты бы брал его. — Я… — начинает Чонин и стонет, когда наконец-то отпускает себя, понимая, что сам вожак разрешил ему думать о Феликсе. — Я бы… взял его… прямо на этой кровати… Чтобы он… знал, что мой… Вжал бы… его… ах… в матрас… Наполнил бы собой… и пометил… блять… — О, детка, — надломленно проговаривает Чан, и низкие воркующие нотки в его голосе отзываются в груди Чонина и скользят к загривку. — Ликс-а был бы рад носить твою метку.       Чонин вскидывает голову и смотрит в возбуждённые глаза Чана. — Ты так думаешь? — Конечно! Он бы не только покорно принял её, но и потом всем с гордостью показывал. — Но они с Минхо… Минхо ему уже поставил… — Йени, мы же стая, — ласково тянет Чан. — В порядке вещей носить метки всех её членов. Поговори с ними, я уверен, что они тебя поймут.       Чонин бездумно кивает, снова сосредотачиваясь на своих движениях, потому что тепло в животе терзает с новой силой, когда он осознаёт, что влажные мечты могут стать реальностью. Он входит резче, водя носом по одеялу, и сквозь шум в ушах слышит чаново: — Давай, кусай, пометь своего омегу.       И вонзается зубами в одеяло, кончая.       Где-то за пределами пузыря вакуума он слышит сдавленный рык Чана, и через мгновение тот оказывается на уровне его лица. — Вот так, Йени, молодец, ты хорошо справился, — он поглаживает Чонина по взмокшему виску, мягко целует его в губы. — А с Минхо и Ликсом поговори: они, конечно, сейчас сосредоточены друг на друге, но я уверен, что они пойдут на контакт.       Он выскальзывает из комнаты, а Чонин лежит ещё некоторое время, наконец-то чувствуя удовлетворение. Потом тянется к салфеткам, которые заботливо положил на кровать Чан и думает, что да, обязательно нужно с ними поговорить. И лучше не откладывать.       «Лучше вообще не откладывать», — думает Чонин и в тот же вечер заглядывает к Феликсу и Минхо. Те лежат на кровати, обнимаются, перемурлыкиваясь о чём-то нежном, явно забыв о включённом аниме. — Минхо, Ликс… — неуверенно начинает Чонин, уже чувствуя себя лишним. Старший альфа приподнимает голову, недовольно вглядываясь в полумрак, чтобы определить нарушителя спокойствия, но его взгляд смягчается, когда он видит робко мнущегося в дверях Чонина. — Что, Нинни? Что-то случилось? — Не то чтобы… — бормочет альфа. — Детка, иди ближе. Я тебя не слышу, — мягким голосом проговаривает Минхо, кивая на кровать Феликса. — Я просто поговорить хотел, — выдавливает из себя Чонин, усаживаясь, и нервно теребит край шорт. — С нами… обоими?.. — спрашивает Феликс, удивлённо переглядываясь с Минхо. — С обоими, да.       Чонин совсем теряется, трёт вспотевшие ладони, чувствует, как губы начинают дрожать. — Де-етка, — тянет Минхо, плавно отстраняя Феликса и садясь. — Не погружайся в тревогу. Поделись с нами, чем хотел, ну же. Мы не осудим, я точно тебе говорю. Мы же твоя стая.       «Мы твоя стая».       Чонин никогда не считал себя слишком сентиментальным человеком, но от этих слов в глазах начинает щипать. — Я… У меня в голове последнее время ужасно странные мысли… В смысле, они, вроде, не странные, но, вроде, и да… — Ага, — подбадривает Минхо. — И какие? — Ну… — Чонин тревожно вздыхает и трёт ладонью шею. — Я хочу сделать Феликса… ну… своим. Прям как ты, Минхо.       Он не решается поднять глаз, и тишина, в которую погружается комната после его слов, слишком расклеивает и без того настрадавшееся сердце. Чонин сам не понимает, как начинает плакать. — Эй, Нинни, что… Ты почему… Ох, детка, мой маленький, — тут же подскакивает к нему Минхо. — Так испугался, да? Перенервничал и накрутил себя? — он садится рядом, притискивает младшего альфу к своей груди. — Всё хорошо, малыш, всё нормально. Ты имеешь право желать то, что желаешь. И Ликс, я уверен, не против.       Феликс лепечет что-то в знак согласия, устраивается у Чонина в ногах, жмётся к нему котёнком. — Простите… — всхлипывает Чонин. — Я просто… — Ничего страшного, Нинни, — отзывается Феликс. — Спасибо, что поделился этим с нами. Потому что теперь, когда мы обо всём знаем, мы можем… — он ловит недоумённый взгляд Чонина и продолжает. — Можем… ну, знаешь… ну чтобы ты со мной. Под присмотром Минхо. — Блять, — невольно ругается Чонин: слишком уж много потрясений за один день. — Блять, — вторит ему Минхо. — Это было бы очень горячо. — Тогда я предлагаю ближайшие выходные, — отвечает Феликс так просто, будто говорит о киновечере. — Иди поцелую.       Он тянется к Чонину, и тот рывком затаскивает его к себе на колени, тут же приникая к его губам. Они целуются долго, мокро, голодно — столько, сколько требуется зверю Чонина для окончательного успокоения. — И ко мне давай, — мурлычет Минхо, когда младшие отрываются друг от друга, и Чонин сам льнёт к нему. Потому что Минхо — заботливый хён, которого он очень любит. И губы у него замечательные.       Незаметно подобравшиеся выходные будоражат Чонина с раннего утра. Он вскакивает раньше всех, от волнения больше не может уснуть и поэтому решает приготовить на всех что-нибудь вкусное. После завтрака Чан уведёт остальных гулять, поэтому перед выходом им нужно хорошо поесть. — О, вы уже поговорили? — удивлённо спросил Чан, когда Чонин пришёл к нему в студию и попросил занять чем-то мемберов. — Рад за тебя Йени! Хорошенько насладитесь друг другом!       Он рассмеялся на недовольное лицо Чонина и легко чмокнул его в нос. — Я мог бы сказать, что вам не стоит смущаться проявлений любой любви внутри стаи, но понимаю, что всем нам нужно время. Но если что, вы бы нам не помешали: вы все недавно выслушивали нас с Джиссони… — он смущённо хихикнул и продолжил. — Так что я понял тебя: на выходных утром вся общага в вашем распоряжении. Только убраться не забудьте, если решитесь на что-то за пределами спальни. — Хён! — покраснев, вскрикнул Чонин, и Чан со смехом снова чмокнул его. — Люблю тебя. — Я тебя тоже, Чан. И спасибо.       Мемберы начинают просыпаться только через час, когда Чонин уже заканчивает с омлетом и тостами. Первым входит сонный Сынмин, в глазах которого вспыхивают искринки благодарности за завтрак, затем подтягиваются Хёнджин с Джисоном. Феликс и Минхо приходят чуть позже и сразу окружают Сынмина ромашкой и мятой, обмениваются с ним глубокими, но мягкими поцелуями. Чан и Чанбин появляются последними, и Хёнджин тут же влезает Чанбину на колени, и долго мокро целуется с ним, пока Чан обходит каждого и касается их губ своими в знак приветствия. — Спасибо за завтрак, Йени, — воркует вожак и умилённо смеётся, когда Чонин увлекается и превращает касание губ в полноценный поцелуй. — Йени само очарование, — хвалит его Хёнджин, наконец-то отлипнув от Чанбина. — Самый заботливый, — вторит ему Джисон, и Чонин неловко прихорашивается под их влюблёнными взглядами.       Завтрак, как всегда, проходит в атмосфере цирка на выезде. Джисон травит анекдоты, тут же иллюстрируя их, Минхо изображает каких-то животных, Чанбин милашничает, заставляя остальных визжать от смущения. В конце концов завтрак заканчивается, Чан собирает детей и уводит на улицу, напоследок подмигнув Чонину.       И только после того, как дверь за ними захлопывается, Чонин понимает, что ужасно нервничает. Он переглядывается с Феликсом и Минхо и нервно вздыхает. — Я очень переживаю, — говорит он прямо и взволнованно вытирает ладони о шорты. — Почему, родной? — спрашивает Минхо, тут же подходя ближе, чтобы попасть в зону запаха Чонина и показать ему доверие и желание поддержать. — Я не знаю, чего ожидать, — пожимает он плечами и откидывает голову на плечо Минхо, позволяя обнять себя сзади. — Знаешь, в таких случаях лучшее, что ты можешь сделать, — плыть по течению. Не придумывать сюжет искусственно, а импровизировать вместе с партнёром. В процессе всё равно будет не до плана, так что отпусти себя, малыш. Для начала поцелуй Ликса.       Чонин кивает и тянется к Феликсу, который тут же послушно оказывается рядом. Альфа не пытается целовать напористо: нежные влажные касания кажутся гораздо более правильными для того, чтобы омега прочувствовал всю его любовь. — Молодец. Немного успокоился? — шепчет Минхо и целует Чонина в макушку, когда дожидается утвердительного кивка. — Тогда пойдём в спальню? — В мою? — с надеждой спрашивает Чонин. — Конечно, в твою, — улыбается Минхо и сам утягивает их в комнату младшего альфы.       Феликс первым снимает футболку, помогает раздеться Чонину, водит по его торсу ладонями, возбуждённо рыча. — Нинни такой красивый, правда? — мурлычет Минхо, прижимаясь голой грудью к спине Феликса. — Этот прекрасный альфа сегодня сделает тебя своим.       Ликс взволнованно выдыхает, тянется к Чонину за поцелуем, но тот утягивает его на кровать, заставляя сесть себе на колени, и только потом принимается лизать его губы.       Феликс слишком чувствительный: он заводится от одних поцелуев и елозит задницей, постоянно проходясь по члену Чонина. Альфа взрыкивает, хватает его за ягодицы, вдавливает в пах. — Мой омега, — бормочет Чонин, вылизывая шею Ликса. — Самый сладкий и нежный.       Минхо посмеивается, наблюдая за ними, и, стянув с себя оставшуюся одежду, устраивается в кресле. Чонин бросает на него взгляд и стонет, когда невольно видит его член. Минхо тоже ужасно возбуждён, он без смущения водит рукой, наблюдая за младшими из-под прикрытых ресниц. — Давай, Йени, помоги Ликсу раздеться, — хрипло проговаривает альфа, и Чонин послушно стягивает с омеги шорты и, выпутав из них его ноги, торопливо раздевается сам. — Уже такой влажный, — воркует Минхо, когда видит подтёки смазки на бёдрах Ликса. — Теперь растяни его.       Чонин тянется к ягодицам омеги, но тот перехватывает его руку. — Не надо. Я с утра уже… — Поиграл с собой? — ухмыляется Минхо. — Молодец, детка, такой заботливый омега.       Феликс урчит от похвалы, нетерпеливо трётся о бедро Чонина. — Йени, Ликс-а готов тебя принять. Не медли: он очень нетерпеливый.       Чонин и не думает мучать омегу: он проходится пальцами между чужих ягодиц и, зачерпнув смазку, распределяет её по своему члену. Сдавленное «блять» старшего альфы заставляет Чонина усмехнуться от мысли, что он своими действиями может довести Минхо до края.       Чонин поддерживает Феликса под ягодицы и помогает ему медленно насадиться.       Блять.       Это пиздец.       Это лучшее, что случалось с ним.       Он готов испытать эмоциональный оргазм от того, как узко тёплое омежье нутро обхватывает его.       Ликс всхлипывает, когда опускается до конца и, уперевшись лбом Чонину в плечо, начинает размеренно покачиваться. Альфа не может сдержать довольного ворчания и невольно начинает подаваться бёдрами вверх, заставляя омегу зайтись рваными вздохами. — Видишь, Йени, как хорошо Ликсу. Он очень любит объезжать своих альф.       Феликс на это скулит и начинает быстрее насаживаться, мелко целуя лицо Чонина. Он может только глотать воздух, выстанывая бессвязный лепет, и Чонина это сводит с ума: он сжимает ягодицы Ликса так, что, скорее всего, к вечеру проявятся синяки, и вбивается быстрее, заполошнее, глубже.       Минхо рычит, наблюдая за разбитыми младшими, остервенело двигая рукой. Если они и дальше продолжат выглядеть так развратно, он долго не протянет.       Феликс надавливает Чонину на грудь, прося приостановиться, но тот, гонясь за оргазмом, не реагирует ни на что, поэтому омега глубоко целует его и прикусывает ему губу, немного отрезвляя. Чонин выплывает из тумана возбуждения, смотрит на Ликса. Он уже на грани: руки дрожат, ноздри раздуваются от резкого дыхания — но терпеливо ждёт слов своего омеги. — Минхо, — игриво проговаривает Феликс и оборачивается к альфе. — Смотри, — он заводит руку за спину, проникает двумя, а потом и тремя пальцами рядом с членом Чонина, который от этого готов схлопнуться на месте. — Смотри, как свободно. Для тебя.       Минхо выругивается, потому что с этим омегой невозможно по-другому: он вечно придумывает что-то, от чего у Минхо по загривку дрожью пробегает возбуждение. — Йени, ты не против? — спрашивает старший альфа и, когда Чонин мотает головой, встаёт и подходит ближе. Чонин откидывается на локти, позволяя Феликсу удобнее подставиться под Минхо, и мягко целует омегу, шепча глупые нежности.       Минхо садится вплотную и чмокает Ликса в плечи, спину, линию позвонков, прежде чем одним плавным движением толкнуться в сумасшедшую узость. — Ты невероятный, Ликс! — сипит Минхо. — Как же хорошо, ах!..       Чонин подаётся первым, и, когда Феликс отзывается ломким стоном и резко качает тазом вниз, Минхо не выдерживает и начинает резко врываться во влажное нутро. Он знает, что не навредит омеге: опытом научен, что тот слишком податлив, когда возбуждён.       Минхо притискивается к спине омеге, ведёт ладонями по его груди, скручивает соски. Феликс вскрикивает, и альфа с удовольствием ловит восхищённый взгляд Чонина, который тут же заменяет пальцы Минхо на свои губы и принимается терзать поалевшие ореолы.       Ликс гнётся в пояснице, потому что альфы слишком сильно давят на простату, и бессильно стонет, когда видит, как Минхо через его плечо тянется к Чонину, чтобы поцеловать.       Чонину кажется, что у него едет крыша. Потому что он чувствует член своего альфы, который скользит с бешеной скоростью, омегу, который плотно их обхватывает, судорожно сжимаясь и срываясь на высокие стоны; слышит развратное хлюпанье смазки и шлепки кожи о кожу, ощущает юркий язык Минхо… И — блять! — Феликс тоже присоединяется к ним, и теперь губы Чонина лижут оба парня, и альфа не может не думать о том, как прекрасно их языки смотрелись бы на его члене.       Чонин чувствует, что близко, но сдерживает себя, потому что он ужасно хочет, ему очень надо… — Ты можешь, Йени, — мягко урчит Минхо, когда видит, как жадно младший альфа дышит у железы Феликса, не решаясь зайти дальше. — Да, детка, давай.       Чонин в последний раз выглядывает на Минхо и наконец-то кусает, чувствуя, как дрожь бежит от челюсти и достигает низа живота. — Ликс, Минхо, я!.. А-ах!..       Он замирает и ощущает, как по его животу расплывается мокрое тепло, подхватывает обмякшего Феликса, которого принимается дотрахивать Минхо, и уже в отдалении слышит его оргазменные рыки.       Они лежат ещё какое-то время, затем Минхо аккуратно выходит из Ликса и принимается вытирать своих младших. — Мои любимые, — шепчет он, когда наконец-то укладывается рядом.       Чонин смотрит в потолок и чувствует столько всего: счастье, любовь, удовлетворение, благодарность…       Он приподнимается и тянется к Минхо, чтобы потереться своим носом о его — благодарит, что старший альфа доверил ему своего омегу.       Феликс умилённо хихикает, целует обоих в щёки, мягко смотрит на Чонина. — Нинни, если захочешь ещё, я не буду против. И Минхо тоже. — Правда можно будет?.. — вскидывается Чонин, не веря своим ушам. — Конечно! — отзывается Минхо. — Быть в стае — это не про «отвоёвывать, подчиняться и делить». Это про «заниматься любовью, потому что хотите вы с партнёром». А у тебя их теперь семеро, и Ликс — один из них. И я тоже, — он ловит задумчивый взгляд Чонина, который явно улетает в интересную фантазию. — И нет, — тут же уверяет он, — не против я сесть на твой член, даже если я альфа, — Минхо усмехается смущению Чонина и продолжает. — В стаях не работает такое чёткое разделение, как в остальном мире. У нас свой отдельный мирок, где всем должно быть комфортно. Поэтому просто будь с нами. И со всеми остальными тоже, если захочешь. — Захочу, — шепчет Чонин и больше не может сдержать счастливой улыбки. — Вы же — весь мир для меня.