За деньги да

– Как ты смотришь на секс втроем? Мира давится дымом и закашливается, приподнимаясь на локтях из лежачего положения, чтобы не захлебнуться насовсем. На глазах выступают слезы, мир вокруг становится влажным и зыбким, и Мира надеется, что успеет среагировать хотя бы на звук, если Мага сейчас полезет бить морду своему лучшему другу. Но Мага… не лезет. Его бедра напрягаются каменно – Мира чувствует, потому что вцепился в него всеми пальцами, когда искал ладонью опору на кровати; это вообще не кровать, а пиздец, в ней из твердых деталей только ноги Маги, все остальное воздушное и мягкое, гребаные дагестанские неженки со своими перинами. Раньше Миру это не смущало, а только давало повод покекать над Магой, который даже в отелях умудрялся выбить себе дополнительный матрас, – но не в ситуации, когда тебе нужно резко сесть, а у тебя под ладонями, блин, облачко. Хорошо, что Мага отвисает на раз-два и придерживает под мышками, помогая не свалиться на пол. Плохо, что молчит. Неприятно так молчит, не давая никаких подсказок. Например, на то, стоит ли Мире уже начинать оправдываться. Когда дело касается отношений Мага неожиданно вспыльчивый, как сухая бумага, и ревнивый, как кошка, вокруг Миры он ходит оборонными кругами. Сверху добавляются требовательные взгляды, прикосновения эти горячие, клеймящие, постоянное присутствие за спиной – в обычной жизни Мира такое терпеть не может, он сам по себе, терра инкогнита, не влезай – убьет, но с Магой у него не жизнь, а реалити-шоу, и внутри этого сценария от своей роли принцессы, требующей защиты, Мира… кайфует. Позволяет обнимать себя собственнически на людях, послушно подходит в ответ на требовательное “Иди сюда”, заселяется в один номер, спит в одной постели, отчитывается при возвращении домой, если снова улетел в Польшу и загулял до поздней ночи. Осколочно больно подрывается, когда целуется по пьяни с какой-то симпатичной девчонкой на новогодней вечеринке, и обещает больше никогда-никогда-никогда: мокрыми словами, руками, из которых вырываются, сообщениями в телеге, в дискорде, в вастапе. Не обещает даже – клянется навзрыд, а напротив лицо бледное, осунувшееся, с таким выражением, словно в Магу стреляли и теперь у него через сквозное вытекают внутренности. Мага непредсказуемый и спонтанный, со своими необъяснимыми загонами, но Мире нравится. Особенно когда Мага покупает себе эту ужасную, пидорского цвета бэху и зовет Миру покататься – зовет его, Миру, в Дагестан, гребаный самоубийца. Еще и приезжает встречать на своих четверых. Привозит в квартиру, которая у Маги своя личная и поближе к центру, знакомит с друзьями, водит по городу и фотографируется, фотографируется, фотографируется. Если бы не поправка на местность, Мира решил бы, что им хвастаются. Не в открытую, конечно, у Маги еще не настолько атрофировался инстинкт самосохранения, но Миру все равно сахарно плавит, когда Мага заводит его в очередную кавказскую тусовку и усаживает рядом с непримиримым “Знакомьтесь, это Мира, и он со мной”. – Ты меня ревнуешь, что ли, я не понял? – смеется Мира в один из вечеров, когда Мага настойчиво вырывает его из разговора с Анваром – брат? друг? Мира перестает запоминать сразу после того, как перестает различать лица, – уводит в туалет и вталкивает в одну из кабинок. – Боишься, что меня у тебя уведут твои дружбаны? – Пусть только попробуют, – хрипит Мага. – Я их всех прирежу. И смеяться Мира перестает: сложно ржать, когда тебе в шею рычат тихо и опасно, рокочущим предчувствием грозы, от которого шевелятся волосы на руках, а потом, цапнув зубами ключицы в вороте, разворачивают мордой в стену и лезут в штаны. Мира в тот вечер стонет так, что до сих пор остается загадкой, как это местная полиция нравов не палит их с поличным и не сжигает на костре. И в тачку Маги после вечеринки он падает растрепанный, но довольный и сытый, пристегивается в ответ на недовольный взгляд и лениво отмахивается от Анвара, влезающего на заднее сиденье вместе с еще парой таких же бородатых шкафов: – Ты куда пропал, друг? – Водил его на фонтаны с подсветкой смотреть, – отвечает вместо него Мага и осторожно выруливает с парковки. – В следующий раз надо будет к Радику съездить. Покажешь ему питона. Это все ужасно по-гейски, Мага, устало думает Мира, разглядывая запаянные в кольца пальцы, лежащие на руле. Ужасно по-гейски и ужасно очевидно, как твои друзья этого не замечают? И дальше – только тревожащая горячая мысль о том, как эти пальцы будут ощущаться во рту, раскаленные, в холодных ободах металла. Но друзья Маги слепы и глухи к любым проколам: вряд ли они вообще способны подумать что-то подобное про своего братишку. И хорошо, думает Мира. И ладненько, думает Мира. И слава богу, думает Мира, когда задыхается под Магой наутро, пока за стенкой спит парочка очередных дружбанов в черном. Они вызывают такси, едва протрезвев, прощаются за руку, тот, что повыше – выше самого Миры и волнующе шире в плечах – приглашает на день рождения Руса, ну того, который, помнишь, тебе самбуку добыл, вы еще ржали о чем-то полвечера. Конечно помню, кивает Мира, не совсем уверенный в трезвости своих воспоминаний, закутанный в запах Маги, в его взгляд, в его ощутимое присутствие. Возбуждение накатывает второй волной, стоит только пересечься с Магой глазами, жаркими и обожженными, подумать, что от них обоих таращит сексом так, что незамужним грешно оставаться рядом, сглотнуть громко сухим горлом. Мира закрывает за парнями дверь и тут же оказывается прижат к ней спиной – на бедрах горячие руки, на шее горячие губы, и мысли в голове горячие тоже. – Кто такой Рус? – уточняет Мага слегка рокочущим тоном. – В душе не ебу, – признается Мира, обвивает его ногами за талию и едва не кончает, когда осознает, что Мага планирует отъебать его на весу. И даже успешно с этим справляется. По итогу проведенной на родине Маги недели Мира ощущает себя волшебной принцессой в окружении драконов, диких и опасных, и у Маги по поводу этого перманентная боевая стойка. Так что Расул со своим внезапным заявлением оказывается ужасно некстати. – Считаю н-нужным пояснить, – торопливо бормочет Мира, едва продышавшись. – Мы с ним ничего подобного не обсуждали. И не подобного не обсуждали тоже. – Вот я и предлагаю обсудить, – непонятно, Расул то ли бессмертный, то ли бесстрашный, но под немигающим взглядом Маги он не сдвигается ни на миллиметр и даже стакан из руки не выпускает. – Сейчас. – Я, по-твоему, такой, что ли? – Какой? – Такой. – Поясни. – Гей, – выдавливает Мира и едва не скулит от того, как подсаживается голос на этом слове. Поебать, пусть звучит как угодно, Мира будет защищать Магу от надвигающегося, прости господи, позора, чего бы ему это ни стоило. – Думаешь, если я выгляжу не так, как вы, то и сплю с мужиками? – Я не думаю, я знаю. – Ты охуел? – а вот интересно, если Мира сейчас полезет бить эту невозмутимую рожу, Мага воспримет это как признание в Мириной любви или признание в Магиной слабости? – Ну-ка давай выйд… – Мира, – обрывает Мага, и голос у него как огненное крошево. – Что? – сглатывает Мира. – Сядь. Мира брякается обратно на кровать и разворачивается к Маге, судорожно пытаясь понять, сильно ли он успел накосячить, и как, и где, и какого вообще хуя? Мира с Расулом ни-ни, ни на полшишечки и даже намеков никаких не делает, потому что не хочет проснуться утром в каком-нибудь лесу, а выбравшись, искать, под каким кустом эти ненормальные похоронили Магу. Он ведет себя по-прежнему – и иногда даже осознает, что выглядит сомнительно на фоне местного контингента, но Маге ок и Мире ок – но в его поведении просто невозможно углядеть никакой намек. Невозможно же? Мира сглатывает и заглядывает Маге в лицо. Взгляд у Маги прямой и жгучий, как электрическая дуга, натянутый от него до Расула, развалившегося в кресле, острой заградительной проволокой, протяни руку – обожжешься. Сунься сам – и не проси пощады. Но Мира – дурак, Мира суется: осторожно трогает рукой за плечо и опрокидывает на себя все это дрожащее электричество. – Мага, – зовет он; Мага смотрит на него нечитаемо, страшно до истерических нот в голосе. – Я ничего такого… – Я знаю. Успокойся. – Вы палевные пиздец, брат, – бросает Расул, бросает так, словно делает одолжение этим разговором – Мира оборачивается и ловит на себе внимательный изучающий взгляд, ползущий по горлу, как нож. – Если бы хоть кто-то из наших додумался посмотреть на вас повнимательнее, я бы уже утром искал вас по всем лесам с лопатой. – Не пизди. – Еще даже не начинал. – Ты бы и сам никогда не догадался… – Если бы ты мне не сказал? – а вот теперь интонации Расула становятся веселее; он щурит глаза и смотрит на Миру заинтересованно, словно пытается предугадать реакцию. – Ну хуй знает, после того, как вы поебались прямо в тачке и плохо за собой протерли, дошло бы даже до меня. Если бы я уже не знал к тому моменту. – Ты… – запоздало доходит до Миры, и он поворачивается к Маге, тормознуто и ошарашенно. – Ты сказал своему дружбану, что мы ебемся. – Нет, – цедит Мага. – Я сказал, что мы встречаемся. – О том, что вы ебетесь я догадался сам, – вклинивается Расул. – Сложно было не догадаться. – Ты. Сказал. Ему. Что мы. Встречаемся, – чеканит Мира Маге прямо в лицо и сам не понимает, чего в его голосе больше: недовольства, ужаса или восторга. Когда Мага как-то после секса ляпнул, что готов рассказать об их отношениях всем, Мира разве что пальцем у виска не покрутил и потребовал не выдумывать фигню, а тут вон оно что. Ладно, стоит признать: иногда от осознания того, насколько Мага ебанутый, Мире натурально рвало крышу. Пойти и сказать рандомному кавказцу – да, не рандомному, да, близкому другу, да, вполне современному, если судить по неделе общения, но ебать, Мира слышал в его речи слова “бараны” и “калым” и это был не анекдот! – что спишь с парнем, это же совсем с ума сойти. – Он сказал, что ты ему нравишься, – Мага вдруг ломает брови прямым углом, смотрит в упор, болезненно открыто, и у Миры сердце не на месте, когда он такой. – Он сказал, что ты ему нравишься, и попросил узнать, не хотел бы ты с ним встречаться. Что я должен был ему ответить? – Что я не такой. – Вообще-то ты такой. Просто, ну… мой, – сипит Мага и трогательно расцветает румянцем во все скулы. И Мире хочется как раньше, как два года назад, когда они только начали встречаться и душу рвало от нежности, схватить его за воротник – поправочка: за ворот, Мага в водолазке, здесь он носит исключительно черные рубашки и водолазки, и Мира соврет, если скажет, что не дрочил на это, – притянуть к себе и поцеловать растертые за ночь губы. Но почему-то стыдно перед Расулом, хотя тот явно не собирается исходить гомофобными речами и лезть на Миру с ножом. Он, вроде как, планирует просто на Миру лезть, если все было озвучено правильно. – Твой я, действительно, – ворчит Мира и сам понимает, что начинает безбожно фальшивить: на Магу хочется обижаться за то, что исполнил каминг-аут в соло и даже предупредить не посчитал нужным, но злиться на такого Магу не получается. – Твоя вон, тачка под окном. За которую ты бабки отвалил. – Но ты… – Мага теряется. Не вестись, просто не вестись, никаких умилительных воплей; Мира стискивает челюсти так, что стоматолог потом уписается от радости, и отворачивается от греха подальше. – Ты же тоже… – Что тоже, брат? – подключается Расул. – За него ты тоже деньги отвалил? – Конечно, у нас же именно такие отношения, ты не знал? – язвит Мира и оглядывается в поисках электронки, занять чем-нибудь рот хочется до страшного. – Скинуть тебе прейскурант на пестики-тычинки? – Я бы глянул. – Жди вечером в телеге. – И сколько ты стоишь? – Дорого. – Давай, не стесняйся, назови сумму. Один минет. – Ты не потянешь. – Да брось, – Расул отставляет бокал и резко теряет улыбку; подается вперед, локтями опирается на колени, весь вытягивается в сторону Миры и становится похожим на Магу, когда тому рвет тормозные колодки от ревности. Мира сглатывает и ощущает, как скрипит внезапно высохшее горло. – Сколько? Двадцать баксов? – Ты охуел? – Пятьдесят? Сто? – Заткнись. – Перестань делать вид, что тебе это неинтересно, и просто назови сумму. Сто пятьдесят баксов – и ты падаешь на кровать и позволяешь отодрать тебя в горло. – Нет, я… – Просто ложишься на спину, запрокидываешь голову и открываешь рот. – Расул, блядь! – горячечным выдохом Маги вспарывает кожу на шее. – Кстати, Мага рассказывал, что ты даешь в обе дырки за одну ночь, по нескольку раз. Похоже на пиздеж, ни одна моя девка на такое не соглашалась. Мира чувствует себя шарнирным болванчиком, тупым и деревянным, которому дурной создатель оставил только функции моргать и крутить головой. Вот он и пользуется: моргает несколько раз, переваривая услышанное, и медленно поворачивается к Маге, на лице которого застывает загнанное, виноватое выражение. – Я не так говорил, – бормочет он, но Мира по глазам читает: да, было. Иначе Мага не выглядел бы так, словно хочет провалиться сквозь все слои своей ебаной кровати. – Да, ты говорил, что, если отъебать твоего парня в рот, а потом… – Заткнись, нахуй! – вот теперь у Маги стыдом горит даже шея, и Мира бы его пожалел, если б не был настолько в ахуе. Он прикладывает ладони к щекам и видно, что прямо-таки заставляет себя говорить: – Я был очень, очень пьян, клянусь. А Расул тогда начал задвигать, что ты выглядишь как ледышка и типа в постели, должно быть, бревно бревном. – И ты решил что? – Мира выгибает бровь. – Похвастаться моими способностями? – Я… не знаю. Я хотел ему доказать, что ты охуенный? – И как, получилось? – Н-н-н… нет? – Ну почему же, – усмехается Расул. – Я вполне себе поверил, что ебешься ты охуенно. Сто пятьдесят? – Двести, – отвечает Мира, не сводя с Маги взгляда. – И я кончаю тебе на лицо. – Идет. Лучше бы он занял свой рот чем-нибудь другим, думает Мира, когда у Маги темнеют влажные глаза. Он опускает взгляд на свои руки и выглядит так, словно посреди пустыни потерял бурдюк с водой в раскаленном песке, и теперь в нем ни единой надежды. Даже скулы теряют свой ярко-розовый румянец, а такое с Магой вообще происходит редко и никогда раньше – из-за Миры. Но Мира все еще немного зол, и не немного – на взводе из-за сложившейся ситуации, и Магу хочется подковырнуть и… повыебываться, чего уж там. Чего с Магой делать не хочется, так это заставлять его участвовать во всем этом насильно, поэтому Мира напряженно вглядывается в застывшее лицо, пока за спиной крадутся глотаемые ковролином шаги, вглядывается, чтобы заметить малейший, самый крохотный признак недовольства. Вглядывается и не находит. У Маги взгляд вовнутрь себя и приоткрытый рот, которому не хватает воздуха, и когда Расул берется за волосы на затылке Миры, стягивает их в горсть и дергает, заставляя выгнуть шею, Мага вскидывается, но не бросается помогать – разглядывает лицо Миры, на котором наверняка застыла жуткая гримасса, потому что он даже Маге редко позволяет таскать себя за волосы, а тут какой-то левый мужик. – Руки свои убери, – требует Мира и шипит, когда натяжение в затылке усиливается настолько, что приходится облокотиться на заведенные за спину руки и сдвинуться ближе к Расулу, чтобы не остаться без скальпа. – Живо. – Двести баксов, Мирослав, – напоминает Расул настолько спокойно, что у Миры внутри поднимается чистое, ничем не замутненное бешенство. – Ты думаешь, я за двести баксов позволю сделать с собой что угодно. – Что угодно мне не позволит с тобой сделать Мага. А двести баксов за минет не берут даже лучшие шлюхи, так что я планирую отбить свои деньги по полной. – Знаешь, сколько стоят лучшие шлюхи? – Не переживай, ты уже уделываешь их всех. Хотя бы тем, что не затыкаешь свой рот. – Нравится, когда пиздят в постели? – Нравится, когда захлебываются. Ты – будешь. Мира сжимает бедра и застывает, когда понимает, что именно только что сделал. Слова Расула оседают внутри, раскаленные, ощутимые, как камни, и Мира чувствует себя крокодилом, который тонет в своей нежданной, вязкой и мутной похоти. Мага никогда не позволял себе ничего подобного – даже когда Мира сам просил его быть грубее, даже когда осознанно доводил, Мага выбешивался, мог заломить руку в захвате или прижечь зубами загривок, но всегда оставался по-животному ласковым и не позволял себе Миру оскорблять. И вот – Расул, едва знакомый, с неведомыми повадками, жестами, манерами. Трогает Миру там, где Мире не нравится: и снаружи – крепкой хваткой в волосах, и внутри – словами, бьющими по нежному, уязвимому самолюбию. Самым будничным голосом рассказывает, как будет драть Миру в рот и – взгляд прямой, легко отслеживаемый – смотрит только на Магу, который притих в изголовье кровати. Мира думает: Мага, мы с тобой с утра пораньше валяемся в одной постели друг у друга в ногах, а твои друзья – непроходимые тупицы, если действительно до сих пор ничего не заметили. Мира думает: Расул никогда мне не нравился, с этой своей нежной привязанностью к Маге, со своими плечами шире Магиных, со своими привычками прижимать его к себе, со своим покровительственным тоном. Мира думает: блядь, Расул действительно собирается трахнуть меня при Маге. Мира думает: неужели я ему это позволю? Мысли схлопываются в одну точку в голове, и Мира не успевает ни вычленить главное, ни понять, ни спросить. Расул дергает его на себя, резко и сильно, так, что ладони теряют опору, и Мира летит на матрас спиной вперед, ловит в расфокусе напряженный взгляд Маги, жмурится и упирается макушкой в чужие бедра, обтянутые жесткой шершавой джинсой. Под затылком проскальзывают чужие пальцы, снимая напряжение с шеи – Мира рефлекторно хватается за них и застывает, глядя на Расула снизу-вверх. Запрятанный в непроницаемое черное, с такого ракурса Расула кажется огромным, необъятным, очень опасным и диким. Особенно когда стекает пальцами на челюсть Миры и, раньше, чем он успевает сообразить, стискивает так, что мышцы начинает тянуть мгновенно. Мира пробует сообщить, что вообще-то не подписывался на такое обращение, но скулы сводит при попытке возмутиться, и Мира задыхается в собственном стоне. – Ты рано начал стонать, – говорит Расул задумчиво. – Я еще ничего не сделал. Мага, как ему нравится? – Не так, как ты делаешь. – Или ты просто делать не умеешь. – Пошел нахуй. – С этими вопросами не ко мне, брат, – пальцы меняют положение, сдвигаются едва-едва, и Мира мычит, раскрывая рот, не способный сопротивляться собирающейся в висках боли. Тянется эти пальцы перехватить, но Расул отбивает вскинутые ладони: – Руки убрал. И держи их так, чтобы я видел. Если мне понадобится, чтобы ты ими воспользовался, я тебе об этом сообщу. Пока не шевелись. От его тона, низкого, рокочущего, по пояснице бегут мурашки, и Мира притихает растерянно. В это мгновение тихой заминки он прислушивается к себе и не может найти ответ на вопрос, зачем ввязался во все это: ну пиздел там Мага и пиздел что-то про их секс своему другу по пьяни; у Маги актерских способностей ноль, сопротивляемость к допросам в минусе, по нему видно сразу, что ему искренне жаль, поцеловать и забыть. Но так стоило делать минуту назад, или две, или три – до того, как Мира открыл свой рот и просрал право на этот самый рот за какие-то никчемные двести баксов. Идея сбежать кажется привлекательной до безобразия – Мира согласовывает внутри себя мысль, что согласен быть трусом и терпеть снисходительные взгляды Расула все свое оставшееся пребывание в Махачкале, согласен даже перед Магой извиниться за то, что позволил развести себя на минет за деньги, – но в этот момент над головой вжикает молния и шелестит ткань. Мира возводит глаза вверх и весь поджимается, весь жмурится от открывшейся картины. Член у Расула не такой длинный, как у Маги, но очень, очень толстый – Мира не представляет, как такое можно взять в рот и можно ли вообще. Необычная, открытая даже в полувставшем состоянии головка, темная, уже влажная, трогает скулу, медленно сдвигается и останавливается у уголка раскрытого рта. Мира судорожно сглатывает и просто смотрит, как Расул водит по его лицу членом, размазывая по коже вязкие, быстро высыхающие капли. – А… Я передумал, хочет сказать Мира, но челюсти сведены до боли жестокими пальцами, поэтому из глотки рвется только сорванный выдох, похожий на хрип, который Расул вталкивает обратно в рот, приставив член и протолкнув головку. Губы растягивает до такого состояния, что кажется, вот-вот лопнет кожа у самой слизистой, и Мира вскидывается весь, скребет беспомощно ногтями по кровати – простыня собирается волной, Мира сминает ее влажными пальцами, чтобы не дернуться сильнее, не причинить себе вред. На корне языка расцветает яркий пряный вкус, от которого внутри все смерзается то ли ужасом, то ли предвкушением: Расул ощущается непривычно, совершенно по-другому. Он сильный, неласковый, с томным запахом, впитавшимся в кожу, и жесткой густой порослью в паху – такой, каким Мага никогда не был. Он держит Миру за волосы так, как Мага никогда не держал, стискивает челюсти так, как Мага никогда не стискивал, и вталкивается в рот Миры медленно, но настойчиво, не обращая внимание ни на мычание, ни на выступившие слезы – так, как Мага никогда себе не позволял. Смотрит на Миру тяжело и беспокойно, как на что-то, принадлежащее ему по праву, и от этого взгляда Миру раздирает желаниями отдаться и сбежать одновременно. Скользкий от выступившей смазки член с трудом скользит по губам – будь этой смазки хоть немногим поменьше, у Миры вообще ничего не получилось бы, а так он давится, но принимает Расула все глубже, ощущая, как тот течет, как твердеет на каждом движении бедер. От внезапного понимания того, как он, должно быть, выглядит со стороны, собственный член дергается в трусах; Мира осознает и свою позу, и что Мага сидит у него в ногах, и что наверняка видит, как у Миры встает на член его лучшего друга во рту – и от этого горячим сплескивает щеки. Мира хрипит, стонет задушено, но воздуха нет и звука нет: Расул затыкает рот намертво, такой огромный, что дышать только носом, едва-едва, через раз. На очередном толчке он въезжает так глубоко, что у Миры прямо перед глазами оказываются крупные темные яйца, а паховые волоски колют нос и щеки, и замирает в таком положении, крепко прибив к кровати за пряди на макушке. Мира все же вздергивает к нему руки: ему жарко, ему душно, ему стыдно от того, как им пользуются, ему совершенно нечем дышать. Пальцы цепляются за чужие запястья, Мира смаргивает слезы и смотрит сквозь мокрые ресницы, орал бы, но он заткнут самым надежным способом, и остается только вот так, глазами, сквозь дрожащую пелену: остановись, я сейчас задохнусь. Сначала ему кажется, что его не заметили: Расул смотрит черными мутными глазами и никак не реагирует на попытки Миры привлечь к себе внимание. Но потом его пальцы смещаются вдоль челюсти, находят узелок мышц у самой кромки, давят – и Мира с удивленным выдохом раскрывает рот еще шире, настолько, что головка проезжается по корню языка и распирает горло. Пальцами он испуганно цепляется за руки Расула, но тот цыкает и сбрасывает их с себя: – Эй, слыш, тебе не разрешали меня трогать. Убери руки, – Мире кажется, что он взглядом уже целый роман написал о своих страданиях, но Расулу похуй кристально, он стискивает пальцы так, что болью прожигает до самого темечка, дожидается, когда Мира понятливо уберет руки, и только тогда выдыхает удовлетворенно: – Хорошо. Не дергайся, и я сделаю тебе охуенно. Выбора у Миры не то чтобы много – не когда он лежит, полузапрокинув голову, а его рот растягивает огромный член с такой головкой, что еле получается дышать. Он моргает согласно, вытягивает руки вдоль туловища, чтобы уже на первом полноценном толчке вцепиться в одеяло, удерживая себя на месте. Как только Расул отодвигается, освобождая место внутри, Мира сглатывает, обильно, несколько раз – слюну и смазку, много слюны и смазки, вся глотка скользкая настолько, словно в нее уже спускали сегодня, и, едва продышавшись, снова получает член поглубже. Расул держит его обеими руками – за волосы и под челюстью, не выдраться, не отвернуться, только комкать беспомощно одеяло в пальцах, сжимаясь на каждом толчке. – Хорошо, – хвалит Расул, когда снова входит по самые яйца и у Миры хватает дыхалки удержать его целиком внутри на несколько долгих секунд. – Хороший рот. Хороший мальчик. Миру скручивает его голосом, выворачивает, выжимает – не досуха, а наоборот, до влажной насквозь футболки, которая облепила все тело и теперь натирает ужасно чувствительные соски, вверх-вниз, трением о ткань, горячо и прохладно одновременно, кондиционер гонит выстуженный воздух по коже, без него Мира давно бы воспламенился. Член уже стоит, но Мира не решается подрочить себе – только не при Маге, только не под Расулом, – и поджимает задницу каждый раз, когда его волочет по кровати, в надежде принять такую позу, чтобы стало легче, но легче не становится. Ни когда Расул помогает ему повернуть голову набок, прогоняя напряжение из шеи, ни когда начинает толкаться за щеку, мелко и часто, не вытаскивая член изо рта. Мира закрывает глаза, но от этого только хуже: он сразу представляет себя под Расулом, на этой огромной кровати с балдахином, дрожащего, не способного справиться с собой, мечущегося по матрасу в агонии, как будто только этого в жизни и не хватало. Пальцы сами ложатся на промежность, сжимают мышцы в паху – Мира с опозданием понимает, что трогать себя ему не разрешали, одергивает руку и тут же стонет, когда осознает, что творит. – Можно, – слышит он шумное, на выдохе, но не разбирает смысл. – Мирослав, можно. Подрочи себе. Мира тут же сует ладонь под белье и сжимает яйца, плашмя давит пальцами за ними, там, где все сжимается и раскрывается на каждом толчке, где ужасно пусто и влажно от выступившего пота. Мира представляет на секунду, что с ним станет, если эти двое возьмут его вместе, с разных сторон – и стонет, устало, голодно. И именно в этот момент Расул толкается резче прежнего – мышцы горла дергаются рефлекторно, стискиваются так, что Мире ставится больно, и горько, и тошно, и… Свет перед глазами темнеет на секунду, вспыхивает левая щека, слышится запоздалый хлопок – Мира вскрикивает, дышит суматошно, ошарашенно и пытается понять, что только что произошло. – Глотку не сжимай, – требует Расул и гладит пальцами по воспаленно взмокшей скуле, – и так узкий пиздец. – Я тебе руку сейчас сломаю, – слышит Мира и не сразу разбирает откуда; перегоревшее от внезапной пощечины сознание перезагружается непривычно долго. – Я несильно, не переживай. – Его нельзя бить никак. Ни в каком виде. – Блядь, серьезно? Я же чисто чтобы не зажимался. – Еще раз так сделай, и будешь искать себе помощников, даже чтобы подрочить. – Брат… – Я тебе обещаю. Мага никогда не звучал рядом с ним – так. И (Мира уверен, хотя ему не видно выражение лица) Расул сейчас тоже в полном ахуе. У них разница в возрасте лет пять или семь – Мира спрашивал, но уже забыл, подле Расула Мага всегда выглядел полоумным фанатом, таким восторженным и счастливым, что первое время, разглядывая присланные из отпуска фотки, Мира был уверен, что Мага ездит домой не тусить, а ебаться. Пытался даже сцены закатывать, но Мага быстро научился делать несчастные глаза, и как-то не пошло. Кровать прогибается под чужим весом, скрипит, движется, и вместе с тем слегка расслабляются пальцы Расула, ложатся на скулу почти ласково, почти извинительно, но нет, разумеется нет, никто не станет перед ним извиняться, это Мира просекает разом. Никто не станет его жалеть. Расул полностью вытаскивает член и проводит по губам Миры, давая надышаться вдоволь, мнет пальцами раскрытое устье, чуть проникая ногтем в уретру, и жмурится от удовольствия. – Вытащи язык, – требует низким, хрипящим от возбуждения голосом. – Расул… – Никаких пощечин, брат, – Расул сжимает губы Миры уточкой, проходит по ним головкой, трет о нижнюю, стекая смазкой в рот. – Но двести баксов пусть отрабатывает по полной. Давай, Мирослав, язык наружу. Мира думает, что провалится не то что под землю – под все круги ада за свои грехи. И открывает рот, плашмя вываливая язык. Это все ужасно, ужасно грязно, думает он, жмурясь, пока Расул обтирается о его язык. Несколько капель предэякулята падают куда-то на подбородок, слюна с уголка рта стекает на щеку, тянется вязкой каплей к шее, но Мире не разрешали шевелиться, поэтому он не может утереться и просто лежит, умоляя внутренне Магу простить ему весь этот день. Когда Расул аккуратно берет его пальцами за кончик языка и, придерживая, прижимает к своим яйцам, Мира перестает думать вовсе. Он такое не умеет: Мага никогда не просил, а сам Мира не то чтобы был фанатом нализывания чужих яиц, но Расулу и не требуется его инициатива. Он трется сам, почти прижимаясь голым бедром ко лбу Миры, заставляет приподнять подбородок и вталкивает одно из яиц Мире в рот. – Блядь, как же быстро ты сохнешь, – шипит и отстраняется, сплевывает себе на пальцы и размазывает слюну по губам Миры, а потом снова прижимается. – Давай, поработай губами. Мира сгореть готов от стыда. Особенно когда чувствует на талии вторую пару рук и вспоминает про Магу, который тоже это видит. Со стороны он, должно быть, выглядит как самая настоящая блядь, которая нализывает чужой член, помогает себя раздевать и бессовестно течет на это все. Стоит только Маге стянуть с него штаны вместе с бельем, и член сразу прижимается к животу – Мира напрягает мышцы пресса, образуя вакуум, и чувствует, как под головкой начинает собираться капля, как она щекотно стекает на бок. Мира хнычет, когда чувствует, как осторожные пальцы эту каплю собирают, размазывают, смешивают со сладко пахнущей смазкой и притыкают туда, где ей самое место. Мага не церемонится – пальцев внутри сразу, кажется, три, очень скользкие, очень умелые, проходятся так, что Мира давится всей этой слюной и смазкой, в которых он уже с ног до головы, хрипит и отворачивается, вырываясь из хватки. – Блядь какая, – стонет Расул разочарованно, но толкаться обратно в рот не спешит, и Мира получает несколько секунд долгожданной передышки. – Мага, покажи мне его дырку. Ох, ебать. Мира замирает, вытаращившись в голое бедро, покрытое густой темной порослью. Чтобы Расул разглядывал его задницу, Мире… не хотелось бы, мягко говоря. После ночи с Магой анус у него раскрытый, растертый, блестящий по смазке, и это не то место на теле, которое Мира готов демонстрировать. Даже если это Расул, который сейчас ебет его в рот. Но если Мага захочет поделиться зрелищем, он не станет сопротивляться. А Мага не торопится. Мелко, упоительно нежно поебывает пальцами внутри, гладит ладонью по бедру и чего-то ждет. Первым, на удивление, терпение теряет Расул. – Бля, брат, клянусь, не трону, но дай посмотреть. Ты же его нагибаешь? Я никогда не видел разъебанных мужских задниц. Ну, в живую. Мира сжимается вокруг пальцев и решает вмешаться, но его роняют затылком на кровать и снова суют в горло член, едва он успевает открыть рот. Да сука! Какой же этот Расул… не Мага. И какой же Мира все-таки везучий, если вытянул именно этот лотерейный билет, наверное, он в прошлой жизни планету спас, если в этой ему так фортануло. Фортануло настолько, что Мага, позволивший ему лечь под своего друга, все равно продолжает его оберегать, и холить, и нежить – пальцами, ладонями, словами: – Ты заплатил за рот. Вот на него и смотри, – и укладывается у Миры между ног, грудью на голое бедро. Мира обмирает от восторга, когда понимает, к чему все идет. Мага не любит сосать ему после того, как выебет: ему нравится во время минета совать в Миру пальцы, трогать его, разминать и готовить под себя, но после анала Мира обычно такой растревоженный и уставший внутри, что просто не способен возбудиться заново, и все старания Маги стреляют вхолостую. Но сегодня другое, сегодня у Миры от возбуждения уже едет антресолька, и вокруг четырех пальцев он сжимается усердно и жадно, требовательно, потому что попросить по-другому нет никакой возможности: Расул дерет его в растянутое горло быстрыми беспощадными толчками, выходя только когда Мира начинает совсем задыхаться. – Какой же ты, – выстанывает он иногда сквозь зубы, и Мире слышно, как ему неловко, как ему трудно держать это в себе. – Блядь, охуенная глотка, не поверил бы, что мужики умеют так сосать, если бы сам не почувствовал. – Расул, заткнись. – Не могу, Мага. Мага… Мага, брат, что ты делаешь? Мира сначала не понимает, а потом ка-ак понимает, точнее, чувствует, что Мага делает – языком между его ягодиц. Влажный, чуть шершавый кончик вдавливается рядом с пальцами, растягивает еще сильнее, изгибается внутри, оглаживая стеночки, и Мира кричит, захлебываясь воздухом, звуком, дыханием. Это все слишком, просто слишком для него: то, как Расул трахает его рот членом и яйцами, и то, как Мага нежно, осторожно выглаживает его изнутри, вынуждая сжиматься часто и неконтролируемо. От контраста чужих желаний и собственного секундного чувства принадлежности им обоим, таким несоизмеримо разным, у Миры кружится голова, а перед глазами сплошные цветные точки. Он тянется подрочить себе, но не успевает донести ладонь. Расул перехватывает его руку и кладет на собственный член, вынуждая обхватить ствол и надрачивать его у основания; пальцы другой Мага переплетает со своими и прижимает к смятым простыням. Мира так и замирает под ними, раскрытый, пришпиленный желанием, затраханный и залюбленный, впервые полноценно ощущающий разницу между этими словами. Он дышит открытым ртом, часто хватает воздух мелкими порциями, задыхаясь от невозможного растяжения снизу и от долгожданной свободы сверху. И когда Расул накрепко прихватывает его за волосы, встряхивает и требует: – Смотри на меня. Мира распахивает глаза и смотрит, как мелькает в сцепленных пальцах тугая бордовая головка и как с нее падают первые теплые капли – на губы, на щеки, на подбородок, Мира жмурится и пробует отвернуться, но ему не позволяют. Вталкивают напоследок член в рот, и в горло брызжет новая порция спермы, которую приходится глотать, потому что Расул не реагирует на мычание и не дает сняться со ствола. Мышцы гортани, растянутые и натертые работают с трудом, не успевают, не справляются – Мира вскидывает на Расула умоляющий взгляд, и тот неожиданно смягчается. Выходит изо рта, требует: – Высунь язык, – и выцеживает туда последние капли, тихо стонет, обтирая головкой мягкие распухшие губы. А когда заканчивает, вставляет в рот два пальца по самые костяшки, прижимая подушечками язык ко дну полости. – Сожмись на мне. Едва соображая, Мира смыкает губы и стискивается, как было сказано, вокруг пальцев, и Расула, и Маги – он все еще внутри, рукой и языком, распирает, растягивает, обнимает губами нежные складки у входа, ласкает Миру, несмотря на то, что сделал с ним Расул – и Мира кончает, так и не прикоснувшись к себе. Толкается к нему навстречу, цепляясь зубами за пальцы у себя во рту, чтобы не орать совсем позорно, вскидывает бедра, раз, другой, до сладкой судороги в пояснице. А потом опадает на кровать, ощущая, как все пальцы покидают его тело, оставляя пустым и сытым, мокрым насквозь. Несколько секунд он лежит не шевелясь, пытается сообразить, какая мышца за какую функцию отвечает. Собирает себя медленно: руки-ноги подтянуть к себе, опереться на кисти, сесть. Перед глазами оказывается стакан с водой – Мира хватает его в ладони и жадно присасывается к прохладной фильтрованой воде, чувствуя, как горит перетруженное горло. И следом за болью в горле – понимание. Мира вскидывает поверх стакана взгляд на Магу, сидящего рядом на постели в штанах и водолазке, шарит взглядом по его бедрам. – Ты… – голос дает петуха, приходится откашляться. – Ты кончил? Мага мотает головой и на него не смотрит. – Тебе помочь? Я могу… что-нибудь. – Не надо. Я не хочу. – Я… – Ты допил? Давай я стакан уберу, пока не разбил. Накатывает страх, сильный и мгновенный, так разительно выделяющийся на фоне томного удовольствия минутой раньше, что похож на удар. Мира тянется к Маге, кладет ладони на плечи и поворачивает к себе, хотя прямо сейчас окно интересует Магу как будто бы больше, чем он. – Мага. – Да? – и глаза у Маги до ужаса неживые. Мира гладит его по волосам и закусывает губу, когда он отстраняется. – Ты меня ненавидишь теперь? – Что? Нет, – и это правда, Мага удивляется по-настоящему: искренне распахивает ресницы, округляет губы свои невыносимые. – Мне просто надо будет подумать. – О чем? – О нас. – Можно я тебя поцелую? – Нет, – Мага шарахается в сторону, стоит только потянуться к нему. – Ты только что отсасывал Расулу. Я… не могу. Мира думал, что самое больное в отношениях с ним случалось, когда он признался Маге, а тот в ответ охренел и заявил, что не пидор и пидором становиться не собирается. Но тогда все было случайное и не всерьез, и это можно было пережить, даже если бы у них ничего не срослось. Сейчас же любой повод разойтись выглядит как причина конца света, любая попытка отодвинуться причиняет боль. Мира признает, что после секса склонен излишне драматизировать ситуацию, но легче от этого все равно не становится. Особенно, когда он смотрит на Магу, а тот сидит, спина прямая, как жердь, и вертит в пальцах пустой стакан. Мира стягивает с себя замызганную футболку, утирает ею лицо и губы и замечает, как сильно треморит пальцы, когда он проезжается влажной тканью по волосам. Поднимает с пола бутылку минералки, запрятанную под кровать как раз для таких случаев, когда они планируют сутками не вылезать из постели, пьет, полощет горло, пьет еще. Желудок дергает спазмом, но это больше нервное, из-за Маги, который никак не расстанется со своим стаканом. – Убери. – Что? – откликается Мага; сканирует придирчиво обнаженное тело Миры, но никак не комментирует. – Я говорю, – вздыхает Мира и старается себя убедить, что такая реакция его не расстраивает, – ст-такан убери. Ты же боялся разбить. – А, точно. Тебе не холодно? – Пока нет. – Оденься, а то сейчас Расул… – Расул, да, – вторит Мира, и смотрит на Магу, и ничего в нем не понимает, и боится ничего в нем не понимать. Боится настолько, что с языка само срывается: – Это же не конец? – Конец чего? – Н-нас. – Нас? – Мага выгибает бровь, глядит на стакан в своих руках так, словно только его заметил, и поспешно отставляет его на тумбу. Разворачивается всем корпусом к Мире, серьезный, как аневризма. – Какой еще конец нас, ты что за хуйню там себе накрутил? – Просто ты так смотришь… – Как я смотрю? Боже, – он трет лицо ладонями и вдруг улыбается, слабо, но честно, – какая же ты иногда истеричка. Иди сюда. Мира, конечно, идет. Падает на руки Маги, теплые, ласковые, нежные, творящие порой с ним такое, что Мира забывает себя и готов никогда себя не вспоминать, лишь бы они, как сейчас, сомкнулись под лопатками, укутали в тепло, в заботу, в родной мускусный запах остывшей кожи, еще влажной и соленой, если лизнуть. Мага с тихим вздохом подтягивает его поближе, почти утаскивает на колени, собирает вокруг него одеяло, взбивает, ворочает, как будто гнездо вьет. Беспокойные пальцы-птицы ложатся на голые плечи, и Мира затихает, уткнувшись носом в крепкую шею. – Скажи, что не злишься, – просит. В любой другой день было бы стыдно за такую просьбу, но на сегодня лимит стыда все, поэтому Мира не стесняется звучать разбито и потерянно. – Не злюсь. Я растерялся, когда тебя с Расулом увидел, но я не злюсь. Не ожидал, что тебе так понравится. – Можем повторить, – слышится настороженное за спиной, и что-то с тихим шелестом планирует на кровать. – Когда отойдет. – Не можем. – Да брось, это же просто секс. – Не можем, брат. – Мага, – Расул вздыхает и падает на кровать, опасно рядом. Слышится скрип досок в основании, сминается одеяло под чужими коленями – Мира, не оборачиваясь, крепче вжимается в Магу, дышит запахом вспрелой водолазки, ощущает, как теплые руки накрывают его одеялом с головой, словно прячут, и движение за спиной останавливается. Несколько секунд не происходит ничего, тишина гонит стрелки в часах, мерно гудит кондиционер. За окном сигналят и кого-то зовут – громко, со смыслом, потом смеются. Мира прижигает губами кожу под скулой Маги, чтобы напомнить себе в первую очередь: его не отдадут, ни за что и никогда. Наконец Расул вздыхает снова, и Мира понимает, что все это время не дышал. – Все так серьезно, да? – спрашивает он без улыбки. – У вас. – Ты только понял? – Я только увидел. Ты ему задницу вылизывал, брат, а это же… Ты и член его сосал? – Ага, – легко отвечает Мага. – И не только сосал, если что. – Бля-а-а, брат, ты же не… – Расул, брат, я тебе повторю: я с ним не ебусь, если что. Я с ним встречаюсь. Я его, – вдох-выдох, – люблю. И если ты из-за этого во мне разочаруешься, мне будет очень жаль. Но я ничего с этим не могу поделать. Пальцы на плечах сжимаются крепче – Мира хочет их поцеловать, горит желанием выбраться из своего кокона и разметить Магу губами с ног до головы, замучить до смерти нежностью, чтобы не смел больше говорить такие слова, от которых Мира не может нормально дышать. И начать, конечно, с пальцев этих невозможных – Мира хочет этого до солнечной вспышки под ребрами. Но боится даже дышать. Особенно когда чувствует, как Мага целует его в макушку. Глаза начинает по-дурацки печь. – Я не подумаю про тебя хуже, – отвечает Расул после паузы, за которую Мира успевает пережить несколько экзистенциальных кризисов. – И я вас прикрою, если что, можете на меня рассчитывать. Я только надеюсь, что ты хорошо подумал. – Я хорошо подумал. – Тогда дело твое, – кровать скрипит и выдыхает, шелестит ковролин. – Ладно, я поехал, надо будет еще к отцу заехать, за кальянку отчитаться. Заезжайте завтра, если что, будет караоке. Мирослав поет? – Только когда очень пьяный. – Тогда будет еще и алкоголь. Напиши мне, какой он любит. – Ладно. Расул. – Что? – Деньги забери. – Да я же ничего такого… – Забери давай. – Что, твой Мирослав трахается только по большой любви? – И еще когда с ума сходит. – Так что мне может повезти еще раз? – Может. Но не повезет. – Я понял, – хмыкает Расул, чем-то вжикает – карманы, чемоданы, сумки с ноутбуком? – и сдавленно вздыхает. – Завтра вас жду. – Мы подумаем, – отвечает Мага, и следом хлопает дверь, оставляя их в полной тишине. В которой идеально слышно звук, с которым Мага зарывается носом в волосы Миры: – Мы же подумаем? Мира снова целует его в нежное местечко за ухом: это означает да. И – спасибо. Спасибо, что ты у меня есть.