МажорЧС

      Этим же вечером Коля, я и Джек уехали в город — в квартиру к семье Петровых. Машина, на которой мы ехали, была раза в четыре теплее, и я вырубился минут за десять, лежа на заднем сидении. Этот день меня настолько утомил, что я всю дорогу просто спал, прижимая к себе голову ризеншнауцера (который, к слову, лежал на полу). Петров — спасибо и на этом — со мной не говорил, но разбудил резко и жестко, громко крикнув «Бу!» на всю машину. Даже Джек испугался, что обо мне тогда говорить? Единственное, что помогло успокоиться, это телефон, с которого я записывал голосовое Криду о том, какой Коля пидорас и как он меня не щадит.       Мы поднялись на четвертый этаж, зашли в квартиру и там меня встретил прекрасный запах еды. И ведь не просто еды — а пиццы!       — Господи, это запах нормальной еды? Я не верю! — воскликнул я, под удивленный взгляд Коли вприпрыжку снял ботинок, и пошел по запаху, приказав Джеку сидеть в прихожей. Кто знает, может у них тут маленькие дети есть, испугаются еще.       Когда я почти дошел до цели, передо мной появился человек: девушка примерно моего возраста. Она стояла, сложив руки на груди и смотря на меня снизу-вверх из-за своего хрупкого телосложения. Хотя, не смотря на разницу в возрасте, выглядит она настолько самоуверенно, что я себя тут же пылью почувствовал. Взгляд у нее был… Какой-то насмешливый, но не по злому, а наоборот.       — Ну привет, Антон, — выделив мое имя интонацией, поздоровалась девушка. Я сглотнул, заглядывая ей за спину и замечая четыре коробки пиццы, которой мне сейчас ну очень не хватает. Сука, жрать хочу адски, а тут эта проблема с каре! — Как дела твои?       — Привет, слушай, — я не выдержал, взял ее за плечи, наклонился и попросил: — Дай похавать, умоляю, мне нужна вот эта прекрасная гадость. — я глазами указал на пиццу, желая ее наконец вкусить. К нам сзади подошел Николай, и я аж в сторону отскочил, понимая, что теперь я окружен Петровыми. Господи, где моя собака? Мне нужна помощь!       — Антон, куртку сними, руки помой, собаку помой, а потом идите в комнату Маши и сидите там до посинения, если так хочется. — сказал Коля, и я устало простонал, снимая очки и вешая их на воротнике футболки.       — Ой все, не хочу вас, извергов, видеть, — пробурчал я, разворачиваясь и врезаясь во что-то темное. Чертыхнувшись, я упал, ловя на себе взгляды всего семейства Петровых, которым было очень весело за мной наблюдать. Блять, как в цирке: они посетители, а я — обезьяна! — Я передумал, — начал я, снимая очки, которые чудом не разбил с воротника и надевая их на нос. — И я прозрел.       Поднявшись наконец с пола, я вернулся в светлую прихожую, снимая куртку и поднимая Джека на руки, из-за чего мой искривлённый постоянной сутулостью позвоночник тут же вспыхнул адской болью. Я дотащил пса в ванную, и поставил его в душевой кабинке. В этот момент дверь за моей спиной захлопнулась и послышался щелчок. Я обернулся, и удивленно осмотрел вошедшую Машу.       — Ты чего? — непонимающе спросил я, надеясь на то, что она не станет до меня домогаться. Иначе кто знает, может придется раскрыть свой маленький радужный секрет.       — Есть один вопросик, — заговорческим тоном произнесла Маша, опираясь плечом на стену. Я непонимающе кивнул, мол: «Спрашивай» и Петрова слишком неожиданно, но достаточно тихо, произнесла: — Ты че гей?       Я аж воздухом поперхнулся, оборачиваясь и смотря на самодовольно улыбающуюся девушку, у которой на лице читалась жуткая гордость. Она от счастья чуть ли не засветилась, когда заметила мой охуевший взгляд и красные щеки. Ох, неужели яойщица? Блин, подъебов не избежать: Маша станет моим персональным купидоном.       — Так заметно? — тихо спросил я, открывая воду в душе и поливая ей собачьи лапы. Маша громко захохотала, и воскликнула:       — Ты серьезно?! Я думала это шутка, что в интернете пишут! — я нахмурился, стараясь на нее не смотреть, и серьезным тоном произнес:       — Где ты это вычитала? — уточнил я, параллельно с этим вытаскивая телефон и мокрыми пальцами набирая сообщение отцу. — На, напиши, где прочитала, это и отправь сообщение. — буркнул я, смывая остатки грязи с собачьего живота.       — А что так? — непонимающе уточнила Маша, усмехаясь.       — Да просто папа эту информацию засекретил, так сказать, но я сам виноват — пиздился со всеми. — девушка хихикнула, и протянула мне мой телефон обратно, мотая головой.       — Значит ничегошеньки я тебе не скажу. — усмехнулась она, и отошла в сторону, открывая дверь, когда уже чистый, но мокрый Джек полетел прыгать по квартире. — Из открытого источника — сплетней нашего города. Когда о твоем приезде стало известно сразу слухи побежали, и я услышала краем уха в школе, что ты якобы гей. Отцу не говорила, не переживай, — фыркнула девушка, наблюдая за тем, как я с кислой миной мою руки. Она положила ладонь мне на плечо, слегка его сжимая, и заглядывая в глаза. — Да ладно тебе, Антош, папа не будет тебя за это бить, не переживай. Он у меня, вроде как, толерантный.       — Да конечно, слышал я уже такое, потом три дня в больнице лежал. — нахмурившись, я обтер руки полотенцем и коротко глянул в зеркало, проверяя состояние моего макияжа. Маша в это время молча наблюдала за моими действиями, наверняка думая о том, какую тему для диалога можно еще придумать. Только вот заговорить я ей не дал. У меня знаете ли, горе — перевезли хер пойми куда и теперь я сижу, влюбленный, разочарованный и уставший.       — Тебя избивали? — улыбка спала с лица Маши, и она посмотрела на меня с до жути знакомым мне выражением лица: сожаление. Я часто видел в глазах мамы такой же блеск, ещё когда был ребенком.       Резко мотнув головой и откинув мысли в сторону, я ответил вопросом на вопрос:       — Сама как думаешь? — мы вышли в коридор, и Маша, выключив в ванной свет, кивнула.       — Думаю да, — я тяжело вздохнул, соглашаясь с ее словами, и тихо шикнул, чтобы в присутствии родителей она эту тему не поднимала. Девушка сразу согласилась, а после подошла к столу и обернулась: — Ты какую будешь? — спросила она, и я подошёл ближе, рассматривая сквозь заляпанные линзы предложенные варианты.       — Оставляю выбор за тобой, я все равно ни черта не вижу. — снимая с головы очки за душку, произнес я, протирая линзы.       — Тогда беру вот эту, и пошли. — проговорила Маша, и потащила меня за руку в свою комнату.

***

      — Ну-с, давай знакомиться, — произнесла Мария, откусывая небольшой кусочек от пиццы. Я усмехнулся, поглаживая голову Джека, лежащую на моем бедре по ушам, и стал ждать вопросы. — Что любишь? Кто нравится?       — Какие у тебя интересные вопросы для знакомства, — фыркнул я, начиная поглащать такую желанную пиццу. Чуть наклонив голову на бок, я начал отвечать: — Люблю фотографировать, нравится один человечек, но кто не скажу. — Маша несколько секунд переосмысливала сказанное мной, а после спросила так громко, что у меня аж зашумело в ушах:       — Ты фотограф?! — я поморщился, начиная кивать, а Маша от радости чуть не подпрыгнула до потолка. Схватив меня за плечо она с горящими от радости глазами взмолила: — А меня сфотографируешь? Я заплачу!       — Окей, но платить не обязательно. — я встал с мягкой кровати, и скомандовал Джеку: — Эй, подсос, принеси фотоаппарат. — пёс тут же сорвался с места, спеша выполнить отданный приказ. Он очень умная собака, и я искренне горжусь таким чистым исполнением, ради которого было убито около двух лет моей и его жизни. — Достаточно только дать мне ключи от квартиры, чтобы я мог сходить покурить ночью.       — Ты куришь? — в ответ я многозначительно повертел в руках пачку «Мальборо», вытащенные из кармана, и Маша нахмурилась. — Ты же понимаешь, что это опасно?       — Ну и что? — пробурчал я, пряча пачку обратно в карман, и перехватывая забежавшего с сумкой в зубах Джека за холку. Погладив пса, и похвалив его за быстроту выполнения, и расчехлил фотоаппарат «Canon», сразу снимая защитную крышку. Слегка поигравшись с гирляндой, натянутой, казалось, на каждый миллиметр в этой спальне, я наконец выбрал фиолетовый свет. — У тебя такой тон был, будто курить — это смертельный грех. — фыркнул я, накидывая ремешок от фотика на шею. Эх, это она еще не знает, что я астматик. Махнув Маше рукой, я чуть сощурился, придумывая, в какой позиции ее лучше всего сфотографировать. — Сядь, возьми коробку и кусочек пиццы. Да вот так, — я настроил камеру, и кивнул: — Замри.       Щелчок, и на экране фотоаппарата на одну секунду отобразилась картинка: Маша ест пиццу, а между ее губами и самим кусочком растянулась ниточка из сыра.       — Мария-я-я, — протянул я, и девушка перевела на меня взволнованный взгляд, видимо думая, что что-то пошло не так и она получилась не красиво. — Ты просто блеск! — я опустил фотик на грудь, и, подойдя ближе к Маше, прошептал, глядя прямо ей в глаза: — Это будет очень длинная ночь.

***

      На следующее утро я проснулся только после того как Маша, вставшая ещё в шесть утра, вылила мне на лицо целый стакан ледяной воды. Я аж заорал, подпрыгивая на диване и кашляя от попавшей в рот жидкости, сваливаясь на пол с дивана.       — Маша, еб твою налево! — рявкнул я, и тут же справа от меня послышался тихий фырк, а после и знакомый насмешливый голос:       — Ай-яй-яй, Антон, — Петров протянул мне руку помогая встать, и посмотрел на часы. — Время семь двадцать, ты вставать вообще собираешься? — уже собранная Маша тихо хихикнула, глядя на вмиг проснувшегося меня. Осмотревшись по сторонам, я с ахуем уставился на Петровых, видя только размытые пятна.       — Сколько?! — я на ощупь начал искать очки, брошенные на столе, а после того, как наконец их нашел, побежал умываться. — Я же накраситься не успею! — в спину мне раздался насмешливый оклик, и вопрос:       — Ты что красишься? — я не ответил.

***

      — Страшно? — спросил Коля, коротко глянув в мою сторону. Я громко сглотнул, и осмотрелся вокруг себя, желая хотя бы немного успокоится. В попытке соврать, я запустил пальцы в волосы, растрепал их, и сказал:       — Ну, слегка ссыкую, а так… — постаравшись не так громко стучать по полу ногой, я закончил: — Короче, сейчас сердце от страха остановится. — Петров хмыкнул, и вытащил какие-то таблетки из внутреннего кармана синего бушлата.       — На вот, выпей. — я осмотрел таблетки, а после, коротко глянув на Николая, спросил:       — А что это? — спасатель цыкнул, и остановил машину напротив старушки-школы, от которой меня опять потянуло блевать. Боже, какое же это…       — Отрава это, убить тебя хочу, пей. — не задав больше ни единого вопроса, я на сухую проглотил сразу две таблетки, чуть не задохнувшись от того, что подавился ими же. — Все, идите, — я закивал, кашляя, и чуть ли не выпал из машины на землю. Молчаливая Маша, коротко чмокнув отца в щеку, вышла следом. — Удачи!       — Вам тоже! — сипло ответил я, и выпрямился, тут же налетая на прохожего, которого я со своим минус пять принял за дерево.       Сука, и ведь не просто на прохожего, а на ебучего Арсения Сергеевича! Вот судьба сучка, обязательно нос лбами сталкивать?       — Какой ты неаккуратный, второй раз в меня врезаешься. — тихим, почти безразличным тоном усмехнулся мужчина, помогая мне удерживать равновесие. Он сжал мои плечи пальцами, пуская ток по телу, и я нервно хихикнул. Взгляд мой быстро забегал по чужому лицу, и я непроизвольно улыбнулся, будто пьянея от вида этих глаз. Маша, стоящая по левое плечо от нас, тихонько кашлянула, выводя меня из транса, когда молчание затянулось.       — Звонок через три минуты. — я сморгнул розовую пелену с глаз, приходя в себя, и неловко пробормотал:       — Извините, Арсений Сергеевич, — схватившись за его запястья, я попытался привести себя в порядок и оправдаться: — Я не видел вас.       — Пошли, не вижущий. — фыркнул учитель, разворачивая меня спиной к себе, и подталкивая к воротам школы. — Ты из какого класса, новенький? — спросил Арсений, и поздоровавшись с Машей коротким объятием, — какого хера? — начал подниматься вверх по потрескавшимся ступеням.       Я недовольно поморщился, с тоской вспоминая мраморные ступеньки, в моей прошлой школе. Мне уже находиться здесь противно, а ещё даже в само здание не вошёл.       — Одиннадцатый «В», — ответила за меня Маша, с усмешкой наблюдая за осторожно ступающим своими дорогущими луи витонами по этому страшному кафелю — который, я уверен, еще сороковые застал — мной. Арсений тоже на это тихо усмехнулся, и открыл нам с Машей дверь в гардеробную.       — Не-не-не, — я тут же быстро замотал головой, отходя назад от страшного помещения. — Эта куртка стоит как вся школа вместе взятая! — учитель еще раз тихо усмехнулся, — пока Петрова в открытую надо мной угорала — и снял свое пальто, которое мне стало неожиданно жаль. Такое красивое, а он отдает его на верную гибель.       — Этот пуховик, кстати, тебе не идет. — кинул Арсений, заходя в раздевалку, и заставляя меня на секунду задуматься, тупо пялясь в стену. Но уже через мгновение я пришел в себя: дрожащими руками вытащил камеру из портфеля, и, сняв крышку, быстро сделал три снимка, максимально увеличив картинку. Арсений же либо притворился, либо правда не услышал щелчка камеры, но через минуту он и Маша вышли ко мне на встречу, как ни в чем ни бывало, и учитель похлопал меня по плечу. — Вчерашняя куртка была лучше. — я неловко улыбнулся, пряча достаточно массивный фотик за спиной, и дождался, когда учитель отвернется, чтобы спрятать камеру в портфель.       Мы втроём поднялись по лестнице, и разошлись каждый своей дорогой: Арсений Сергеевич в свой кабинет, мы с Машей в кабинет химии.       — Можно войти? — спросил я, заглянув в кабинет, и даже не пытаясь кого-либо рассмотреть. Все равно для меня это просто размытые пятна.       — Тот самый новенький что-ль? — уточнил парень на первой парте, и я, легонько одернув подол короткой куртки, кивнул.       — Ага… — буркнул недовольным тоном я, и Маша, получив разрешение на то, чтобы мы садились, потащила меня к задним партам.       — Давай сюды, — так и сказала: «сюды». Я неуверенно шагнул вперед, прямо за ней, стараясь ни во что не врезаться и ни обо что не споткнуться. Нихуя не вижу.       Дойдя до местоназначения, я упал на стул, который мне любезно уступил Машин — эта сучка заняла место у окна, но все-таки сжалилась надо мной, и отсела к краю. — портфель, и стянул с себя пуховик.       Старик у доски что-то пиздел на своем химическом, но я даже его не пытался слушать. Раз я его не вижу, так нахуя ещё и слушать?       — И нахрена тебе камера? — фыркнула Маша, осматривая меня с головы до ног и заостряя свое внимание на фотик в руках. Я молча включил фотоаппарат, чуть наклоняя голову и рассматривая сделанные не так давно фото. Петрова без разрешения заглянула в небольшой экранчик, и тихо воскликнула: — О, так этож математик! — я тут же чуть не замахнулся на Петрову, закрывая ее рот ладонью и прошипел:       — Хули так орешь? — Машка хихикнула, и, коснувшись моего запястье, цапнула меня за ладонь. — Фу, Маша! — девушка загоготала, и, игнорируя замечание от химика, осторожно забрала у меня фотик, рассматривая сделанные накануне фотографии Арсения. Такой красивый получился, такой милый, настоящий…       — Ты че запал на самого ёбнутого по строгости препода в нашей шаражке? — игриво спросила Маша, и я, обиженно надув губы, вырвал фотоаппарат из ее рук.       — Он не ёбнутый… — пробурчал себе под нос я, с блаженной улыбкой рассматривая чужие руки, осторожно сжимающие чёрное пальто, острую линию скул, волосы, спадающие на глаза… — Да, ладно, сука, он красивый, но не более! — я наставил на подругу указательный палец, на что в ответ получил тихий фырк.       — Придурок.       — Дура.       Мы подружимся, я уверен.

***

      Весь следующий урок прошел в столовой, так как сидеть с этой старой грымзой — я видел её всего один раз — в одном кабинете я долго не смогу точно. У меня аллергия на идиотов. Эта женщина как раз одна из них. Нет, я ни в коем случае не оскорбляю женский пол! Но это… Это даже не женщина! Она не похожа! Толстая, так что шея с плечами сливается, подстрижена под ёжик, ходит как медведь и красится так, будто ее в косметику окунули! Я в детстве и то лучше макияж делал. Пиздец, да?       Хотя весь класс — самоубийцы — на уроке, а мы с Машей сидели в столовой. У девушки в руках была сосиска в тесте, которую купил ей я, и какой-то непонятный химозный сок в бутылке.       Мы болтали о недавно вышедшем фильме, когда в столовую неожиданно вошли Павел Алексеевич и Арсений Сергеевич. Они проходили мимо, но когда Воля заметил нас двоих, то сразу остановился.       — Так, а почему вы не на уроке? — спросил директор, сложив руки на груди, и нахмурив брови. — Вы чего тут делаете?       — Едим, — ответила Маша, откусив кусок своей «пищи богов». Вид ее был расслабленный, но в глазах я прочитал резко возросшееся напряжение. — А что?       — Урок идёт вообще-то, — сказал Воля, а после с упреком глянул на меня. — Ты мужик, так что давай, отвечай.       — Ага, я-то мужик, а там в классе нас ждёт не совсем баба. — буркнул я в ответ, надеясь, что это был тихо, но, судя по удивленному взгляду Арсения Сергеевича, сказанул я довольно громко и не совсем культурно. Я выматерился на французском, и пояснил: — Ну эта ваша, как она сказала, — я кивнул на Машу, сидящую напротив. — Валентина Николаевна вообще на человека не похожа, я ее в коридоре встретил, охренел. Вы ее шею видели? — спросил я, глядя на Павла Алексеевича, который нахмурился, не понимая, что я имею ввиду. — А ее ведь, су… Тьфу ты, — я одернул сам себя, сдерживая мат, и закончил свою мысль: — Ее нет! — Машка захохотала, тут же давясь сосиской в тесте, от чего начала ржать ещё сильнее. — Я жить хочу, а она наверняка заставит что-то строить, по ней прямо видно. А я же не инженер, да? — Воле моя отмазка не понравилась, а вот Арсений Сергеевич сначала тихонько хихикнул, а после, когда Павел Алексеевич на него посмотрел, засмеялся громче. У меня аж мурашки от этого прекрасного смеха побежали по коже.       — Арсений, твою мать… — шикнул директор, а после того как понял, что упрекать бесполезн, переключился на меня. — Так, я понял. Но все равно — бегом на урок! — я демонстративно отвернулся к окну. Ещё ночью Маша рассказала мне, что Павел Алексеевич, пусть и директор, но он никогда не вызывал родителей за прогул или непослушание. Обычно, как сказала Петрова, он сначала сам разговаривал с учеником, и привлекал родителей только в серьезных случаях. — Ребят, я получу по шапке, если вы не пойдете. Вас увидит завуч и я уже ничего не сделаю, ведь будет два свидетеля.       — Так вас и так же… — начал было я, но Павел Алексеевич махнул на ржущего Попова рукой.       — Он не считается, — я тяжело вздохнул, собираясь встать, но прямо перед моим носом появилась связка ключей. Арсений Сергеевич выделил мне один из них, и, после того как я взял его кончиками пальцев, сказал:       — Отсидитесь у меня в кабинете. — и его голубые океаны утащили меня на самое дно, давая понять, что я увидел в нем не только модель, но и свою будущую одержимость.