Быть живым

Боль, жгучая боль, сжимающая в тиски грудную клетку так, что трудно было сделать вдох. К горлу подкатил ком, и какое-то неведомое до сей поры, омерзительное чувство, сравнимое с тошнотой, охватывало параноика с головы до ног. Каждый жест, каждый высокомерный взгляд, каждое едкое слово давались с трудом. Но для него это был единственный выход, ведь так? Потому что он никогда не будет счастлив с кем-либо, особенно с парнем, который даже имени своего вспомнить не может. Потому что он знал: сколько бы сладких речей ни лилось из уст шпиона — все они были пропитаны ядом. Рано или поздно его обязательно предадут. Не важно как: может подставят нож к горлу и заставят захлёбываться в луже собственной крови, может в дело вступит шантаж, а может, подобно ржавой шестерёнке, найдут замену, кого-то лучше, добрее, заботливее, кого-то, кто не беспокоится из-за каждого неверного шага в свою сторону, кто не пытается обратить на себя внимание, бросая колкие фразы, кого-то, с кем было проще. Он знал это, он выучил этот урок слишком хорошо. — Да что с тобой не так?! — доносится пронзительный возглас безымянного юноши, — Ты невыносим, Яков! — Бросает почти что озлобленный взгляд в сторону параноика, что некогда был товарищем, надёжным союзником, единственным, кому доверял Немо. Яков всё понимает. Он принимает эту ненависть, взор медовых глаз, брошенный с укором. Он заслужил. Да и пусть! Пускай больно будет сейчас, пока он ещё в состоянии контролировать ситуацию, пока он осознаёт, что происходит. — Немо, Немо, сколько лишних эмоций… — Яков погрозил указательным пальцем, — …не припомню, чтобы я просил тебя доверять мне, ты сам последовал за мной как слепой котёнок, а теперь злишься. — На лице появилась мерзкая ухмылочка, отчего руки собеседника сами собой сжались в кулаки. Немо едва ли сдерживался от того, чтобы ударить этого зарвавшегося засранца прямо сейчас, и от этого Якову на мгновение стало по-настоящему страшно. С секунду юноша смотрит на него невидящим взглядом, прежде, чем замечает вымученную улыбку на чужом лице. Уголки губ мелко подрагивали, пока обсидиановые глаза старательно избегали зрительного контакта. Тут явно что-то не так! Его слова в купе с этим странным выражением лица звучали как-то неубедительно. Стараясь успокоить бешено колотящееся от переизбытка эмоций сердце, Немо всё же решился озвучить первую же мысль, что возникла в голове: — Твои слова не похожи на правду… Резко вздёрнутые брови и поджатые губы от столь резких слов только укрепили догадку. — С чего такие выводы, мистер шпион? — Фыркнул он, перебирая края своей маски. Звучало почти убедительно, если бы не дёрганые движения пальцев и дрогнувший голос. Парень скрестил руки на груди, приподняв бровь. Негативные эмоции понемногу сходили на нет. — Твоя реакция говорит сама за себя: ты взволнован, Яков. — Реакция? — Переспросил он, нахмурившись. — Дёрганые движения, бегающий взгляд, намеренное избегание зрительного контакта. Ни о чём не говорит? — Улыбнулся юноша. Яков цыкнул, закатив глаза. Этот разговор явно давался ему непросто. А тот факт, что пронырливый шпион оказался настолько близок к правде, раздражало. Параноик в принципе не рассчитывал на то, что Немо будет хоть какое-то дело до правдивости чужих слов. Признаться честно, это…приятно удивляло. Однако, видеть сейчас перед собой самодовольное лицо шпиона, который, видимо, слишком хорошо ощущал своё превосходоство, было настоящей пыткой. — А может, я просто переживаю из-за того, что кто-то вроде тебя может мне навредить? — Он уставился с вызовом. Сохранять спокойствие. Рано или поздно, ему надоест. Но парню не надоедало. Напротив, тот напирал ещё сильнее, надавливая на синяки и расковыривая старые раны. Какого чёрта?! Почему в самый неподходящий момент кому-то вдруг есть до него дело? — Чушь. Ты ведёшь себя иначе, когда подозреваешь меня в чём-то. — Немо тоже нисколько не уступал параноику. Отступать, пока не получит ответ, более-менее близкий к правде, он не собирался. Слишком просто. Яков нахмурился, наматывая резинку чёрной маски на указательный палец. Он окидывал солдата с ног до головы, сканировал, пытался понять, что у того на уме. — И в чём разница? — Улыбнулся он. Иные могли бы спутать эту улыбку с уверенностью в собственном успехе, в эффективности своих слов. Но Немо было очевидно: глядит седовласый с едва ли скрываемым недовольством. Сердце бешено заклокотало в груди, отстукивая ритм, походивший на марш тысячи солдат (как иронично), шум отдавался в ушах, мешая сосредоточиться. Якову едва ли хватало сил сохранять самодовольную усмешку. — Как минимум, ты так не нервничаешь, — парень изогнул бровь, задумавшись о чём-то, а затем всё же добавил, — и руки у тебя не трясутся. — Яков приподнял густые брови. Растерянный от слов товарища, он перевёл взор на изящные, длинные пальцы, сокрытые за чёрной тканью: они мелко подрагивали. — Видишь? — скосил он взгляд на ладони, тепло которых до сих пор отдавалось на коже, — Даже твоё тело откровеннее тебя. Яков тяжело, рвано вздохнул, отвернувшись к окну, краем глаза поглядывая на шпиона. Лунный свет падал на пепельные волосы, плечи, вырисовывая во тьме силуэт. Уже слишком знакомый для Немо, и не важно, в плохом, или в хорошем смысле. Параноику следовало бы беспокоиться о том, что образ жестокого, неприступного злодея, который он старательно выстраивал вокруг себя столько лет вот-вот треснет по швам, но вместе этого, Яков думал лишь о том, в какой же момент всё пошло не так, раз даже юноша, что ничего о себе не помнил, подмечал эту дрожь в теле, эту нервозную, вымученную улыбку, а сам он — нет? Почему даже мальчишка, чужой для всего отряда, понимал его лучше, чем он сам? В какой момент всё пошло не так… Мысль об этом пугала. Нет, даже не так. 《Сводила с ума》, пожалуй, вписалось бы лучше. Она отдавалась коликами в животе и покалываниями в области грудной клетки. Почти что загнанный в угол, он не ведал, как поступить будет лучше. Глаза бегали по помещению, не в силах зацепиться за конкретную точку. — Яков, я же вижу, что ты врёшь. Скажи мне, в чём дело? — С уст срывается вопрос, который, подобно пуле, пронзает насквозь, от которого на лбу выступает холодный пот, а губы смыкаются в одну тонкую линию. — Не твоего ума дело. — Предпринимает он последнюю попытку съязвить, убежать от ответа. Чужое наигранное высокомерие раздражало, выводило из себя, но отступать, когда так близок к правде было бы слишком глупо. Яков говорить не хочет, избегает встречи с медовыми глазами, безумно красивыми, к слову. По крайней мере, так считал параноик. И тогда, Немо предпринимает последнюю, отчаянную попытку, очень глупую, и по-детски наивную, честно говоря — выдвинуть собственное предположение. Парень наблюдал за изогнутыми бровями, глазами, что, прищурившись, глядели на него. И что-то не давало ему покоя. Параноик делал всё возможное, дабы шпион не лез не в своё дело, язвил и то и дело хмурился всякий раз, как товарищ приближался к правде, и при этом не уходил. Хотя мог бы. Мог бы послать к чёрту, а затем хлопнуть дверью, и больше не вымолвить ни слова. Но вопреки всему…солдату будто бы нравилось находится рядом. Словно бы в буре эмоций и невысказанных переживаний, присутствие юноши облегчало его ношу и на душе становилось легче. Железные прутья, сковывающие шею и сжимающие рёбра понемногу ослаблялись и дышать становилось легче, свободнее. — Ты привязался ко мне, да? — Осмелился он всё же озвучить весьма неожиданную мысль, пришедшую на ум. На удивление не только для товарища, но и для самого себя, он произносил эти слова легко, на одном дыхании, и в тоже время спокойно, без осуждения, без насмешки. Осуждать было не за что, это совершенно нормально. В чувствах никогда не было ничего постыдного, однако Яков, видимо, считал иначе. Седовласый заметно напрягся, до боли сжимая тонкими пальцами предплечья. — Что за чушь, Немо? Не думал, что ты додумаешься до чего-то настолько… — Хоть слова и не теряли чёткости, голос становился быстрым. Грудная клетка вздымалась чаще. Ему не дали договорить, не в этот раз. — Привязался и потому боишься. Строишь вокруг себя неприступную стену в надежде спастись. — Подвёл итог Немо. Говорил твёрдо, уверенно, и одновременно с сочувствием. Он понимал Якова, понимал лучше, чем кто-либо другой. Он тоже привязался, тоже боялся того, что будет дальше, пусть и не так сильно, как юноша напротив. Параноик молчал, прикусывал губу до крови, сжимал в руках один из револьверов, словно бы ожидая внезапной атаки. Глаза вперились в деревянный пол библиотеки. Осознание настигало с молниеносной скоростью: он проиграл. — Разве ты сам не устал от этого? — Вопрос, который выбивает воздух из лёгких тяжёлым, болезненным выдохом. Взор обсидиановых глаз глядел теперь точно на шпиона, поблёскивал в полуночном мраке. И пронизан был такой болью, что на мгновение сердце у Немо сжималось, как в чьей-то тяжёлой ладони. Конечно он устал! Что за глупый вопрос? Но…если оттолкнуть от себя всех, кто мог бы воспользоваться им, навредить, сделать больно, означало оставаться в безопасности, то так тому и быть. В стремлении держать ситуацию под контролем, Яков, кажется, понемногу забывал какого это — чувствовать. Улыбаться без мыслей о том, как бы отвадить от себя потенциального врага, проливать слёзы, даже по пустякам, засыпать без страха никогда больше не разомкнуть веки, и в конце-концов…просто позволить себе любить. Он устал. Он очень и очень устал. И страх за собственную жизнь каждый день ел его изнутри, не оставляя и шанса однажды почувствовать себя по-настоящему счастливым. — Немо…какой же ты идиот… — Он пытается закричать, возмутится, старается сделать всё возможное, чтобы слова прозвучали громко, твёрдо. Но вопреки ожиданиям, голос впервые за столько времени ломается, переходя на шёпот, едва различимый и очень, очень болезненный. И Яков ломается вместе с ним. Юноша понимает всё без слов: подходит ближе, очень осторожно, плавно, стараясь не спугнуть. Заглядывает в угольно-чёрные глаза. Такие глубокие, красивые. Яков напрягается, хмурится, как маленький ребёнок, с недоверием поглядывает в сторону шпиона, но не отходит. Немо обнимает его, так просто, по-человечески, разделяя с ним всю ту боль, волнение и переживания, что мешают жить, которые так трудно вытеснить из груди. Ласково поглаживает по спине, успокаивая. Параноик вздрагивает, уже тянется к чужим рукам, намереваясь в очередной раз оттолкнуть от себя. Но в паре сантиметров останавливается. Сдаётся, и лишь невесомо кладёт голову на чужое плечо, устало вздыхая. Проходит около нескольких секунд прежде, чем Яков обнимает юношу в ответ, кладёт руки на чужую спину, почти не жалея о принятом решении. Никто из них не произносит ни слова. Да и незачем. Сейчас они излишни. И долгожданная лёгкость наконец приходит на смену тревоге. Ему правда было это нужно. Чтобы кто-то понял, принял, попытался заглянуть чуть дальше напускного высокомерия и едких фраз. Механическое сердце всё ещё клокотало в груди от волнения, но уже не болело. Впервые в жизни не хотелось отталкивать, а вместе с тем дать второй шанс не только Немо, но и самому себе. Позволить чувствовать. В образовавшейся тишине, доносятся тихие слова параноика: — Спасибо… Наверное, именно это и означает быть живым.