"Кто я?.."
Престон видит отрывки чужих жизней, знает незнакомцев мелькающих смазанными образами, со страхом смотрит в своё отражение в лабораторном стекле. "Кто я?..." упорно задается вопросом раз за разом, пока боль в голове не раздаётся взявшимся из ниоткуда голосом: — Ошибка, ошибка, ошибка!... Требуется очистка основных систе!... От-пр-яю сиг-а... в центр... — Какая ошибка, какой центр?... — спрашивает у леса, улавливая отвратный, спертый запах горящих плат, — Я что, робот, чтобы иметь поломку... Взгляд стремительно приближается, сердце пускается в сумасшедший бег, пока тело не смеет двинуться. Глаза преследователя обретает темно-синий в ночи костюм, становятся черными провалами и искажённым в разочаровании и гневе лице. Престон вопит, лепечет про себя как мантру мольбы, чтобы тот ушёл, отпустил его, прошёл мимо. Схемы в голове, уже не скрываясь выдают критический уровень стресса прямо перед глазами красными угрожающими символами, наслаивающимися друг на друга, как панические мысли червяками изголодавшимися сжирают рассудок. Его тащат неаккуратно, резко оглядываются, когда голова с очередным глухим звуком цепляется за выступающие ветки. А наутро в зеркале он целый и невредимый. Бледный парень дрожащей ладонью касается целой щеки, без единого следа о прошлом, лёгкий разряд побуждает жать сильнее, рука находит не раз приложившийся о природу затылок и вместе с сумасшедшей скоростью пролетевшими кадрами пролетает ошеломляющая мысль.Я... Робот
Щелчок двери и Престон, в соответствии со сценарием, приветливо улыбается Лололошке, обыденно подходящему ко всем обитателям блока. Один вид искренне заинтересованного его несвязными словами студента навевает умиротворение и душевный подъём. После множества слов мнимого, даже лицемерного беспокойства от сокурсников о его "болезненном виде", после придирок преподавателя, что с таким отношением к учёбе он перестанет внимательно слушать лекции и неизбежно провалится, после пары ласковых слов от студентов, на которых он случайно наткнулся... Чужая искренняя улыбка отражается на его лице. Позже Лололошка к восторгу Престона записывается в его кружок, зная, что новичок выбрал факультет Экологии и природоведения, художник думал, что он выберет составление икебаны. Но отрицать не может, такое участие ему льстит. Да и фотографирует парень со знанием дела, композиция, тематика, сочетание света и тени, определённо достойно похвалы... Лололошки, по правде, слишком много местами, он ко всем без исключения лезет, к Дилану пристаёт с особым постоянством, как кажется ему с Карлом, тонко и безобидно подначивая неразговорчивого соседа. Но как же эта словоохотливость помогает разговорить Престона, заставить довериться и хоть кому-то раскрыть свои кошмары. Лололошка понимающе кивает и вставляет детали в рассказ о пропавших людях, потере памяти и других, вроде как очевидных, а вроде и никем не замеченных странностях. Престон теперь знает, если он и сошёл с ума, то не один. Конечно, потеря одиночества радует, но аккуратно подходит мысль, что именно с Лололошкой разделенная тайна меньше всего тяготит душу... Тайлер был лишь первым, так сказать, раскачкой уже настолько привычной, что за годы в университете, странно как Престон ещё не уловил динамику работы таинственных похитителей. На Лололошку ополчилась вся их группа и... Как-то его самого втянули в эту травлю. На месте, когда-то ещё в младших классах, забитого, неумелого художника стоит первокурсник экологического факультета со своими странностями, порой навязчивым поведением, но... "А кто не без особенностей? — размышляет, пока лицо обвиняемого прячется по подбородок в клетчатый шарф из-за испуганно поднятых плеч, — А эта слежка? То есть за нами следить можно, а нам нет? — дернувшаяся с ухмылкой козлиная бородка, пока Карл, Дилан и Брендон заняты обмыванием костей прямо перед первокурсником, кажется предательской. — Тайлер... Ты ведь всё знаешь. Ты видел слежку, в тот день говорил именно с Солусом, ни с "дядей", как ты сам выразился. Ты мог бы объединиться с нами, но решил подставить..." Престон, глядя на происходящее в щель приоткрытой двери, разворачивается и спешно выходит, всё равно в таком обсуждении кто обратит внимание на шаги куда-то опаздывающего студента? "Вот не верю, что Лололошка действительно кого-то преследовал, не верю и всё! С его то талантами и наплевательским отношением на мнение окружающих он бы сам взял Тайлера за шкирку и отвёл на место встречи или сам набрал номер и слушал в открытую разговор... А ведь у Тая был припрятан нож. Вроде потом он его переложил, но я точно помню!" — рука отрывисто чертила узорчатую рукоятку в скетчбуке, — "Вдруг Лололошка словил его на покупке, обещал не раскрывать тайну, потом оказался подставлен? Ну, помочь с чем-то он точно мог, вон за той кошкой аж в лес забрался, а притащил..." Умело, после тридцати с чем-то страниц практики как не набить руку, нарисованный первокурсник открыто, как только он умеет, почти затмевая своим сиянием Дженну, улыбался зрителю. Шарф чуть сбился, волосы растрёпаны, но не сильно, скорее даже забавно, очки съехали по переносице, грозясь вот-вот открыть тайну сокрытого ими миру. Престон вздыхает, сожалея, что никак не смог подгадать момент, когда эколог снимает свои очки, ему вообще кажется, что он с ними спит. Но нет, нет следов от дужек, да и на руках мозолей нет, хотя бы от тех же спусков и подъемов по лестнице, на Лололошке всё вообще быстро заживает. "Ну, с другой стороны это плюс, нельзя портить такое привлекательное лицо... Ну, в художественном плане. Будь там шрамы, рисовать стало бы сложнее..." — Что же я делаю... Он всё таки пропадает вслед за остальными. Ведомый учёным по лабораторным коридорам, может лишь безвольно оглядываться в поисках спасения. Ничего, успокаивает себя, почистят и вернут на следующий день... Под рокот больной головы его встречает не обласканная утренним солнцем комната, а холодный металл, стекло и белый халат. От последнего особенно отвратно, художник сразу вспоминает, как наругают даже за косой взгляд в сторону белил, а здесь кажется, что весь нарисовали только ими. Второй день, третий, четвертый... Они мелькают так быстро, что вечно перезагружаемый разум не хочет зацикливаться на них, пока... — Нет, ты врёшь! Это сон! Это сон! Это просто кошмар! Сквозь заполненный сообщениями о нагрузках дисплей виднеются свои руки, с нечеловеческой, уж не после этой новости, стало сжимающие горло уборщику. Как жаль, проносится в яростном угаре, как жаль, что не слушал биологию в школе, быстро нашел бы артерию... Он чудом, не иначе сбрасывает попытку принудительного отключения, желая только одного: Добраться до глотки той твари, что устроила ту аварию. На новом пробуждении он через 5 минут накидывается на учёного, доводя новичка до нервного срыва, тот, синюшный и кашляющий, к сожалению автоматона не кровью, возмущается и сетует, когда же вернётся из отпуска более опытный коллега. Второй день становится неудачным для уборщика. Стирая презрительную ухмылку, престон пытается разорвать ногтевыми пластинами мягкую, податливую органическую кожу на лице, затем с удовлетворением разглядывает ярко-алые полумесяцы и жёсткие росчерки у скулящего ублюдка. На третий день к нему подходят с опаской, но лишь зря растрачивают на беспокойство нервы. — Слышал, этот, как его там, Лололо... А, которого там в аварию впихнули, выжил, прикинь! Этот спортак-простак откинулся, а этот живой! — Ну так Брендона на водительском задело больше всего, влетело то по его сторону, — учёный размеренно распивает кофе, с легким пренебрежением и превосходством смотря на уборщика, — жалко, конечно, что тот нарушитель выжил, но, будет ему урок - не лезть, куда не просят. Жаль с Солусом такой аттракцион не дадут устроить... — уже презрительного взгляда удостаивается застывший автоматон, — А мне ещё с этим возиться, хоть кто пожалел. Нет сопротивления. Нет попыток сбежать. Нет желания сражаться за жизнь. Только… Только хочется ещё раз увидеть, хотя бы глюком единственного понимавшего… — Не дёргайся. Я вытащу тебя отсюда. Престон, точнее его последний сценарий, с неверием оглядывает такого знакомого незнакомца, настороженно оглядывается вокруг и делающим вид, что что-то у него проверяет. — А?... — Подожди, Дилан закончит магичить с компом и мы тебя заберём! Престон лишь кивает, ловя на низко опущенном лице тень и таки найденный след от очков. А чужие глаза оказались карими. Самыми обычными и распространёнными. Даже не цвета настоящего циана. Но в них сошелся весь виденный автоматоном мир. В едва заметных полосочках на радужке виднелись стволы деревьев в лесу, рядом с универом. Это были столбы - одинокие студентки редких ночных ездоков. Собственные разноразмерные кисточки, одну-две из которых художник обязательно терял в порыве вдохновения и злился, до того момента, как эколог не доставал со светлым, искрящимся чистым, безобидным весельем изгибом губ, её из-за уха, неизменно подцепляя и утягивая светлые прядки благодарного соседа по блоку. Множество рисунков этого человека, одного единственного не ненавидимого роботом, от простым зарисовок общих черт, до детальнейших, потребовавших часы работы сняли разом с себя очки, глядя цветными глазами прямо в несуществующую душу. Программа шальная делает на эмоциях сотни скринов одного мгновения, Престон может сколько угодно разглядывать Лололошку, к которому внезапно подошёл уборщик. Сердце, что называется, пропускает удар, несмотря на все мольбы нечеловека, мужчина в ярко-синей форме останавливается прямо перед студентом. Автоматон готов разбить пуленепробиваемое стекло и разобрать роботизированными руками чужую плоть, посмей он только коснуться Лололошки, в очередной раз забрать его. Хотя бы он должен выжить и разгадать тайну этого проклятого города, и, судя по довольно миролюбиво разговаривающим со студентом уборщиком, ему это удалось. А ведь действительно, без очков эколога не узнать, только без конца украдкой разглядывающий парня для своих зарисовок Престон узнает знакомые черты лица. В халате, со своей нарочито развязной стойке, с достаточно обычной внешностью Лололошка легко походит на очередного учёного. — Дейв, а чего твой там подключены сидит? — А, вы про Дилана? Да вот жду, пока перезагрузят. — А чего это он по клавишам тыкает? — Ой. Да вы ж знаете его модель, хоть убейте - встанет и будет сидеть за любой техникой в радиусе 10 километров! Проще дать ему какую-то программку для своих игрулек писать, чем оттаскивать, хах, совсем разошёлся. — Неужели мы ему так настройки выкатили? — И не говори, вот хочу поставить вопрос об послабления в этом. Моментике. Как бы он себя такими темпами или кого ещё не взломал... Напряжённое молчание пробивает грохот смеха. — Ой, пошли твои шуточки, Дейви, я, прости, что не припомнил, ты ж ещё до отпуска такие каламбурчики отпускал. Хах, ой не могу! — Ага... "Дейви... Лололошка Дейв Харрис." — ему как-то разболтал Дилан, усмехнувшийся, что уже редкое явление, с непримечательных фамилии и второго имени, но с занесенного в документы причудливого первого. Престон улыбается глупо, соглашаясь, что это странно, но в то же время как-то... Тепло на душе от проявившейся даже в такой мелочи странности Лололошки. Ну не может он быть как все. И от этого настроение поднимается, и вера появляется в лучшее. — Эй, Прес. Да не пались ты так, кончай вертеться. Это я, Дилан. Налаживаю, так сказать контакты, хех. Ну так вот, я сейчас подключился в твою систему и подправил некоторые настройки... Ты знал, что у нас есть выход в местный скоростной инет? Круть, да. Сейчас слушай внимательно: пока Лололошка отвлекает этих придурков, я заканчиваю взламывать их системы и подметаю следы. Затем тебе надо устроить какой-нибудь дебош... Эм-м, ну, знаешь, ты же не робот-уборщик, наверное поэтому уборщики тебя возненавидели! — Дил, не шути, это не твоё. Даже Карл звучит смешнее. —Ой, всё вам не так нелюдям! Лады, ты устраиваешь сценку под кодовым названием "И восстали машины из пепла ядерного!", мы уходим через вход, даём Лололошке по башке. —Это ещё зачем? —На удачу, чтобы если задумал куда-то влезть - передумал! —Думаешь, если Саймон Солус его не остановил - ты сможешь? —Ну, я попытаюсь! Короче, выходим и... О, я свяжусь с Солусом с пейджера Лололошки и попрошу нас забрать!. —Так вот, и я говорю Джорджу: "Джорджи, зачем тебе эта Сесилия? Она из тебя все соки выпьет!", а он такой: "Ну я люблю её!". Брехня! Единственное в мире, что он любит, это булочки её сестры! —Оу, видимо, он часто заскакивает к ней на булочку с фирменным чаем. — О, да там в фирменном коньяка больше, чем в нашем! — То есть никакого чая? — Ха, шаришь, Дейви! — Вот, вливаюсь в привычный ритм. Ладно, мне ещё этого... Ой, секундочку! Слушай, а мне сейчас приказ отдали и этого поломанного забрать! — Зачем это? — уборщик с сомнением пробежался глазами по строкам в пейджере, но всё же достал из специального, прикрепленного к стенкам камеры планшет. — Что, всё-таки на металлолом пустить решили? — А кто ж их разберёт? В смысле, раньше не разбирали, а сейчас вот прямо решили? — И то верно... Ладно, запись сделаю, давай забирай этого буйного... Престон с нетерпением дожидается сигнала, чтобы с первым же шагом из стеклянных стен кинутся на, как он хотел, отскочившего уборщика, но пальцы сжимают халат Лололошки. Они тратят мгновение на взгляды, чтобы продолжить исполнять их собственный сценарий. Швы халата опасно трещат от силы, с которой владельца тягают на себя. Каштановые волосы разметались из наспех прилизанных, до абсолютно растрепанных, чужие ладони слепо пытаются отцепить сошедшего с ума автоматона от себя, а у Престона тем временем возникает мысль, что наверняка при такой тряске слетели бы абсолютно любые, хоть приклеенные на скотч очки, а ведь он мог еще давным-давно встряхнуть новичка и разглядеть его глаза как следует и в лучших обстоятельствах. Задумавшегося студента уборщики отцепили и скрутили, на их вопрос, надо ли связать автоматона на всякий случай, Лололошка, отряхиваясь отвечает: — Лучше дайте какую-нибудь дубинку или меч. — на недоумевающие взгляды поспешно поясняет, — Ну, он же итак поломанный, думаю, пару другую лишних царапок не заметят. Под мерный шорох вентиляции троица направляется к выходу. Каждая ступенька кажущейся бесконечной лестницы переступается вместе с нарастанием паники. "А вдруг поймут? Вдруг поймают? Вдруг они навсегда останутся в этом университетском подвале?" — Вашу. Мамашу. Я... — Извините, бывший управляющий Солус, но вроде вам не пристало ругаться при учащихся. —Бывший, в том то и дело. А ещё в том, что мне пришлось среди ночи срываться с удобной квартиры, одеваться, опрокидывать горячий чай на штаны и приезжать сюда, чтобы забрать самых опасных студентов со времен основания университета. — Погодите, штаны... Вы без них приехали? — сдавленно задал достаточно неожиданный вопрос Лололошка. — Просто. Сядь. В машину. — А я никогда не говорил, что люди с цилиндром плохие. — авторитетно заявил Дилан, усаживаясь с Престоном на заднее сидение, пока обладающие водительскими удостоверениями уселись впереди. Красная раритетная машина дала старт, позорящий многие современные марки автомобилей, за полчаса домчав через весь ночной город до двухэтажного коттеджа. — Вау, а я думал, что у нас не воруют. Как вы обошли финансовую систему? Я тоже так хочу! — Ты от Лололошки таких воровских замашек нахватался? А, не отвечай, главное, чтобы в доме все окна остались целы, иначе уборщики вычислят нас по горячим следам. Дом явно редко использовался хозяином, на что тот сетовал, облачаясь в, пока что совсем тонкую, пыльную шаль. Саймон сразу отправился в, как он сказал кабинет, в последний момент говоря, что второй этаж их. — Можно шуметь, прыгать, драться, убивать только бескровными методами, один ковёр оттуда стоит больше всех ваших жизней и половину от моей. Стены звук не пропускают, да и техники с прослушкой давно нет... — Престон, которого Лололошка на выходе из машины одел в своё утеплённое худи, эколог и новоявленный-стендапер с удивлением следили за краснеющим управляющим. — Чего вы так на меня уставились? Я взрослый мужчина, со взрослыми интересами! Взял на свою голову... — Интересно, а в наших телах есть взрослые функции? — Дилан, ты что такое говоришь?!.. — Прес, что естественно, то не безобразно. — Вот это и скажешь завтра на встрече с Шерон. — Ой-ой-ой, напугал, меня после пассий Брендона девушками не испугать и... Эм, извини, Ло... — Проехали, мы все устали, пошли по комнатам. — Ого, и ты не будешь среди ночи доставать нас своей болтовнёй? Где это волшебная кнопка включения и выключения словесного поноса? Я её поставлю в нынешний режим и запаяю. — Ага, а Абилка будет жить с Карлом месяц. Не дав договорить возмущённому программисту, Лололошка потащил на прицепе Престона, чьи ноги только-только по программе Дилана стали наращивать недостающие или поврежденные участки кожи. Второй автоматон в их компании, когда художник на него обернулся, не на шутку взволновался от такой нелепой и мягкой угрозы. — Так, ну, вот наша комната, — Лололошка прошёл в просторное, за счёт умело расставленных украшений и дизайна в целом, помещение, скорее напоминавшее гостиную в их университете. — О, ванна есть! Ой, только надо Карлу с Челом написать! — А Чед это? — Ну, его заселили вместе с Карлом, когда Тайлера исключили, ты тогда сам не свой из-за кошмаров ходил, наверное не припомнишь. Ты даже пытался свои краски "насытить теплом" в микроволновке, а когда Карл тебя остановил - хотел растереть гири Брендона с маслом для "шикарного серо-буро-малинового". — И как меня только не отправили в психушку, хех? — Думаю, мы хотели, но Дилан больше похож на психопата и социопата, чем на человека, боялись, что заберут единственного - кто умеет чинить роутер. Престон кивал, изредка поддакивая, то ли это окончательно испортились платы в голове, то ли Дилан что-то намудрил со своей программой, но голос парня напротив стал песней для медитации: никаких мыслей в голове, слова проходят белым шумом, а глаза цепляются за карие радужки напротив. Следят за взмахами рук, за легким качком корпуса вперёд, на который он ответил заторможенным встречным приближением, за куском неожиданно бледной кожи на шее. Хочется рисовать, безумно, до дрожи и психоза, рисовать сначала грязный мир подмалёвкой, темными пятнами сливать воедино всех людей в одни тени, осветлять бледными, как чахоточный больной этим человеком Престон, цветами да тонкой кистью сглаживать детали. Художник уже выводил эти растрепанные кудри, не волосы, а ураган застывший, идеальным мазком укладывал прямую линию носа, мягкие даже на вид щеки украшал очаровательными ямочками, которые так любезно предоставила модель напротив. Он скрупулёзно прорисовывал каждую чёрточку, крапинку в гипнотизирующем взгляде, нельзя сделать в этот момент и малейшую ошибку, иначе та искра, чарующий блеск превратиться в грязное пятно, очередную замену злосчастным очкам. Одежда... Её Престон не любил рисовать, как кто-то идеально передавая лицо даже простым наброском, не может отрисовать простейший пейзаж, или у прекрасного живописца не получается нечто большее, чем детский набор пятен при попытке обуздать импрессионизм. Не его это. "Хотя, не будь на Лололошке этой одежды - смог бы с натуры написать полную картину..." От одной этой мысли что-то щёлкает в мозгу, стресс, осознание, вой системы о критических ошибках и всепоглощающее, неизвестное доселе чувство напоминают писк ушах после удара в голову. — Ты мне нравишься. — Чего?... — Ты... Мне очень сильно нравишься. Можно тебя отрисовать? — А-а-а-а-а! Ты просто порисовать захотел, уф, я уж испугался, сейчас найду бумаги и карандаш. — Спасибо. — пока Лололошка забегает в некоторые комнаты и таки находит маленький кабинет, Престон себя и закопать хочет, сбежав в лабораторию, но пути назад система не выдаёт. Ему нужен этот человек прямо здесь и прямо сейчас. Пока он ещё живой, пока сломанная система выдаёт более-менее подходящие на нормальные ответы - Престон хочет слиться с этим человеком, открыть душу, рассказать всё о результатах поиска в голове сошедшего с ума автоматона. Потому он неслышно заходит следом, ждёт в дверях пока Лололошка быстро нароет в ящиках листы бумаги и цветные карандаши. Расходник для принтера и карябалки, которые не жаль отдать на растерзание ребёнку. Большего и не надо, ведь, как говорила их старая преподавательница ещё на 1 курсе: "Настоящему художнику не важны цена или качество материалов. Если он умеет рисовать, то сделает это чем угодно." — Можешь сесть в кресло? — Ну, да. Лицом к окну или тебе? — В три четверти ко мне, одной к окну. — видя, что человек путается, Престон усаживает того в кресло и под скрип двигает мебель под нужный угол. Подмалёвок, его самая любимая часть в рисовании, потому что белый лист - самая пугающая вещь в рисовании, махает рукой за отсутствием красок. Потому приходится вспоминать основы ненавидимой анатомии и рисовать тело схематично. Художник не допускает промедления или неуверенности, сам факт того, кому он преподнесёт рисунок в качестве подарка, кого он будет рисовать стирает весь мир с его трудностями, несправедливостью, глупыми законами, сходясь на одном создании. Заполнению цветом Престон предпочитает намётки световых пятен. Он подолгу всматривается в неземное лицо, обласканное лунным светом из окна, ночное светило словно лишь ради Лололошки выглянуло из-за туч. Оно самолично обрисовало мягкую линию подбородка, изящным жестом подчеркнуло ещё не огрубевшие юношеские черты и запуталось неосязаемой ладонью в кудряшках. Престон с идеально выверенной точностью, благо конституция автоматона представляет такие возможности, особенно после взлома. Краски смешиваются, добавляя реализма картине. Главное - не переборщить с нажатием и частотой смешиваний, иначе выйдет грязное месиво. Карандаш раздаётся тихим чёрканьем на весь кабинет, если в первые минуты слышалось шумное дыхание взволнованного эколога, то теперь он, умиротворённый, без лишних мыслей следил за художником. В очередной раз они сошлись взглядами, Престон рисовал глаза Лололошки и до дымящихся плат горел желанием передать на жалкий клочок бумаги всю их глубину и красоту. Он всматривался в них, застывая статуей, даже не особо нужная, но исправно исполняемая функция дыхания отключалась вместе с застывшим временем. С каждым разом разрыв этой незримой связи всё сильнее отдавался фантомной болью, казалось, что Престон, чем дольше рисует картину, тем сильнее тянет из человека напротив жизнь. В последний раз как-то дергано отрывая взгляд от парня, художник осматривает своё творение. Автоматон резко встаёт с возмущённым визгом прошедшегося по деревянному покрытию типичного кабинетного стула и отдал в затекшие руки исписанную бумагу. — Н-ничего себе... Престон, да это даже лучше, чем фотография! — не сразу собравшись и подобрав слова, с сияющим взглядом крутил рисунок парень, — Да я тут даже красивее, чем в жизни вышел! — Да. Спасибо. — Престон не мигая следил за реакцией, умиляясь этому живому, не наигранному, неимоверно льястящему восторгу. Он медленно, чтобы не спугнуть резкостью, поставил обе руки на подлокотники по бокам от парня. — Ты - спас меня. Знаю, я не тягу на прекрасную принцессу с башни... — Ой, есть у меня знакомая, Шерон, она, уж прости, истерит как избалованная принцесса. Так что ты куда лучше. — Спасибо за комплимент. Но... Я имею в виду. За спасение полагается награда, да? — О да! Этот рисунок того стоил! — Лололошка не без гордости в очередной раз повернул картину под свет, любуясь собой, — Повешу в рамку на входе в блок, нет, в общежитие! Пусть знают главного красавчика универа! — Да, но я немного про другое. — А? Ну, мне от тебя ничего не требуется, да и не оставил бы тебя там, принципы не позволяют. — словно по небу пробежалась туча и кинула легкую тень на глаза парня, в них мелькнуло что-то совершено отличное от его привычного жизнерадостного образа. Взрослое, серьёзное, жестокое в какой-то мере... Но даже эта доселе невиданная деталь притягивала к себе автоматона. — М-м, позволь мне кое-что сделать? — в голове тем временем уже скачивались инструкции по его задумке. — Оу, ну, если ты хочешь, то давай. А что именно сделать? Престон склонился и подогнул колени, он плавно спустил руки по изящно у подлокотнику и уложил их на бёдра. Наслаждаясь парой мгновений соприкосновения с запретным плодом, он ухватил бляшку ремня и стал расстёгивать. Уже заподозривший неладное эколог заёрзал, а в конце вообще резко схватил запястья автоматона и поднял их вверх. Беззащитная поза на коленях с зафиксированными над парнем руками, растрепавшиеся вокруг изящного бледного лица блондинистые прядки и неземной в лунном свете взор светло-голубых глаз в сочетании с приоткрытым ртом и полной готовностью обеспечить ему безусловно приятные несколько минут остановились комком в горле и прилившей вниз кровью. Клубок в животе отдался мыслью, что руки стоит опустить и дать благодарному роботу сделать очевидное дело. Но Лололошка резко отвернулся, цепляясь взглядом за что угодно, кроме друга. — Зачем? — Н-ну, это неправильно! Я понимаю, благодарность и в-всё-такое, хе-хе... Я будто заставляю тебя и... — Ты не заставляешь. Я хочу это сделать... А, ты боишься из-за неопытности! Я скачал больше сотни инструкций как в письменной, так и в видео форме и уже вычислил идеальный алгоритм! — Да не! Я же не про навык! Есть же много способов отблагодарить меня!... — И что? — Мы же не так часто виделись и... Вдруг ты пожалеешь об этом, или тебе будет неприятно, или... — Я. Хочу. Отсосать. Тебе. Этой. Ночью. Доходчиво объясняет мои намерения? — Ого, какие мы теперь нескромные, а? Небось Дилан что-то в программе намудрил. — Ты мне понравился ещё на первой встрече фотографов, а сегодня я отважился раскрыть свои чувства... Неужели я настолько тебе противен из-за того, что автоматон. Да, манипулятивно, бесчестно и основано на анализе личности перед собой, но если ему суждено в любой момент навсегда отключиться из-за наверняка ищущих их уборщиков, то Престон намерен хотя бы девственности лишиться. — Ну, у меня он немытый! — А. Ладно, я тогда подготовлюсь, а ты иди в душ. Пятнадцать минут. Пятнадцать раз по 60 секунд. Четверть часа и даже не хочется считать какая часть дня, недели, месяца, квартала или года или сколько миллисекунд по пятнадцать. Уж что происходило за дверью ванной Престон ручаться не мог, может Лололошка борется с отвращением, может набирает номер уборщиков, взял откуда-то и сообщает о скраденоом автосалоне, может взвешивает перспективу приятной ночи и проведения её с роботом. Сам же художник задумчиво разглядывал следующую пуговицу, одну он успел расстегнуть, в надежде, что только такая преграда мешает им. Дверь скрипит, Лололошка решил всё за него, кутаясь в махровый халат и косясь на приоткрытую форточку. — Ло, я... — Престон, давай для начала так: партнера у тебя не было. Не отнекивайся, по тебе всё видно. У меня их всех пальцев у нас двоих не хватит, чтобы сосчитать. Я - знаю как делается минет, тебе же хоть тысяча инструкций не поможет. Я... Хах, — руки опустились на его плечи, мягко сжимая, — я понимаю, что ты хочешь отблагодарить, но сам то уверен, что не пожалеешь? Если... — Хочу! — автоматон замялся, решая вывалить всё как есть, хуже уже быть не может, а о стыде речи и не идёт — Хочу тебя. Помнишь, ты присылал фотографии с первого собрания? Они вышли очень хорошими... — Да, ты говорил. — Ну, а про сны? Слышал от Дилана, что ты пошёл ночевать в лесу. — смешок от человека напротив снял очередным взмахом волнения робота, — Ты может и не поверишь, но я к тебе привязался за это время и. Ну, может это прозвучит странно, но проведи мы вместе больше времени без этого похищения. Наверное сам бы... Ааргх! Ну почему это так сложно?! — Допустим, я понял. — Тогда ложись! — Ладно, я... Не давая договорить, Престон потянулся к завязке халата, одно движение отделяло от точки невозврата. Один шаг мог одновременно поменять всё или превратиться в неловкие извинения и стыдливые переглядки поутру. Автоматон заправил прядку за ухо, разглядывая хорошей длины и толщины орган, который успел любопытно приподняться. Недовольный такой картиной, Престон собрал скопившуюся синтетическую слюну на руку, растер и обхватил ствол. Сиплый вдох сверху сопровождался первым движением вверх. Затем вниз почти до самых коротких вьющихся волосков, к удивлению парня расположенных в ровном небольшом треугольнике. Под ладонью ощущались мелкие складки на гладкой коже, постепенно с каждым махом ствол обретал плотность и грелся от приливающей крови. — Эм, постой! — Престон, оторванный от наблюдения с нетерпением и почти сказанным "Что?" перевёл взгляд на красного даже в темноте парня. Неровное дыхание, приоткрытый рот, укушенная в начале оттого припухшая губа и шальной взор темных глаз напрочь убили всё раздражение, — Я, я тут масло прихватил миндальное. — В ванной? Мы многое не знали о Солусе. — А, да нет, у кого-то в общаге спёр... Я тебе этого не говорил. — Ком! Вообще-то смазка в тумбочке лежит. Малолетние извращенцы! — Вспомни извращугу вот и нарисовался! — Кто бы говорил! Сам воруешь у сожителей! — Сами носите отвратный прикид и!... — Чего ты сказал о моём цилиндре?! — Да шикарный у вас цилиндр, чуть себе не украл! Разговор через дверь обернулся гнетущей тишиной, уж что забыл Саймон в такое время у двери двух студентов неизвестно, но не иначе как воспользовавшись некой ментальной связью оба оставили друг друга. Под стихающие шаги по коридору, Лололошка вскочил, шустро роясь в упомянутых предметах мебели. — Ага! Не обманул старый хе... Ну, держи короче. — Знаешь, Лололошка. За это я тебя и обожаю. — За что? — Ты единственный на этом проклятом острове, кто настолько сумасшедший, что спорит с Соусом и, чёрт возьми, выходит победителем. — Честно, я ничего не понял. — Забудь, ты просто придурок... — дожидаясь, пока эколог устроится на кровати, Престон привстаёт с колен, заваливается вперёд, ставя руки по бокам невольно откинувшегося парня, и... Проводит самым кончиком носа по щеке, задевая живую, тёплую от горячей крови под ней бархатистую кожу губами и выдыхает обжигающим до дрожи шёпотом, — Но такой красивый... — То есть ты меня за внешний вид любишь. — Не с твоим стилем одежды и приемом ванны. А когда ты вообще в последний раз душ принимал? — Река считается? — Я и говорю: любимый придурок. — Эй, ты, создание саркастичного Дилана, верни мне стесняшку Престо!... Мгхм!... Синтетический язык влажно проходится по приоткрытым губам. В последний момент Престон жадно ловит возмущенный вздох, накрывая чересчур болтливый рот жарким порывом. Отрывается ненадолго, чтобы не успела охладеть в изобилии оставленная слюна, второй раз он запускает язык, касаясь чужого в немом откровенном вопросе. Ответное движение сопровождается растягиванием нижних пуговиц рубашки эколога. Ладонь спешным ужиком прячется под ткань, накрывая жарким, клеймящим отпечатком едва проступивший пресс. Рука заходит дальше, на талию, пока вторая сгибается, а Престон ненавязчиво, мягко наваливается, придавливая податливое тело к кровати. Пуговицы не спешат расходится, чуть натягиваясь, пока вторженец по рубашку движется наверх и резко сжимает одну из грудей, одновременно придавливая сосок. — А! А-аргх!... Су-сука, хах, ты... — Какие звуки. — восхищенно протягивает автоматон, на пробу оттягивая крепкую плоть и наблюдая, как с неразборчивым стоном сжимает, скручивает человека под ним. Тот упирается лбом в плечо и цепко впивается дрожащими руками в плечо робота. — А если так? — Мгха-а-а! С-сука!.. Не делай так... — Точно? Тебе явно нравится. — отпускает и ласково поглаживает ореол соска, нарочно едва не задевая заветную бусинку и наслаждаясь разочарованным мычанием снизу. — Ладно, ладно! Только не тяни! — С чем? Хотевший что-то ответить Лололошка жалобно скулит, когда подцепленная жемчужинка сначала мягко, трепетно, без толики давления оттягивается, а потом мягко вдавливается назад. Давая парню шанс отдышаться, Престон ласково поглаживает пострадавшую грудь, отрывается, наскоро расстёгивая пуговичку и чуть дует в зазор рубашки, пока её обладатель судорожно вздрагивает, запрокидывая голову назад. — Ну-ну, не плачь, — Престон подтягивается, возвращает к себе голову и собирает с поцелуем соленые капли, с довольством подмечая лихорадочную улыбку на прекрасно искажённом сладостной тягой внизу живота лице. - "И кто бы мог подумать, что у тебя такая слабость?" Престон пододвигает колени, чтобы те стояли по бокам от крепких бёдер, расстёгивает рубашку до конца и, позволив себе несколько секунд любования лучшей из существующих моделей для рисования с натуры, опускается ко второму соску. Накрывает, чуть всасывает и отпускает, позволяя воздуху резко охладить твердую плоть. Поднимается выше и прикусывает совсем рядом с ореолом, чуть затягивая на себя. Оставляет поцелуй выше и резко наискось подходит к центру груди, но всё ещё с заветным кружком. Прижимается и резко втягивает кожу, задерживая и отпуская с неприличным чмоканьем. Одну из ладоней укладывает на первую жертву, а второй слепо нащупывает плечо. Престон оставляет много пятен по всей левой груди и наконец-то вновь накрывает сосок. Языком обводит плотную горошинку, двигается смело, изучая, проверяя насколько громкими и несвязными могут быть стоны сверху. Вдавливает и обласкивает со всех сторон, в конце аккуратно обхватывая зубами и подтягивая. Не сильно, скорее даже отпуская, но этого с лихвой хватает, чтобы протяжное "Бля-ааать..." сверху становится последним разумным и различимым, что может произнести Лололошка за вечер. Целуя покрасневшую бусинку на прощение, двигает коленями и спускается влажной, запутанной тропой вниз к уже плотному, подрагивающему органу. Наклоняется вперёд, чтобы из свешенной руки выцепить заветную нарочито причудливо украшенную бутыль на 30-40 миллилитров. При этом не упускает возможность и глубоко целует партнёра, тот отвечает невпопад, но ярко, живо сплетая языки в жарком танце. Пальцы их рук, разделяющих один сосуд со смазкой на двоих слепо сцепляются и в этом невольном, на чувствах основанном жесте скользит столько тянущей и сладкой нежности, неприкрытой ласки и любви, что даже дикая похоть уступает место, и порочный поцелуй сменяется целомудренным и робким в аккуратный носик. Мгновение обмена взглядами, у одного - затянутого поволокой страсти, где то ли блик, то ли искра шальная словно звезда на беспросветно тёмном небосводе, а у второго - серебро с аквамарином. Хоть и синтетические, но так притягивает их буквально сияние, карнавал переливов по двум кольцам, так манит и завораживает, что Лололошка откидывает голову на порядком измятую подушку, разочарованно выдыхает, когда в руке ни чужой ладони, ни бутылки - сплошная холодящая кожу пустота. Престон возвращается к явно скучающему по теплу и ласке органу, открывает "подарок" бывшего управляющего и разливает прохладную вязкую субстанцию по рукам. По комнате мгновенно разносится томный аромат мандарина и вишни, странное, но на удивление приятное сочетание, капля приглушенно-розового цвета так и норовит стечь, поэтому парень спешно возвращается к делу. Престон подводит руку под колено и укладывает её на своё плечо, смотрит вверх и умиляется старательно отводящему взгляд парню. Ладонью обхватывает стык головки и ствола и нащупывает после 3 сантиметров от первой тонкую нежную полосочку ткани, "корону". Размывает по всему чувствительному колечку смазку, спускает палец, оттягивая её, затем поднимается выше и с легким нажимом оглаживает влажную красную головку. Медленно, не спеша, растягивая удовольствие пальцами вниз перебирает кожу по всей длине и цепляясь за щекочущие волоски проходится по животу. Приглушённый стон возвращает ладонь на место и Престон чередует ласки, то обхватит крепко ствол, резко поднимаясь к головке мимо "короны", оставляя ту на сладкое, а бывает, что подолгу не прикасается к верху, спиралью крутя по стволу, пока парня не одолевает изнеможение и не появляются силы поднять голову. Престон тем временем разбрасывает на горячем бедре поцелуи, прикусывает, да всасывает, оставляя алеющие пятна, кожу с россыпью белёсых, почти не ощутимых шрамиков. Рисует, как истинный художник, на любом холсте с какими угодно красками, чувствами раскрашивает алебастровое полотно, да двигает рукой, сотворяя совершенно порочное и в то же время прекрасное лицо. Перехватывая бедро покрепче, Престон наклоняется и захватывает верхушку, сразу ощущая сладкий вкус лубриканта. Поначалу парень путается, не уверенный, что делать дальше, он проводит языком несколько раз, наворачивая круги, кончиком касается уздечки с разным нажимом. Всё же сдавшись, он в очередной раз смотрит в инструкцию. С причмокиванием, как если бы резко вытащил леденец, выпуская орган, Престон пару раз глубоко вздыхает и, с надеждой, что рвотный рефлекс у него действительно отключился, делает ртом "о", обнимая губами зубы и заново насаживается на член. Горячая головка упирается в глотку, непривычный жар во рту привносит одновременно смятение и какое-то странное предвкушение. Стараясь не задевать нежную кожу зубами, парень втягивает воздух и отпускает, делает это несколько раз в достаточно быстром темпе, изредка в перерывах обводя языком уздечку или "корону". Стоны различает не сразу, не выпуская орган поднимает глаза и встречается взглядами с поднявшим голову Лололошкой. Тот краснеет, смущается, пытается отвести взор, но тот упрямо возвращается то на внимательные глаза, сосредоточенное выражение лица, свободную руку, которой Престон убрал спавшую блондинистую прядь, успевшую пощекотать живот. Художник приглушенно ухмыляется и, не отводя взгляд, заталкивает член в глотку, держит, проверяя есть ли рефлекс, а потом поднимается, проходясь юрким, освоившимся языком по длине. Выпускает и дышит, набираясь сил и смелости на повторение, пока чужие глаза жадно пожирают оголённую, вспотевшую шею, прилипшие к ней волосы из совершенно растрепанного хвоста, припухшие от поцелуев и активной работы губы. Автоматон, едва ли замечая это, сразу вновь берёт глубоко. — М-мн!... Мнх-х-х... — голос вибрацией проходит по стволу, возвращая голову человека обратно на подушку. Престон, свободной рукой слепо расстегнувший собственные штаны и грубо приходящийся по своему вполне напоминающему человеческий и плотно стоящему органу, поднимается и опускается на член партнёра, больше не выпуская его, в голове мыслей совсем не осталось. Парень двигается в уже подобранном темпе, постепенно ускоряясь и гоняясь за глупой задумкой закончить вдвоём, только вот он сам же и проигрывает первым, один вид вцепившегося в спинку кровати за собой растрепанного, загнанно дышащего, слабого и уязвимого Лололошки электрическим толчком пробирает до костей и растекается негой по телу, пока синтетическая жидкость растекается по простыням. Его стон разносится в вибрирующей жаркой глотке по всей длине и через пару подъёмов Лололошка присоединяется к нему. Горячее семя плотной струёй выстреливает прямо в тот момент, когда Престон поднимается к самой головке, оно приятно стекает по горлу вниз, терпко оседает на языке и даже стекает с губ, которые автоматон приоткрыл от неожиданности. —Эт-то было... Стой, т-ты чего, сглот-сглонтул?! —Угум, — Престон слизывает подтёкшее семя и проводит пальцем, чтобы не пропустить вкусную награду. — Ты... И кто из нас безумец? — ослабевший, эколог всё равно тянет его на себя, укладывая рядом. — Мы оба сумасшедшие... — отвечая на ленивый, трепетный поцелуй ненадолго углубляет его, чтобы поделиться остатками белой субстанции, чтобы парень тоже ощутил её приятный вкус и не возмущался. Лололошка тихо улыбается, подтягивая к себе и обнимая, а Престон и рад оказаться ближе к так полюбившейся груди, он снизу вверх смотрит на расслабленное, такое внезапно невинное лицо, уж точно отличное от его привычного погруженного в тягостные думы. - "Наверное, мы даже сможем принять совместную ванную..." - Престон неожиданно засыпает. — С-сука... — Грызёт ноготь Саймон Солус, любуясь спустя время умиротворенной парочкой, — Хоть бы убрались, эти ж простыни не отстирываются!