no g(o)od

Голубые глаза постоянно следили за ним, и Тоджи это очень сильно напрягало, куда бы он ни пошел, Годжо уже был тут как тут: он ходил за ним в бары, в парк, сидел почти рядом во время скачек. И этот ужасный яркий взгляд, скрываемый под темными стеклами очков, так и норовил оставить ледяную корку на теле Фушигуро, на каждом открытом или закрытом участке, забраться под кожу и изнутри прощупать все кости, мускулы и органы. А стоило лишь один раз отказать ему, думает Тоджи, потягивая пиво из пластикового стакана. Его нервировал этот взгляд, самодовольное выражение лица, а то, что он ходил следом за Фушигуро, лишь подтверждало то, что Годжо от своего не отступится. Мальцу просто захотелось угомонить свои гормоны, а, может, опыта поднабраться, и почему-то то ли тело, то ли мозг выбрали для этого Тоджи. Судя по всему, думал Фушигуро, Сатору давно уже поехал кукухой от своего с каждым годом все возрастающего эго и теперь ему хотелось чего-то новенького, может, нахватался слухов, а может, решил, что ровесники не для него. Фушигуро чувствовал, как терпение Годжо подходило к концу и его взгляд из-под темных очков всё беспорядочнее пробегал по телу Тоджи, а стоило их глазам встретиться, как он всем своим видом, слишком утрировано намекал на то, что у него творилось в голове: там не было ничего, только секс. В любых позах, в любом месте; Фушигуро не понимал, почему он мог так хорошо читать этот взгляд, словно обретая телепатию. Тогда-то Тоджи и решает его проучить, чтобы больше никогда в жизни Сатору не захотел подходить к нему: он оплачивает счет и кивает парню в сторону выхода. Годжо подрывается слишком уж быстро и идет за ним в сторону парковки, Тоджи смотрит на него с иронией: слишком юный, слишком рьяный, слишком нескладный и слишком длинный. Все было слишком, вся жизнь Сатору была «слишком». Они не уходят далеко, как хотелось бы, наверное, Годжо, а лишь скрываются в переулке, причем почти не отходя от людных улиц. — Давай, вставай на колени, — звучит усталый голос Фушигуро, который всем своим видом говорит о том, что делает это через силу. Сатору на мгновение вскидывает брови и вот-вот, наконец, откажется от всей этой затеи после такого предложения, думает Тоджи, но парень неожиданно смиряет свой характер, снимает очки и послушно встает на колени на шершавый сухой асфальт, оказываясь напротив брюк Фушигуро и не дожидаясь остальных команд, гладит свободную хлопковую ткань брюк и какое-то время касается его ног сквозь нее, ощущая твердые мышцы, пока Тоджи наблюдает за ним сверху, облокотившись о кирпичную стену здания. Руки идут вверх, стараясь зацепить как можно больше тела, скрытого под одеждой, и запомнить его. — Я тебя разве звал разглаживать складки на брюках? Или может, я не правильно понял твои намеки? — приподняв в ожидании бровь, спрашивает Тоджи, отчего длинные пальцы перемещаются к члену, касаясь его сквозь ткань, а затем расстегивают брюки. Член еще нужно было поднять, и Сатору старался это сделать, что было похоже на сдачу экзамена, если не получится, то можно и не надеяться перейти на следующий этап. Тоджи наблюдал за ним сверху, сложив руки на своей груди и никак не контролируя весь процесс, изредка зевая, стараясь деморализовать парня: отчего Годжо старался сделать все быстрее, торопился. Как бы там ни было, Тоджи все же признавал, что сам факт этого старания и смирения возбуждал, особенно от такой высокомерной шпаны. Насколько далеко он мог зайти ради обычного секса с Фушигуро? Парень хотел острых ощущений, он их получал, заодно можно было извлечь из этого пользу. Но яркий небесный взгляд то и дело скользил по телу вверх, без стыда заглядывая в черные глаза и ловя в ответ кривую улыбку со шрамом. Поначалу Фушигуро рассчитывал только поиграть, может, даже не заканчивая весь процесс, но сейчас, следя за старательными движениями Годжо, который хотел быть идеальным во всем (даже если и не хотел, то все равно у него это получалось автоматически), мелькали и другие мысли, пока Сатору без стыда облизывал член, помогая себе рукой, потому что все равно взять полностью не получалось. Но даже несмотря на то, как бы приятно ни было, Фушигуро думал, что возиться с этим парнем, едва ли давно вышедшим из подросткового возраста, ему уж точно не хотелось. Слишком много тягомотины, что-то делать, а может, еще и выслушивать его, так как Годжо любил поболтать. Нет, нет, нет, от этого всего уже заранее болела голова. Тоджи положил руку на белую макушку и толкнулся глубже, чувствуя, как Сатору собрался рефлекторно отстраниться и уйти от рвотного рефлекса, и Фушигуро с насмешливой ухмылкой позволил ему отдышаться. — Думаю, с тебя хватит, я как-нибудь сам разберусь, — произнес Тоджи, глядя в эти помутневшие стеклянные глаза. — И давай, чтоб я тебя больше не видел, постоянно маячишь вокруг. Заебал. Годжо все еще стоял на коленях, не поднимаясь, на лице не было почти никаких эмоций, лишь темные тени от зданий. И он делает то, чего Фушигуро от него уж точно не ожидает: тянется к его ноге и прижимается грудью, меняясь в лице. Вот видна его обычная яркая улыбка с примесью все той же похоти, а из-под черных очков, зачем-то вновь надетых в ночи, на него смотрят голубые глаза, напоминающие матовое стекло бутылки из-под саке, такие чистые и совсем не сопоставимые с действиями самого Сатору. Годжо облизывает свои губы и снова хочет потянуться к ширинке, стоящий член легко можно было увидеть и прощупать сквозь брюки, что быстрые пальцы Годжо и не преминули сделать, но Тоджи перехватывает его руку, сжимая запястье до боли в костях. — Пацан, я прямым текстом сказал свалить. Поебись с кем-нибудь еще. Но Годжо уже давно решил, что хочет именно его, вбил себе это в голову и отступать точно не намерен, в ход идут любые уловки: взгляды, жесты, слова, прикосновения... И Тоджи видит, что Сатору готов на все, но не понимает почему; какая-то бредовая фантазия... — Переводи мне на карту *** и тогда поговорим, — сумму Тоджи называет заоблачную, не мелочится, так как цель скорее отогнать проблему, чем заработать деньги, а затем следит за тем, как Сатору достает телефон, что-то пишет, и Фушигуро сообщением на телефон приходит аванс — половина обещанной суммы, он даже не читает его, просто знает это, чует, что нужно было назвать весь бюджет семьи Годжо, а тот со своей обыденной улыбочкой шепчет: «Позаботьтесь обо мне». За такие деньги можно было бы трахнуть все правительство, но Сатору стоит на коленях в подворотне за баром и просит об этом Тоджи, а слово клиента для него закон. — Садись в машину. — Только я хочу у тебя дома, — словно прочитав мысли, произнес Годжо, — никаких отелей. — Да хоть на главной площади. — «Кто платит, тот и музыку заказывает» — таков дивиз Тоджи. Дом для Фушигуро лишь место обитания: там есть все необходимое, никаких излишеств или шика, все минималистично, словно рассматриваешь комнаты в мебельном магазине. Годжо не исключал того факта, что Тоджи просто купил квартиру с ремонтом и не стал заморачиваться. — Давай не задерживайся, иди в ванну, — проговорил Тоджи, увидев, что он разглядывает жилище. Ему не очень нравилось приводить гостей. — А ты... — Все, что хочешь, детка, — все с той же кривой улыбкой произносит Фушигуро. — На эту ночь я полностью твой. — Мне нужно полотенце, — отвечает Годжо и впервые отводит взгляд куда-то к люстре. — Я все принесу. Сатору взял полотенце из рук Фушигуро и зашел в душ, не сказав ни слова; тому это тоже было на руку, появилось время, чтобы подумать, на что он подписался, а заодно затолкать все мысли подальше. Тоджи прошел на кухню, думая о поведении Годжо и о том, что не испытывает к нему ничего; секс, понятное дело, будет, а потому оставалось только настроиться на него и выпить чего-то в ожидании. Парень хорохорился, это было заметно, хотя скрывался Сатору все равно мастерски, другого можно было бы легко провести, но ему попался Тоджи, у которого глаз на такое наметан. Лень было разбираться со всеми проблемами, он лишь надеялся, что этой ночью рот Годжо будет открываться только для стонов, потому что за сеанс психотерапии пришлось бы доплатить. Если он хотел расслабиться, Фушигуро вытрахает из него всю нервозность и все мысли, не оставит ничего, наверное, нужно было воспринимать эту услугу как сеанс весьма дорогого расслабляющего массажа. Тоджи поставил музыку в колонках, и включил кофемашину, и, пока лился эспрессо в чашку со льдом, он достал из минибара бутылку водки. Простым коктейлем не обойтись, да и не хотелось запоминать детали вечера (хотя сколько бы алкоголя он ни выпил, все равно запомнил бы). Темная жидкость со льдом (где эспрессо занимало половину стакана, а вторую — спирт), явно убившая бы нормального человека, медленно поглощалась Тоджи в ожидании Сатору. Он заранее решил скинуть футболку, оставаясь в светлых свободных штанах. Из включенного света в квартире были только подсветка на кухне, над плитой, и торшер в гостиной, потому вполне себе можно было рассмотреть чужие окна и силуэты людей на улице, чем Тоджи и занимался. Время тянулось, а Сатору все не выходил, тогда Фушигуро решил сходить проверить, не решил ли он утопиться или сбежать. Оба события были бы проблематичными, отчего Тоджи на секунду задумался о том, что уже успел настроиться на секс и даже если Сатору решил бы дать заднюю, уйти мирно уже бы не вышло. — Ты там как? — уточнил через закрытую дверь мужчина, делая очередной глоток своего личного коктейля. Вода продолжала литься без ответа. Когда Сатору открыл дверь, наружу повалил пар, словно он был в сауне, а не в ванной; на бедрах — темно-зеленое махровое полотенце, похожее на длинную юбку, с волос стекала вода, а бледное тело приобрело розоватый оттенок. — Если ты приехал за банными процедурами, так бы сразу и сказал. — Ванна свободна, не задерживайся, — лишь произнес Годжо с одеждой в руках. Можно было бы обойтись без душа, не такой уж сегодня и пыльный день был, на мгновение подумал Тоджи и поддался порыву зажать парня в дверях, перекрывая дорогу. От его тела исходил пар и тепло, а потому Фушигуро сделал очередной глоток, задержав его во рту, чтобы язык стал холоднее, и затем подло провел им по разгоряченной коже от ключицы к яремной ямке, заставляя чуть отвернуть голову. А чтобы парень не отпрыгнул, перехватил его рукой за полотенце, держа так, чтобы оно не упало, и притягивая ближе к себе. — Сука, что ты делаешь, холодно же, — поморщился Годжо, получая в ответ ухмылку. — Наслаждайся, это последний момент сегодняшнего вечера, когда тебе холодно, — ответил Тоджи, заходя в ванну, — иди в спальню, я буду через пять минут. — Я считаю. В полутьме с открытыми шторами сидел Сатору, полотенце было скинуто по пути к кровати на кресло рядом, и сейчас он был полностью голым, не испытывая стыда, а наоборот специально потягиваясь вверх и открывая вид на виднеющиеся сквозь кожу ребра и на талию. Очень интересный улов на этот вечер, думал Тоджи, подходя ближе. Еще и успел сменить музыку, гад. Теперь в квартире негромко играл то ли соул, то ли инди с тянущими нотами, размазанной музыкой, которая скорее походила на погружение в океан. Стакан, что Тоджи оставил в гостиной, был допит (хоть и оставалось там немного). Годжо в темноте казался белоснежно чистым, как кокаин, и таким же дорогим. И вот происходит сбой, и Тоджи его насыпают бесплатно, еще и дают денег впридачу, мол, вдыхай, кури, вколи — делай, что хочешь, оно твое. Главное не пристрастись. Не собираясь дольше рассматривать то, что можно трогать, Тоджи садится на кровать и толкает Годжо рукой в грудь, непроизвольно ухмыляясь в ответ на его хитрую улыбку. Сатору вдыхает воздух, прогибаясь назад и закидывая в шутку ногу на плечо Фушигуро. Тоджи пробегает глазами от ноги до лобка с белоснежными едва заметными волосами. Театральность была в крови Годжо, даже если никто не видит, он все равно сыграет каждое свое движение, каждую эмоцию, не поскупившись. — Что за акробатика? Хочешь показать, что ты отлично гнешься? Это мы еще сегодня посмотрим, — проговорил мужчина, увидев, как дернулся подбородок Годжо и откинулась назад голова, а он сам выдохнул на полустоне. — Вроде заплатили здесь мне, а шлюха у нас все равно ты, — смеется Фушигуро и проводит рукой вверх по его ноге от внутренней стороны бедра до щиколотки. — Трахни меня уже, — говорит показушно Сатору, не смотря в глаза. — Что за фразы из второсортного порна? Расслабься, детка, меня уже не надо просить об этом, просто наслаждайся и выкинь из головы все заготовленные фразочки из фильмов для взрослых или я их из тебя выбью сам. На этом запас слов Тоджи заканчивается, потому что пора было переходить к действиям, потому он прошел языком по выпирающему суставу в лодыжке, а затем и по стопе, вызывая щекотку. Годжо дернулся, собираясь второй ногой заехать по лицу Фушигуро, чтобы тот перестал, но перехватить ее не составило труда. Кончик языка, превратившись в страшное орудие, продолжал ходить по чувствительной коже, заставляя смеяться до слез, извиваться и стараться выбраться из железной хватки. И сквозь смех Сатору потихоньку осознавал, что эта пытка становилась хуже: она расслабляла. Язык не просто облизывал, а нажимал на нервные окончания, задействуя все тело; большим пальцем второй руки он также массировал стопу. Сатору перестал вырываться, привыкая к ощущениям, но дыхание все еще было тяжелым из-за долгого смеха, и сердце колотилось словно после тренировки, все быстрее разгоняя по крови алкоголь и кофеин, выпитые ранее. Он наблюдал за Фушигуро, который совсем не торопился переходить к самому главному акту, что слишком сильно разнилось с представлениями об этом у Годжо, который явно думал, что на него должны были тут же наброситься. Язык обвел выступающий сустав, а сильные пальцы мягко надавливали на распаренную после ванны голень, массируя каждую мышцу. Фушигуро без слов перевернул его на живот и растер меж пальцев масло, взятое из шкафчика в ванне. Теперь Сатору не мог следить за каждым происходящим действием, но это было и не нужно, каждое движение, каждая размятая мышца заставляли его расслабиться и, положив голову на подушку так, что можно было искоса наблюдать за мужчиной, окунулся в аромат винограда, исходящий от масла. Тоджи шел медленно, не торопился и наслаждался совершаемыми действиями, глядя на полузакрытые глаза с подрагивающими белыми ресницами и на приоткрытые губы. Продолжая растирать тело, ладони дошли до мягких бедер. После тренировок — это лучший способ успокоить мышцы, улучшить крообращение, так учился Тоджи, когда только начинал сам тренироваться. Чтобы усилить ощущения, Фушигуро начал с поглаживаний, практически не касаясь кожи подушечками пальцев и вызывая приятные мурашки, затем ладони полностью легли на бедра так, что большими пальцами можно было коснуться мошонки, создавая ложное ожидание. Казалось, что он вот-вот скользнет туда, но Тоджи обходил стороной, продолжая круговыми движениями разминать мышцы, Сатору даже приоткрыл глаза, смотря на него из-за плеча сквозь белую челку, но Тоджи из прихоти этого не делал, зато не обошел стороной ягодицы, сжимая их и наблюдая за тем, как красные следы от пальцев остаются на коже. Фушигуро дразнил, это он умел в совершенстве, доводил до полной потери с реальностью, продолжая надавливать интуитивно на нужные точки на теле под собой, заставляя даже против воли расслабиться и возбудиться. Сев чуть выше колен Годжо, он сквозь свое полотенце на бедрах толкнулся вперед, показывая, что массаж это только прилюдия и его она тоже возбуждает, на что Сатору нервно сжал в руках часть наволочки, вдыхая глубже обычного, и тоже толкнулся бедрами назад, вновь чувствуя меж ягодиц твердый член. — Это была шутка, расслабься, я решу, когда придет время. Несмотря на сказанное, Тоджи все равно специально при каждом движении рук, которые массировали мышцы спины у позвонков, слегка толкался вперед, отчего у Годжо с каждым разом все сильнее пересыхало во рту, и он то и дело облизывал свои губы. По телу Сатору пробегали мурашки, стоило пальцам Тоджи нащупать очередной комок нервов и размять его, особенно рядом с лопатками. Он словно видел все слабые зоны Сатору и умело пользовался ими. Затем, надавливая на свои запястья, Фушигуро разминал мышцы у позвоночника; запах винограда уже окутывал мысли Годжо, который не сомневался в том, что правильно выбрал постель. — Кайфуешь? — раздался низкий голос у самого уха, в нем ощущалась хриплая похоть, из-за чего очередная приятная волна прокатилась по телу Годжо, вновь задевая низ живота. — Не отвечай. Он повернул голову парня так, чтобы лоб утыкался в подушку, и провел двумя большими пальцами с сильным нажимом по шее вверх, затем еще раз, но уже массируя. Наблюдая за тем, как тонкие пальцы сжимают то подушку, то одеяло рядом, Тоджи позволил выпустить свою истинную натуру, которая хотела как можно скорее что-то сделать с телом под ним: сжать или ударить, чтобы контраст боли и удовольствия после массажа был еще сильнее. И пальцы сомкнулись на горле Сатору: — Я не убью тебя, так что технику можешь не использовать, — предупредил Тоджи. — Ты же хочешь почувствовать себя обычным человеком? Сатору хотел, хоть и боялся, пока не понимая чего больше: себя, своих желаний или того, что кончит раньше, чем Фушигуро войдет. Доступ к кислороду был перекрыт до слез в уголках глаз, а ослабив хватку Тоджи тут же укусил его за плечо и еще раз за основание шеи, усмехаясь в ухо Годжо и проводя по нему языком. Ощущений было много, потому парень просто прикрывал глаза, чувствуя, как после алкоголя все в голове растягивалось, становилось тягучим, а ощущения от укусов притуплялись и лишь сильнее распаляли. Откуда-то из гостиной все еще доносилась музыка. Фушигуро перевернул его на спину (потом придется закинуть в стирку все белье, но это будет позже, сейчас он не собирался отвлекаться), давая волю своему взгляду: он сидел меж его ног и отлично в полутьме мог рассмотреть его грудь в испарине, синий туманный взгляд (лед глаз давно превратился в кипящую голубую воду). Но несмотря на разгоряченное состояние, Тоджи заметил, что связи с реальностью Годжо еще не теряет, показывая это через попытку поиграть: он поднял ногу и пальцами медленно провел по груди Тоджи, спускаясь ниже к полотенцу, которое мужчина все еще не снял. Фушигуро эта импровизация не нравилась, он хотел видеть Сатору полностью без сил, без единой мысли, все его существо должно было стать поддатливым, изъявляющим лишь желание подчиняться и не более. Этого состояния он добьется и, пресекая попытку Годжо подняться, Тоджи проходит рукой по ноге, надавливая уже сильнее на болевые точки, заставляя рефлекторно дергаться. Он делал это скорее в задумчивости, чем от желания причинить боль, а потому это было больше неожиданно, чем неприятно. Огромное тело всколыхнулось, похожее на акулу в водах океана, и легло меж ног Сатору, который наблюдал за этими движениями, лежа на подушке, словно в первом ряду; он видел, как перекатились мышцы на руках и плечах, даже приподнялся немного, чтобы увидеть широкую спину. Член дернулся от собственных видений, картинка сливалась с ожиданием того, как он, наконец, коснется ее (будь у него ногти подлиннее, то с удовольствием бы расцарапал), почувствует под ладонями твердые мышцы и коснется их языком. Очень хотелось касаться, тактильный голод, который не мог быть удовлетворен только прикосновениями к его собственному телу: нужно было сделать это кожа к коже, почувствовать чужую тяжесть и тепло. Годжо облизнул пересохшие губы и закрыл глаза. Так просто это не сделать, оставалось только мучительно ждать. Тоджи прикоснулся губами к месту у колена, проходя языком по внутренней мягкой коже под коленкой и ощущая оставшийся вкус масла, он держал его ногу и шел медленно языком вниз, выписывая змейку и то и дело смачивая слюной, а затем подул на пройденное место, вызывая холодок в раскаленном теле. Руки не прекращали трогать, массировать, гладить, меняя участки кожи. Фушигуро наклонился к члену, Сатору почувствовал его дыхание и приоткрыл глаза, встречаясь с насмешливым взглядом черных глаз. Это была обманка, как и все, что делал Фушигуро: он лишь подул на разгоряченный член, но даже не коснулся его. Тоджи двинулся вверх, нависая над бледным телом, и рука Годжо двинулась непроизвольно к нему, касаясь, наконец, плеча и пальцами нажимая на литые мышцы. Фушигуро ничего не сказал на это, лишь приглашающе улыбнулся и нагнулся к уху Сатору: — Обеими руками, — произнес он, и голос снова проник в подсознание, щекоча мысли. Годжо послушно потянулся к его шее и спине, чувствуя, как на него опускается это огромное тело, вдавливая в кровать. Он ложится так, чтобы полотенце легло между их членами, и когда Годжо это почувствовал, то машинально подался бедрами вверх, сдавленно выдыхая, затем постарался сделать это еще раз, но Фушигуро надавил на его талию, заставляя замереть, и начал медленно двигаться сам. Сатору много времени не нужно было, это было хорошо заметно, он цеплялся руками за его спину, запускал руку в черные короткие волосы, чуть сжимая в кулаке, и специально стонал прямо в ухо Тоджи, отчего тот на мгновение потерял темп и двинулся пару раз сильнее. Капкан захлопнулся, когда Годжо скрестил у него за спиной ноги и давил, стараясь заставить мужчину двигаться быстрее, но этим нельзя было даже на миллиметр сдвинуть Тоджи. Тогда Сатору, забыв, как он в начале вечера просил войти в него, теперь хотел просто кончить, а потому не преминул воспользоваться всеми возможными уловками для этого. — Тоджи, — прямо в ухо сквозь глубокие вдохи и высокие стоны, прозвучало имя. — Пожалуйста, я уже не могу... — Годжо сделал передышку в словах прежде, чем договорить, — ...дай мне кончить. — Мы же еще даже не начали, а ты уже сдаешься. Но Сатору уже не слушал, он откинул голову на подушки, тяжело дыша, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Фушигуро исполнил просьбу и стал двигаться, чуть сильнее надавливая на член, и не смог удержаться от удовольствия укусить открывшуюся шею, чувствуя, как замирает дыхание, а пальцы впиваются в мышцы спины, и Годжо с приоткрытым ртом останавливается, сжимая сильнее ногами бока. Секунда длилась вечность по ощущениям Сатору, который тяжело вернулся обратно в реальность. — Ты же понимаешь, что мы продолжим? — улыбнулся Тоджи, ловя расфокусированный взгляд парня, теперь синева была перекрыта черным зрачком, словно от наркотиков. Сатору не отвечал, смачивая высохший язык слюной. Тоджи дал время прийти в себя, пересчитывая его ребра под тонкой кожей и непроизвольно думая о том, как легко можно было бы сломать мечевидный отросток меж ребер и повредить его легкие. Мысли вызвали мимолетную ухмылку и исчезли из головы. Фушигуро снял полотенце и лег на бок, проводя рукой от солнечного сплетения до живота и вытирая полотенцем сперму. Постельному белью хватило и виноградного масла, не хотелось его пока еще больше пачкать. — Никогда раньше подобным не занимался? — с чего-то решил спросить Тоджи, словно пытаясь проверить, насколько хорошо его слышит Сатору. — Ну... — секундная заминка. — Давай, скажи еще мне, что ты девственник, — приподняв бровь, с сарказмом и недоверием уточнил Фушигуро. — Не по моей вине. Я-то хочу... — он вновь остановился, Тоджи стало даже интересно. — У нас платонические отношения. — А тебе хотелось бы плотских? — не удержался от комментария Тоджи, но на секунду вернул нить разговора: — Хочешь сказать, что ты сейчас с кем-то встречаешься, но при этом решил поебаться со мной? — он присвистнул и надавил пальцами на кожу на бедре, рассматривая красные следы после. Думается, что после всего на теле Годжо к утру появится весь спектр красных и фиолетовых пятен, от которых еще неделю не избавиться. — Люблю-то я все равно его, а не тебя. — Это называется измена, детка, как бы ты ни пытался выкрутиться, но дело не мое. Психологом не работаю. Но Сатору продолжил говорить: алкоголь, экстаз и ночь — все подталкивало к разговору, да и ему просто хотелось хоть с кем-то поделиться этой проблемой. Тоджи слушал вполуха, не собираясь отвлекаться, так как он сам все еще был возбужден, потому во время рассказа его руки проходили по телу, задевали соски, немного щипая их, спускались вниз к плоскому животу, поглаживая у паха, чуть надавливая на точки у сгиба и растирая гребенчатую мышцу, отчего Сатору изредка вздрагивал. Как он понял, проблема заключалась в том, что Гето, так называемый парень, не был заинтересован в сексе вообще, а у Годжо скакало либидо, которое он всеми силами старался подавлять и не доставлять проблем, но в какой-то момент тело определенно даст сбой, это уж точно. Любовь любовью, а совместимость в постели тоже важна, и если ее нет, то как бы сильно ты ни любил, нельзя всю жизнь дрочить, так и ответил Тоджи, вставляя в монолог Сатору свои мысли. — Тогда давай продолжим, и ты увидишь, от чего отказывался все это время, — произнес Фушигуро, касаясь его полувставшего члена и делая пару движений рукой, чувствуя, как он снова набухает в ладони. И в голове почему-то всплывает предложение: — Я на секунду. Тоджи подходит к шкафу и вытаскивает длинный тканевый пояс, который обычно носит в белых штанах, подходя с ним к кровати. — Давай испытаем твою фантазию, приподнимись. — С этими словами он завязал глаза Сатору черным поясом. — Представь его вместо меня на этот раз, а можешь продолжить думать обо мне, как хочешь. Тоджи умолкает и скользит рукой вниз, смазывая пальцы взятой из ванны, вместе с маслом, смазкой. И тут же нарушает молчание: — Ты что думаешь, я совсем отбитый и вошел бы, не растягивая тебя? — со смешком произносит Тоджи, чувствуя, как легко входят два пальца и как тяжело выдыхает Годжо, расставляя ноги шире. Теперь было понятно, почему Сатору так долго пробыл в ванне. — Да я даже не вошел бы, — с улыбкой, которую Годжо не увидит, продолжает он, аккуратно двигаясь внутри. — Ты делаешь из меня изверга. — Фушигуро прикусывает кожу на внутренней стороне бедра и сгибает пальцы внутри. Годжо дергается и тихо стонет, нельзя так актерствовать, судя по всему, это и правда часть его характера, он просто наслаждается происходящим. И Фушигуро это даже нравится, что он честно не сдерживается и не зажимается, отдаваясь всем подаренным ощущениям. — Еще никто не уходил неудовлетворенным, если уж ложился со мной. И ты тоже. Пальцы внутри двигались медленно, то растягивая, то выходя полностью и лишь дразня и без того быстро возбудившегося Сатору, который ловил каждое прикосновение другой руки Фушигуро, проходящей то и дело по животу у члена, совсем близко, но все еще не касаясь его. Тоджи лег сбоку, облокачиваясь на свою руку и склоняясь над грудью Годжо, касаясь языком грудной клетки, он обводил соски, чтобы затем подуть на них и прикусить. Парень слепо шарил рукой по спине и шее Тоджи, выгибаясь и стараясь тоже перевернуться на бок, чтобы оказаться ближе, но Фушигуро не позволял это сделать. — Я, может, и стараюсь не говорить, чтобы не отвлекать твои фантазии, — произносит Фушигуро, отрываясь от его кожи и продолжая сгибать пальцы внутри, — но вот твой рот не занят. Решив, что он призывает к действиям, Годжо постарался податься ниже и ощутить пальцы глубже, и Тоджи разрешает, сам помогая, наблюдая за тем, как дергается член и изгибается тело. Хватит его, наверное, мучить, решает Фушигуро и вытаскивает пальцы. Да и не только его. Уже стоило признать, что самому хотелось поскорее войти в это разгоряченное тело. — Тоджи... — выдыхает Сатору, зная ли или только подозревая, как этот стон ударит даже по выдержке мужчины. — Значит, все же меня представляешь. — У меня плохо с фантазией, — только и ответил Годжо, а рука сама потянулась к своему члену, хотя он знает, что эта попытка будет легко пресечена. — Ну же, пожалуйста! Тоджи молчит, слышится его смешок и шелест открываемого презерватива. Он поднимается, чтобы сесть меж его ног, а затем решает закинуть их себе на плечи. Годжо, наконец, почувствовал член, который вот-вот должен был войти, и только от этого ожидания дыхание затруднилось, он облизнул губы и повернул голову в бок, но движения все не было. Даже сейчас Фушигуро не мог не насладиться нервным возбуждением молодого парня, заставляя его запомнить каждый момент, каждое ощущение и специально растягивая все так, что хотелось еще. Именно поэтому и входил он медленно, чтобы Сатору чувствовал каждый дюйм и то, как медленно заполнялось его нутро. А Тоджи наблюдал за тем, как тот замирает, как видно его сердцебиение, ударявшееся о грудную клетку, и замершее дыхание, но Тоджи хотел поиграть чуть дольше, а потому стоило ему немного войти, как он тут же вышел, затем повторил еще раз и еще; с каждым следующим толчком входя все дальше, но и выходя также до конца. А когда голова Сатору запрокинулась так сильно, что ему стало трудно глотать, Фушигуро вошел до конца и приблизился к этой манящей шее, касаясь ее языком и впервые оставляя засос. От еще одного красного пятна на теле не убудет, думает он, всасывая бледную кожу и заставляя согнуться и почти коснуться коленками плеч, проверяя гибкость, которой хвалился Сатору. Все же силу он не рассчитал, и пятно вышло слишком уж бордовым, такое ничем не спрячешь, может, даже потом приобретет красно-фиолетовый или ежевичный оттенок. — Не сдерживайся, детка. — И в мыслях не было, — произнес Сатору, успевая улыбнуться, но его улыбка тут же исчезла, когда Тоджи снова двинулся внутри, заставляя сначала сжать зубы, а затем, приоткрыв рот, застонать, цепляясь руками за спинку кровати позади себя. Нужна была хоть какая-то опора, а потому пальцы то сжимали Фушигуро за плечи, то искали ее в предметах рядом, потому что мозг уже не справлялся с ощущениями. Движения были точными и, если сначала казались аккуратными, то потом Фушигуро перестал контролировать силу, понимая, что это и не нужно, Сатору лишь сильнее подначивал. Его интерес заканчивался его собственным удовольствием, а потому Годжо не стеснялся и стонал в голос, совершенно не интересуясь мнением соседей Тоджи на этот счет, а тот лишь сильнее заводился, собираясь вытрахать из Годжо эту дешевую показушную натуру, которая даже в сексе проявлялась в виде его актерских навыков и умения перетягивать на себя внимание в любой ситуации. Хотя это та́к глубоко укоренилось в характере парня, что в такой ситуации Фушигуро не знал наверняка, какая часть стонов была лишь для него, а какая — из-за того, что сдерживать голос было невозможно. Хотелось сменить позу, потому Тоджи выходит из него и тянет, чтобы он лег на живот. Годжо, тяжело дыша, переворачивается и становится на колени, они чуть дрожат, но Фушигуро все равно засчитывает эту попытку соблазнения и кусает его за ягодицу, видя, как Сатору, утыкается лбом в подушку. И не может удержаться от подлости, проводя языком от копчика вниз и скользя вовнутрь, из-за чего ноги Годжо чуть не подкосились полностью, вырывая из тела какой-то слишком уж сдавленный стон на грани с всхлипыванием; эмоциональная перегрузка. Язык только немного дразнил, но Сатору был готов умереть, или как там говорят французы про такое состояние, «маленькая смерть»? Но Тоджи даже это контролирует, останавливаясь и наблюдая сверху за реакцией Сатору и его тяжелым дыханием. Через некоторое время, когда оргазм немного отсрочился, Фушигуро вновь использует пальцы и легко входит тремя, ощущая, как много смазки было использовано. Годжо подается сам назад, насаживаясь самостоятельно на них. — Пальцы, значит, нравятся больше? — усмехается Тоджи, нажимая внутри, отчего ответ «нет» тонет. — Ну хорошо. Фушигуро входит снова, чувствуя, как в презервативе становится слишком жарко, хотелось бы без него, но это та еще морока. И пока Годжо выгибался, словно пытаясь найти лучшую позу для фотки, Тоджи, не церемонясь, лег на него сверху, специально придавливая к кровати, чувствуя на своей груди остатки масла и размашисто двигаясь. После пары толчков он почти полностью из него выходил, а потом вновь загонял член, смотря на то, как длинные пальцы вцепляются судорожно в подушку. — Я хочу... Но предложение плавится в голове и не формируется полностью, когда желание выжигает все внизу живота и когда Тоджи произносит: — Тогда приготовься. Фушигуро хочет увидеть, как Сатору сходит с ума, становится диким, перестает себя контролировать, как выливает весь жар на него. Потому он кладет левую руку так, что Годжо сначала слепо утыкается в нее носом, а потом рефлекторно кусает и с каждым толчком все сильнее смыкает на предплечьи зубы, отчего потом на некоторое время там останется след ровных, как после стоматолога, зубов. Но даже заткнув рот таким образом, стоны не прекращаются, проходя вибрацией по телу Тоджи, хотя Годжо уже становится не до дешевых вульгарных поз; под этим телом он плавится от жара, по спине стекает пот словно после душа, а при диких движениях стоны вперемешку с обрывками дыхания продолжают вырываться из легких. Чтобы схватить немного больше воздуха Годжо с трудом отстраняется от руки, и Фушигуро успевает заметить углубления от зубов, как при зомби-апокалипсисе. Сатору поворачивает голову вправо, стараясь хоть где-то в горячем воздухе, пропахшем сексом, выхватить глоток кислорода, но Тоджи это не нравится, потому своей огромной рукой он закрывает рот Годжо, поворачивая его голову обратно. Сквозь пальцы чувствуется влажное дыхание, Сатору не в состоянии даже закрыть рот, коротких вдохов мало. И с каждым движением из легких со стоном вырывается воздух, — невозможно молчать, да и Сатору всем чем только можно хочет показать, как ему хорошо, как мутнеет его сознание в полной темноте под черным поясом. Как только рука Тоджи оказывается у рта, мужчина чувствует, как язык рвано облизывает его ладонь изнутри, щекоча, и проходит по пальцам и между ними. Сука, прокатилось в его горле Фушигуро, и он тут же сжал другой рукой талию Сатору. Годжо попытался приподнять бедра, чтобы рукой обхватить свой член, но Тоджи опередил его, хватая и сжимая одной рукой оба его запястья над белой головой. Челка вымокла от пота и чуть завилась на концах. — Хуй там, кончишь без рук. — Голос низкий, хриплый, он и сам не так далеко от состояния Годжо. Когда слова прозвучали совсем рядом над ухом, по коже головы пробежали мурашки. Сатору не хотел себя контролировать в этих сильных, садисткий руках, ведь Тоджи никому не расскажет, как тот умоляет его, как изгибается его тело, как беспорядочно он кусает, оставляя свои личные следы на этом огромном, идеальном теле. Оргазм приходит сразу, оглушая и оставляя не только без зрения, но и без слуха, а потому Годжо мог положиться только на свое осязание. Это был самый сильный оргазм, казалось, горло пересохло полностью и жгло, пот стекал по спине, а Тоджи, прикрыв глаза, не выходил из тела, но и не двигался, он тоже старался отдышаться после. И Сатору заметил, что это ощущение заполненности очень приятно; проскочила мысль, что хочется еще, хотя в голове все еще стоял белый шум. Фушигуро развязал ленту, снимая запрет на зрение, а заодно и выходя из тела. Нужно было снять презерватив, а то, казалось, он был раскален из-за жара. Тоджи еще не успел произнести вопрос, ловя расфокусированный взгляд, как Годжо сам произнес: — Хочу еще. — Меньшего я от тебя и не ожидал. Сделаем перерыв. Нужно восстанавливать водный баланс, ты должен это знать из тренировок. Тоджи дошел до кухни и поставил чайник. Он хотел выключить музыку Сатору, которая по стилю подходила клубам или неоновому свету комнат борделя, но не стал этого делать; все же она хорошо передавала атмосферу. Сатору не мог двинуться, даже ноги свести получалось едва ли, мышцы перенапряглись и теперь мелко дрожали, если он пытался что-то сделать. Да он и не хотел ничего делать, в его голове мелькали моменты сегодняшнего вечера, и дыхание перехватывало от сделанного и от осознания того, что ночь продолжается. Весь остальной мир вне квартиры был отключен и попросту не существовал. Одна мелкая мысль о Гето хотела проскользнуть, но тут Фушигуро пришел с водой, взгляд Сатору скользнул ниже и задержался, он не успел хорошенько рассмотреть член Фушигуро с завязанными-то глазами. Тоджи заставил его лечь на бок и дал в руки стакан, наблюдая за тем, как свет мягко ложился на волнообразную линию от плеча до бедра. Годжо никогда в жизни так сильно не хотел пить, пришлось идти нести ему еще один стакан. Угрызения совести? Их не было, в голове Сатору хорошо укладывались два понятия: любовь и секс, и они не пересекались. Пока он отдыхал на кровати, Тоджи сидел на кухне с кружкой американо и думал о том, что это было ужасно хорошо. Нет, не так: пиздец как хорошо. Не то, чтобы это пугало, скорее вызывало пару проблем. Сатору был слишком неугомонным, если дать ему повод, он не отстанет; что, с одной стороны, гарантировало постоянный секс в любых вариациях, а Фушигуро был уверен, что Годжо согласится на все, с другой же стороны, вне постели очень не хотелось бы с ним контактировать. Из-за того, что Тоджи долго не было, Сатору, не собираясь оставаться один, громко позвал его обратно. Фушигуро цыкнул, как бы подтверждая свои мысли, и сделал еще один глоток кофе. — Давай без презерватива сейчас, — говорит Сатору, лежа на спине с согнутой в колене ногой и закинутой на нее другой ногой. Он уже пришел в себя и теперь улыбался в своей обычной манере, готовый ко второму раунду. — Посмотрю на то, как ты потом будешь убираться. — И губы Тоджи сами собой исказились в пренебрежительной усмешке. — Я закажу уборку. — Да, именно эта оторванность от мира так выбешивала Фушигуро, его какие-то личные моральные устои, выработанные с детства, поэтому он не собирался продолжать разговор дальше. Раз уж Сатору хотел, будет ему без презерватива. Годжо давно не открывал глаза, словно на нем все еще была повязка, прижимаясь грудью к груди Тоджи, запрокидывая голову, словно в ожидании очередных укусов, и чувствуя с каждым новым толчком, как все вокруг снова исчезало. Не было ничего, ни мыслей, ни комнаты, только руки, оставляющие красные пятна на его талии и помогающие подниматься и опускаться, так как сам Годжо, теряясь в ощущениях, забывал это делать или сбивался на слишком рваный темп. Благо помнил о дыхании, приоткрыв рот, но с каждым движением Фушигуро выбивал весь воздух из его легких, слыша каждый раз непроизвольные стоны, которые шли вверх, срываясь, как фальшивые ноты. Тоджи тоже позволил себе прикрыть глаза, облокачиваясь о спинку кровати. Он продолжал двигать бедрами, поддерживая парня за ягодицы. Годжо чувствовал потребность в еще большей близости, ему не хватало того, что предлагал Тоджи, еще одной детали, и Сатору потянулся к нему, кладя руки на плечи и приближая лицо к его, но Фушигуро отвернулся, потому губы коснулись только шрама. — Давай-ка без того. Но Сатору уже не мог отступить, ему хотелось — а это самое главное сейчас. — Я заплачу́, — шепчет он, утыкаясь носом в шею и кусая плечо от переизбытка эмоций, — сколько хочешь. — Глаза закрыты, Годжо произносит это, стараясь не терять связь с реальностью, но уже этой фразой показывая, как далеко его разум. И как похоть завладела им целиком, заставляя делать все по ее указке. Тоджи лишь усмехается на это и берет одной рукой его за подбородок, язык касается нижней губы, затем Фушигуро зубами оттягивает ее, прекращая двигаться и погружая член полностью в тело Сатору, отчего он вздрагивает. Сейчас нужно было сделать так, чтобы парень запомнил эту дорогую покупку. Когда он касается его губ, Годжо подается вперед, и отчетливо чувствуется, как нервно заходится его сердце, то ли от долгого секса, то ли от выпитого кофе, то ли это поцелуй так на него подействовал. И Тоджи позволяет ему в который раз за вечер захлебнуться в эмоциях, прижимая ближе к себе и немного выходя из тела и делая пару медленных, тягучих движений назад и вперед. Член Годжо, зажатый меж ними, истекает смазкой, он хочет кончить и уже давно, но ничего не говорит, давая все решать Тоджи, а тому нравится это, и он нарочно медлит. И что бы Тоджи не говорил, как бы ни посылал его, Сатору знает, что и на следующий день придет, и сделает все, чтобы Тоджи опять сжимал его запястья, чтобы смотрел на него лениво сверху, посылая пойти на хуй, пока сам Годжо вставал на коленях, выполняя это распоряжение по-своему и расстегивая его штаны. И что бы Фушигуро, ни думал, как бы ни хотел связываться, мысли у них у обоих текли в одном направлении, позволяя раз за разом сталкиваться вечером и вновь оказываться в кровати. Особенно бывало хорошо, когда удавалось действительно достать мужчину, тогда он мог до боли связать его руки и долго и методично хлестать кожаным ремнем по голым бедрам до красных пятен на бледной коже, которая и так краснела от любого прикосновения, а потом уйти на кухню заваривать себе крепкий кофе, пока Сатору, стараясь хоть как-то кончить, терся о простыни, хотя ему и было запрещено хоть как-то их пачкать из-за того, что Фушигуро заебывался каждый вечер кидать очередной комплект белья в стирку. И все равно каждый раз Годжо удавалось испачкать его, а потом клясться под звонкий звук шлепков, что обязательно купит новый (и покупал). Тоджи любил заходить в спальню, вставать у окна с этой чертовой огромной кружкой кофе и открывать шторы настеж, бросая какую-то фразу из разряда: «Пусть весь район на тебя посмотрит», но Сатору было откровенно поебать в такие моменты, даже если бы его и правда увидели, ему просто хотелось, чтобы Тоджи как можно скорее допил свой гребанный кофе и коснулся его, точнее вставил бы уже, особенно, когда Годжо тяжело дыша смотрел на его штаны, в которых и так все прекрасно было видно, отчего Сатору непроизвольно выдыхал со стоном в простыни, показывая, что кофе мог бы и подождать, но Тоджи никогда не спешил, ему слишком уж нравилось наблюдать за пытками Годжо, который в обычной жизни слишком уж много на себя брал. Великий, непобедимый. Его так сильно оторвали от обычных людей, ставя практически в разряд богов, что развило в нем нервную тягу к унижению, когда его, всего такого «самого-самого», мучал бы человек без капли проклятой энергии. Тоджи был тем еще садистом, и Сатору не мог отрицать, что именно к этой его черте и тянулся. Как же ты меня заебал, говорил Тоджи, зевая, когда Годжо снова отказывался идти домой, а Сатору принимал эти слова на свой счет и со своей обычной белоснежной улыбкой произносил, что и не такое может. Тоджи закатывал глаза и отворачивался, чувствуя, как спиной к его спине прислоняется Сатору, забивая на свое отдельное одеяло, которое сам же и принес, и залезая под плотное одеяло хозяина дома.