Маленькая весна

Был теплеющий апрель. Но это для других. В Снежной неизменной паутиной всё оплетал снег. Белый, как свет Её Сиятельства Царицы. Однако в последнее время вестей от неё не было слышно, и Предвестники занимались своими делами, выполняя поручения исключительно от Пьеро. — Уйди, мальчишка! — Уймись, тётка! — Скарамучча оскалил ряд ровных белых зубов и уже встал в боевую позу напротив пышущей огнём Синьоры. До славного поединка не хватило пары секунд: Дотторе со всей силы хлопнул по столу и по нему стремительно растеклась голубоватая жидкость из колбы, зажатой до этого в руках. Как бы дополняя его предупредительное действие, стол заскрипел под жидкостью и пошёл ледяными трещинами. — У меня таких много. Вот и всё, что понадобилось. Синьору сдуло, Скарамучча притих, а после и вовсе быстрым шагом удалился на любимую фабрику. И если женскую фигуру проводили несколько пар глаз, то вздорного паренька-марионетку — ни единого. И снова пустая, звонкая тишина. Можно поклясться, что если ударить в ладоши — мир вокруг пойдёт хрустальными трещинами. И Чайльда так и подбивало проверить, так ли это. Неугомонный, как огонь в печи, он был в незримом движении, даже когда неподвижно замирал. Самый молодой. Самый недооценённый. И надо было ему тоже больше всех. Собранию, по ощущениям, не суждено было состояться. Пьеро и Капитано ещё и в помине не было, хотя опаздывать они не умели. Коломбина потерялась между колонн главного зала, и даже её тихая песенка уже давно стихла в глубине. Почти что скучно. Почти лишь потому, что Тарталья хитро улыбается и резко ударяет ладонями. Мир не раскалывается (к сожалению), но зато у Дотторе выпадают бумаги, Синьора издаёт глухой писк, Коломбина вздрагивает и выглядывает из-за угла, а почти вошедший в дверь Панталоне ударяется лбом об неё. Тарталья даже жалеет, что Скарамуш так быстро ушёл, он бы от души расхохотался. Несмотря на взаимную неприязнь, чувство юмора над высокомерными предвестниками у них было одинаковое. — Ах ты чёрт рыжий!.. — Леди Синьора, попрошу в выражениях, — до этого сидевший абсолютно незаметно, Пульчинелла тихо ударяет тростью о пол. Сглотнув выражения и похуже, женщина смолкает, зато компания из Доктора и Дельца молчать не собирается вовсе. Обычно гипнотизирующая улыбка Панталоне сейчас пугает своим зловещим изгибом. Доктор склонился к Чайльду так, что и без скальпеля у горла стало тревожно за нежную кровеносную систему. — Тебе давно органы местами не меняли, малыш? — Я с удовольствием буду ассистентом в этом увлекательном занятии. — Господа… Но с вышестоящими Фатуйцами Пульчинелла ничего уже сделать не мог. — Оставьте свои ролевые игры хотя бы для спальни, — прошипел Тарталья, абсолютно довольный эффектом. — Я буду каждое твоё слово вырезать на коже с особым изяществом, если ты сейчас же не подавишься. — Или не удавишься. — Бесшумно Делец оказался за спиной Тартальи и мягко, но железно потянул за шарф вверх. И уже начавший вставать парень был прижат к стулу крепкой рукой Дотторе. — Ну, куда ты, посиди ещё со мной. — Господа, прекратите! — попытался Пульчинелла образумить всех, но подошедшая откуда-то Сандроне закрыла ему рот ладошкой и улыбнулась. — Пусть мальчишки играют, это же так увлекательно. Конечно, этой сумасшедшей только и надо, чтобы Тарталье свернули шею. И Панталоне был очень близок к этому, продолжая душить парня. Скарамучча, вернувшись, даже «не заметил» происходящего, заняв своё место и опустив шляпу пониже. Чайльд почти обнажил клинки, целясь в бок Доктору. Но тяжесть того вдруг исчезла, и парень тут же подскочил вверх, желая вдарить хотя бы Дельцу. Но и того не было. Сейчас он стоял перед Пьеро с обворожительной улыбкой, абсолютно невинный, как первый выпавший снег. Тарталья нахмурился и снова обернулся, но чуть не врезался. Огромная, высокая фигура Капитано стояла меньше чем в метре от него и держала за шиворот Дотторе. — Такое недостойное поведение… — в голосе Пьеро сквозило разочарование. — Господа, дамы, вы должны быть выше передряг между собой. Каждый скорчил свою гримасу недовольства, считая ближнего своего отсталым, мерзким, уродливым, слабым, или всё вместе и сразу. Чайльд бы тоже пренебрежительно сморщился, но никак не мог перестать смотреть в чёрную глубину маски. Вырвавшийся Дотторе едва не проклял того, кто его схватил и прервал, но увидев грозную фигуру Капитано, проглотил все недовольства и смиренно отошёл к валявшимся бумагам. — Не заставляйте меня проводить с вами разъяснительные беседы. Только когда все начали занимать свои места, Тарталья отмер. Капитано едва заметно склонил голову в бок, словно спрашивая «всё ли в порядке?». Кивок — и статная фигура переместилась на своё место. И только собрание преобразовывало эту шайку шалопаев с суперсилами в великих Предвестников Фатуи.

***

— Глупый, глупый мальчишка! — ругался Пульчинелла, шустро топая по коридору. — Сколько раз я тебе говорил не провоцировать старших? — Господин Пульчинелла… — И слышать ничего не хочу! — Но… Мужчина остановился и сверкнул очками, глядя на виновато ссутулившегося парня. Желая одновременно огреть того тростью и проверить пострадавшую шею, он сдаётся на последнем. — Наклонись, — и после осмотра чуть посиневшего, но в остальном не повреждённого горла, он вздыхает и взъерошивает рыжие волосы. — Снова непричёсанный. — От мороза лохматятся! — Чайльд понимает, что буря наставника миновала и тот больше не злится на него. — Господин Пульчинелла. — Что такое? — Спасибо. — Капитано это скажи, а не мне, — но лёгкий румянец смущения выдаёт мужчину с головой. Приятно. — Всё равно спасибо. Вы тоже рисковали нарваться. — Вот-вот! В следующий раз думай, вдруг прилетит не только тебе? Наставник уходит, а Тарталья вспоминает его слова и бежит на ледяную арену. Там слышится звон металла, да такой, что дрожь даже в костях отдаётся. Огромный меч Капитано летал лёгкой и стремительной ласточкой среди мишеней. Красивые, но уже искалеченные воином, металлические неудачные марионетки Сандроне нападали на Капитано раз за разом. Как бы тот их не отбрасывал, те вставали и прыгали опять. Опять. Опять. — Вам помочь? — с улыбкой кричит Тарталья с края арены. Ему тоже бы не помешало размяться… Внезапно этот бой открывается с другой стороны: не серьёзной. Капитано просто игрался. Потому как, стоило ему заметить мальчишку, один мощный, но до одури красивый удар с разворота — и все куклы превратились в груду искрящегося металла. «То есть всё то, что было до этого, чисто разминка? Вместо приседаний? Он просто развлекался?» В чувства его приводит когтистая перчатка на плече. И те секунды, что он смотрит на неё, растягиваются в часы, за которые рука успевает пройти путь вверх, по шее, царапая острыми краями, и замереть на подбородке. Голову Тартальи ловко поднимают так, чтобы он снова видел смоляную пустоту шлема. Где-то там ведь и глаза должны быть, верно? — Ты что-то хотел? Голос из-под маски, вопреки домыслам, мягкий, приятный, низкий. Слегка рычащий, но это было лишь очаровывающим дополнением, а не устрашением. — Поблагодарить вас. — За то, что мне пришлось таскать коллегу, как котёнка, по залу? — Капитано покачал головой. — Тебе хотя бы стыдно? Тарталья опускает голову и только кусает улыбку на губах, чем выдаёт себя с потрохами. — Бессовестный. — Зато так жить веселее! — вовсю улыбаясь, он хватается за запястье удерживающей его руки. Капитано опускает маску вслед за движениями рук Тартальи. На пробу вращает рукой, и вдруг выдаёт: — Сожми меня крепче. Ухмыльнувшись, Чайльд сжимает руку с силой, с которой сражался бы с простым, но первоклассным воином. — Сильнее. Ещё крепче, если бы перед ним был воин с Глазом Бога. — Ты подружку за руку ведёшь или пытаешься показать силу? Подначивающий Капитано был чем-то новым для Тартальи, и он с удовольствием для себя подхватил игру. Вливая силу в каждую мышцу, он сдавил запястье мужчины так, что заскрежетал металл. — Уже похоже на рукопожатие. Неплохо. — Хэй! Капитано отпускает чужой подбородок, но вот его руку отпускать не собираются. Он смотрит сначала вниз, потом на задумавшегося Чайльда. Парень смотрел куда-то далеко, за пределами арены, и только брови выдавали пляс мыслей в голове. То хмурясь, то снова вздёргивая брови, он бессловно говорил сам с собой. — Чайльд. Но его не слышат. Мужчина на пробу дёргает рукой — крепко вцепившаяся рука парня — за ним. — Тарталья. И снова глухо, даже пара шагов в сторону не производят нужного эффекта — парень просто делает столько же шагов следом. Настолько погружённый в себя, в собственный поток размышлений… — Аякс. — А?.. И он, наконец, возвращается на бренную землю Снежной, на ледяную арену. К Капитано. — Отдай мне мою руку, пожалуйста. — Прошу прощения! — с усмешкой Тарталья отпускает крепкий хват. — Вы просто про подружку сказали, я по инерции вас за ручку и держал… — Язык у тебя слишком длинный, я смотрю? — Капитано скрестил руки на груди, но Чайльду почему-то показалось, что он не злится. — Ага, проверите? — хитрые глаза вспыхивают озорной искоркой. Обычно Капитано общался только с Пьеро и Арлекино, и только строго по делу. А тут такой шанс на поболтать… — Только если мне его в специях пожарит Синьора. — Ну и вкусы у вас… — Поосуждай ещё вкусы старших. Тихое «хи-хи» у Чайльда вырвалось случайно, но не услышав ругани, он громче рассмеялся. А Капитано смотрел на мальчика, который не боялся его и свободно хохотал, позволяя нагло подтрунивать над старшим. И это было приятно. Никто не смел даже смотреть в его чёрное забрало, боясь напороться на гнев. Без стеснения и опаски с ним болтал Пьеро, но нудные разглагольствования без ста грамм терпеть было утомительно. Синьоре надо было предложить хоть кому-то роскошные формы, Дотторе разговорить было ещё сложнее, чем его самого, Панталоне говорил так, что к концу разговора ты уже продал дом, мать и левую руку. Пульчинелла был хорошим собеседником, но слишком занятым, юные представительницы в принципе интереса к беседам не испытывали, Арлекино если и болтала, то сугубо о приюте, на что Капитано обычно нечего было сказать от слова совсем. Скарамуш умудрялся не попадаться никому на глаза фактически всегда, кроме собраний. И только это лохматое, рыжее недоразумение оставалось загадочно-тихим. Образно говоря, конечно, потому что тихо с ним никогда не было. Как и спокойно. — Капитан, вы покинули корабль? Вернитесь, вы нужны родине! — О чём ты? — Вы замолчали и перестали отвечать на мои шутки минут пять назад, как будто выключились. — Я ждал, когда хотя бы одна шутка будет смешной. — Не пытайтесь обидеть, за вас это уже давно сделали Дотторе и Панталоне! — Чайльд, тебе надо быть сдержанней в присутствии остальных предвестников. Тарталья внезапно замолк и опустил голову. — Чтобы стать таким же заносчивым говнюком? — В словах и осуждение, и непокорность, и… борьба. Между послушаться и сделать всё по-своему. — Ты сейчас и меня, и Пульчинеллу в ряды говнюков вписал. Учти, я запомню, и ему ещё нажалуюсь. — Что? НЕТ! И под эти смешные реплики меч перекочевал в ножны на спине Капитано, арена опустела, дорожка до жилых комнат впервые стала прогулочной, а на вечной паутине снега и во владениях зимы посмела зародиться маленькая тёплая весна.