Пожалуйста, будь моим, пожалуйста, будь моим смыслом, Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин. Целый мир придуман, целый мир придуманных истин, Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим. (С)Флер
***
Если вся наша жизнь – это чёрно-белая зебра, а не серая грязь, и в ней есть как плохие, так и хорошие периоды, то нынешняя, благоухающая цветущей свежестью, весна – была из, определённо, второй категории. Ведь, мало того, что многострадальные, от отсутствия постоянного жилья и антисанитарии, приспешники Слендермена, не только не сдохли, за три предыдущих, морозных месяца, но и повстречались с несказанной удачей, в середине следующего сезона. Огромного размера, практически нетронутый временем и погодными условиями, заброшенный особняк, расположенный на одной из крайних границ Висконсинского северо-запада – был не только отличным способом, перебежать в Канаду, если ФБР снова выйдет на их след, но и настоящим оазисом с полноценными условиями для жизни, в виде альтернативной электроэнергетики и изолированного колодезного водоснабжения. — Да уж, предыдущий хозяин вбухал в него недюжинную долю бабок! По любому – какая-нибудь важная шишка. — разглагольствовал, накинувший его пафосный, вельветовый халат, вальяжный Тим. Расставив обе руки, по своим полным бокам, он ни только не помогал остальным убийцам, но и награждал их новыми указаниями, пока те драили весь первый этаж. И в этот раз, безнаказанность старшего имела вполне себе оправданное основание. Потому, что ни кто-нибудь там, а именно ОН додумался прокрутить первый попавшийся трубопроводный краник, чисто «ради прикола». А если серьезно – то, Маски, был одним из немногих прокси, которые разбирались хотя бы в чем-то, помимо резни. И поэтому он не только прочистил, забившийся листьями водонапорный насос, но и спаял перегрызенные крысами электроды, очеловечив «всеобщее ничтожное существование», своими, как он говорил «золотыми руками» и «недюженным умом». — Можно подумать, что важной персоне не жилось в центре всеобщего обожания! Только идиот, может променять это на домик в блядском лесу! — истерил и без того недовольный Джефф, мечтой которого было стать кем-нибудь, таким же, выдающимся, а не торчать здесь и чистить пожухлый, ворованный картофель. После чего, он опять порезался и опять выматерил то, на чем стоит весь белый свет, испачкав нежно-голубое платье, надетое прямиком из чужого женского шкафчика, ещё большим количеством красных пятен. — Жилось, пока он не проворовался, как последняя падла. Это ж, блять, очевиднее некуда, Вудс, — а что – вполне себе сносное обоснование, в духе извечного циника. Но потом, задумавшийся над собственными же словами, Райт, добавил: — Надо будет просмотреть во всех укромных местах. А то, вдруг, где-нибудь, под ковром, завалялось лишнее состояние. — Е-если, б-лять, все т-таки, з-завалится – мы м-можем купить на н-них огромный н-надувной бас-сейн! — подключился намывающий покрытые плесневелой корочкой, тарелки, Тикки Тоби. — Или д-даже д-ва! З-аебись же!? Не изменяя ни себе, ни своему извечному инфантилизму, он переселился в детскую, без зазрения совести, ещё в первый день. И напялил на себя, обнаруженный там, цветастый адидас, который был настолько маленький, что буквально трещал на широких плечах серийного убийцы. — Или парочку штампов сибирской язвы! Представьте себе: распространить её по соседним человейникам и наблюдать за тем, как сгнивают их струпные туши! — вклинилась не менее дурная, под стать своему «бойфренду» Клоки. Сражаясь с грязно коричневыми, от количества пыли, мраморными полами, девушка выглядела, как самая настоящая чума, если не хуже. Растрёпанные, рыжие волосы, торчащие из глазу, тикающие часы и замызганный, камуфляжный комбинезон, выбранный в качестве повседневного наряда, из всего того многообразия одежды, что находился в помещении – достаточно гремучая смесь, чтобы оглядевшего её Райта не передёрнуло, в который раз. — Чтоб мы сами от нее же и подохли? Ну уж нет, я еще не нажился, — и расхохотавшийся от всей этой абсурдности, с собственным отношением к безумной напарнице, Тим, сначала облокотится об кухонный столик, рядом с которым орудовал Безглазый Джек, а потом и вовсе – высыпал на его поверхность немого белого порошка. Что не осталось незамеченным для обострённого нюха слепого монстра. Перестав шинковать порубленную им, на мелкие кусочки, человеческую плоть, самопровозглашенный кулинар, выпрямился во весь нечеловеческий рост, а потом грозно оскалился. В сторону того места, где должен был находиться нарушитель его кухонного порядка. На что, старший предложил Джеку нанюхаться вместе, но тут же получил отказ в жесткой форме. После чего, скрутил завалявшуюся в кармане, десятидолларовую купюру, и расправился с белой смертью самостоятельно. В противовес всем остальным киллерам, мускулистое тело Найраса, не прикрывало практически ничего, кроме, то ли трусов, то ли коротких, хлопковых шорт, одетых только ради того, чтобы не смущать окружающих. Но и на том спасибо. Амфетамин, или же, просто, фен – известен тем, что стимулирует работу всей нервной системы, ускоряя как самого человека, так и поток всего того мусора, что есть в его голове. И это, не говоря уже об его основном предназначении – доставлении, несравнимой ни с чем, блять, эйфорией. Испытав приятный, бархатный приход, в течение последующих несколько минут, Райт оглядел всю их компанию ещё один раз, после чего разразился повторной порцией смеха. Пытаясь найти найти равновесие, шатен выгнулся в обратную сторону, всем своим телом, что было очень зря, так как он, тут же, треснулся об находившийся рядом дверной косяк. Но мыслей своих так и не прервал. — Вы все, знаете, кого мне прямо сейчас напоминаете в этом шмотье? Ахах! Персонажей из типичного американского сериала! Клокворк – ебнувшийся на афганской войне, папаша; Вудс – неудовлетворенная, молодая мамка, с торчащими из жопы руками; Тоби – их общее припезданное чадо; а голый Джек – огромный сторожевой пес, мать его. И окончательно рассерженный этим неблагодарным сравнением, каннибал, швырнул в сторону остроязыкого наркомана огромный, наточенный тесак, рассекший дверную поверхность в нескольких десятках сантиметров от его головы. Да, он промазал намеренно. Ведь даже несмотря на то, что Джек не переваривал ни Маски, ни его тупых шуточек – он никогда не покушался на жизнь старшего, по настоящему. И это не потому, что оное вызовет гнев их общего хозяина, а потому, что вопреки всем своим минусам, Тимоти, в их команде, был действительно незаменим. Поэтому единственное, что оставалось Безглазому – это выкинуть коротышке очередную угрозу. — Не боишься, что сторожевой пес может перегрызть твою охуевшую голову? — Не боюсь, — испытывает лёгкий холодок, по поверхности своей загорелой кожи, от его присутствия – да; переодически вздрагивет, когда фигура монстра возникает за его спиной – возможно; но чтобы бояться – это отнюдь. — Потому, я для вашей семейки ебейкиных – не иначе, как святой дух, — знает, падла. — Забавно, что я как всегда вне системы ваших координат. — проговорил еще один житель их нового дома – появившийся, как из ниоткуда, Брайан Томас. Делая выбор в пользу молчания, а не дискуса, он был подобен неуловимому солнечному блику, или отбрасываемой от всех видимых поверхностей, чёрной тени – кому как по душе. — Но разве ты вписываешься, в какую бы то ни было, систему, в целом? — и нет, это не было оправданием своей невнимательности, или очарованием его нешаблонностью, а просто – первое что пришло на ум, лишь бы сказать. И, если честно, то – вполне в тему. Как всегда гладковыбритый и подстриженный, вплоть до вычищаемой им, ногтевой грязи, Худи не обвешивался аксессуарами своих жертв и не обмазывался их внутренностями, а выстреливал непосредственно в лоб, после чего пил свежесваренный кофе под какую нибудь высокоинтеллектуальную книжку, создавая контраст с остальными головорезами. Короче говоря – походил на «нормального» что не отличить. Ровно настолько же, насколько от них же и отличался. Как минимум тем что творилось в его больной башке, на самом деле. Но к этому хуй прицепишься. Так что, быть ему отменным убийцей, не оставляющим следов и дальше. И тогда, Маски, решил прицепиться хотя бы за что-то – чисто из вредности. Или потому, что Томас даже не посмотрел в его сторону. Схватившись за основание, обмотанной паутинками метлы, выбивающейся из всего остального образа Худи, шатен потянул её на себя, резким движением, заставляя того чуть ли не упасть. С мыслями: «Ну давай же, взгляни на меня, хотя бы разок, сученыш». И Худи действительно смотрит, но совсем не так, как бы того хотелось Тиму, а максимально спокойно. Без, какого-бы то ни было, интереса. После чего, говорит: «Считай как знаешь» — и вырывает свою перехваченную метлу одним рывком. Продолжив уборку ещё более отстраненно. Ещё более безразлично и неприкасаемо. А ведь этим же самыми руками, он делал такое… Он чего по нижней части тела наркомана, тут же, пошли мурашки. — Да и хуй с тобой, — и Маски посвещает его силуэту ещё несколько мгновений, а потом переключается, на менее интересных, но более сговорчивых, остальных.***
Два больших духовых противня, в качестве подачи блюд, заменяют сервированные тарелки так же хорошо, как человеческое мясо – какое бы то ни было, другое. Лайфхак от Безглазого: зачем тратиться на магазинную дичь, если ее можно добыть самому? Их последней жертвой был маленький семилетний мальчик, убитый втихую, дабы не прочухал Тонкий Человек. А первой, из тех, что они употребили в пищу – такого же возраста, девочка. И между этими застольями – всего ничего, полгода. Но теперь остальные «товарищи по цеху» не только не обзывали Джека больным животным, но и уплетали человечину за обе щеки. Жареное, жирное и пропитанное и сочным маринадом, вкусное мясо – идеально под забористую травку с холодным бутылированным пивом – чего у прокси, тоже, хоть отбавляй. А это – уже дело рук Тимоти, ведь скатываться на социальное дно, вместе – куда веселей! — А ну отдай мне, или повырываю тебе все волосы, сучка! — вновь, верещит, успевший нажраться в жопу, Джеффри. Только что, он и Клоки не поделили, жирного размера, забористый косяк. Вцепившись в папиросу, как в свой последний шанс, девушка толи дело, затягивалась, откашливалась и снова затягивалась – лишь бы поскорей уйди от реальности. Лишь бы не здесь, а в том радужном альтермерке, до которого на данный момент рукой подать. — А ну пошёл на хуй! Щас как врежу по самые яйца! Нечем будет наяривать! — Наяривают не яйцами, а хуем, дура! Да что ты вообще можешь знать!? Даже предохраняться не умеете. Когда ждать следующего выкидыша? И насколько бы это не было омерзительным, но, Натали действительно, чуть не стала матерью, однажды – в начале прошлого года. Благо, будучи не только самопровозглашенным кулинаром, но и хирургом, Джек прооперировал легкомысленную прокси в два счета. А позже сожрал то недоразумение, что вышло на свет, в качестве оплаты за собственный труд. Горевали недолго. Им, психопатам – попросту не дано. — Если что, я и мои скальпели к вашим услугам, — подключился и сам каннибал, который, все же, поддался на уговоры Тима и был объебан не меньше, чем остальные. И если, забившийся в угол, Тикки Тоби, впал в очередной бедтрип, то у восседающего на мягком матрасе каннибала, самоощущение было лучше некуда. Улыбаясь во все свои 34 зуба – если не больше, он общался с друзьями так, как будто они ему –действительно друзья. А также: качал ногами, ржал и жестикулировал. В общем – делал все то, чего никогда бы не стал, вне этого состояния. — Ну уж нет! Если я залечу в следующий раз, то ребенок останется со мной и вы хер че сделаете. Может быть в этом смысл моей жизни? — А вот и разговоры за вечное – моя любимая часть, — подал голос, сидящий на таком же диванчике, блаженный Tим. Заполировав скоростя седативками, он сейчас был чуть ли не в раю. И поэтому, контактировал, с оставшимся на земле, миром, очень вяло. Но все же. — Смысл жизни? В рождении ребенка? Не смеши меня! — затягиваясь еще одной самокруткой, одолженной у несказанно доброго Найраса, Вудс, хоть и перестал выкидывать угрозы, но гонора так и не поубавил. Напротив докалупался до Натали ещё сильней – на сей раз в интеллектуальном плане. — Нет и еще раз нет! Смыслом своей жизни можешь быть только ты сам! Об этом ещё Нищий писал. Или как там его? — Фридрих Ницше, — поправил, желающий покинуть их, вот уже как двадцать минут подряд, но все ещё находившийся здесь, Брайан. Выпив несколько баночек пива, но так и не дунув, он был не то чтобы противником наркотиков, а неприятелем того, кто является их поставщиком. Вернее даже не неприятелем, но… В общем, все сложно. Чертовски сложно, запутано и безысходно. А расширенности сознания, Томасу, и без психостимуляторов, хватает. — Смысл, ребята, в том, чтобы этой самой жизнью наслаждаться, — не унимался Безглазый. И когда он был таким общительным в последний раз? — В поющих за окном перелётных птицах, тёплом, апрельском солнце и, конечно же занятиях любовью — на этом моменте слепой каннибал повернулся в сторону Вудса, вызвав в том игривую улыбку и не сдержанный вздох. — А так же убийствам. Кровожадным и жестоким, в конце-то концов! И это прозвучало настолько жизнеутверждающе, что все еще сидящий в углу, Тоби, вышел из своего параноидального оцепенения, а потом затянулся ещё один раз – видимо жизнь ничему не учит. — Б-блять, р-ребята, что у в-вас т-такое интер-ресное т-тут? — раздвинув все ещё толкающихся и кусающихся, Джеффа и Натали, малолетний убийца тоже протиснулся, на, находящийся под их жопами, кожаный диванчик. — Ж-жизнь с-смысла? Ох, ебана! Т-то есть, с-смысл ж-жизни. В том ч-чтобы п-полететь в к-космос к инопланетяни-ним. К-х,к-х Инопланетянинам! — Экономический прогресс, ты имеешь ввиду, или развитие в целом? — подтер свои, выступившие от смеха, слезы, Тим. Как послушать Роджерса, так и обоссаться можно – до того ржачный. На что, затягивающийся обычной ментоловой сигаретой, Брайан, оглядывает шатена с ног до головы – не сдерживается, сколько бы не хотел и встречается с его, расширенными, мутными зрачками. А потом, резко отворачивает голову, затягивается еще раз и высказывается. Хотя, до этого момента вообще не планировал. — Вот вы говорите: семья, самоценность, прогресс и наслаждение. Но, по факту, все это – не причина, а следствие. Следствие того, что мы все пытаемся найти смысл в том, кому что ближе. Мы сами. А не жизнь, в которую нас высрали, против нашей же воли. Но есть ли смысл в самой ней? На созданной хуй пойми кем и хуй пойми для чего, планете – была бы инструкция. Но ее нет. Так же как нет никакого смысла. Не было и не будет, — и будто бы, в завершение своей невеселой повести, блондин, выхлебывает всё свое оставшиеся пиво и хлопает им по столу. Так что дешёвая банка сминается в жестяную гармошку. «Но тогда, что нам делать, Томас?!» — читается в их, разом помрачневших и отошедших от кайфа, выражениях лиц. И Томас отвечает, но даже не им, а тем зеленеющим и глубоким, как сама бездна, омутам Райтовских глаз, которые так и не перестали смотреть на Худи. — Не питать. Ложных. Иллюзий. — на что, он, лишь только, улыбается. Совершенно не в тему и по идиотски, но совершенно искренне. От чего, мрачнеет уже сам, бросающийся на утек, Брайан. Лишь бы не видеть и что самое главное – не чувствовать. К себе, в одну из комнат второго этажа, а точнее – самую главную. С огромной, по царственному величественной, кроватью, шикарной коллекцией фарфоровых ваз и богатейшей, до претенциозных изысков, библиотекой. По идее, она должна была достаться Тимоти, как и все то, самое лучшее, что он, блять, выбивал из этой жизни. Но сообщив Томасу о том, что: «Мне этот склад, поебанных жизнью безделушек, нахер не всрался» — до опиздинения благородный старший, отчалил в соседнюю, с общим балконом, комнату, куда более меньших размеров. Но мотив, был даже не в этом и не в том, что преданный их общему делу, Томас, действительно этого заслужил. Помещение всё равно оставалось его собственностью. Также, как и сам Брайан. Поэтому, Райт, не только ничего не терял, а напротив – получал доступ ко всему и сразу. Проникнув к Худи, немногим позже, им было обнаружено, что тот уже выключил свет и уже расположился. Но, увидев Райта, тут же вскочил, выругался и встрепенулся. — Готовишься ко сну? — бархатно, приглушенно и тягуче. — Хули тебе здесь нужно?! — громко, неудовлетворительно и резко. — Мне? Придумать смысл для своей бессмысленной жизни, на ближайшую ночь, — решил перефразировать его же слова, так, что теперь они работали против своего же автора. — Как насчёт того чтобы стать им, Смайлик? — А больше тебе ниче не хочется? Апрель – это то самое время, когда уже не так холодно, чтобы укутываться в шерстяные, бесформенные пуховики, но и не слишком жаркое для того, чтобы, из напрягшихся светло-бежевых губ Брайана, переставал струиться этот влажный, полупрозрачный пар. — Хочется. Разделить с тобой постель, как в старые добрые. Поебанные каморки, сырость, тараканы, обоссанные матрасы и твои сладкие стоны. Помнишь? — поинтересовался так легкомысленно и незатейливо, будто это, блять, можно забыть. — А если я не хочу, мудень? — не хочет думать обо всем, что, было до и произойдет после. — Тогда почему ты в моей футболке? — и заведомо знающий, что это именно так, Тим, сдергивает прикрывающее его тело, лебяжье одеяло. Та самая черная, с надписью какой-то метал группы, вещь, затертая бывшим владельцем до дыр. Пропахшая его терпким, никотиновым амбрэ и забранная у него же, впоследствии. Больно. Какого же, сука, хуя, так больно? — А ну пошёл отсюда! — кричит, почувствовавший на своих бедрах такие чужие и близкие, одновременно, касания, Брайан. — В пизду! — после чего отталкивает шатена, заворачиваясь в пододеяльный кокон еще сильней. И еще бы ему этого не делать. Ведь Тимоти не только не ставил Томаса ни в один хуй, предавая и подставляя напарника, но и активно изменял светловолосому со всеми, кому не лень. Вспомнить хотя бы последний случай… А впрочем похуй! Ибо они даже не встречались. Вопреки тому, что Брайан, действительно, его любил, пока тот срал на все эти чуйства, с высокой колокольни. И это ещё один повод послать его. Что Брайан и сделал, несколько недель тому назад. Но Райту было срать и на это. Посему он подлез ко второму убийце ещё один раз, но уже с другой, боковой, стороны. И теперь получилось так, что все еще брыкавшийся и откусывающийся Томас, был повёрнут к нему спиной. А покоцанные от лесных обрубков и множественных ожогов, пальцы Маски гуляли по его, вздымающейся от частого дыхания, груди. Если бы тот действительно хотел – то хуйнул бы шатену прямо в рожу. Вмазал под дых, или же, просто, вышвырнул нахуй, ведь он 26-ти летний, взрослый мужик, а не мелкая, гнойная сопля. Вернее не так – он-то, может быть, и хотел, но легкие укусы с последующими вылизываниями, шейных позвонков и лопаток оказались сильней. — Бог мой, Брайан! А это что? — прощептывает признавший свою окончательную победу, над выгибающимся телом, Тим. — Балуешься им, пока остальные не видят? — притирается к двум его, сжатым полупопиям и нащупывает наконечник, вставленной в Томаса анальной пробки. — Мог бы просто попросить оттрахать тебя, грязная, похотливая, су… Но договорить ему так и не удалось. Сначала Райта хорошенечко треснули по лицу, а потом распластали морской звездой и начали, сукиного сына, душить. — Заткнись! — сглатывает, запрыгнувший на него, для еще большего обездвиживания, Худи, — Или прикончу, слышишь меня?! — а во взгляде столько…да чего там только не было: смущение, злоба, обида, и само-собой, возбужение. От чего у Тима сперло, и без того забранный, кислород; он сам – почувствовал, как его вштырило, ещё раз; а Брайан – как райтовский окрепший ствол, уперся в его, пронизанный игрушкой зад. И тогда, оба тела задвигались в унисон, как по команде, а прокси – повпивались друг в друга. Так грубо и несдержанно, так что с нижней губы Томаса упало несколько капелек крови. Обмазав ей маскину щетинистую щеку, он оставляет на ней сильный и болючий засос, чтобы выразить свое негодование хоть как-то. Но тому хоть бы хны – раскрывает полные животного кайфа глаза, и дергает напариника за стройные раздвинутые ляжки, так чтобы задница Худи была еще ближе, к собственному члену, расшатывающему пробку с каждым новым толчком. Они занимались сексом не занимаясь им. Трахались так и не сняв друг с друга штаны, ибо хотели друг друга настолько сильно, что просто не успели. А потом, опять: сосались, кусались и царапались – грёбаные садомазохисты. Пока Брайан лихорадочно подстраивается под все эти толчки, стонет и массирует его хер наконечником своей пробки, Райт вырисовывает букву «Т» – свои инициалы – сеткой неаккуратных багровых отметин и тоже стонет. А огромная, раскидистая по середине всей комнаты, мягкая и удобная, койка – скрипит и чуть ли не подпрыгивает. Кончили оба. Практически одновременно, не прошло и пяти минут. Вымазав в своем семени все: от джинс, до нижнего белья. Разомкнулись, отодвинулись, отстранились, посмотрев друг другу в глаза, а потом снова сомкнулись. Но уже полностью голые. Попутно срывая друг друга то, что у них осталось. Фроттеризм не только не удовлетворил их телесный пыл, но и разжег его ещё сильней. Дал повод забить на не успевшие перезарядиться стволы и поднял их вновь. Заебавшись видеть, все еще не высунутую пробку, заместо своего хуя, Тимоти выдрал её из томасовского разработанного сфинктера, сплюнул к себе в кулак, и растёр скопившуюся слюну с частичками его остывшей спермы, смазав напарника получившейся альмагамой. Когда непосредственный секс всё-таки решил произойти, партеры находились в точно такой же «классической позе» с разницей в том, что теперь внизу находился уже Худи. Когда Маски вошел в него, не требующим усилий, движением – пульсирующая от долгожданного проникновения задница, засвербила и запульсировала. Когда начал двигаться – зажгло во всем остальном теле. Когда закинул его лодыжки к себе на плечи – закружило голову. В ту ночь они ебались по особенному отчаянно и дико. Так, как и должно было быть, для их последнего раза. Не произнося ни единого слова, потому, что говорить им было нечего и незачем… — А потом, окончательно заебавшийся ты, встал под холодные душевые струи и сделал мне самый неповторимый отсос. Вжался в мои волосатые, потные ляжки и вылакал всю мою сперму. Я помню это, как тогда. — К чему мне вся эта информация, Райт? — произносит растянувшийся подле камина, как всегда отстранённый и задумчивый, Томас. Действительно к чему? Тот подсел к нему около десяти минут назад и рассказывал весь этот бред, взяв ладонь голубоглазого в свою. — К тому, что после всего этого, ты сказал, мне те ебучие слова, которые проросли в мою башку болезненными корнями. Что-то по типу: «А сейчас ты должен уйти». Я тогда ещё нихуя не понял и попытался притянуть тебя к себе. Но ты не лёг, а продолжил говорить. О том, что быть смыслом моей бессмысленной жизни, на одну ночь, ты больше не желаешь. Также, как больше не желаешь делать меня смыслом своей. — И что такого? Я по-моему ясно выразился. Хочешь потрахаться – ищи кого-нибудь другого! — даже спустя столько времени, после их первой встречи…после их последнего, блять, расставания, Томас, все еще, не мог на него не реагировать. К горлу убийцы подступил предательский ком – еще чуть чуть и разрыдается. Сжав всю свою волю в кулак, он начал было вставать, чтобы оставить доебавшегося до него бывшего…кхм…соседа по комнате. Но тот решительно продолжил. — После чего ушел сам. Не так, как обычно, а, сука, по-настоящему. И я понял, не сразу конечно, но достаточно скоро, что я без тебя, Смайлик, не могу. — и держа его, резко брошенную в жар, следом за остальным телом, руку, наркоман подтянул Томаса ещё ближе. Так, чтобы тот, услышал его крайние слова не только ушами, но и всеми остальными органами чувств, в том числе. — Пожалуйста, будь моим смыслом, — тоже, что и «я тебя люблю» – та самая фраза, от того самого человека, о которой, Худи, все эти годы, так маниакально и несдержанно, мечтал. Продумывая то, что ответить на его долгожданное признание, каждую новую ночь. Заучив все свои ответные плеяды наизусть. Но так и не воспользовавшись ни одной из них, а проговорив, всего два коротких слова. И нет, это не: «Я согласен!» — как должно было быть, по всем канонам жанра, в представлении обоих прокси. Ими были: «Пошёл нахуй!»***