the way he likes it

— Ушивака, ты как в первый раз! — Ойкава раздражённо шипит, но и только. — Хватит лежать бревном, я не собираюсь один тут пыхтеть! Раз-то, может быть, и не первый, но это не значит, что Вакатоши окончательно освоился в том, чем они с Тоору занимаются, даже если вышеобознеченный Тоору сейчас сидит на нём верхом и на них обоих уже нет одежды. — Что, — Ушиджима сглатывает пересохшим горлом и начинает сначала. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я сделаю. Подскажи, Тоору. Направь. Потому что Вакатоши правда тяжело, когда дело касается всего, что не касается волейбола. Ойкава, прекрасно об этом зная, только цыкает и закатывает глаза. Но не обижается и не уходит. — Потрогай меня, балбес, — ворчит он и, не дожидаясь реакции Вакатоши, тянет его руки к себе. Ушиджима легко подчиняется и укладывает ладони на бёдра Ойкавы. У него мягкая кожа, но под ней крепкие мышцы, и это очень приятный контраст — Вакатоши сжимает пальцы, смакуя это ощущение, и Ойкава, наконец-то, довольно ухмыляется. Ушиджима растягивает прикосновение, ведёт выше, до ягодиц, сжимает их тоже — Тоору податливо выгибается и ладонями Вакатоши прослеживает этот изгиб до самых лопаток. Потом переходит на грудь и останавливается в размышлениях, но только на долю секунды: кажется, здесь Ойкаве особенно нравится, и, если сжать вот тут… Он чуть оттягивает сосок — Тоору вздрагивает и красиво запрокидывает голову назад. Шепчет заполошно: — Вот, Вака-чан, можешь ведь… Такая реакция подталкивает продолжать, поэтому Вакатоши продолжает: мнёт и щипает грудь, заставляя Тоору закусывать губы, разминает плечи и бока, в инстинктивном порыве сжимает пальцы на шее, — достаточно ощутимо, чтобы Ойкава притих и замер, но всего лишь на мгновение, — после этого сразу же перемещая ладонь на взмокший затылок. Глаза у Тоору уже стеклянные, блестящие, он ластится под руки и притирается бёдрами — они оба сильно возбуждены, и такие движения только распаляют и дразнят. Ойкава хочет сказать что-то, но Вакатоши его опережает, накрывая второй ладонью заалевшую щёку и дотягиваясь большим пальцем до искусанных, ярких губ. Они податливо раскрываются, стоит только надавить, и подушечку пальца сразу же встречает юркий язык — Вакатоши играется с ним, пока Тоору не втягивает фалангу в рот. В свой горячий, влажный, болтливый рот. Это… Очень много ощущений для одного Ушиджимы. Он заворожённо смотрит, как Ойкава, прикрыв глаза, позволяет погрузить палец глубже, оттянуть щёку, огладить язык, надавить под ним и заставить раскрыть рот снова. Тоору выглядит просто неописуемо, когда такой податливый — Вакатоши хочет смотреть на него такого как можно дольше, но, кажется, терпение самого Ойкавы на исходе: он аккуратно прикусывает палец, намекая. — Не могу долго терпеть, когда Вака-чан так смотрит, — мурлычет он и ухмыляется, вжимаясь щекой в накрывающую её ладонь. — Тогда… Не терпи, — едва проговаривает в ответ Вакатоши, всё ещё завороженный. — Правда? Вака-чан не против, если я стану нетерпеливым? — Тоору строит невинное лицо, и оно настолько противоречиво уместно сейчас, что Ушиджиме кажется, будто он возбуждается ещё сильнее. А может, и не кажется. — Я буду совсем не против. — Ну, раз так… На губах Ойкавы расцветает дьявольская улыбка: всегда такой переменчивый, такой непостоянный, практически неуловимый для неповоротливого Ушиджимы, но этим и безумно привлекательный. Он спускается чуть ниже, в его руках откуда-то появляется презерватив и смазка, и такой Ойкава — это очень взрослая картина, учитывая, что они ещё школьники, пусть и в выпуском классе. Это тоже возбуждает, и Тоору замечает это, взглянув на стоящий член Вакатоши — хихикнув, он смазывает с головки набухшую каплю смазки и сразу же тянет палец в рот. Ушиджима, неотрывно глядя на него, тяжело сглатывает. — Кое-кому тоже не терпится, да? — в полголоса дразнит Тоору, пока открывает презерватив. — Ничего, Вака-чан, потерпи ещё чуть-чуть. Он ловко раскатывает латекс по члену Ушиджимы, хотя тот мог бы и сам — он не настолько беспомощный, вообще-то, — но Тоору, видимо, это доставляет особое удовольствие, как и в принципе быть главным в постели. Ушиджима не против — ему самому так проще и удобнее, а уж если это делает Тоору хоть сколько-нибудь счастливее, он не против вдвойне. Ойкава возвращается в прежнее положение и, не пожалев смазки, легко, без дискомфорта принимает в себя — Вакатоши чувствует явное отсутствие сопротивления, и это тоже очень и очень возбуждает: Ойкава старательно готовился для него. — Ну, скажи ты уже хоть что-нибудь, а то только смотришь, — опять ворчит Тоору, сдувая налипшую на лоб чёлку. Ушиджима уже полностью внутри, и, честно говоря, настолько оглушён ощущениями, что не сразу понимает, что Ойкава вообще что-то с него спрашивает. В Тоору так тесно и горячо… Так хорошо… — Что? — переспрашивает он, поднимая взгляд от места, где их тела так обжигающе соединяются, на недовольное лицо Ойкавы. — Почему только я один всегда что-то говорю? Скажи мне тоже хоть что-нибудь! — Что… Что ты хочешь услышать? — Вакатоши теряется — со словами у него всё ещё хуже, чем с руками. — Я не знаю! Хоть что-нибудь? Что я красивый. Что ты меня хочешь. Что ты будешь вспоминать обо мне даже в загробной жизни… Тоору дует губы, но всё-таки чуть приподнимает бёдра, чтобы потом опять опуститься до упора. Видимо, пока Вакатоши не выполнит требований, на большее он может не рассчитывать, поэтому приходится сконцентрироваться. Ушиджима секунду смотрит на него, и правда красивого даже когда он ни с того ни с сего капризничает, как сейчас, и, скорее наугад, нежели осознанно, протягивает к Тоору руки — обнимает ладонями лицо, заглядывает в глаза. — Ты красивый, — говорит он, и в каждом слове его нет ни грамма лжи — Ушиджима никогда не врёт. — И я хочу тебя. — Правда? — Да. — И в загробной жизни тоже будешь вспоминать? — Тоору, загробной жизни не- — Ой, всё, дурацкий Ушивака, — Ойкава, оттаяв, не позволяет договорить и с довольной улыбкой наклоняется к опять сбитому с толку Вакатоши за поцелуем. Как советовал ему Тендо: «Относись к вещам проще~», и, наверное, сейчас будет полезно совету последовать, поэтому Ушиджима не зацикливается на словах Тоору о загробной жизни, даже если сам считает, что её не существует. В конце концов, сейчас о Тоору не нужно вспоминать, он прямо тут — его нужно ласкать и целовать, на него нужно обращать всё своё внимание, и Ушиджима принимается за это дело со всем свойственным ему усердием. Он тянет Тоору на себя, чтобы тот практически лёг, с зацелованных губ переходит на шею и грудь, ладонями очерчивает изгиб его спины, достаёт до ложбинки между ягодиц и тянется ещё чуть дальше, до растянутых вокруг его члена мышц. Ойкава вздрагивает, когда чувствует прикосновение, складывает губы в совершенно неописуемую ухмылку и, наклонившись к уху, проговаривает самым соблазнительным голосом, который Ушиджима только слышал: — А теперь, Вака-чан… Сделай мне хорошо. Как только ты умеешь. С этими инструкциями Ушиджима уже знаком, дополнительных пояснений ему не требуется. Он подхватывает Ойкаву под бёдра, фиксируя его положение, и подаётся вверх сам, толкаясь в такую манящую, сводящую с ума, жаркую узость. В выносливости равных ему нет во всей префектуре, а потому поддерживать идеальный темп он может долго — идеальный для того, чтобы заставить Тоору дрожать, скулить и задыхаться. — Вака-чан!.. Вака-чан, не останавливайся~ Ойкава громкий, он всегда громкий и знает об этом, поэтому пытается себя заглушить: кусает губы, лезет целоваться, зажимает себе рот рукой. Таким Тоору Вакатоши тоже любуется, хотя ему и не нравится, как тот пытается себя сдерживать — это кажется неправильным. Ушиджима хочет слышать его, хочет видеть его настоящего, хочет наслаждаться им и вместе с ним без опаски перебудить всё общежитие. Но пока что этому желанию не дано сбыться. Вакатоши, не меняя темпа, начинает двигаться мощнее. Тоору всхлипывает на каждом толчке, сам пытается насаживаться, зовёт самым милым своим голоском: — Вака-чан!.. Вака-чан!.. Вакатоши не может не отозваться — не голосом, но телом: ускоряется, сжимает Ойкаву сильнее в своих руках и стискивает до скрежета зубы. Он, в противовес Тоору, совсем тихий и ничего не может с собой поделать, но Ойкаве этого и не нужно: тот и так знает, что он чувствует, умеет его читать. И совсем не против пошуметь за них двоих. — Вакатоши, я уже… Почти… Подожди!.. — Что такое? — шепчет Ушиджима, неохотно замедляясь. — Хочу не так… Хочу под тобой… Желание Ойкавы сейчас — для него закон. Чтобы перевернуться, им приходится разъединиться, и секунды этой разлуки кажутся бесконечностью в ледяном аду, но стоит только Вакатоши снова оказаться между ног Тоору, погрузиться в его по-родному уютное нутро, стоит только укрыть собой его целиком, такого беззащитного и раскрытого… И всё встаёт на свои места. — Я весь твой, Вака-чан, — Ойкава обнимает его за шею и скрещивает лодыжки на пояснице, подталкивая. И Вакатоши благодарен. Он глубоко внутри, так глубоко, как разрешено только ему одному, и он намерен оказаться ещё глубже; Тоору под ним дышит через раз, бездумно вцепляется то в подушку, то в волосы Ушиджимы — всё, что угодно, лишь бы не спина, иначе точно расцарапает. Это тоже Ушиваку расстраивает — он хочет, чтобы Ойкава расцарал ему спину, он хочет чувствовать его след на себе, хочет видеть на своей коже доказательства реальности всех их ночей, но, как и с укусами, и с любыми метками… Нельзя. Связь между учениками — нарушение устава академии и влечёт за собой исключение из команды, а в самых тяжёлых случаях (как у них с Тоору) — отчисление. И если у кого-то возникнут вопросы, они не смогут объясниться. Поэтому нельзя. Пока что нельзя. — Вака-тоши, — Ойкаве уже не хватает сил держаться, он поскуливает на каждое движение и льнёт только теснее — Ушиджима чувствует, что им обоим осталось ещё чуть-чуть. — Да, Тоору… Сейчас… — у него самого дыхание сбилось, а горячая испарина покрыла спину мелким бисером. Ещё самую малость. Ещё совсем чуть-чуть… Тоору, кончая, ахает, но Вакатоши его оргазм чувствует телом раньше, чем слышит, и именно это доводит его самого до черты. Когда вот так, вместе — это ощущения на совершенно ином уровне, подобное единство с Ойкавой Ушиджима испытывает только на корте, когда тот делает ему безупречный пас, идеально подходящий для ситуации за сеткой. В такие моменты ему на мгновение кажется, что они могут понять друг друга без слов. Пот остывает на коже, но они лежат так близко, что между ними всё ещё жарко — кровать не предназначена для двух рослых парней, но сейчас это не мешает. Тоору смотрит с лёгкой улыбкой, и, наверное, нужно что-то сказать или сделать, но краткий момент единения прошёл, и теперь Вакатоши опять остаётся только гадать, что же у Ойкавы на уме. Он, кажется, угадывает, когда находит чужую ладонь и сжимает её (вспомнил, что Ойкава делает так же иногда) — улыбка Тоору становится по-особенному нежной, а глаза довольно щурятся. — Вака-чан, нам надо в душ, — он почти что мурлычет, но вместо того, чтобы встать, придвигается ближе. Ушиджима не очень понимает, как ему следует сейчас отреагировать на такое противоречие, поэтому с немым вопросом заглядывает Ойкаве в лицо — тот закатывает глаза, но улыбается ещё шире. — Обними меня, немного полежим и пойдём. Вот, теперь понятнее. Вакатоши прижимает Тоору к себе — крепко и тесно, как тому и нравится.