*
Хёнджин был омегой, гордо носившим благородную фамилию Бан. Их поместье, занимавшее территорию в сто пятьдесят гектар, было богато садами, лесами, плодородными землями, парой-тройкой озёр и старинным каменным зданием, похожим на замок. В детстве Хёнджин воображал себя принцем. С ним вправду обращались, как с принцем. Многочисленная прислуга готовила блюда самой разной кухни, выполняла его прихоти, красиво одевала, везде сопровождала. Лечила от болезней, которые периодически одолевали организм, из-за чего парень не часто покидал пределы поместья. Он не жаловался, ему и тут было хорошо: ветер, напитанный солнечными лучами, поздним летом ласкал утончённые черты лица, развевал длинные чёрные волосы, что искрились красным на закате. — Догоняй! — эхом проносился его звонкий кокетливый смех, адресованный Кристоферу. Альфа, полный решимости, принял вызов и погнался за ним. Туда, вглубь сада. Кристофер приходился ему старшим братом, постоянно заботившимся о младшем, балующим счастливое от внимания дитя. Разница была всего года два, отчего они развлекали друг друга, часто ссорились, но сразу мирились, укрепляя свою нерушимую связь. Кристофер был солнцем среди грозовых туч, луной посреди чёрного неба. Любимым человеком, с которым можно убежать от приставучего дворецкого, изрезав руки и лицо ветками кустарников, упасть на траву и искать белых и пушистых животных, летающих в небе, пока не стемнеет. А потом возвращаться домой и выслушивать укоры со стороны прислуги и отца. Папу Хёнджин не помнил. Он умер, оставив после себя лишь семейные портреты, на которых он изображён с мужем либо отдельно с маленькими ними. Омега иногда смотрел на него с тоской, с обидой, ведь так мечтал познакомиться с ним. Он, Кристофер и папа: он уверен, они бы втроём гуляли по саду и давали названия ещё невиданным птицам. Их отец был очень занятым. Бан Ёнгвон старался выглядеть в глазах Кристофера наставником, учителем, но для Хёнджина же он был почти никем. Равнодушие в его глазах он переживал сильнее гнева или недовольства. Ёнгвон часто пропадал в своём кабинете, трапезничал отдельно от детей и много раз отчитывал Кристофера, после чего их игры прекращались на какое-то время. Хёнджин все эти годы наблюдал, как от брата медленно, но верно отсекали всю ту лёгкость и беззаботность, которую они делили на двоих, превращая его в идеальную каменную скульптуру. Но всё ещё не лишённую души. До одной поры. Когда Джину было шестнадцать или около того, Кристоферу пришлось уехать на учёбу за границу на целый год. Отец поехал с ним, но спустя время вернулся и бросил в сторону Хёнджина лишь одну фразу тяжёлым поучительным тоном: «Детство кончается». Тогда Хёнджин боялся, что брат вернётся домой совершенно другим человеком. Омега отправлял ему много писем, делился мыслями, мечтами, переживаниями, воспоминаниями почти с каждого дня. Он делал всё то же, только не голосом, а бумагой и чернилами. Кристофер отвечал крайне редко, это не было на него похоже. «Ну ничего», — думал парень, — «Он занят учёбой, сейчас я ему буду только мешать». Он даже не представлял себе, насколько его опасения окажутся правдивыми. Через год Кристофер приехал домой. Он всё также улыбался, рассказывал ему много разных историй, извинялся за то, что почти не писал, вёл себя, как обычно. Но отныне смотрел на Хёнджина абсолютно другим взглядом. Джин заметил это с самого первого дня. Сердце тогда в пятки ушло настолько, что он готов был взять альфу за плечи, бесконечно тормошить и плакать, приговаривая: «Верните мне моего Кристофера, верните мне моего старшего братика! Это не он!» Кристофер больше не завтракал с ним, не обедал и не ужинал, он был слишком занят. Отец тогда верно сказал — детство кончается. Больше не будет никаких игр, пустых бесед ни о чём и прогулок до озера. Отныне Хёнджин будет один. Он будет читать вслух, болтать и гулять до озера, держа за руку пустую оболочку любимого брата, набитую соломой. «Наверное, я всё ещё остался ребёнком. Сам виноват», — корил себя омега, сдавшись. До совершеннолетия оставалась пара месяцев.*
Дни рождения омеги всегда праздновали с размахом. Это было настоящее событие. В этот день в поместье приезжали дальние родственники, которых Хёнджин почти не знал, но застолья и внимание любил. Приглашённые артисты пели песни, зазывали на танцы, выносили торт специально для него. Больше всего ему запомнилось его десятилетие, когда они с Кристофером летали на воздушном шаре. Хёнджина окутало странное волнение вперемешку с наваждением, когда Михаэль, дворецкий-альфа, раздвинул шторы, спокойно, как обычно, пожелал доброго утра и указал жестом на приготовленную праздничную одежду. Омега проводил взглядом мужчину и рассмотрел поближе наряд: чёрные классические брючки с идеально выглаженными стрелками и удлинённая хлопковая сорочка с кружевным воротником белоснежного цвета, вышитая кое-где жемчугом. Украсив шею и запястья серебряными цепочками, он оделся и покрутился перед зеркалом. Вспомнил про серьги. Дрожащие руки кое-как помогли навести лёгкий марафет, но в итоге юноша остался доволен собой. Только вокруг никого не было слышно. «Не могли же они забыть», — усмехался про себя Хёнджин, гуляя из комнаты в комнату — ни слуг, ни кого-нибудь из семьи. Даже старому ворчливому конюху или отцу он был бы рад. На крыльце одного из выходов омега заметил лепестки роз, небрежно разбросанные на траве. «Так же быть не должно», — поразмыслил он и подошёл ближе. Улыбнулся — алые лепестки образовывали дорожку, ведущую куда-то за угол. Будучи уверенным в том, что ему приготовили сюрприз, преисполненный вдохновением, парень решил идти по следу, гадая, что же его ждёт в самом конце. Колье из дорогих камней, ещё один жеребец редкой породы, путёвка на курорт где-то на юге… Дорожка вела прямиком в винный погреб, как ему казалось, иначе почему ему пришлось спуститься в глубокий подвал? Старинная молельня, по ощущениям, занимала половину площади здания. Петлять можно было бесконечно, поэтому их никогда сюда не пускали. Почему же сейчас здесь нет никакой охраны, а повсюду лишь лепестки роз? Они довели его до массивных дверей, которые юноша отворил и прошёл внутрь. Перед ним предстал длинный коридор с высоким каменным потолком и керосиновыми лампами, тускло освещавшими всё вокруг. Алые лепестки превратились в бордовую ковровую дорожку, гасившую звук его шагов, но стены хриплый неуверенный голос эхом разносили в каждый уголок просторной залы. — Брат? Отец? Что происходит? — глупо улыбнулся Хёнджин, заметив их в конце коридора, где была видна в свете ламп резная арка со стойкой и огромной открытой книгой на ней. Двери за ним захлопнулись, и только сейчас Джин понял, что все эти странные статуи, стоящие по обе стороны от ковровой дорожки, были живыми людьми, скрывающимися под тёмными балахонами. Их лиц он не видел, его любопытство прервала строгая фраза отца. — Отныне Кристофер тебе не брат, Хёнджин, — альфа стоял возле «алтаря», к нему подходил ещё кто-то, преклонного возраста, и становился подле книги. Кристофер зашагал в сторону омеги. На его лице читалось спокойствие и искренность, как будто он спешил рассказать ему о том, что всё это — шутка, и не нужно ничего бояться, сюрприз удался. Но шутка затягивалась. — Хёнджин, мы все так долго ждали этого дня. Я ждал, — с тёплой улыбкой произнёс он, взяв его за руки и рассмотрев с ног до головы. — Белый тебе очень идёт. — Ты меня пугаешь. Что всё это значит? — Джин был готов уже дать ему пощёчину за розыгрыш, за то, что заставил волноваться, заставил сердце от страха выпрыгнуть из груди. — Я всё тебе расскажу. Пойдём со мной… — Что значит «отныне он тебе больше не брат»? Я никуда не пойду, — Хёнджин убрал его руки и посмотрел на отца, стоявшего в конце дорожки. Благодаря хорошей акустике они слышали друг друга отлично. — Кристофер, этот омега понимает только жёсткий тон. Хёнджин, подойди сюда. Этот голос Джин знал наизусть. Он означал «сделай по-хорошему, иначе будет по-плохому». Омега медленно ступал по ковру, с каждым шагом чувствуя, как на висках проступал холодный пот. Он хорошо ощущал, как от всех присутствующих веяло чем-то недобрым, а потому мечтал уже покинуть это место. А лучше всего проснуться. Юноша остановился возле арки и собирался подняться по ступенькам, но вовремя увидел в руках пожилого альфы блестящий кинжал и тут же пустился бежать. Его поймал Кристофер, резко прижав к своей груди. Альфа зарылся носом в его волосы и сделал глубокий вдох. — Отец прав, сделаем всё быстро. Я даже не знаю, что сводит меня с ума больше, Джин, твой феромон или запах твоей крови, — бормотал Кристофер, тяжело дыша и пытаясь сдержать вылезающие наружу клыки, которые Хёнджин успел заметить и в ужасе оттолкнул его, закричав. Это точно должен быть сон, но почему всё так реально? Почему он не просыпался, когда его держали за руки и насильно вели в сторону алтаря? Почему не просыпался, когда игнорировали слёзы, ставили на колени, задирали рукав рубашки и вспарывали остриём кинжала нежную кожу на предплечье? Боль в руке была ничем по сравнению с тем, что Хёнджин видел перед собой: незнакомый пожилой альфа, зачитывающий строки на латыни, собственная кровь, капающая в чашу, которую отец поднёс к губам и сделал маленький пробный глоток, после чего и его клыки вылезли наружу. Чашу принял Кристофер и тут же опустошил её. К этому времени плакать Хёнджин перестал — сознание медленно его покидало. Последнее, что он помнил — как некогда любимый брат поднял его опухшее от слёз лицо и заставил посмотреть на себя. Губы и подбородок были в крови, в его крови. — Чистая кровь, сердце дома, душа семьи. Жизнь будущих поколений…Signa votum tuum in osculo
Брат поцеловал его в губы, поделившись металлическим привкусом, и Хёнджин отключился, так и не поняв, в чём заключалась суть всех этих слов.*
Детство не просто кончилось, оно осталось далеко позади, словно несуществующая грёза, а впереди была реальность. Реальность, обернувшаяся его персональным адом. Кристофера готовили к тому, чтобы отдать ветвь правления семейным делом, Хёнджина же ожидала участь супруга вампира. Они, как оказалось, даже не братья. Омега — ребёнок совершенно чужой, фамилию Бан ему дали, кормили, поили, баловали, а теперь пришли за платой. Своевременной платой. — Я целый год питался всякой хренью, повидавшей разврат, — рука Кристофера легла на чуть побледневшую щёку юноши и нежно огладила большим пальцем. Он усмехнулся, продолжая. — Представляешь? Зато теперь я понимаю разницу между ними и тобой. Хёнджин девственник. Альфа уверил его, что ничего не будет с ним делать, тем более без его согласия, а он и не собирался. Он не хотел портить кровь супруга, как и терять любимого человека. Может быть, сейчас они и имели другой статус, но для Кристофера Джин всегда оставался младшим братом. — Они… заставили тебя? — подал голос брюнет. Они сидели у него в спальне, омега после очередного кормления чувствовал себя неважно. Потрескавшиеся побелевшие губы, видимые синячки под увядающими глазами. Кристофер слегка поник, но собрался с мыслями. — Я не мог отказаться, — вздохнул он. — Я часть семьи, Джин, как и ты. Если мне предписано стать вампиром, я не нарушу нынешний порядок вещей. Раздался нервный смешок. — То есть для тебя обращение в монстра — это лишь правило, установленное семьёй? — Джин направил последние силы на то, чтобы накричать на него. Всплеск адреналина немного улучшил его состояние, и брюнет встал с кровати. — Мы не монстры, — парировал Кристофер. — Во многом мы лучше и сильнее людей. — Это не твои слова. — Может, и не мои, но я начинаю убеждаться в их правдивости. Почему ты сопротивляешься? Твой организм чаще обновляет кровь после потери, а мои укусы продлевают тебе жизнь. Мы всегда будем с тобой вместе, Хёнджин, разве ты не этого хотел? — он подошёл к нему почти вплотную, отчего юноша инстинктивно попятился. — Ты не тот Кристофер, которому я это говорил. — Ошибаешься. Я ничуть не изменился, — альфе порядком надоело ему что-то доказывать. Хёнджин оказался припёртым к стене, с ужасом ожидающим его дальнейших действий. — Буду предельно откровенен с тобой, — губы его уже были в опасной близости от шеи, — но когда мне сказали, что ты мне не родной брат, я обрадовался, — он перешёл на шёпот, а затем медленно, поцелуй за поцелуем, начал оставлять на коже свои невидимые следы. — Потому что я люблю тебя, Хёнджин. Ты мой омега, и всегда им был. Хёнджин всхлипывал и пытался оттолкнуть, но сил не было как физических, так и моральных. От правды становилось тошно, осознание того, что родной человек не просто стал чужим, а всё это время вынашивал своё истинное желание, било не хуже разъярённой лошади. Когда Кристофер вернулся спустя год, его взгляд не был пустым. Теперь он понял — змею просто выпустили на волю дожидаться часа, когда бедная мышка окажется в ловушке. Представьте, что вас предают.*
Отныне не было смысла как-то притворяться перед омегой. Вампир сидел по другую сторону стола, накрытого к завтраку, и просто наблюдал за супругом, который так и не удостаивал его взглядом, как будто того не было в комнате. — Я думал у тебя есть дела поважнее, — сухо намекал Джин, поднося салфетку к краям губ. Кристофер лишь улыбался и продолжал сидеть, подперев подбородок рукой. — Сегодня я никуда не тороплюсь и могу уделить время мужу. Альфа быстро привык к новому обращению к младшему, а вот Хёнджина до сих пор выворачивало. Он всячески пытался абстрагироваться от происходящего, специально возвращая себя и своё сознание на несколько лет назад, в это блаженное неведение, когда они были простыми детьми. Когда были людьми. Поэтому он периодически называл Кристофера братом. Иногда специально, чаще случайно, и тот никак не возражал. Слуги подавали к столу сытную сладкую пищу, чтобы помочь организму Хёнджина прийти в норму. Оказалось, все они служили клану Бан поколениями, особенно дворецкий Михаэль. Брюнет тянулся к жареным на сливочном масле блинчикам, облитым кленовым сиропом. — Хочешь прогуляться по саду? — альфа решил взять на себя инициативу, потому что Джин упорно продолжал делать вид, что его не существует. — Это будет крайне дурным тоном с моей стороны, если я откажусь, — высокомерно бросил омега, отпивая чай. С момента очередного кормления прошла пара дней, и с каждым приёмом пищи ему становилось лучше. Кристофер цокнул, закатив глаза. — Хватит строить из себя заложника, Джин. Я пытаюсь наладить с тобой отношения, так и ты иди мне навстречу! — А если я не хочу этого? Ты всегда думал о моих желаниях и прислушивался к ним, что же происходит сейчас? — Я тебя не понимаю. Ты хочешь, как раньше, но при этом близко уже не подпускаешь. — Просто… просто дайте мне уйти. Тогда я не буду так враждебно к тебе относиться. Слуги, стоящие неподалёку, склонили головы и напряжённо застыли, словно статуи в надежде, что смогут слиться с интерьером. Кристофер засмеялся. Тихо, прямо как психопат. У омеги всё сжалось внутри от вылетевшей изо рта глупости в совершенном виде. Альфа его мысли поспешил подтвердить. — Как ты себе это представляешь? Что тебя так просто отпустят? И куда ты пойдёшь? У тебя нет семьи, кроме нас. Ты почти с самого рождения живёшь в этом доме, спишь на простынях в одежде, которую стирают, ешь еду, которую готовят, от дождя и ветра укрываешься под крышей лишь с одним условием — исполнить семейный долг. Это меня обратили, мне пришлось смириться с тем, что я больше не человек, но ты-то им остался. Так что перестань быть эгоистом и прими, наконец, приглашение прогуляться… — в конце он прошипел сквозь зубы, чтобы не повысить на него голос. Раздражение вырывалось наружу от обстоятельств, которые пришлось болезненно проглотить. Был ли Кристофер в восторге о того, что его увезли из дома под предлогом учёбы, а потом устроили то, что он до сих пор не хотел вспоминать? Нет, не был. Ужасающий своими масштабами и симптомами животный голод, крики бедных людей, которым не посчастливилось стать мешком крови для новообращённого вампира и умереть в страшных муках, потому что тот первое время старался насытиться и только учился правильно кормиться. Тогда он поклялся, что никогда не расскажет об этом Джину, но надеялся, что омега всегда будет рядом, чтобы молча утешить. Но надеждам не всегда суждено сбываться, поэтому альфа сидел тихо и смотрел, как брюнет складывал салфетку, предусмотрительно развёрнутую на коленях, и отодвигался от стола. Он ушёл, оставив Кристофера без ответа, который об этом уже даже не грезил, и окончательно подтвердил свои слова о том, кто он всё-таки в этом доме.*
Хёнджин не стал так быстро сдаваться. Он твёрдо решил сделать так, чтобы брат сам от него отказался. В течение года этот дом повидал многое. Омега стабильно вливал в себя алкоголь, игнорируя правила о том, что к моменту, когда Кристофер придёт за кровью, он должен быть чист. Это было самое спокойное время для парня, лишённое тревог и переживаний. А как иначе, если мозг почти постоянно находился под градусом от вина? Вино с некоторых пор держали под замком, чтобы отучить от зависимости, но Джин в знак протеста ступил на другую дорожку — он нашёл опиум. Кристофер готов был волосы на себе рвать от вида ухмыляющегося омеги: вампир отравился его кровью из-за гадости, которую тот принял. Запрета на выпивку ему было мало, поэтому супруг окольцевал его охраной, которая проверяла абсолютно всё, но и отсюда парень извлёк выгоду. — Что с тобой не так?! Что нужно сделать, чтобы ты успокоился? Я быстро понял, чего ты добиваешься, когда ты начал флиртовать с прислугой, но вот это уже ни в какие ворота! — Так накажи меня… братик. Омега надменно улыбнулся, прикусив ноготь большого пальца, и шире раздвинул ноги, поудобнее усаживаясь на стуле, чтобы братик всё увидел. Ничего не пропустил. Альфа только что смог поймать его, блуждающего по дому в чём папа родил, но всё равно не успел вовремя — Хёнджин дошёл до кабинета отца и стал напрашиваться на секс на свой страх и риск, тем самым опозорив не только себя, но и мужа. Отца удалось успокоить тем, что Джин снова раздобыл наркотик, и что он обязательно извинится, как протрезвеет, а до тех пор с ним разбирался Кристофер. Томный хриплый голос выдавливал пошлость за пошлостью. Потому как ребячество Кристофера ломал отец своими наставлениями, Хёнджина же ломали вещества, делая его в некоторой степени свободным от предрассудков, ограждая психику. Он плевал на всё и вся и кайфовал от этого, возбуждаясь. Своё дело вершила девственность: он снимал с себя каждый халат, который в него бросали, прося прикрыться, и глубоко дышал, смотря на свой член и чувствуя, как сиденье стула пачкается в смазке, передающей просто оглушающий феромон. Альфа пытался смотреть с укором ему в глаза, как это делал отец, но слюна предательски копилась, и он её сглатывал. Юноша сидел перед ним в своём первородном обличии, чёрные волосы до плеч не прятали шею с не зажившими ещё укусами, тело было лишено изъянов, за талию хотелось взять, посадить на себя, ключицы целовать и позволять ездить на члене самому. — Ты же меня хочешь, да? Всегда хотел, — брюнет, словно змей-искуситель, подначивал совершить небогоугодное, как и сам вампир, дело, испробовать наконец не только его крови, но старший срываться даже не думал. — Заткнись. — Если ты этого не сделаешь, я пройдусь про прислуге, а может… у вампиров просто не стоит? Кристофер вспыхнул, словно метан от маленькой искры. Задетая гордость заставила его схватить мужа за горло и перетащить на постель, силой прижать к матрасу. Джин больше испугался этого жеста, чем пострадал, потому что альфа лишь показывал, на что действительно способен. — Думай, что говоришь. Ждёшь доказательства? Пальцы на горле чуть сжались, и брюнет уже не нуждался в доказательствах. — Сильнее… Кристофер нахмурился и только потом заметил, что запах усилился. Омега хватался за его руки чисто для подстраховки и особо не сопротивлялся удушению, только больше заводился. — Ты больной, — вампир отпрянул от него и посмотрел так, будто тому в могилу пора, а Хёнджин и против не был. Пусть Кристофер его лично закопает, он ему даже лопату даст. — Хочешь наказания? Солнечный свет отныне будешь видеть только тогда, когда я скажу. Смилуюсь тогда, когда успокоишься, и выпущу, если посчитаю твои мольбы искренними. Времени у нас много. Дошло до Джина не сразу. Как только альфа захлопнул дверь спальни, больше она не открывалась, как бы он не кричал и не колотил её. Ванная была комнатой проходной, и даже туда попасть не получилось. Весь следующий день омега был уверен, что это просто затянувшаяся шутка, Кристофер издевался и пытался проучить, но потом вспомнил, что шутить в этой семье никогда не умели. К вечеру открыли ванную, и пока он принимал водные процедуры, прямо в комнату занесли ужин. Тут-то брюнет понял, что всё серьёзно, всё слишком серьёзно. Его собирались выпускать из комнаты буквально по часам.*
С Кристофером он больше не разговаривал. Это было несложно, потому что теперь они виделись лишь раз в пару месяцев, когда вампир приходил за тем, что ему причиталось по праву. Михаэль тогда приходил почти сразу же после ухода старшего, чтобы проверить, всё ли с господином в порядке, относительно, конечно же. Он перевязывал укусы, поил сладким травяным настоем, чтобы омеге лучше спалось, а на утро следил за тем, чтобы Хёнджину помогли принять ванну, пока остальные меняли в спальне окровавленные простыни на свежие, белые. Прошло какое-то количество времени, и Михаэль принял решение лично поговорить с супругом господина. — Понимаю вашу строгость, господин Бан, и в семейные дела ни в коем случае не лезу, но ваш муж недомогает уже вторую неделю. Ему стало лучше, но врач настоятельно рекомендует прогулки на свежем воздухе, иначе всё только обострится. Кристофер разбирал часть бумаг, которые ему доверил отец, но при упоминании Хёнджина работа мгновенно вылетела из головы. Он просил ничего ему не докладывать по поводу него, но настал экстренный случай, судя по тому, что сам Михаэль его потревожил. Дворецкий посчитал, что этой информации недостаточно, поэтому уточнил: — Его болезнь может в будущем отразиться на качестве крови, если не уделять… — Спасибо, Михаэль, ступай, я подумаю над твоими словами. Пару недель назад ему сказали, что он заболел, но он удержался от того, чтобы прийти, навестить. Отправить презент, лакомство, хоть что-нибудь с запиской, но остановился на том, что именно он чирканёт в этой записке. В голову так ничего и не пришло. Хотел ли альфа приходить к нему почаще? Да. Злился ли он за все эти выходки и собирался хорошенько проучить? Тоже да. Мучая Хёнджина, он всё больше мучил себя, терзал и без того мёртвое сердце. Щелчок замка не заставил омегу ни замереть, ни сжаться. Кристоферу в дверном проёме он тоже не удивился. Брюнет продолжал лежать в постели и рассматривать причудливые расписные стены. — Как-то быстро летит время, — удивившись своему хриплому голосу, он приподнялся на постели и принялся ждать, когда тот подойдёт, чтобы укусить. Вампир почему-то только сейчас заметил неестественную для человека бледность, как будто юношу из подвала не выпускали месяцами. Комната освещалась лишь одним окном, и он думал, что этого будет достаточно, но это оказалось не так. Омега — не тот одуванчик, растущий всем назло посреди каменного тротуара. Он чувствительная роза, капризная до невозможности, прекрасная, но стоит только неправильно подобраться, как острые шипы оставят порезы, даже не заметишь. — Одевайся. Погода сегодня хорошая, — Кристофер пытался быть жёстким и равнодушным, но тело порывалось подойти, обнять, прижать к себе и не отпускать, пока юноша не простит его за то, что тот обошёлся с ним так жестоко. — Не хочешь пачкать комнату? — Я не за этим пришёл. Доктор сказал, тебе полезно бывать на улице. Одевайся давай. — Господин Бан объявил амнистию… Очень заботливо с вашей стороны, — приговаривал омега, нерасторопно натягивая брюки. — Будешь так язвить, опять закрою на замок. И язвить омега больше не стал. Не каждый день выпадал шанс подышать свежим воздухом, волнуемым ветром. Оказалось, что на дворе была уже весна. Они вдвоём молча дошли до озера и присели на скамью под деревом на холме. Оттуда открывался вид на дом, когда-то им любимое и родное место. Хёнджин смотрел в ту сторону, не моргая, обнимая колено, и молчал, пытаясь унять мысли в голове и просто насладиться природой. Дают — бери и не возникай, как говорится. Кожа Джина приобрела жёлто-золотой оттенок из-за солнца, и сам он стал выглядеть чуть живее, но за одну прогулку вряд ли что-то изменится. Для умирающего от жажды это было лишь каплей. После вздоха юноши альфа всё-таки не выдержал: — Отец чаще уезжает в другую страну. На голову сваливается всё больше. — Ну, от одной головной боли ты уже избавился. Вот так теперь было постоянно. Может, брюнет и помалкивал, но во взгляде его всегда читалось чистейшее презрение, адресованное только одному в этом доме. Кристофер лишь хотел поделиться новостями, как столкнулся с очередной усмешкой, скрывающей боль и горе. — Ты сам виноват в этом. Так и собираешься сидеть взаперти или попросишь прощения? — Я виноват? — криво улыбнулся Джин. Его снова пробрало на нервный смех, после чего он продолжил, так как альфа не видел в этом ничего смешного. — Попросить прощения… Ты себя слышишь? Ты говорил, что не изменился, что я остался для тебя тем же любимым младшим братом, но что ты делаешь со мной? Вопрос остался без ответа, однако Хёнджину немного полегчало. Брата он смог пристыдить, это было видно, пусть его и привели обратно, снова заперев дверь. А ещё он успел насладиться закатом. Мелочь, но приятно.*
— Джин? Джин, нет! Нет, нет… только не это… Однажды Хёнджин всё-таки победил: Кристофер попросил прощения первый. Но омега не знал об этом, потому что находился без сознания лежащим в ванной с водой красного цвета. Вампир, учуяв неожиданно усилившийся привычный запах, пришёл вовремя, выбив дверь ванной, из-за чего юношу смогли спасти. — Прости меня, слышишь? Прости, пожалуйста, только очнись… — шептал альфа, не скрывая от слуг своих слёз, это было сейчас вообще не важно. — Как же мы так далеко с тобой зашли… Виновником случившегося стал серебряный сервировочный нож, который омега стащил во время ужина. Старший держал его за руку, поправлял волосы, проверял бинты на запястьях. Омега дышал, но в себя не приходил, и вампир потерял сон окончательно. Шли дни, похожие друг на друга один в один, и вот, когда альфу уверили в том, что нужно отвлечься от супруга хоть на пару часов (и то, из комнаты его смог вытащить только Михаэль), Хёнджин открыл глаза. Вокруг темнота, потолок и бинты на запястьях, испачканные в крови — первое, что он увидел. В комнате не было никого. С трудом поднявшись с кровати, опираясь рукой на стену, он дошёл до двери и с лёгкостью смог отворить её — снова пусто. В конце коридора была видна полоска света из приоткрытой двери, и он сжался, услышав доносившиеся оттуда крики, но не струсил. Увиденному подобрать объяснение он не мог. Запах чужой крови ударил в нос, а глаза юноши будто залило красным, он снова чуть не потерял сознание. Перед ним были выстроены слуги, у некоторых дрожали ноги, как и у самого омеги, а перед ними Кристофер Бан, медленно осушающий ещё живого парня и не собирающийся останавливаться. Наверное, Хёнджин умер и попал в ад, и сам Дьявол предстал перед ним в виде проекции мужа. Потому что он не верил своим глазам. Его брат мог обратиться в вампира, мог запереть его в четырёх стенах и питаться его кровью, мог любить не братской любовью, но он не убийца. Слуга упал замертво, побледнев, а альфа, скрыв клыки и пытаясь вытереть кровь с подбородка, очнулся только сейчас. — Хёнджин? — не передать словами, как он был рад его видеть. Живой, в сознании, на ногах. Только не нужно было ему сюда приходить. Омега припал к юноше и проверил пульс — его не было. Действительно мёртв. — Что ты сделал… — Михаэль выяснил, кто недосмотрел за тобой. Эти люди ответственны за твою безопасность и жизнь, они должны понимать, ошибки иногда не исправить. Тем более, ты потерял много крови, а мне нужно питаться, — он перешёл обратно на серьёзный тон, докладывая ему, что вообще-то страшно волновался, но получилось как-то слишком жёстко. — Не буду… Настолько жёстко, что Джин, и без того слабый, посыпался. — Я больше так не буду, — он подошёл к Кристоферу, с трудом сдерживая истерику, и упал к его ногам, обняв колени. — Прости меня, я больше так не буду, клянусь. Я ничего с собой не сделаю, только не трогай их, не трогай людей. Не надо больше убийств, Кристофер, пожалуйста, — он плакал, чувствуя, как что-то внутри него ломалось. Принимать поражение больно, но если это всё, на что он был сейчас способен? Что если это был единственный выход? Вампир обнял его и позволил уткнуться в крепкое плечо, долго успокаивающе гладил по спине, пока Джин плакал и повторял, как заведённый, искренние извинения, те, которые альфа так долго ждал. — Мой маленький принц, тебе лучше вернуться обратно в постель… Но почему их слышать так больно?*
Хёнджин стал покладистым. Покорно исполняя роль хорошего супруга, он заслужил некоторую свободу. В сопровождении он гулял, где хотел, читал книги, больше не творил всякие глупости, а Кристофер держал своё обещание. Их жизнь в доме приобрела постоянство и спокойствие, а вместе с тем и отношения вместе с ней начали приходить в норму. При этом Джин не строил из себя мученика, а из Кристофера — мучителя. Просто периодически намекал ему о том, как тот плохо с ним обращался. Их пара встала на перепутье в один прекрасный момент, когда утром Хёнджина разбудил не Михаэль. Омеге доложили, что дворецкий скончался, но дослушивать до конца он не стал, а сразу же помчался к Кристоферу. — Где Михаэль? Что ты с ним сделал? Что он такого натворил… — альфу он нашёл на первом этаже в большой зале, где стояла толпа скорбящей прислуги, облачённой во всё чёрное, среди них был даже отец. Все они стояли рядом с чёрным лакированным гробом, украшенным цветами и поминальными венками. Крышка была открыта наполовину и позволяла увидеть покойника. Кристофер, чувствуя укол вины за то, что приказал разбудить его позже, тихо подошёл к нему и подвёл ближе к гробу. — Это был инфаркт, Джин. Он умер от старости. Тебе осталось только попрощаться с ним. Хёнджин посмотрел на него пустым взглядом, а тот лишь участливо поцеловал в плечо и взял за руку. Омега руку сжал, а второй коснулся гроба. Только сейчас он заметил, как же Михаэль постарел, а ведь в его детстве он был довольно энергичным мужчиной. И ни одного седого волоска. А сейчас… Сколько же лет прошло? Лица слуг иногда менялись, но и сами они взрослели, старели, он видел это только сейчас. Замечая только лица Кристофера, Ёнгвона и его периодически приезжавших знакомых, Хёнджин не замечал того, как быстро ускользало время. А ведь он тоже остался прежним. Михаэль послужил семье Бан верой и правдой, а потому хоронили его на фамильном кладбище, располагавшемся в самом дальнем уголке поместья. Джин остался скорбеть в доме, параллельно ужасаясь течению своей жизни, а Кристофер с отцом задержался. Последний передавал ему важную информацию по поводу будущего. — Дочерняя компания полностью остаётся за тобой, сын, я уезжаю, скорей всего насовсем. Я научил тебя всему, во многом ты сильнее меня, умнее. Ведь не просто так нам нужны новообращённые. — Так ты отправляешься на пенсию? — усмехнулся Бан-младший. — Что-то вроде того. Отдам всего себя чему-нибудь помимо работы. Последнее моё поручение, Кристофер — найми нового хорошего дворецкого. — Да, отец. Несмотря на серьёзность работы и жёсткие критерии, новый кандидат нашёлся быстро, и уже через пару недель альфа, навещая мужа поздно ночью, сообщил ему новость. — Завтра утром начнёт свою службу новый дворецкий. Его зовут Минхо, — пояснил он, присаживаясь к брюнету на постель и забирая у того гребешок. Он принялся расчёсывать его длинные густые волосы самостоятельно, потому что всегда считал это чем-то милым и интимным. — Кстати, он ничего не знает о нашей семье. Хёнджин удивлённо изогнул бровь, что даже альфа заметил. — А как же многовековая служба поколениями? Для любого человека честь служить клану вампиров, — говорил омега с ноткой издёвки, никогда не упуская шанса как-нибудь съязвить. Кристофер просто смирился с этим и больше не злился. — Он всё узнает, но в своё время, — он вытащил из изголовья одну из подушек, уложил омегу на спину и подложил её ему под выставленную левую руку. Между рукой и подушкой оказалась дополнительная ткань. Всё это он делал, чтобы больше не пришлось менять простыни, иначе Минхо начнёт что-то подозревать. — Если ты мне как-то помешаешь, он умрёт. Пожалей бедолагу, — напомнил про уговор альфа и засучил рукав его ночной сорочки. Клыки, уже надрессированные данной притягательной картиной, оголились. — Вы монстры… — Придумал бы уже какое-нибудь другое оскорбление. Омега зажмурился и болезненно простонал на всю комнату. Сжимая простынь, он терпел и старался не смотреть в ту сторону. К горлу подкатывала тошнота, а перед глазами танцевали звёзды. Боль была настолько сильной, что каждый раз омега мечтал о том, чтобы его испили до последней капли, и жизнь его обрела покой. Но Кристофер всегда умел останавливаться. Хёнджин прорычал, когда клыки на коже разомкнулись. Бан быстро перевязал руку бинтом, стёр холодную испарину со лба супруга и, пожелав тому спокойной ночи, удалился.