Семь минут

У нее было целых семь минут свободного времени. С самой Шибуи они неслись, как по срокостному шоссе: никакого отдыха, никакой передышки, никакой возможности перевести дух, остановиться, волноваться за раненых и оплакать погибших, пожалеть себя в конце концов! Маки неслась и неслась вперед, оставив за собой кровавые ошметки своей семьи, своей сестры, самой себя. Шрамы от ожогов ныли, чесались, будто под ними копошились черви, и, останься она наедине с собой, своими мрачными мыслями, она бы вскрыла себя, чтобы выкорчевать из себя этот нестерпимый зуд. Семь минут за закрытой дверью ванной перед финальным боем с Сукуной, и она уже готова выть и лезть на стенку от безысходности. Маки не боялась боли и смерти. Когда видишь, как твоих друзей и учителей то и дело потрошат на твоих глазах, то невольно привыкаешь. Часть Маки умерла с Май, а другая была слишком занята, делая вид, что существует. Они проигрывают. Зачем вообще сражаться, зачем бороться? Мир не заслуживает той крови, которую за него проливают. Маки взглянула на свое бледное лицо в отражении разбитого зеркала и чуть не рассмеялась от иронии этой метафоры. Кто же соберет ее из осколков и склеит, раз она сама решила разбиться? — Маки-сан? С тобой все в порядке? — тихий голос и стук в дверь заставили ее дернуться и тут же расслабиться. Маки провела дрожащими пальцами по волосам, отбрасывая их от лица. Конечно. Оккотцу Юта. Маки затрясло. Ее бобовый стручок вытянулся в крепкое деревце: вырос, раздался в плечах, нарастив на тренировках мышцы. Стал как-то иначе зачесывать волосы, только вот глаза остались такими же синими и добрыми. После возвращения из Африки и воссоединения он постоянно находился рядом, и она то и дело ловила на себе обеспокоенный взгляд его грустных, оленьих глаз. Он не лез с лишней заботой, потому что знал, что Маки сама может о себе позаботиться, но все же его присутствие на расстоянии вытянутой руки придавало ей уверенности и вызывало какое-то новое, очень неприятное чувство. Ее сердце ныло, а Юта действовал на нее лучше исцеляющих техник. И это причиняло ей новую боль. Что-то копошилось в ее желудке, что отвратительное и тошнотворное, которое она ужасно хотела выблевать, но не могла. — Маки-сан, я вхожу! — предупредил Юта и медленно открыл дверь. Они встретились взглядами через разбитое зеркало, и Юте ее вид не понравился. Он нахмурился. — Тебе нужна моя помощь? Тебя исцелить? — Нет, все нормально. Он ей не поверил. Поднял руку, будто хотел тронуть за плечо, но не решился. — Ты знаешь, что надо заботиться о себе, тем более после таких ран… Как же больно. Маки вцепилась в края раковины, сжимая их с такой сильной, что костяшки пальцев побелели. — Ну вот почему ты такой? — горько пробормотала она, и по его лицу поняла, что сказала это вслух. — Какой? — Юта недоуменно моргнул. — Забудь! — она обернулась, хотела толкнуть его плечом и выйти, но он решительно взял ее за руку. Добрый, глупый Юта, не надо, прекрати! — Маки-сан, — синие оленьи глаза, подчеркнутые темными кругами, длинные, почти девичьи ресницы, прямой нос, тонкие, сжатые от беспокойства губы. Маки чувствовала, что копошение в желудке стало сильнее, будто реагировало на него. Это был чистый ужас. Она боялась не за себя. Не за преемника Годжо или лучшего мага Японии, а за Оккотцу Юту, бобового ростка с самыми добрыми глазами на свете, с большими, горячими ладонями и самой милой улыбкой. Маки боялась, что он тоже умрет. — Мак… Он не успел договорить. Маки, совершенно не умеющая выражать свои чувства, обхватила его за талию и сжала, как ненормальная. Она уткнулась ему в плечо, чтобы заглушить позорный скулеж. Он пах дымом, кровью и Ютой. Она не могла объяснить, но это был запах чего-то светлого, мягкого, запах заботы и дома, которого она никогда не знала, но очень хотела иметь. — Маки-сан, что с тобой? Тебе плохо? Мне позвать Иори-сенсей? — Помолчи, — буркнула она. — Просто… Побудь так… со мной, — последнее она произнесла очень тихо, надеясь, что он не услышит, но дыхание Юты на мгновение замерло, будто он задержал дыхание. Он молча, бережно обнял ее в ответ, и внутри нее что-то надломилось. Боль, терзавшая ее все это время, отступила. Будущее исчезло. Было только сейчас: теплое, твердое тело Юты, его ритмично вздымающаяся грудь и ровный, сильный стук сердца под ее ухом. Его руки обнимали ее бережно, как хрупкий цветок, которым Маки никогда не была, но несомненно ценила это его отношение. У них было всего лишь семь минут. Маки, почти убаюканная его защитной аурой, распахнула глаза и осторожно отстранилась, глядя чуть снизу. Он вырос. Она почти ухмыльнулась, но потом увидела его глаза, в которых плескалась бесконечная нежность, забота и что-то еще, что-то голодное, дикое. Это было желание. И Маки решила, что к дьяволу гордость, смущение, к дьяволу ее никчемную жизнь. Она первая потянулась к его губам, но он встретил ее на полпути. Поцелуй вышел легким, неуклюжим, неопытным, но ей было все равно. Они тянулись к друг другу, за друг другом, они учились и приспосабливались, словно снова спарринговали. Руки Маки взлетели, чтобы обхватить его плечи; руки Юты переместились, чтобы нежно обхватить ее за затылок и аккуратно направлять. Маки не заметила, как поцелуи углубились, стали сильнее, неряшливее, как Юта вопросительно лизнул ее губу, и она приоткрыла рот, впуская его язык. У ее ослабли колени от интенсивности чувств, и ей пришлось отступить, ища опору в двери ванной. Они оторвались друг от друга, чтобы отдышаться, но Маки нашла себе занятие в оставлении неряшливых поцелуев на его шее, не скрытой воротником формы. Из горла Юты вырвался сдавленный стон, когда она экспериментально провела языком от уха и до ворота футболки, а затем прихватила кожу на его ключице зубами и чуть сжала. Горячие, о какие горячие, руки Юты оставили ее лицо и легли на бедра, прижимая к себе еще ближе, еще теснее. Эрекция Юты прижалась к Маки, и они оба застонали от неожиданности. — П-прости, — задыхаясь, пробормотал Юта, краснея до кончиков ушей. Он попытался отстраниться, но Маки откинулась на дверь и с вызовом обхватила его ногу своей ногой, не давая ему ни единого шанса покинуть ее. — Не извиняйся, — сипло сказала она, удивляясь, как сел ее голос. Юта с покрасневшими щеками, с опухшими от поцелуев губами, тяжело вздымающейся грудью, растрепанный, с потемневшими от страсти глазами и членом, реагирующим так на нее, из-за нее!.. Маки набросилась на него с новыми поцелуями, и Юта охотно ответил, поглаживая ее спину, талию, бедра. Теперь он решил поцеловать ее в шею, но делал его легко, почти невесомо касаясь языком ее шрамов. Хотя она и говорила ранее, что больше не болит — в этом был весь Юта — он не мог не заботиться о ней. Его ладонь робко, вопросительно легла ей на грудь и… — Маааки-сан! Оккотцу! Вас где носит? — громкий голос Юджи за дверью заставил их вздрогнуть и нехотя замереть. Возбуждение схлынуло, будто на них обоих вылили холодной воды. На Маки сразу же обрушилась вся тяжесть их положения, их план, их вероятный проигрыш. Она крепко зажмурилась и снова сжала Юту в объятиях. Он положил ей голову на плечо и горячо выдохнул в сгиб шеи. Маки рвано втянула воздух ноздрями и запустила ладони в его мягкие, спутанные волосы. Она почти забыла, что вот-вот начнется важнейший бой в истории магического мира. — Нам пора, — мягко сказал Юта. — Да, — Маки попыталась отстраниться, но он обхватил ладонями ее лицо и запечатлел на губах почти целомудренный (по сравнению с другими) поцелуй. Он был серьезен и собран, уже готов драться до конца. — Выживи, Маки-сан, — попросил он, выражая взглядом то, что сейчас не мог словами. — Выживи, Бобовый росток, — попросила она, надеясь, что он тоже поймет, что она чувствует. Семь минут было бесконечно мало. Но теперь Маки знала, за что она хочет сражаться. Она хочет обнять Юту еще раз. Новое чувство расцвело в ее груди, когда он предложил взяться за руки, чтобы выйти из ванной вместе. Это была надежда.