В плену иллюзий

...Победная улыбка вернулась на его лицо через полтора часа, когда Карамон ворвался в палатку словно ураган. Лицо гиганта было багровым, глаза метали молнии, а рука сжимала рукоять меча. — Я убью тебя, недоносок проклятый! — вскричал Карамон, задыхаясь от ярости. — Я нашел в лесу госпожу Крисанию, — сказал он. — Она плакала, а ее платье было разорвано. Эти царапины на твоем лице… Уэйс Маргарет, Хикмен Трейси. Битва близнецов, глава 3

***

"Оставлены моими собственными ногтями!"— хотел перебить гневную тираду Рейстлин, но промолчал. С Карамоном и в обычном состоянии мало проку спорить и что-то доказывать, а теперь, когда ясность мысли окончательно покинула пустую голову братца, любые попытки объясниться упадут в совершенно непригодную почву, да так и сгниют на ней. — Как бы то ни было, — голос мага звучит едва ли не тише шелеста кроны древнего валина. — Это касается только меня и светлой жрицы. — И бросив колкий взгляд в разъяренное отражение собственного лица, едко выплевывает: — Не лезь не в своё дело! Карамон дергается, словно его хилый брат залепил пощечину с силой, присущей близнецу. "Не в своё дело" — слова отзываются в памяти свежими воспоминаниями о юной красавице с гордой осанкой, с печатью грусти и смущения уходящей от ответа на любые расспросы. "Я обязан защитить её честь, даже если госпожа Крисания не смеет просить меня об этом" - думает он и глаза, по-прежнему пригвожденные к внезапному сопернику, наливаются кровью. Резким выпадом накаченной рукой Карамон хватает брата за край мантии и встряхнув, лишает на несколько мгновений равновесия. Рейстлин, до последнего не желавший тратить даже малейшие крупицы накопленных сил на что-либо, кроме заветной цели, внезапно оказывается в подвешенном состоянии и его глаза в форме песочных часов со взаимной ненавистью смотрят на близнеца. Тонкие губы складываются в привычную насмешливую улыбку, раззадоривая пыл готового вот-вот утратить последний контроль богатыря. — Что задевает тебя больше? — хрипло спрашивает маг, усилием воли заставляя свой голос звучать почти спокойно. — Тот факт, что прекрасная жрица более заинтересована во мне — твоём младшем брате-неудачнике, или... — сделав небольшую паузу, чтобы набрать побольше воздуха, добавляет: — или тебя не устраивает положение дел, при котором Крисания занимает в моей жизни более важную роль, отодвинув тебя на задний план? Ты ведь не привык уступать меня кому-либо! Последние слова сорвавшись с губ внезапно приобретают новый, не вложенный в них ранее смысл. Нервно сглотнув — и лишь этим выдав волнение и досаду по этому поводу, Рейстлин молча наблюдает за братом. Может последнее и было оплошностью с его стороны, но коварный ум черного мага способен любую ошибку обернуть в свою пользу. И подмечая, как слетевшие слова, будто обретая магическую силу, сковали разум Карамона невидимыми путами, неожиданно решает продолжить так удачно складывающийся диалог: — Разве это не кажется тебе забавным? — осторожно высвобождаясь из сильной хватки, Рейстлин почему-то отводит глаза, не способные различить красоты и многоцветия жизни. — Всю жизнь я не был избалован женским вниманием, в то время, как ты получал всё в двойном размере. Разумеется, это ни у кого не вызывало вопросов — какая нормальная девушка хоть раз посмотрит в сторону бледного юноши, со своей худобой неизбежно наводящего мысли о старом, подгнившем дереве, уже растерявшем последнюю листву? В то время как рядом с ним был прекрасный брат-близнец, ревностно оберегающий несчастного бедолагу от любого сквозняка. Карамон, послушно отпуская черный бархат мантии, делает шаг назад, с беспокойством и непониманием вслушиваясь в каждое слово, срывающееся с тонких губ вперемешку с кашлем. Его не отпускало предчувствие, что брат в очередной раз пытается повернуть всё в угоду собственным целям и заодно избежать неприятного разговора. Вот только зачем он взамен завёл тему про их детство и недавнюю юность, казалось бы истлевшую в пепле от сожжённых мостов — он разгодать пока не сумел. Тем временем Рейстлин продолжал свой монолог-рассуждение: — Много воды утекло с тех времен, однако, посмотри же на нас — вновь мы рядом, не смотря на все приложенные мною усилия, чтобы этого избежать. Ранее я полагал, как и многие, что тобой движет лишь необъемная братская любовь, — прервавшись на особо сильный приступ кашля, молодой маг бросает на брата надменный взгляд. — Но, возможно, это твоя неутолимая жажда контроля до сих спор связывает нас неразрывными узами? Ты не любишь меня, Карамон. Ты поглощен лишь желанием безраздельно мной обладать! Несколько мгновений Карамон бессмысленно взирал на то место, где должен находится брат. Его затуманенный чувствами взгляд не видел ядовитой улыбки, коснувшейся уголков рта на лице с металлическим оттенком бронзы. Не уловил искры честности, пронесшейся острой болью в силуэте песочных часов. Не подметил Карамон и общего вида мага, который уж явно не смотрелся, как должен выглядеть победитель. Казалось Рейстлин хотел, чтобы его уличили в обмане. Чтобы разуверили в праведности собственных жестоких слов. Возможно, если только его душа ещё была на такое способна, он надеялся на поддержку брата, как прежде. Но запретивший себе подобные мысли, маг сам не способен увидеть и понять, как красноречивы были в тот момент его жесты. — Нет, Карамон, — уставший от затянувшегося молчания, цедит Рейстлин. — Я никогда не буду тебе принадлежать: ни сердцем, ни душой, ни телом. Я поддерживал твою иллюзию до тех пор, пока в том была моя выгода. Но времена изменились, братец. Великий Истар пал во второй раз, а значит вскоре наступит момент моего величайшего Испытания и безусловного Триумфа! И никто, слышишь? Никому не под силу мне помешать! Знакомая гордыня и холодный расчет в голосе мага, в нужном ключе подействовали на Карамона. Сбросив наваждение глупых фантазий потерявшего разум близнеца, он быстро прокручивает в голове последнее, сказанное им, и ужасается от возникшей догадки. — А как же Крисания? — не желающим подчиняться голосом спрашивает он. — Какая уготована ей роль в твоём обреченном плане? Рейстлин бросает на брата разочарованный взгляд и отворачивается. Опять он говорит о жрице, вновь предпочитает интересы женщины поставить выше собственных. В таком случае это и будет считаться его ответом - подтверждением жестокой реальности. — Я уже отвечал на этот вопрос, братец, — растеряв последний интерес к разговору отвечает маг, взглядом уже нашаривая отложенную было магическую книгу. — Это тебя не касается. Фраза, брошенная столь безразлично, словно Рейстлин успел позабыть с кем спорил, а так же равнодушие брата к судьбе жрицы, находящейся, как и вся армия, под его, Карамона, защитой, разожгла усмиренный огонь в сердце воина и в следующее мгновение сильная рука вновь вцепилась в мягкий бархат, заставляя близнецов столкнуться взглядами, как гладиаторов на арене. Вот только не одному Карамону приходилось бороться со снедающими его яростью и горечью обиды. Подавленные чувства вспыхнули в желтых глазах, как светлячки. Мысли Рейстлина заполнили все те минуты, когда брат предавал его доверие, не оправдывал возложенных на него надежд. Вспомнил он и Испытание, и бесконечную поддержку — лишь искуссно скрывавшую жалость и насмешку над убогим мальчишкой. И вновь увидел бледное лицо близнеца, когда, ещё там, в обреченном Истаре, вырвашвись из иллюзорного капкана сна очнулся в мире, где самый близкий ему человек готов был всадить в сердце совсем не метафорический нож. Пускай в тот раз клинок миновал его бронзовой кожи, но рана, глубже и больнее, уже сверкала в его груди. — Чего же ты медлишь? — Рейстлин отводит взгляд и в разрез с собственным голосом, почти безразлично рассматривает отросшую бороду на лице брата. Его одолевает совсем не свойственное чувство апатии. Столь сильному магу, как он, ничего не стоит вырваться из схватки и одолеть противника всего парочкой довольно простых заклинаний. Однако... — Вот я — перед тобой. Поверь, сейчас я совершенно не намерен оказывать хоть какое-либо сопротивление. Ты ведь этого хотел? — в его хриплом голосе звучит ледяное спокойствие, граничащее с отчаянием. — Сколько раз ты прокручивал план моего убийства в своей тупой голове? Но тебя пугало моё всё возрастающее могущество, не так ли? Тогда давай. Давай же прямо сейчас, клянусь, я не причиню тебе вреда. — Его слова звучат тяжело и глухо, как падающие на мостовую камни. — Только не медли, Карамон. Это твой последний шанс. Ты можешь спасти... ту жрицу и этот проклятый мир. Взамен тебе всего лишь надо расплатиться моей жизнью. ... Однако Рейстлин уже понял, что брат, вопреки всем обещаниям, для него уже не опасен. И этот факт почти расстраивает мага, нуждающегося... Вот этого он не знает. Рейстлин не понимал, в чем нуждался на данный момент. С одной стороны ему не хватает крепких объятий, способных заботливо укрыть от страха, отгородить от внешних раздражителей. А с другой стороны одна рука сейчас крепко сжимает ткань его черной мантии, а вторая в стальной хватке сошлась на его шее. Карамон так близко, но рядом с ним ощущается лишь ставшее родным одиночество. И холод. Наверное, в некотором смысле он стремится придать видимую форму пределам, разделившим братьев и удерживающим рядом близнецов. Отчасти его цель — показать Карамону границы, которые тот не в силах преодолеть. И его близнец несомненно понимает, о чем думает одаренный, но так и не воззвавший к магии, брат. Карамон ловит его дерзкий взгляд, совсем бесстрашный и такой... знакомый. Он давно уже его не встречал. Желтые глаза со зрачками в форме песочных часов взирают на него точно так же, как в детстве. Гордый и обиженный, Рейстлин поглощен злостью и кошмарами. Холодный пот выступает по всему телу, когда в зеркальном отражении Карамон ясно различает облик ночного монстра, на яву терзавшего беззащитного брата. Это он — он сам, потерявший контроль и готовый убить... задушить честно несопротивляющегося Рейстлина. В какой момент они поменялись местами? Когда власть над ситуацией перешла в его большие, но лишенные связи с разумом, руки? И как долго... сколько бесконечных мгновений провел Рейстлин в борьбе за каждый глоток воздуха, сражаясь не только с бесконечным кашлем, разрывающим легкие, но и мертвой хваткой родного брата на своей шее? Карамон разжимает напряженные пальцы и Рейстлин сразу же опускается на колени, сраженный столь необходимым для жизни большим притоком свежего воздуха. Его брат опускается рядом, и, в этот раз мягко и с превеликой осторожностью, заключает близнеца в объятья. Рейстлин, ограниченный в пространстве крупным телом рядом с собой, подмечает, как сильно дрожат могучие плечи. Немного усмирив дыхание, наконец различает и сбивчатый шепот, состоящий всего из трех слов: "никогда", "люблю" и "брат". Смысловая увязка повторяемого предложения тем не менее от него ускользает. Подчиняя вслед за организмом и свои чувства, возвращая трезвость и ясность мыслям, маг прислушивается. Что именно пытается донести до него брат? "Никогда не любил"? "Любовь к брату"? "Никогда, брат"? Но спустя пару минут бесплотных усилий слова по-прежнему не хотели вставать в один ряд и обретать смысл. К тому же эта заминка, а так же и всё происходящее в последние минуты, неизбежно сокращало его свободное время для изучения фолиантов Фистадантилуса и лицо Рейстлина вновь омрачилось. Довольно попусту терять время, решил он, и резко вклинился в сбивчивы шепот, раздававшийся за плечом. — Прекращай, Карамон. Если у тебя есть, что добавить ко всему, ранее сказанному — говори. А если нет — то, будь любезен, оставить меня в покое. — с каждым словом невидимая стена из цельного черного камня возрастала между ними, заключая мага в свои заколдованные покои, отрезая Карамону последний шанс достучаться до брата. — Или завершить начатое, — с внезапной болью в сердце поправляется Рейстлин. Пускай он и не допускал больше возможности, что брат действительно вновь поднимет на него руку, лишь призрак подобной перспективы неприятно сдавливал грудь. — Никогда, брат, — шепчет Карамон и в отчаянии вертит головой, будто отмахиваясь от назойливых мух. Как он может? Ведь Рейстлин единственный, кого он... и несмотря ни на что... — Люблю. — не обещает, а указывает на факт Карамон, пальцами зарываясь в преждевременно окрашенные серебром седины волосы близнеца. Рейстлин в ответ плотно сжимает губы, но молчит. Ни единой секунды не верит он словам брата, а перед глазами, не способными более полноценно воспринимать истинный облик жизни, встает разъяренный образ воина, ворвавшегося в палатку всего несколько минут назад. Любит он его, как же. Нет, думает маг с горьким привкусом разбитой надежды, не любит. В некоторой степени нуждается, в какой-то даже боготворит. Но сердце добродушного великана уже занято двумя девушками, чья красота проступает даже сквозь печать неизбежного тлена. Возможно, когда-то он действительно был важен для брата, наверное, даже сильнее любого другого существа на Крине. Но те времена канули в прошлом, как и беспомощность самого мага. Нет, — Рейстлин душит глухую душевную боль, в то время как она терзает его слабое тело, — теперь неважно, в кого влюблен Карамон. Ему, величайшему черному магу, не нужна любовь близнеца. Он отлично со всем справиться сам. — Довольно этих высокопарных слов, Карамон. — Рейстлин слегка отстраняет от себя брата, чтобы заглянуть тому в глаза, лишний раз убеждаясь в правильности своих выводов. — Тебе не идет столько врать, — на его лице появляется бледное подобие снисходительной улыбки, — да и получается, честно признаем, весьма скверно. Карамон замерев, не смеет отвести взгляд и впитывает каждое оброненное в его сторону слово, пускай и вонзается оно в сердце, как отравленная стрела. Рейстлин выглядит уверенным и спокойным — они вновь так не похожи друг на друга, как если бы сравнивали Солинари с её отражением в озере Кристалмир. Великан слушает, внимательно следя за каждой эмоцией, скупо проступающей на бронзовой коже. И однако же он ровным счетом не понимает ни единого слова, будто брат вместо Общего вдруг заговорил на языке магии. — На самом деле, — продолжает тем временем Рейстлин, — ты уже отдал свою любовь Тике, а влюбленность — прекрасное, по слухам, мимолетное чувство — принадлежит Крисании. Ты путаешь привычку — обязанность заботиться о нерадивом младшем брате — и действительность. Очнись же, Карамон. Я больше не нуждаюсь в твоей защите и могу... отпустить тебя, — замявшись, заканчивает он едва слышно. Апатия, как давняя знакомая, приобнимает мага за худые плечи. Наконец он не чувствует ничего. Ни бесконтрольной ярости, ни давнего страха. Чувство бессмысленной ревности, на мгновение всколыхнувшееся при упоминание женских имен, осело на пол серой пылью. Рейстлин бросает взгляд на свои ладони, почти ожидая увидеть на них песок, просыпающийся сквозь тонкие пальцы. Карамон молча наблюдает за близнецом, про себя удивляясь сменившейся риторикой его речи. Если вначале Рейстлин обвинял брата в зависимости, то теперь отрекается сам, совсем неумело скрывая насколько тяжело ему это дается. И тогда Карамон вспоминает, что, в целом, Рейстлин такой с самого детства — чертовски упрямый и не желавший признавать свои слабости. Он скорее задохнется от кашля, чем попросит подать стакан горячего отвара. Прикажет, сделав вид, что принимаемая помощь — услуга, которую он сам же и оказывает. Ему всегда было важно оставаться правым в споре, даже когда терялась уже суть. Его истинный дар — талант к магии, способности создавать невероятные иллюзии, был одновременно и самой скверной привычкой — прятаться у всех на виду за едкими замечаниями, отгораживаясь невидимой стеной от друзей и семьи. А Карамон видел его настоящего. Невероятно умного, сильного духом мага. Обозленного на весь мир, обиженного и испуганного мальчишку. На самом деле Рейстлин лишь притворялся черствым эгоистом, мастерски скрывая чистые грани своей души. Наверное ему мало бы кто поверил, но Рейстлин на самом деле был отличным парнем, просто с очень непростым характером. И Карамон любил его, не смотря на все недостатки. Любил его настоящего. — Их здесь нет, — коротко отвечает он брату. — Оглянись. Ни Тики, ни Крисании. Не важно, сколько между нами миль или лет — обе женщины дороги мне, но лишь как подруги. Я люблю их так же, как когда-то относился к Китиаре. Но сейчас я здесь, я рядом с тобой, Рейст. Увидь же меня! Ощущая нарастающий в горле ком, маг слегка наклоняет голову, заходясь в притворном приступе кашля. Больно. Сколько ещё будет продолжаться эта пытка? И уж не причастна ли здесь Такхизис, его Темная Госпожа? Быть может, — закрадывается в голову утешительная догадка, — всё это лишь сон? — Я не верю тебе. — выплевывает он вместе с кровью. — Ты мне лжешь. Лицо Карамона мрачнеет, неискоренимое упрямство и отстраненность близнеца раздражают. Он ведь сам просил его больше не врать! А теперь отказывается верить словам, кристально чистым — без намека на ложь! Так может... именно обман его удовлетворит? Тот, кто теряется во мраке, не способен различать предметы на свету. Он будто слеп. — Хорошо, — вторит ему Карамон. — Пускай будет по-твоему. Мои чувства — лишь продукт моих заблуждений. Тогда я предлагаю тебе эксперимент. Ты ведь постоянно ими занимаешься, так что не привыкать. Один поцелуй, Рейстлин. И если ты прав — иллюзия обмана спадет с моих глаз и сердце перестанет нервно сжиматься в груди, причиняя почти невыносимую боль. Возможно, мне даже будет противно впоследствии смотреть на тебя, но и это будет нам на руку — так дистанция станет лишь больше. И правда, наконец, покажется нам на глаза. Маг, застывший на первых словах, словно отмирает и медленно поворачивается к близнецу. Его бронзовая кожа кажется бледной, истертой бумагой — страницей древней магической книги. Хрусталик в форме песочных часов расширился, почти полностью перекрывая золотистую радужку. Сглотнув, но ни капли не успокоившись, он ожидает дальнейших действий со стороны брата. Не думает ведь Карамон, что они последуют с его стороны? Карамон осторожно подвигается ближе, по крупицам сокращая расстояние, сжигая воздух своим жарким дыханием. Рейстлин забывает дышать, наслаждаясь томящим ожиданием, опасаясь и стремясь навстречу сухим, обветренным губам близнеца. В его мыслях вспыхивают разрозненные образы и чувства, обида и ревность к не присутствующим здесь девушкам застилает глаза. Наконец, он ничего не видит, но чувствует, как его кожи касаются, как мягко притрагиваются к его губам в поцелуе. И его сердце, черное и сухое, отзывается на каждое движение. Поцелуй выходит куда более целомудренным, чем Карамон рассчитывает, но для первого раза сгодится. Нехотя, он отстраняется от брата, не убирая ладони, мягко лежащей на шее. Удовлетворенно подмечает он ускоренный пульс бьющегося, живого сердца — его собственное отвечает тактом в унисон. Рейстлин начинает дрожать и победная улыбка вмиг слетает с лица Карамона. Отстранившись ещё немного, чтобы дать близнецу почувствовать свободу движений, он с испугом и волнением вслушивается в хриплый шепот. — Я знаю, что ты всё врешь, — кажется, плечи Рейстлина сотрясаются в безмолвном плаче, но его глаза безжизненно сухи. — Ты не можешь любить меня, ведь я не способен любить! Ты не должен… Растрачивать свою жизнь на того, кто не достоин такого подарка. Почему же ты не хочешь меня отпустить?! Последнее он почти выкрикивает в лицо брата, нарываясь на застывшую маску. Глаза Карамона смотрят прямо и, как всегда, полны безоговорочной и всеобъемлющей любви. Рейстлину больно. Ему хочется свернуться калачом и по самые уши укутаться в потертый плед, как в детстве, заткнуть уши и плотно зажмуриться. Он ведь знает, что тот, на кого смотрит его брат, на самом деле не существует. Карамон влюблен в образ, сотканный из собственного самообмана. А маг, в чьем лице зафиксировался бесплотный призрак, оставлен судьбой на безжалостное растерзание своих несбыточных мечт. Изначально лишенный всего, даже права на надежду… Он готов признать! Готов прокричать о своей любви так громко, чтобы услышали боги! Довольно плутаний в наваждениях чьих-то фантазий! Он выбился из сил и растерял всё желание ещё хоть как-то сопротивляться. — Докажи, - надрывно шепчет Рейстлин и тут же в испуге смотрит на Карамона. Слова вырвались раньше, чем маг успел их осознать. Но Карамон всё услышал и понял. Возможно, в этом больше заслуга их подсознательной связи, как близнецов, чем личной догадливости, но когда потрескавшиеся от жары губы вновь прикасаются к таким же напротив, все мысли покидают голову мага. Близость Карамона опьяняет, как качественное, дорогое вино. Его горячие руки обжигают кожу, словно одежды больше не существует. Его тяжелое дыхание заполняет собой всё пространство, не пропуская более кошмары и сомнения. Когда брат обнимает его, тело Рейстлина инстинктивно расслабляется, поддаваясь навстречу родным прикосновениям. Доверие, которое они испытывали друг к другу с самого рождения, израненное,местами расколотое и дряхлое, всё же смазывает стремление Рейстлина сопротивляться и стоять на своём. Словно в глубине души он и сам понимает, что происходящее сейчас между ними — правильно. Наконец разделенные в утробе матери близнецы — половинки одного целого — соединяются, обретая изначально задуманную завершенную форму. Народная мудрость гласит, что именно то, чего двое никогда не говорят друг другу, связывает их сильнее, чем любая откровенность. Рейстлин никогда не признает, что нуждается в брате с той же силой, с какой Карамон срывает с него одежды. А тот никогда не признает, что выпустив болезненно худое тело из своих надежных объятий, он сможет продолжить жить, но как существуют люди лишенные сердца. Этой ночью они впервые оказались так близко, что тонкая красная нить, связавшая их с самого появления на свет, натягивается до предела и невидимой удавкой обвивается вокруг шеи. Когда иллюзорный Карамон в Испытании предал брата, Рейстлин почти лишился искры света и добра в своей душе. И только неизменное присутствие настоящего Карамона рядом и его бесконечные попытки вернуть былое отношение, не позволили магу насовсем погрузиться во тьму. Когда Рейстлин, спасавшийся бегством от своих чувств, отказался от Карамона — тот всего за пару месяцев из воина и героя превратился в обычного пьянчужку-ротозея, несмотря на постоянную заботу со стороны жены. И только привычная цель — вновь спасти и защитить брата, помогла ему выдержать испытания и вернуть былую доблесть и трезвость. Близнецы, два полу-человека, которые, перестав контролировать друг друга, пускаются во все тяжкие. Вечно покачиваясь на весах крайностей, они тем не менее крепко сжимают родную ладонь в своей руке. И в этом они, безусловно, похожи.