Секунду назад

Она почувствовала его не оборачиваясь. Когда приходит дьявол — пахнет серой. Когда приходит он — сандалом. Bleu de Chanel Она влюбилась в его запах первее, чем в самого мужчину. А может всё было неразрывно вместе. Они тогда были ещё не вместе, но долго, неразрывно, изо дня в день — он на каток, она на каток, вопросы, проблемы. И вдруг отпуск. И как-то стало пусто. Вопреки расхожему и знаменитому её «слушайте», она не аудиал. Она кинестет — для её картины мира важно дотронуться, вкусить, набрать дыхание, почувствовав запах. Её путь узнавания мира — ощущения, чувства. Тогда долгих полтора месяца она заходила в парфюмерные магазины, и тайком на внутреннюю сторону запястья брызгала парфюм из тяжёлого черно-синего флакона. А потом шла в авто, ехала куда-то в дальний угол какой-то медвежьей дыры, вдыхала верхнюю, финальную ноту аромата, с той, с которой он обычно приходил на работу, и скучала. Скучала и плакала. От бессилия изменить мир к лучшему. Лучший — это он. Тогда казалось, всё нереально и абсолютно безнадёжно. А хотелось дышать им. Болеть им. Любить его. Она вдохнула его когда закончился отпуск. С тех пор она очень любит, когда отдых заканчивается. Чтобы дышать в унисон. Она его тогда обняла. Может чуть крепче обычного. Может чуть дольше обычного. Она могла тогда заметить в его глазах удивление. Но не заметила — она прижималась щекой к щеке. Нельзя, нельзя. Вдыхала запах ярких красок мая, замешанных на Bleu мечтах с нотой de Chanel о, тогда казалось, несбыточном. Первый раз всегда самый запоминающийся — это были их первые объятия. Может он и не запомнил. А скорее всего, то важное что-то он просто не понял. Но для неё они всегда пахнут трепетом, молодостью, ожиданием прекрасного и пониманием того, что всё реально, надо просто загадать, правильно отправить посыл в небо, наверх, туда, где распределяют мечты. Позже этих объятий были сотни, может даже тысячи — никто не любил так обниматься, как она. Ей надо было растворяться в нём. Заворачиваться в его длинные руки. Вдыхать его Bleu de Chanel Иначе она и не жила. И если она умрёт, рай будет именно таким — в его руках с пряной нотой сандала. Свой ад на Земле она тоже знала: дотянись рукой, твоя — нельзя, нельзя. Она текла. Вытекала. Растекалась по нему магмой своего женского естества, которая только в его объятиях вырывалась из-под ледяной коры. Тогда лёд плавился, кратеры Земли дышали вулканами, страсть взрывалась и покрывала карамельной лавой всё живое вокруг — она была так горяча, как все вулканы одновременно и как ни один из них. Она даже не обернулась, когда стало тепло от его рук. Он отнял её от стекла. В его сандал в этот раз потоками лились слёзы — солёной водой сходила лавина обнажая гору, которая пробуждала в себе вулкан. От этих солёных потоков было хорошо, как тогда. Когда жизнь была цветной. Когда можно было просыпаться среди ночи и рассматривать его спящего. Когда в реальности был сладкий отдых вдвоём, а в перспективе новые рабочие вершины и тоже вместе. Когда в пряной восточной полуночи они сбегали к океану и смешивались солью своих соков любви с ночным прибоем. Было хорошо чувствовать соль его губ на своих, всех губах. Внимать в себя и в то же время отдавать. И отдаваться. Губы были как тогда нежными. И солёными. Сейчас не от океана, а от её слёз. Руки крепкой волной подхватили, оторвали от земли и понесли вдаль. Туда, где становясь морской звездой, его дыхание одновременно чувствовалось в двух, трех, четырех, во всех местах. Когда он ее как прибоем накрывал собой, стекая по ней всей своей тяжестью. Она плохо помнила, что происходило. Она сама себе не принадлежала. Нежный и одновременно порывистый молодой океан её вертел, крутил в своих водах. Она чувствовала его задиристый напор спиной, когда он её разматывая, оказывался сзади. А она цепляясь руками за выступы скал, раня до крови руки, сбивая пальцы, чтобы удержаться, тянула губы обернувшись в поцелуе к его губам. В мерном раскачивании страсти они путались в туннеле ее волос, выхватывая соль поцелуя едва касаясь. Она то вздымала над ним, раскачиваясь широкой амплитудой в ритме шторма, каждый раз ловя руками его руки, стараясь не отпустить, чтобы окончательно не унесло. Дотянись рукой, твоя. Можно, можно. То оказывалась под его бушующим изгибом, чувствуя, как он входит в девятый вал и извергается весь в неё, на неё, а потом обессилев, падает сверху, накрывая ее собою полностью, всем своим весом, расслабляясь, придавливая тёмными водами. Так и уснули друг на друге, сплетённые руками, ногами, спутанные волосами, солью и оргазмами.