Неадекватный

Шинджи никогда особо адекватностью не отличался. И окружение подбирал себе под стать — таких же пришибленных, чтобы в случае чего хотя бы не осудили его очередные безумные идеи. Собственно, поэтому они спелись с тем же Урахарой. Как только на горизонте маячила какая-нибудь глупость, у Шинджи срывало башню. В глазах пляшут черти, в пустой голове — тараканы. В этот раз, кажется тараканы устроили слэм, мясорубку и ритуальные танцы с бубном. Иначе Шинджи не может себе объяснить, какого черта он вообще творит. Шинджи не из тех, кто будет годами хранить обиду и бережно вынашивать ненависть. Поэтому, наверное, первая за сто лет встреча с Айзеном как такового эмоционального отклика не вызвала. Да, он кричал, ругался — все напускное. В конце концов, если бы ненавидел, стоял бы сейчас в суде, на ходу придумывая причины вернуть Айзена и Гина в его отряд? Зимняя война не успела закончиться, как Шинджи, едва вернувшийся к должности, уже чудит. Он и во время самой войны умудрялся вытворять такие вещи, до которых бы не додумался нормальный шинигами. Да и зачем нормальному шинигами вообще думать о чем-то, что выходит за рамки приказов? А вот Хирако надо. Вселенная схлопнется, если Хирако начнёт вести себя как обычный человек. Благо, пока Вселенной такая участь не грозит — Шинджи каждый раз превосходит сам себя. Вытащить Гина из-под руки теперь почти всемогущего Айзена? Шинджи с радостью. Ещё и съязвил что-то эдакое. Шинджи и сам не помнит, что. В тот момент адреналина в крови было явно больше нормы. Он упивался этим чувством, как какой-то торчок. В голове будто замыкало какие-то определённые контакты, обрубая даже зачатки инстинкта самосохранения. Сейчас тоже. Он даже пару раз случайно заехал по лицу Айзену, обмотанному печатями — так разошёлся, доказывая главнокомандующему, почему он должен восстановить преступников, Гина и Айзена, в Готее, да ещё и направить под его, Хирако, прямое руководство. Почему-то в его голове это было даже логично — Шинджи сам пять минут назад изгнанник. И неважно, что логику в таких умозаключениях видит только он сам. Капитан с детских лет был до отвратительного настойчивый. Правда, это часто компенсировалось ленью, но вот в такие моменты он просто не мог молча отсиживаться в сторонке. Как можно упустить шанс забрать себе под крыло таких полезных ребят? Голос разума, кричащий, что ну его к черту эту полезность, если собственная шкурка будет в опасности, прекрасно глушился стуком сердца в ушах, который оглушал своим неровным битом. Пятый отряд принимает в свои ряды всех больных и убогих, обиженных и униженных. Иногда обиженных и униженных самим капитаном, ведь он заноза та ещё. Доведёт до ручки даже мёртвого. Ворчащего Ямомото тоже довёл. Почти до припадка. — Капитан, вы самый большой идиот из всех идиотов, которых я когда-либо встречал, — ворчащий низкий голос над ухом не вызывает никаких иных эмоций, кроме ликования — глупая идея оказалась очень даже успешной, — Интересно, этот старик с самого начала знал, что остаться с вами для меня наказание гораздо суровее, чем заточение? В одиночестве хоть спокойно. — Не строй оскорбленную невинность, — Шинджи даже не пытался сделать голос хоть чуточку разжраженным. Он слишком рад успешному завершению наиглупешей авантюры. Хирако, забавно морща нос, снимал с рук своего нового-старого лейтенанта неприятные на ощупь печати. Все-таки ничего не должно мешать Айзену работать, — У тебя слишком довольная рожа. Согласись, рад же видеть над головой небо, а не сырую пещеру. — Не буду отрицать, — Айзен честнее, чем до этого. Может, больше не видит смысла увиливать от капитана, а может просто благодарен. Хирако пока не спрашивает, не говорит об этом вслух. Не хочет спугнуть эту незнакомую открытость Айзена. Тот и сам молчит. Знает о почти нездоровом интересе Шинджи ко всему новому, вот и чудит. Не меньше капитана, — Вам не стоит снимать с меня печати. По крайней мере, снимать остальные. Это ради вашей же безопасности. — Тебя разве волнует моя безопасность, о, великий Соуске? Мне начать беспокоиться за тебя? Хогиеку повредила твои мозги? — печати цеплялись за него самого, как мокрые выпавшие волосы. Ни стряхнуть, ни оставить на чем-то — все равно тянутся за пальцами, — Сиди лучше смирно и не выпендривайся. Для тебя стараюсь. Он и правда замолк. С Айзеном сейчас на удивление легко. Он послушный, что странно. Может, совесть заиграла, а может чувствует себя должным. В любом случае, для Хирако так даже лучше. Все равно одно лишь присутствие Айзена рядом заставляет лёгкие сжаться до состояния изюма. Огромный запас реяцу давит на всех вокруг, как бы сильно Айзен ни пытался контролировать это. Чувство опасности щекочет под ребрами и, должно быть, Шинджи единственный, кто получает от этого кайф. Просто находиться с Соуске в одном помещении уже тяжело. Редкие вспышки реяцу будто закрывают доступ к кислороду. — Вы адреналиновый наркоман, капитан, — Гин может только неодобрительно кивать головой. Разве он может указывать высшему по званию, что делать, даже из искреннего беспокойства? — Связавшись с Айзеном, вы сами обрекли себя на проблемы. — Проблемы скорее у Соуске, — Шинджи только беззаботно пожимает плечами, выуживая из рюкзака банку газировки — новая генсейская зависимость, — Он сидит с моими бумажками целыми сутками. И в этот раз даже не жалуется, представляешь! — Едва ли мы с ним посмеем, — спорить с капитаном всегда бесполезно. В его голове такие лабиринты, рядом с которыми даже Айзен и рядом не стоит. Возможно, дело как раз-таки в том, что Хирако не любит долго думать. Гораздо интереснее жить, когда не знаешь, что ждёт тебя в следующую секунду. Шинджи знал, что столкнётся с неодобрением отряда. Знал, что если привести предателей, то это обернётся только тем, что он потеряет к себе уважение как к капитану. Не то что бы его было сильно много. Наполовину пустой, наполовину шинигами — такое существо с трудом подходит на роль капитана. А после его выходки… вряд ли найдутся довольные. Шинджи кристаллически плевать было, есть и будет. За его спиной всегда неодобрительно шептали. Раньше — из-за его немного загульного образа жизни. Сейчас… сейчас поводов для этого намного больше. Шинджи мало того, что принял в свои ряды предателей, так и ещё имеет весьма близкие отношения с ними. Что вполне понятно. Вряд ли кто-то другой согласится составить компанию тому же Айзену. Зато Гин на удивление быстро влился в отряд заново. Будто не он ещё совсем недавно находился под все общим прицелом. Язык у него хорошо подвешенном, чем парень не стесняется пользоваться в полной мере. И исправно выполняет все поручения капитана. Чувствует себя в долгу. За Зимнюю войну он должен был умереть два раза — от руки Айзена и после приговора. Оба раза Шинджи вытаскивал его за шкирку из лап смерти своей костлявой рукой. Гин благодарен, и благодарен безмерно. С Айзеном всегда было сложнее, чем с кем-либо другим. Он даже не утруждает себя лишними разговорами с другими членами отряда. И недовольство свое тоже не показывает. Покорно следует за капитаном, держась позади ровно на два шага. Не отходя дальше и не приближаясь. — Меня бесит твоя идеальность. Ты как будто ненастоящий, — Хирако будто проваливается в прошлое, смотря на Айзена. Снова носит очки. Снова фальшиво идеальный. Без изъянов. Снова весь в работе. Разве что ворчит намного меньше. Шинджи не уверен, что в такие моменты может дышать. Он будто тонет в холодной воде. Отпустил обиды? Чушь. Скорее просто бежит от себя. И весьма успешно, надо сказать, — Не надоело? — Капитан. Хватит, — все его движения отточены, величественны. Аристократичны. Шинджи часто задумывался, а не является ли Соуске потяренным сыном одного из кланов. Он даже хмурится элегантно. И выплывает из стола тоже, — Вы же в курсе, что о вас говорят в Готее? — Когда обо мне говорили что-то хорошее, Соуске? — Шинджи давит в себе желание щёлкнуть Айзена по носу в шутливом жесте. Руки ему ещё дороги, — Не капай на мозг. Лучше отложи бумажки и поговори со мной. Шинджи адекватностью никогда не отличался. Зато отличался умом и живым воображением. Где было это все, когда он притащил обратно в пятый отряд Айзена и Гина? Вероятно, голубоко в тощей заднице.