Не просыпайся

Мягкое алое свечение огоньков из неоткуда, удобный матрац, застланный шёлковой красной, словно кровь, тканью. Подобно ей были и тяжёлые бархатные шторы. —Ах... –слетает тяжёлый вздох с розоватых губ, вздох исполненный толикой смущения и искренности чувств. —Тише, тише, –в ответ шепчет ласковый , такой уже родной голос, голос, заставляющий Руфо каждый раз покрываться мурашками, а сердце заходиться в отчаянном ритме, грозясь вот-вот разорвать грудную клетку и рёбра хозяина. Покрытые не то небольшими прищечками, не то рыжими веснушками руки скользят меж влажных от испарины бёдер. Вновь судорожный вздох срывается с уст нижнего, вот только теперь он случайный, вожделенный. —Росен, –как в бреду шепчет он, когда икрицы уподобившись змеям обвиваются вокруг чужих плеч, не оставляя теперешнему любовнику и шанса на побег. Чёрные короткие ноготочки нарочно вонзаются под серую кожу соседа, оставляют неглубокие, но жгучие царапины,о каких Руфо даже и не вспомнит. Рыжий нарочно молчит, лишь исподлобья, с дерзкой и одновременно с тем гадкой, язвительной улыбкой взирает на старшего, пока мёртвые чага вальяжно лобызают чувствительную кожу, оставляя после себя блестящие в полутьме серебром следы, следы, что со временем побогравеют, расцветут лепестками роз на больном покрове. —Ри.., –ещё силиться вымолвить хоть словно Ру, однако его перебивают прежде. —Молчи, –странно хрипит голос младшего, когда он считай приказывает Фоэлю закрыть свой рот и, словно не терпя возражений, не больно, но звонко ударяя ладонью неподалёку от оголеннных ягодиц. На своё удивление, парень повинуется, давится  ошеломлëнным восклицанием , тут же прикрывая вспотевшей пятëрней свои уста. Он ощущает приятную тяжесть внизу живота, то, как нарастающее возбуждение заставляет содрогнуться его тело, вжаться в сидящую фигуру напротив. —Ты прости меня, Ру, –первым нарушает молчание, ведёт жалом вдоль икрицы ровную полосочку, причмокивает у колена и сползает ниже, ещё ниже... «За что?.. »—хочет спросить он, но не смеет ослушаться указания, а потому и приходится по-щенячьи хлопать глазки в непонимании. —Ты прости меня, Ру, за то, что такой дурак был... Знаешь, когда ты нормальный, честный, не такой уж ты и пидр, –говорит с безобидной усмешкой, не знай Ру Фоэль друга также как себя, если не лучше, то непременно счёл бы те слова оскорбительными и обидными, не самыми лучшими для начинания секса, однако... Однако слова эти принадлежали Росену, его Росену , которого он знал как облупленного, а потому знал и то, что рыжий лис и по совместительству редкостный нахал не имел ничего дурного, наоборот, подобным образом он выражал искренность сказанного, делал своего рода комплемент своему другу, а другу ли вовсе? Впрочем, не важно, Ру с удовольствием сочтёт то за личный балл соседа, балл очередной мягкой и едва заметной улыбке, неосознанно и так глупо дрогнувшей на его устах. —Прости, я правда не понимаю почему, в чëм твоё проклятие, но... Если я тебе не безразличен, –младший прервался замечая на чужом лике замешательство и недовольство поднятой темы, а потому, заранее опередив помещает свои длинные фаланги во влажность меж чужих губ, подобным образом прерывая всякую речь, а, тем временем, собственную продолжая;—если мы друзья, если хоть сколько-то наше прошлое, настоящее и будущее для тебя ценно... Скажи мне, расскажи мне о нём. Быть может, я смогу тебе помочь? «Помочь? Наивный», –мысленно обречённо хмыкает Руфо, прикрывает очи, готовясь объясняться, объясняться, почему не может доверить секрет, но... Тёмные глазки-бусинки открываются и он лицезреет её... Как всегда вместо лица лишь тьма, тьма походящая на ту, что встречалась в Гарри Поттере у Дементоров–по крайней мере именно такое сравнение подходило наиболее по мнению Фоэля. Помимо непроглядности черт под плащом, взор привлекала длинная серебренная коса, такая же расплывчатая, как и её обладатель; коса, которая сейчас находилась в опасной близости от шеи давнего приятеля. —Нет... Шепчет в пальцы он, когда с заботливой улыбкой на устах хитрый лис вынимает их и ласково шепчет: —Успокойся, расслабься, я не тороплю тебя с ответом, Руру... –но его пугало не это. Руфо был готов поклясться, поклясться, что под капюшоном, под непроглядной тьмой, его давняя знакомая и вечная спутница улыбается, улыбается так странно и выразительно, что любому увидевшему чеширское жало сделалось бы не по душе, –словом, представлялось чужое выражение лица ему чем-то ужасным, леденящим кровь в его жилах... —Тише, –из кататонического ступора его выводит приятный до сладкой истомы голос. Оказывается, Росен, пока старший прибывал в беспамятстве, уж поместил в него первый пробный палец, получив реакцию от мышц тела, но не друга. Колечко плотно сжалось, напряглось под чужими, пока ещё неприятными движениями... —Росен.., –в отличие от спокойного и уверенного голоса соседа, его собственный голос дрожал, дрожал не то от возбуждения,горячими языками пламени гуляющего по его худощявому, на вид нездоровому телу, не то в силу страха, страха перед тем существом, что ещё ближе приблизило своё смертоносное оружие к глотке им любимого человека. —Руру, –ответно шепчет рыжий, когда его пронзает нахальная ухмылка; когда второй палец проскальзывает внутрь; когда он хватается второй рукой за чужое бедро, уводя в сторону и наклоняясь к нему,проходя сквозь призрачное оружие.—Руру, –повторяет он и почти неслышно, несвойственно уж совсем произносит, —Не просыпайся. Чтобы не случилось, только не просыпайся. Тьма. Медленно, но верно, всякое чувство мира, всё приятные и дискомфортные ощущения разом пропадают, —их вымещает душераздеоающая пустота, пустота и ничего более, не оставляя даже отголоски радости или горечи. —Что?.. –он слышал, слышал, что друг говорил что-то ещё, он шептал что-то ещё, однако... *** —Что?.. –звучит словно лезвие ножа его осипший голос, словно разрезающий благоговейную тишь опустевшей комнаты, где находилась лишь одна фигура–его фигура. Все-таки парень проснулся, парень проснулся и жестокая реальность окатила его не хуже ведра с человеческими и животными помоями. Росен пропал, пропал без вести. Белые простыни комкаются под сжатием бледных пальцев, костяшки которых были окрашены алыми ссадинами и более глубокими царапинами из-за накатывающих на него порой слишком реалистичными галлюцинациями о чужом возвращении или смерти, при виде которых юноша имел обыкновение крушить всё и как попало,всё, что только попадётся ему под руку. Благо, что подобные видения случались с Фоэлем тогда, когда он находился в одиночестве, когда никого не было рядом и когда люди не сочли бы его за умалишённого, несомненно желая упечь его туда, где его будут окружать лишь мягкие стены и собственные мысли... —Придурок, –шепчет он и тихо всхлипывает, всхлипывает без слëз–он давно их уж их лишился, обезвоживание его настигло раньше, чем предполагаемая скорая смерть. Навсегда потухшие очи скользят по запылившемуся столу, отмечают на электронных часах неоны, выложенные в «10:10», а также мелким шрифтом дату, дату , заставившую сердце юноши взвыть с новой силой, с новой щемящей болью удохнуться немым, полным отчаяния криком, новым всхлипом и горечью. Прошло ровно два месяца со дня исчезновения его лучшего друга, его единственного друга; прошло ровно два месяца с того дня, когда Росен в последний раз попытался поговорить с парнем, но тот так холодно его отверг, убеждённый, что так будет лучше всем,что позднее , разузнав правду, лис будет благодарен старшему за многолетний секрет. Лучше не стало, а обернуть время вспять ему не было дано, разве что существовал в их городе проклятый, что был способен на это... Впрочем, даже если допустить подобную возможность, вряд-ли бы этот некто согласился, в конце концов дело его не касалось, да и последствия наверняка после двух месяцев забвения были ужасающими, быть может необратимыми. Не стоит забывать, что наверняка у чисто гипотетического обладателя столь мощной силы должны были быть ограничения, в противном случае... Впрочем, не важно! Ру Фоэль отнимает руку от покрасневшего лица, тем самым словно отмахиваясь от бесполезного потока мыслей. Стоило позаботиться о ином—урчанием желудка на дне уже давно впалого до тазобедренных косточек живота. Здесь часто можно было припомнить слова бабушки или матери о том, что молодой человек столь худ, что, должно быть, живот просохнет к его рёбрам. После пары суток пропажи Росена Руфо принялся за беспокойство, ведь до сего момента даже во время вздоров тот не пропадал более чем на пару дней,однако, тогда парень не понимал апогея всей ситуации... Чем больше росло беспокойство за друга, тем меньше Фоэля беспокоил голод, тем меньше он ощущал чувство голода, пропадая в заботах о том, куда бы и сколько ещё следует расклеить листовок о пропаже, сколько ещё стоит расспросить однокурсников и других людей, ради даже малой ниточки информации. Всё дошло до того, что теперь Руру питался лишь из чувства тошноты и не приятного, заставляющего свернуться калачиком, укола в правую бочину. Вот это случилось и сейчас, урчание живота и ощущения раскалённого ножа неподалёку от паха, ощущение застлившее глаза и разум несчастного, заставившее закусить нижнюю губу и недовольно отозваться мычанием. —надо бы выбраться в магазин, –прошептал он, уже привыкнувший вести монолог, дабы хоть как-то разбавить оглушающую тишину, заполнить стены квартиры хоть каким-то звуком, чем вечным стонам боли, плачем и воплями, воплями, когда знакомые очертания возникали наяву и растворялись меж сжатых в тоске пальцев... Ру Фоэль собрался быстро—больше не приходилось думать о внешнем виде, любая неопрятность и мешки под глазами оправдывались каждым, кто знал о сложившейся ситуации, а знали, должно быть почти все,все,если не в лицо, то по расклеенным объявлениям, вновь и вновь возникающим на месте, где была сорвана цветная бумага из раза в раз, ведь многие понимали, понимали, что прошло слишком много времени, а потому рассчитывать, что не то конопатый, не то прищавый лис жив , не приходилось. Казалось, только Руфо не желал признавать жестокую действительность, оттого чужой взгляд, скользящий по нему, был исполнен жалости. Итак, в несколько запачканной не то кровью, не то кетчупом фиолетовой толстовке, в разодранных в месте колен джинсах, он покинул свою «защищённую» территорию, покинул, перебирая в кармане манетки и прикидывая, что средств осталось совсем немного, а потому, если он не хочет отбыть в иной мир до того, как найдёт Росена, ему следовало заняться прежним—стримами, либо же устроиться на нормальную работу, как тогда, когда он ещё работал барменом, когда ещё не стал пропускать свои смены, безо всякого объяснения начальству. Перед глазами лишь влажный от недавних дождей асфальт, он шёл понурив голову, устав крутить мелочь меж пальцев,ибо только это увлекало его подальше от тягостных дум, какие вновь яркими картинами наполнили молодой разум. —Росен, –словно умалишëнный шепчет он, вытаскивает руку из кармана , зарываясь пальцами в засаленные локоны, чуть оттягивая, дабы угомонить неожиданно накатившую головную боль и головокружение. —Росен.., –повторяет он, почти теряя равновесие, от падения его спасает лишь рядом стоящая доска объявлений, лишь знакомое лицо,о чьë упирается дрожащая ладонь. —Росен, –он готов поклясться, что услышал ответ. Руфо поворачивает голову в сторону, возможно слишком резко, ведь сия картина тут же окончательно расплылась у него перед очами, покрылась туманом, чёрным туманом. «Ру», –вновь слышится печальный голос, видеться сквозь медленно рассеивающуюся дымку скорбную улыбку, улыбку, какая вмиг скрывается под маской. —Росен!.. –хрипло срывается с его уст, он ощущает, что вновь способен стоять на ногах, вновь способен идти, делает шаг и... Фигура отворачивается, убегает, бежит быстро, желая скрыться за гаражами. —Постой! –тянет руку,но не успевает ухватиться, не успевает остановить, а потому бежит следом. Тело словно сводит судорога, от чего двигаться становиться только тяжелее; сердце колотиться больно о рёбра, грозясь вот-вот разорвать препятствие и вывалиться наружу, представиться перед миром в смятении, в самом что ни на есть жалком и ранимом виде; лёгкие парня неистово жгло, будто в них скрывалось горючее, а воздух, лихорадочно протекающий по ним—зажëнная спичка. «Росен! »,–может разрываться лишь в мысленном крике, в глотке предательски застрял тошнотворный ком тех самых слëз, что не могли выйти наружу новым потоком солёных дорожек. Он ускоряется, уже не ощущает ни боли, ни препятствий, лишь оглушающий шум в ушах, –то бежит вслед за хозяином кровь по сосудам. —Прости, –слышит он бархатный глаз, видит, как отдалившееся,а потому, будто маленькая фигурка замерла, обернулась, окинув бегущего расдосадованным взглядом, едва махнула ему рукой. Растворяющееся облик в воздухе—вот что последним лицезрел молодой студент, прежде чем тело ослушалось его, прежде чем одна нога зацепилась за другую по неосторожности, свалив парня наземь,прямиком в лужу, забрызгав его нездорово бледное лицо грязью, грязью, почти неотличимой от его веснушек, сделавшихся в волнующиеся глади воды особенно уродливыми. Боль в голенях и коленях отрезвила его, он почти уж решил, что на него снизошла новая галлюцинация, настигнув в столь нежданный миг и лишь из чистого везения не привлекла к себе внимание возможно проходящих случайных прохожих. Правда, он почти уверовал в собственное, окончательное и бесповоротное сумасшествие, если бы нечто холодное и острое не коснулось его руки, если бы не вошло слегка под кожу, заставив одëрнуть конечность, с которой тут же покапали грязные алые капли крови... Вой, тоскливый вой и шипение сошли с его уст так, как если бы то был звериный вой и шипение, вой, подобный вою волка, потерявшего любимую и шипение, шипение , подобное шипению разъярëнной змеи. Руфо раздражённо фыркнул, опуская взор свой на дно неглубокой лужи, видя там, под слоем воды, заманчиво поблëскивающий металл... Двумя пальцами он выуживает перочинный ножик, почти дивиться, от куда на дороге столь небезопасная вещица, но удивление сменяется отрешённостью, отрешённостью не весть какой, не то благоговения, не то уныния... У потупленого острия была едва различимая гравировка «РуРо»—надпись, что заставила его застыть, а после взглянуть в пустоту меж гаражей, ведь нож тот принадлежал Росену. Ру Фоэль будучи подростком лично подарил его хитрому лису на день рождения, на его первые самостоятельно заработанные деньги. Этот нож он не спутает не с чем, не спутает ощущения отбитой , но удобной ручки. «Всё таки, я не сошёл с ума... »