Кроме него

— Кто бросает первым? — спрашивает Арс, после чего Антон сразу же поднимает на него свой взгляд. Тот выглядит довольно растрёпанным, уставшим от всего происходящего и желающим поскорее отсюда выбраться. В голубых глазах больше не плещется былой огонёк радости, они потухли, будто бы потускнели. Волосы спутались и уже не так блестят. Но в этом всём Антон всё равно умудрялся найти капельку красоты. Капельку красоты, ради которой стоило держаться до этого момента. И он абсолютно не понимает, как за такой короткий срок они успели сблизиться, узнать столько нового друг о друге. В первую встречу он подумал, что тот довольно строг, обидчив, зол; но как же внешность обманчива — с этим человеком хочется говорить часами напролёт, что они и делали, когда назревал бунт и нужно было дежурить ночью. Тогда-то Шаст и понял, что не встречал человека с более красивой, ненапрягающей речью. Скорее наоборот, его хотелось слушать и слушать, засыпать под нежный голос. И он хотел бы узнавать его и дальше, только вот… Эта игра расставила жестокие точки над и — отсюда выйдет один из них и у них не получится… Просто н е п о л у ч и т с я быть вместе. Как бы этого ни хотелось. Придётся отпустить. — Ты. Твой номер меньше, чем мой, значит ты первее, — говорит он, облизывая свои пересохшие губы. Шарик оказывается подброшенным к стенке довольно скоро. Между шариком и кирпичами осталось совсем немного расстояния. Теперь его очередь. Взяв в руку один из десяти шариков, Антон прокручивает его несколько раз между пальцев, обдумывает всё, смотрит на брошенный Арсением шарик и понимает — смысла стараться нет, как и смысла выходить отсюда. Без него. У него давно потерялись, исчезли, растворились и рассыпались, словно сквозь пальцы песок, все причины жить, а у Арсения… Их явно больше. Там за оградой, где-то в городе, наверняка точно его ждут близкие, родные люди. Его хотя бы к т о — т о ждёт и надеется на его возвращение. У него определённо точно есть причины стараться выбраться и дальше. Шаст горько усмехается, прежде чем бросает шарик едва ли не себе под ноги, тут же выпрямляясь во весь рост. Реакция мужчины не заставляет себя долго ждать — взгляд со стены переводит на упавший под носок кроссовок шарик и, подлетев так близко, насколько возможно, хватает за воротник куртки и прижимает к такой же кирпичной стене. — Что ты творишь? — гневно произносит он, бегая глазами по истощённому лицу номера 240. — Кажется, я проиграл… — Зачем… Зачем ты это делаешь? — Шарик выскользнул. — Заботишься о том, чтобы я ушёл отсюда? Чтобы выиграл? Бросай. Бросай ещё раз! — Я ведь всё равно не выиграю, у меня не так много шансов, в отличие от тебя, так позволь хотя бы проиграть достойно, — слабо улыбается он, даже не сопротивляясь такой сильной хватке Попова. — Не строй из себя храбреца, кидай ещё раз. — У меня ничего ведь нет… — В каком смысле? — У тебя отсюда есть причины уйти, — проговаривает он, поднимая свой взгляд и останавливаясь им в глазах напротив. Сейчас в них горел иной огонёк. Будто бы огонь боли, переживаний, смешанный с морем чувств. Этот взгляд недолго остановился на лице Антона, прежде чем начал оглядывать всё лицо, каждую его черту, изгиб, будто бы стараясь запомнить, отпечатать в памяти надолго. — А у меня нет. За воротами, в городе, тебя наверняка ждут… Твои мама, папа… Даже бабушка и дедушка. А меня не ждёт никто, у меня никого нет, ради кого мне хотелось бы стараться дальше. Даже когда мы разговаривали и ты спросил, на что бы я потратил сорок миллиардов рублей — я старался придумать ответ, но у меня не вышло. Я старался не выглядеть глупцом в твоих глазах, но у меня не получалось. И… Раз уж у тебя больше поводов — пусть живут те, у кого есть на это причины. Так будет честней. Главное, ты только выйди отсюда, ладно? — тихо шепчет тот, наблюдая, как из правого глаза, по правой щеке, стекает небольшая капелька слезы. Что бы это значило? Переживает? Л ю б и т? — Выйди отсюда и уезжай с родными, ладно? — Не хочу… Его держат ещё не так долго, вскоре отпуская на землю. Ощутив поверхность под ногами, Антон подбирает оба шарика и вкладывает их в руку Арса, сжимая пальцы в кулак. — А я ничего не хочу слышать. Ты выходишь отсюда и живёшь так, как хотел. Как рассказывал мне о своих мечтах, слышишь? Воплощаешь дело всей своей жизни, и я тогда точно буду знать, что пришёл сюда не зря. И что умер не зря. — Не хочу уходить без тебя… После услышанного голову резко поднимает — взгляды тут же сталкиваются, только из глаз Арсения по-прежнему стекают слёзы, одна за другой, а в глазах Антона и ни единой капли не было. До этого момента. Он смотрит недолго, оглядывает его лицо, тело, руки, снова возвращаясь к лицу, и тоже начинает молча плакать, чувствуя, как с каждой секундой слёз становится всё больше. — Почему? — Потому что я успел слишком сильно к тебе привязаться… И не могу вот так уйти, зная, что тебя застрелят прямо за моей спиной. Из-за меня же… Не спрашивая на это разрешения, Шаст лишь свою пыльную руку прикладывает к лицу Арса, большим пальцем стирая дорожки слёз, затем продолжая просто поглаживать. — Не вини себя в том, чего не совершал. Это мой выбор в пользу тебя, и я уже объяснил, почему хочу так поступить. И почему поступлю… После этого молчат недолго, пока нежная щека жмётся к руке, прося напоследок ласки, а Антон даёт её, продолжая нежно поглаживать, улыбаясь, видя реакцию на это — Арс выглядит словно домашний котёнок, которого всё время обделяли лаской и неожиданно решили ею наградить, почесав щёчку. — Сделай то, что хочешь, прежде чем уйдёшь, — совсем шёпотом произносит Антон, не убирая своей руки, подходя ещё ближе. И он знает, что именно он сделает — к его губам вскоре прикасаются такие же слегка сухие, но, несмотря на это, такие нежные, что до дрожи в коленках и пульсации в висках. Целует, стараясь запомнить эти ощущения надолго, ведь как бы прискорбно ни было — это и первый, и последний поцелуй одновременно. Грустно до боли. До такой боли, что сердце будто бы сжимают в тисках, не давая забиться вновь и заставляя всё вокруг замереть на какое-то короткое мгновение, прежде чем его губы вновь облизывают, и тогда оно вновь начинает биться, будто бы возвращаясь к жизни после такого простого, но щемящего душу действия. Ему отстраняться не хочется совсем, и он уверен в том, что Арсений испытывает те же самые чувства. У них осталось менее двух минут, на часах уже 01:49 и пульсация усиливается, стуки сердца отдаются во все точки тела, застывая громким звуком в голове, заглушая всё остальное вокруг. Так не хочется отпускать, особенно когда руки сильно жмут к себе, на спине стягивают куртку в кулаки, сминают между пальцев грязную ткань. Так не хочется, но жизнь — сука, и отпустить приходится — отстранившись медленно, чтобы хотя бы вкус чужих губ запомнить раз и навсегда, ведь Арс себе прямо сейчас поклялся, что больше никого и никогда не поцелует, сохранив на своих губах привкус лишь одних единственных. — Пожалуйста, выберись. Хотя бы ради меня, слышишь? В ответ Антону лишь кивают. Он глаза прикрывает, чтобы не видеть, как от него уходят — больно. Больно осознавать то, что ты любишь, и то, что тебя любят, за несколько минут до расставания. Вот только если бы они встретились чуть раньше, не в игре. Вот только если бы жизнь их не завела сюда, они бы обязательно прожили её счастливо… Антон глаза, полные слёз, раскрывает лишь тогда, когда слышит, что Арс отошёл от него на достаточное расстояние, а человек в розовом костюме и с рисунком квадрата на маске приставляет к его голове пистолет. Поворачивается, смотрит на него и окликает. — Арс. Спасибо, что играл со мной. Спасибо, что полюбил. Он даже улыбнуться не успевает, прежде чем ощущает какую-то короткую пульсацию, пронзающую насквозь и заставляющую упасть наземь. А у Арсения от этого звука выстрела и хлопка тела о землю кровь в жилах стынет и ком в горле встаёт — хочется закричать здесь и сейчас. Нет. Точно нет. Больше никого и никогда. Больше никого и никогда он не полюбит. Кроме н е г о.