По стопам любви любовной

— Это абсолютно точно категорически запрещено! — слишком экспрессивно отскакивает от тонких кабинетных стен. — Ваше воспитание противоречит всем нормам и правилам поведения, и я прошу заметить, что вы, молодые люди, объективно не лучший пример для подражания для своего ребенка! Это же возмутительно! Я требую… Екатерина Сильвестровна щебечет что-то еще о качестве родительского авторитаризма, высших ценностях семейного круга и ее голос настолько раздражающе-отталкивающий, что Антон предпочитает делать все что угодно, кроме как слушать кавалькаду откровенной хуйни: прокручивать обручально кольцо на правом безымянном, залипать на шнурки собственных ботинок, часы на стене, активно приближающиеся к двум часам дня, уродливую то ли пальму, то ли дерево у стеллажа, редкие облака за окном, выжидающий взгляд Арсения… Стоп что? Антон коротко вздрагивает и сосредотачивается на чужом взгляде. Арсений сидит напротив, закинув ногу на ногу, сложив руки в замок на колене, и заинтересовано смотрит. Не серьезно, скорее хитро и со смешинкой, но явно чего-то ожидающе. — Кхем, да, — Антон сглатывает и поворачивает голову к Екатерине Сильвестровне. — Что да, Антон Андреевич? — она хмурит тонкие нарисованные брови и сжимает губы в одну линию. — Мы разберемся, не беспокойтесь, — приходиться бросить максимально абстрактную фразу, потому что последние предложений сорок явно пролетели мимо ушей. — Уж будьте любезны! — снова заходится Екатерина Сильвестровна и из директрисы превращается в какого-то мультяшного антагониста. Маленькое лицо и щуплые глазки в обрамлении тугого хвоста блондинистых волос делают ее комичной настолько, что Антон силой подавляет смешок и переводит взгляд обратно к Арсению. Тот замечает это сразу же и, не удержавшись, подмигивает. Ну что за очарование. — Хорошо, Екатерина Сильвестровна, — Арсений ее перебивает и всем корпусом разворачивается к директорскому столу. — Мы все поняли, к сведению приняли, дома обязательно с сыном поговорим, такого больше не повторится. Где он сейчас? — В кабинете психолога. — Тогда мы пойдем заберем его и сразу же приступим к воспитанию и выполнению своих родительских обязанностей, — Арсений расплывается в обаятельной улыбке и встаёт. Антон поднимается следом. — Можете его к этому же психологу еще и записать! — слишком воодушевленно в ответ. — Конечно, Екатерина Сильвестровна, — Антон легко дотрагивается до арсеньевского локтя и делает шаг к двери. — До свидания! — Всего хорошего, — голос директрисы звучит как ломающееся стекло. — Ее бы кто к психологу записал, — Арсений прыскает, стоит двери в директорскую закрыться. — Самому психологу понадобится свой психолог, — Антон только сильнее в чужой локоть вцепляется. — Чтобы вернуться в нормальное состояние, после «идеального примера родительского воспитания». Арсений только глупо хихикает и быстро кивает. Что ж. Ситуация обнять и плакать, хотя скорее истерично ржать, и это выглядит как идеальные планы на вечер. Кабинет психолога находится в конце этого же коридора, и стоит сделать только пару шагов от директорской двери, как навстречу выходит Ваня, размашистой походкой по направлению прямо к ним. Он не выглядит ни расстроенным, ни подавленным, значит тоже не воспринимает все это всерьёз. Арсений раскрывает руки и Ваня в несколько шагов влетает в эти объятия. Коридор пустой и тихий, потому что сейчас ровно середина урока, и слышно только глухой звук отдаленных голосов, так что можно посвятить этой тактильности лишние секунды. Ваня отлипает от Арсения и сразу же закидывает руки на шею Антона в таком же приветственном объятии. Подбородок самовольно опускается на чужую макушку и в голове стреляет мысль: когда он успел так вымахать? — Мы домой? — Ваня улыбается уголком губ и отлипает от Антон. — А ты хочешь оставаться на географию? — Арсений спрашивает чисто для проформы, потому что у Екатерины Сильвестровны его в любом случае уже отпросили. — Нет, — Ваня мотает головой. — Тогда домой. — Будет разбор полетов? — Ваня первый двигается к центральной лестнице по направлению в вестибюль. — Ну, учитывая что Екатерина Сильвестровна больше плевалась слюной и использовала слово «возмутительно», — Антон снова цепляет Арсения за локоть и идёт следом. — Мы бы сначала послушали твою версию событий, а потом посмотрим по ситуации. — Ой, пап, — Ваня фыркает не оборачиваясь. — Там вообще все не так было, а она раздула скандал. — А как было? — интересуется Арсений. — Та там ничего такого, — ванино плечо неоднозначно дергается. Сомнительное окончание «воспитательной» беседы, и рано или поздно поговорить об этом придется, но сейчас Антон кидает намекающий взгляд в сторону Арсения, — его уже ждёт точно такой же ответный взгляд, они идеально изучили и друг друга, и собственного ребенка, — и наблюдает, как Ваня забирает из гардероба кожанку. На улице тепло не по-апрельски, и яркие лучи заставляют прищуриться, двигаясь к машине почти интуитивно. — Закажем на ужин пиццу? — интересуется Ваня, запрыгивая на заднее сиденье. — Это не ко мне вопросы, — Антон вставляет ключ в зажигание. — Можно, пап? — это Ваня адресует уже Арсению. — Можно, — Арсений косит взгляд в зеркало. — Но с условием, что мы обсудим то, ради чего мы сегодня были вынуждены слушать о плохом родительстве на протяжении минут 30. — Только дома, ок? — Ваня уже вставляет один аирподс в ухо. — Ок, — синхронный ответ спереди. Дома так дома. Антон выворачивает руль и выезжает со школьной парковки. Это все абсолютно точно не парит и слова Екатерины Сильвестровны в одно ухо влетели, в другое вылетели, Антон не сомневается в своем отцовстве, если не идеальном, то хотя бы приемлемом. Не может быть иначе, учитывая какой путь они прошли с Арсением, чтобы сначала Арсений сидел по правую руку, а уж тем более Ваня на заднем. Беглый взгляд в зеркало, обвести взглядом сморщенный нос и нахмуренные брови, активно поглощенный чем-то в телефоне, а после свернуть шею вправо, — всего на секунду, — чтобы заметить точно такое же выражение лица. Только уже не ванино, а арсеньевское. Вау. Сколько им лет было, когда они познакомились? 15? Антон тогда только переехал в Москву и был в ахуе от всего происходящего, впредь до масштабов улиц вокруг, но в соседней квартире жил Арсений, который благополучно стал тем, ради которого хотелось, ну, хотя бы перестать бояться. Первый поцелуй, первый секс, первый каминг-аут родным, первое «сложно» и первое «рядом». Арсений пропадал в театре, мечты о котором лелеял чуть ли не с первого дня их знакомства; Антон не отрывал голову от учебников по режиссуре, прерываясь на сон и еду. Они ссорились и мирились, дрались и рыдали бок о бок, а потом первый контракт, первая серьёзная роль, первый заработанный миллион в 21. Первый совместный отпуск в Италии, первая квартира в ипотеку, первая машина. Шуточное «выходи да меня» и вполне серьезное «да». Два билета на самолет, Нидерланды, обручальные кольца. Больше контрактов, больше миллионов, закрытая ипотека. Тихое «ребенок» и дрожащие пальцы на пороге детского центра. А там был Ваня. Маленький, пятилетний, и такой очаровательный, что любовь с первого взгляда, как выяснилось, существует. Тем вечером Арсений рыдал на антоновском плече и впервые в жизни молился чтобы все получилось. Антон молча, но молился тоже. И получилось! Они виделись с Ваней почти каждый день, буквально душу вывернули с документной ебаторией и шикарным нотариусом, купили трешку в новейшей новостройке, прошли специальную школу приемных родителей, чтобы спустя 7 месяцев привести Ваню домой. Настоящий дом, с настоящей детской комнатой, настоящей отцовской любовью. Антон стал отцом. И Арсений стал отцом. Когда-то он смотрел на обручальное кольцо и испытывал душещипательный восторг, а сейчас, насыпая макароны по-флотски в три тарелки, а не две, в солнечном сплетении в десятки, нет, сотни раз лучше. Ваня сразу понял, что что-то странное и необычное происходит, и как только он смог сообразить хотя бы минимум, Антон с Арсением ему все рассказали. И о том, насколько нетипична их семья, и как люди могут реагировать, и все-все-все, что мальчишеский мозг способен обработать. Было сложно и страшно, но в абсолютной всепоглощающей любви. Лучший отдых, лучшая школа, поддержка любых начинаний и осуществление желаний. Ване понравилась музыка — Антон записал его на обучающие курсы. Баскетбол — Арсений возил его на каждую тренировку. Покрасить волосы — Антон сделал это за компанию. А еще в их доме появилась Чуня, — малышка-мальтипу, — и этот Новый год Ваня называет самым лучшим в мире. И их называет самыми лучшими в мире. Сколько бесед и разговоров стояло за тем, чтобы научиться быть собой, быть любимым и понимающим. Быть абсолютно нормальным ребенком, в абсолютно нормальной семье. Однажды Ваня вернулся со школы с ссадинами на кулаках и синяком на скуле. Долго молчал у себя в комнате, не поддаваясь на попытки в разговор ни от Антона, ни от Арсения, но к ужину вышел и впервые позволил матерится при них. Рассказал, как какие-то уебки бросили обидное «педик ты, как и твои родаки», а он не выдержал и врезал обидчикам по лицу. И он все равно оставался великолепным — добрым, чутким, творческим и активным, стремился к знаниям и хорошим людям, и каждый раз обнимая Арсения перед сном, Антон был счастлив, что у него есть… все. Есть любимый муж, есть сын, есть великолепная квартира и машина мечты, высокооплачиваемая крутая работа и абсолютное, просто самое полное состояние в жизни. И гордость, глубокая гордость за то, что он сам, собственными руками, бок о бок с Арсением построили свой идеальный мир. И весь этот мир концентрируется в одной машине. Антон только сейчас понимает, что держит руль и улыбается, как дурак. Рука сама опускается на арсеньевское бедро, заставляя того оторваться от своего рабочего блокнота, — видимо, там новый сценарий, — и лучезарно улыбнуться. «Я люблю тебя» — одними губами произносит Антон. «И я тебя очень» — так же в ответ. Ваня вскидывает на них голову, отрываясь от телефона, и улыбается так, что солнце на небе объективно проигрывает. Родной не по крови, но роднее и не представить. Его внешность была настолько подходящей комбинацией внешности Антона и Арсения, что периодически проскакивали слова о том, что Ваня достался им, как знак любви свыше. Все от ушей до манеры улыбаться, от цвета глаз до формы носа и подбородка, натурального цвета волос и привычки держать чашку — их и только их. Остаток дороги проходит в уютном молчании. Ваня сразу же закрывается в комнате, чтобы репетитора по французскому ничего не отвлекало, оставляя Арсения с Антоном в гостиной. — Что будем делать? — спрашивает Арсений и подтягивает колени к груди, облокачиваясь на антоновское плечо. В ногах дрыхнет Чуня и ощущение дома оседает в солнечном сплетении. — Выслушаем его и будем думать по ситуации, — Антон оставляет поцелуй-крошку на чужой макушке. — Наш сын вырос, Антош, — Арсений носом утыкается в шею. — Тут не осталось ситуаций, сплошная импровизация. — Ты представляешь, — Антон Арсения ближе подтаскивает. — Ему столько же лет, сколько было нам, когда мы познакомились. — Ага, — в районе шее мурчат. — Скоро он расскажет тебе про Соню и ты ахуеешь. — Кто такая Соня?! — Отцовская тайна, любимый, отцовская тайна, — Арсений усмехается, как кот. — Я, вообще-то, тоже отец! Арсений только хихикает и, сообщив что пойдет поучит сценарий, удаляется в спальню. Проведя его взглядом, Антон поднимает Чуню с пола, усаживая ее себе на колени. В их семье всегда были доверительные отношения уровня необходимого каждому. Ваня знал, что его всегда выслушают и помогут, ни за что не осудят и не упрекнут, так что смело делился чем-то личным и сокровенным. А мог делиться с кем-то одним, или не делиться вообще. Арсений, к примеру, до сих пор не знает что случилось с его первым айпадом и хорошо, что пропажу одной кепки так и не заметил. Видимо, некая Соня стала той, о чем Ваня поделился пока только с Арсением. Главная, что сегодняшняя ситуация обсудиться вместе и сразу. И стоит курьеру с пиццей оказаться на пороге, как Ваня с Арсением благополучно всплывают на кухне. — Ну что, семейство, — Антон опускает коробки на стол, — кушать подано! Пицца пахнет очень аппетитно, и причмокивая жирным куском, Антон пинает Арсения коленкой под столом. — Так, ну, — Арсений складывает руки в замок и расслаблено утыкается в район ваниной переносицы. — Что произошло? — Мы с Даней организовывали концерт, — Ваня дергает плечом: информация про концерт абсолютно не новая, Антон с Арсением скидывались на него. — И захотели добавить… прикола. Мы придумали сценку, очень смешную, пап, правда. Но сняли в ней штаны. Антон, не удержавшись, прыскает, за что получает тычок арсеньевским локтем в ребро. — При всей школе? — Арсений ведет себя сдержаннее и уравновешеннее. — Ну… да, — Ваня опускает глаза и запихивает кусок пиццы в рот. — И это все? — интересуется Антон. Ваня кивает. — То же мне, велика проблема, — Антон машет рукой на манер назойливой мухи. — Вы же были в трусах? — кивок. — Тогда вообще нет проблем. — Эта дура Сильвестровна наехала жойско, — Ваня переходит на эмоции. — Так орала, аж стыдно стало. Еще и вас вызвала. Простите. — Сын, — Арсений дотрагивается пальцами к чужому предплечью. — Номер-то был смешной? — Очень! — А видос есть? — включается Антон, и когда дожидается кивка, расплывается в улыбке. — Неси показывай тогда, че сидишь, кого ждешь. Ваня резво спрыгивает со стула, чтобы спустя минуту вернутся со своим телефоном и развернуть экраном к ним. Шутка, кстати, оказывается максимально тупой и клишированной, но от этого только более смешной, особенно на моменте, где Ваня за компанию с одноклассником Даней стягивают брюки до колен, оставаясь в трусах в яркий горох. Антон ржет без зазрения совести, заваливаюсь Арсению на плечо. Тот сдержанно, но все равно хихикает, заставляя расхохотаться только сильнее. — Вань, это все конечно великолепно, — Арсений опускает ногу на антоновское бедро. — Но в следующий раз лучше так не делать. Хотя бы не перед младшими классами. — Ну а что они там не видели? — Ваня снова утыкается в пиццу. — Просто не шокируй их еще больше раньше времени, — Арсений тянет ладонь и треплет сына по волосам. — Однажды твой отец повел меня на свою премьеру, — Антон переплетает пальцы на своем бедре с арсеньевскими. — А там артхаус какой-то был, не помню уже. Костюмы у них были такие в облипку, красивые ужасно, очень подходящие. Рядом со мной барышня сидела и своему ребенку глаза половину спектакля закрывала, называя это все «срамотой позорной». — И это тебе рассказывает человек, который в детском лагере читал стихотворение в женском купальнике, — Арсений подмигивает. — И это же не ты на спор голым в лифте катался. — А кто это придумывал, а? — Да брось, Арс… — Я вас очень люблю, — Ваня перебивает. — И мы тебя тоже, дорогой, — Антон руки раскрывает и приглашает в коллективные объятия. Ваня обходит стол, подхватывает на руки Чуню и впадает в объятия. Родные, теплые, семейные. — Если директриса спросит, скажи что была проведена серьезная воспитательная работа, — с усмешкой говорит Арсений. — Можешь еще наплести, что сутки без телефона просидел, ей, видимо, такое зайдет, — поддакивает Антон. — И всю неделю только ты мыл посуду. — И пылесосил. Ваня только хихикает и сильнее улыбается, стискивая их руками только теснее. Антон не может не улыбаться в ответ.