Наш проклятый собрат

И не бывает в Халлоунесте места, где можно хоть слегка б отдохнуть. Ты видишь — тут и там лишь чума, что разум охватила, что жучью волю поработила, Как когда-то порабощал и Черв жуков. И вот же, пробираясь средь чумных, бездумных, бешеных существ мелькало полотно красиво и блеск орудия, что их пронзал. Их жизнь — уж ничего не стоила, не пробудиться им от безумного сна. Дочь Короля, Принцесса всех Ткачей, и вот она пред святилищем, уже и не святым — чумным. Дурной дух из него сочится и бешеный стук сердца Нашего проклятого собрата Придет ли Призрак или сдастся, и что он сотворит, и должен ли? Убьет Его, провозглашая нового проклятого стража, или убьет царицу всей чумы? Что же в него вложил Черв? И он идёт сюда, и походка его так пуста и легка, и понимает ли он брата своего? И что же чувствует он про Него? Но лишь пустые глазницы — ответ И он заходит, там внутри печати лишь, он будет там один, там звон цепей и грозный, святой рык, Но так и полный боли, и отчаяния, И яркий чумной свет. И чувствует она — помочь бы надо, и слышит как в Его же маску врезается её игла. Пред ней сей взор — и бешеный, и виноватый, как будто бы жалеющий себя. Чумные те глаза так смотрят на нее, ища прощения иль спасения, Но Призрак не медлил, одним лишь взмахом артефакта он череп брата своего пронзил. И наступила тьма... И тьма... И тьма... И тьма... И свет... Сей яркий свет чумной заполонил весь мир, и Халлоунест — источник ему, теперь и не спастись. И каждый жук, и каждый дух теперь как чумная киста на трупе мертвого растет. Теперь их разум как один, и не придет спасение, не наступит долгожданное освобождение. Мы все теперь один, мы все теперь едины. Вместе с нашим проклятым собратом. Но глядя вниз едва ли уловить, но там и зародилась тьма, стремительно и беспощадно, она все к свету возносилась, свергая, поглощая. Теперь мы все как Бездна. И лишь мгновенье, как вдруг, проснулась и Рождённое дитя, глядя по сторонам, но нет святилища, и нет яйца, и пустота уходит вниз, впитаясь в пыльный пол. Вокруг чумы и не видать, и древний свет покинул разумы жуков, что просыпаются, встают, и точно уж не вспомнят, ни короля, ни спасителя своего. А на полу лежит лишь маленький черепок, пустой и идеально чистый, Разбитый так небрежно пополам, И пустота с него стекла, оставив лишь наследие Короля. Никто теперь уж не узнает, о том, кто покой здесь сотворил. Имел ли Призрак сей свой разум, может цель? Иль воля Черва в нём жила? Пришел на крик собрата иль самолично путь свой проложил? А у стен святилища, труп древнего жука, сидит и Он. Он весь побитый еле дышит и смотрит на свою сестру, И всё же есть у него — воля, разум, чувства, цель, не от рождения, но приобретший. Он смотрит виновато — ведь не был чистым он, лишь ложная надежда, Но благодарно — теперь он разум приобрел, свободный от чумы. Принцесса к нему подбегая, под руку его берёт ведя. А он идёт, и всё кивает, как будто что-то говоря, но нет ни голоса, ни связок, Он лишь руками маску гладит. Но есть ли разница уже, когда и исцелился он, пред тобой стоя... Наш проклятый собрат.