🪷🪷🪷
Ли Ляньхуа изменился. Фан Добин не имеет в виду, что к его щекам вернулся румянец, или что у него снова появился аппетит, или что он может сбросить свою шубу, не подхватив лихорадку, или даже то, как многообещающе заживают его органы после того, как яд Бича глубоко проник в них. Дело в том, что у Ли Ляньхуа при всей его эксцентричности, с тех пор, как он очнулся, появилась новая и сравнительно необычная привычка, а именно — пялиться на Фан Добина. В первые три раза, когда Фан Добин поймал его, он чуть было снова не попался на крючок этого лекаря-шарлатана: — Я всё ещё плохо вижу, но, сосредоточившись на ком-то знакомом, мне становится легче переносить происходящее. И хотя зрение Ли Ляньхуа ещё не восстановилось в полной мере, Фан Добин не сидел сложа руки: он написал и Гуань Хэмэну, и бабушке Цинь, никто из них не подтвердил, что такое странное поведение было необходимо для выздоровления Ли Ляньхуа. С точки зрения медицинской практики, особенно, когда пациентом является сам Ли Ляньхуа, доверие Фан Добина даже к странствующему лекарю превзошло бы его доверие к так называемому целителю Ли, не говоря уже о самых известных лекарях во всём цзянху на сегодняшний день. Он столько раз уже отчитывал мужчину за то, что он уже и сосчитать не может, сколько раз тот использовал собственное здоровье в качестве кульминации в шутке, но ненадёжный слух Ли Ляньхуа всегда становился особенно ненадёжным в разгар упрёков со стороны Фан Добина. — Что? Сяобао, ты что-то сказал? Кажется, я снова ничего не слышу. Говори помедленнее, иначе я не смогу прочитать по твоим губам. Хитрый старый лис! Фан Добин может сыпать проклятиями сколько пожелает, но не похоже, что Ли Ляньхуа когда-либо слушает. Всё, что молодой человек может сейчас сделать, — беспомощно смириться с пристальным взглядом Ли Ляньхуа, который следит за ним каждое мгновение, словно Фан Добин был всего лишь озорным и доставляющим неприятности ребёнком. Пока он поливает травы и цветы в саду Ли Ляньхуа — на него пристально смотрят, пока он играет с Хулицзин — на него смотрят, пока он готовит — на него смотрят. Как будто в этом есть необходимость! Разве не Фан Добин должен быть тем, кто не хочет и не может отвести взгляд от Ли Ляньхуа, чтобы тот не попытался сбежать и умереть в одиночестве, как он уже однажды пытался сделать? Обескураженный и раздражённый, он снова натыкается на этот взгляд во время ужина. — На что ты смотришь? Ли Ляньхуа невинно моргает, затем быстро, быстрее, чем Фан Добин успевает среагировать, бьёт его палочками для еды по голове. — Ай! — Это ты слепнешь или я? Разумеется я смотрю на тебя. Фан Добин знает это и так! Он хватается за лоб, но его уши неизвестно почему начинают гореть, когда он слышит ответ Ли Ляньхуа, в то время, как мужчина продолжает спокойно угощаться кулинарными творениями Фан Добина. Никогда прежде молодой господин поместья Тяньцзи не подвергался таким несправедливым издевательствам. Будь он наивен, в жизни бы не поверил, что наставник может так обращаться со своим единственным учеником, но Ли Ляньхуа на самом деле всегда был таким бесстыжим. Кипя от негодования, юноша берёт свои палочки для еды и выбирает себе самую вкусную часть рыбы. — Я имею в виду… почему? Ли Ляньхуа безмятежно потягивает чай из своей чашки. — Разве я тебе не говорил почему? Моё зрение всё ещё не очень хорошее, поэтому… — Это твоя очередная глупая отговорка, а не причина, и мы оба это знаем! Что-то мелькает во взгляде Ли Ляньхуа, и у Фан Добина перехватывает дыхание. Ли Сянъи. Вспышка проходит, унося за собой несравнимого мечника и главу ордена. Фан Добин склоняет голову, напряжение в выражении лица его наставника, казалось, отпечаталась в глубине его век. Он разламывает пополам кусок рыбы, который взял для себя, и кладёт одну половину в тарелку Ли Ляньхуа. Ли Ляньхуа обдумывает свою речь с неприсущей ему серьёзностью. Когда он начинает говорить, на тарелке Фан Добина остаётся лишь треть от его порции риса. — Я просто хочу ещё немного посмотреть на тебя. Разве я не могу? Фан Добин не смеет поднять взгляд от деревянного обеденного стола. Когда он в последний раз отказывал Ли Ляньхуа в чём-либо? Он бормочет своё разрешение с набитым рисом ртом. Этому целителю-шарлатану, несомненно, повезло, что Фан Добин не может представить вариант развития событий и на три свои ближайших жизни, в которых он отказался бы потакать Ли Ляньхуа во всех его странностях. Когда Фан Добин снова отрывается от тарелки, Ли Ляньхуа протягивает руку, чтобы вернуть ему половинку кусочка рыбы. — Вот. Всё для тебя, — его голос согрет теплотой его улыбки. Фан Добин ест рыбу, не поднимая глаз. Вряд ли дело в новом рецепте, но это лучшее блюдо, которое он когда-либо готовил.🪷🪷🪷
Ли Ляньхуа не сдвигается с места, когда кто-то садится рядом с ним на крыльце Лотосового терема. Ди Фэйшэн поддерживает мирную тишину, положив руку на колено, и они вдвоём наблюдают за тем, как Фан Добин отрабатывает приёмы владения мечом на поляне. — Завидуешь? — спрашивает Ди Фэйшэн спустя две безупречные связки. Ли Ляньхуа с трудом сдерживает раздражение. Все эти годы спустя дух соперничества в Ди Фэйшэне остаётся неизменным. — Чему я должен завидовать? Ему ещё многому предстоит научиться. Взгляд Ди Фэйшена лучится весельем, он не утруждает себя уличением Ли Ляньхуа во лжи. — Цзянху такой безжалостный. Так похоже на взлёты и падения династий, когда предыдущее поколение спотыкается, новое немедленно смещает его. — Это жестоко. И естественно, — он чувствует на себе заинтересованный взгляд Ди Фэйшэна. — Даже горы могут превратиться в долины — то, что время приносит перемены, вполне естественно. Молчание, прежде чем Ди Фэйшэн комментирует своим язвительно-высокомерным тоном: — Он старше, чем были мы, когда основали свои секты. Это не имеет значения. Потому что, когда Фан Добин заканчивает очередную связку, Ди Фэйшэн сам говорит: — Он покорит вершину цзянху. Ли Ляньхуа улыбается про себя. — Ему это неинтересно. Эти слова разрушают безмятежность между ними, пока они были зрителями. Ди Фэйшэн вторгается в пространство Ли Ляньхуа, сильной ладонью тянется к его уху. Тот едва успевает пресечь атаку, прежде чем Ди Фэйшэн успевает проделать дыру в конструкции Лотосового терема и, следовательно, отвлечь Фан Добина от тренировки. Прижатый к лестнице, Ли Ляньхуа прищёлкивает языком. — Благородный муж использует рот, а не кулаки. Слова Ди Фэйшэна превращаются в низкое рычание, словно спрашивая, не желает ли Ли Ляньхуа поспорить, захочет ли он использовать свой рот и укусить его или нет: — Я отказываюсь верить, что ученик Ли Сянъи может быть таким неамбициозным. Ли Ляньхуа вздыхает, отталкивая от себя соперника. Ди Фэйшэн позволяет ему, но каждый цунь его тела принадлежит хищнику, ожидающему своей неизбежной победы. — Разве я использовал слово «неамбициозный»? Я не сомневаюсь в том, что Фан Сяобао может стать следующим великим лидером цзянху, но ему плевать на престиж и власть. — Если это не отсутствие амбиций, тогда я не знаю, что это такое. Очевидно, что бывшему главе союза Цзиньюань следует взять в руки книгу и усвоить какие-то новые знания! — Он считает, что есть вещи, которые достойны его внимания гораздо больше, вот и всё, — вежливо произносит вслух Ли Ляньхуа. Сразу после этих слов он собирается начать очередную бессмысленную лекцию, но Ди Фэйшэн никогда не давал своим оппонентам шанса одержать верх. — Вроде тебя? — и он тоже не ждёт, пока Ли Ляньхуа опровергнет его слова, продолжая наносить удары по тому месту, где Ли Ляньхуа наиболее уязвим. — Тебе не кажется, что ты не даёшь ему двигаться вперёд? Конечно, я так думаю. Ли Ляньхуа снова смотрит на тренирующегося на поляне Фан Добина. Движения ног улучшились с поразительной скоростью, прибавив как в стремительности, так и в скрытности. Конечно, думает Ли Ляньхуа про себя. Я так считаю. Возможно, теперь у меня появилось желание жить, но это не значит, что я надеюсь на жизнь за счёт кого-то другого. Потому что глубоко-глубоко в сердце Ли Ляньхуа, в очень тёмном уголке, который он сам никогда внимательно не рассматривал — наверняка из-за боязни напрячь своё слабое зрение — часть него всё ещё верит, что Фан Добину было бы лучше без него. И всё же… Как подобная мысль может возникнуть в ослепительном сиянии улыбки Фан Добина? Ли Ляньхуа видел, как Фан Добин сияет, несмотря ни на что, словно ничего не может с собой поделать, когда каждое утро сбегает вниз по лестнице и видит Ли Ляньхуа в их Лотосовом тереме, независимо от того, кормит ли он Хулицзин и просто проводит день в постели из-за слабости — для Фан Добина это не имеет значения. Всё, что имеет значение — то, что Ли Ляньхуа здесь. Он бросает взгляд на Ди Фэйшэна и тихо говорит: — Вот поэтому я и держу тебя рядом. Чтобы Фан Добин был в безопасности, даже если Ли Ляньхуа не может его защитить. И в то же время, чтобы каждые полмесяца или около того, он разыскивал Лотосовый терем и обучал Ли Ляньхуа старым приёмам Ли Сянъи, начиная с самого элементарного урока — как держать меч в руке. Ди Фэйшэн не выглядит тронутым, и он определённо не выглядит впечатлённым. На его лице читается почти отвращение. — Что за странное выражение лица у тебя? Ли Ляньхуа закатывает глаза, поправляя свою перекошенную одежду и пытаясь сесть прилично: всё потрачено впустую на этого его давнего соперника. — Это называется признательность, болван, хотя, полагаю, ты её нечасто видишь. Ди Фэйшэн говорит громко, но за шумом ветра в кронах деревьев его почти неслышно: — Даже мои самые преданные последователи никогда не смотрели на меня так. Потому, что они твои подчинённые. Они могут уважать тебя, они могут даже восхищаться тобой, но, несмотря ни на что, ты стоишь выше них. Я один тебе равен. Ли Ляньхуа испускает ещё один вздох. — Знаешь, — начинает он. — В последнее время я задаюсь вопросом, а что если бы мы с тобой выросли вместе? Что, если бы я спас тебя из того ужасного места, или если бы ты, а не Шань Гудао, нашёл меня на улице после того, как моя семья была убита. Цзянху всё равно оказался бы втянут в этот заговор, если бы мы объединили наши усилия с самого начала? — Он поворачивает голову, встречаясь с пронзительным взглядом Ди Фэйшэна. — Я правда не могу отделаться от мысли, что если бы моим шисюном был ты, возможно, никто из нас не пал бы так низко. Если бы недоверие было бы подходящей эмоцией для Ди Фэйшэна, то, это, вероятно, было бы самым близким проявлением этого чувства на его красивом лице, которое кто-либо видел. — Ли Сянъи, — говорит Ди Фэйшэн. — Твой мозг извлекли вместе с ядом, когда тебя вылечили? Ли Ляньхуа приглушает смех длинным рукавом. — Глава Ди, не суди так строго. Ты что забыл, что однажды мы вместе распили кувшин свадебного вина? — Тем не менее, когда он наклоняет голову, чтобы снова рассмотреть Ди Фэйшэна, уголки его рта остаются приподнятыми. Удивительно, но Ди Фэйшэн выглядит таким же довольным. — Лао Ди? — голос Фан Добина прерывает их грёзы, юноша спешит к ним. — Ты так рано сегодня! Что думаешь о владении мечом этого молодого мастера? Впечатлён? — Едва ли. Фан Добин издаёт вопль, столь же возмущённый, сколь и недостойный, и немедленно снова тянется за своим мечом. — Ладно, ладно, — перебивает Ли Ляньхуа в отчаянной попытке спасти их дом от ремонта. — Вот, Сяобао, попей воды. Ты усердно тренировался. Фан Добин убирает меч в ножны и подходит к Ли Ляньхуа, скорчив гримасу — совершенно не соответствующую его статусу — величайшему демону цзянху, которую Ди Фэйшэн — сияющий образец зрелости — отзеркалил в ответ. Ли Ляньхуа незаметно отодвигается, чтобы не попасть под раздачу, и протягивает свою фляжку с водой Фан Добину. В самом деле! Порой он задается вопросом, действительно ли он подружился с двумя самыми сильными мастерами боевых искусств в цзянху, или же вместо этого подобрал на улице пару бродяг, которые немедленно пытаются разорвать друг друга в клочья, стоит им встретиться взглядами. Наиболее точным вариантом, однако, должно быть то, что некогда уважаемый Ли Сянъи каким-то образом оказался в деле по приобретению двух детей-идиотов. Удовлетворив жажду, Фан Добин возвращает ему фляжку. — Ляньхуа, — говорит он почти застенчиво. — А ты что думаешь? Если он будет вилять хвостом ещё сильнее, он может отвалиться. Сердце Ли Ляньхуа смягчается, и он протягивает руку, чтобы погладить щенка по голове. — С каждым днём всё лучше. У Ли Сянъи есть только один ученик. Если он не будет души не чаять в Фан Добине, в ком тогда должен души не чаять Ли Ляньхуа?🪷🪷🪷
Неизбежно наступают времена, когда Фан Добин покидает Лотосовый терем по тем или иным причинам: обычно он возвращается в поместье Тяньцзи по приказу матери, а иногда в Байчуань из-за отчаянных просьб глав. Он всегда проводит по полдня в задумчивости, когда получает такие письма, жалуясь себе под нос, словно от этого зависит его жизнь. Ли Ляньхуа знает, последнее, чего хочет Фан Добин, — расставаться с ним. Тем не менее, возможно, под большим влиянием рокового вопроса Ди Фэйшэна — не то, чтобы Ли Ляньхуа готов это признать — он всегда поощряет отъезды молодого человека. Последнее дело не исключение. Фан Добин провёл целую ночь, проклиная неблагодарных членов Палаты Байчуань за отсутствие совести в последние десять лет, утром они весь завтрак проспорили о том, как будет жить Ли Ляньхуа, если Фан Добин отправится расследовать дело, и всё же юноша неохотно пошёл на компромисс с Ли Ляньхуа во второй половине дня, послав за Су Сяоюн. Только когда девушка пришла со своей корзинкой с лекарствами, приготовленными Гуань Хэмэном, Фан Добин, наконец, почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы уйти, хотя даже тогда он, казалось, трижды оглядывался на каждый шаг, что уводил его от Лотосового терема. Прошло четыре дня, как Фан Добин ушёл, если его маленький лис чему-то научился у него за прошедший год, то, по оценкам Ли Ляньхуа, он вернётся не раньше, чем через два восхода солнца. А пока у него есть компания из Су Сяоюн и Хулицзин. Возможно, единственное благословение их разлуки — то, что Фан Добину не пришлось стать свидетелем ужасного начала дня Ли Ляньхуа. Иглоукалывание помогает, но все конечности по-прежнему болят от усталости, и в конце концов Су Сяоюн помогает ему причесаться. У неё нежные руки, ни одно движение гребня не причиняет ему боли. Наблюдая за своим отражением в бронзовом зеркале, Ли Ляньхуа говорит: — Сяоюн, в следующий раз, когда Фан Сяобао напишет тебе, притворись, что ты не видела письма. — Почему ты так говоришь? — хмурится девушка. — Ты в расцвете своей юности. Ты должна заниматься тем, чем тебе хочется, будь то исправление ошибок цзянху или обучение у твоего исюна. Не позволяй излишнему беспокойству Фан Сяобао омрачить твою молодость. Су Сяоюн, надувшись, молчит какое-то время. — Не думаю, что его беспокойство излишнее. Если бы меня сегодня здесь не было, чтобы ты тогда делал? Ли Ляньхуа приподнимает уголок рта. — Ты настолько мне не доверяешь? Девушка продолжает, насупившись, расчесывать ему волосы. — Я бы не посмела. Но, Ли-дагэ, я не понимаю. Почему тем, что я хочу, не может быть забота о тебе? Ты позволил Фан Добину остаться с тобой. Это другое, Ли Ляньхуа едва удерживается от ответа. Пока он подыскивает наиболее подходящий ответ, Су Сяоюн начинает собирать часть его волос в пучок. Завязывая ленту в его волосах, девушка говорит ему: — На самом деле, Фан Добин просит меня только потому, что хочет использовать мой намётанный глаз для наблюдения. После стольких раз, когда ты лгал о своём исцелении, он боится, что ты сделаешь это снова. Иначе этот мелочный человек никогда бы не позволил мне находиться рядом с тобой. Она опускает руки, и Ли Ляньхуа отворачивается от зеркала, чтобы встретиться с ней взглядом. Как и в его ученике, в Су Сяоюн полно потенциала, его слишком много, чтобы тратить своё время на болезненного Ли Ляньхуа. — Тогда… — начинает он, — могу ли я быть уверен, что ты по-прежнему на моей стороне? Су Сяоюн не колеблется, её губы изгибаются в милой улыбке. — Естественно.🪷🪷🪷
Возвращается Фан Добин не с пустыми руками. Как всегда, без малейшего раскаяния, он в полной мере пользуется так называемыми друзьями Ли Сянъи, пока они всё ещё чувствуют себя виноватыми. Для Су Сяоюн он привёз редкий кинжал из оружейной Палаты Байчуань, для Гуань Хэмэна — набор новых золотых игл. Что касается Ли Ляньхуа, только когда Су Сяоюн ушла, Фан Добин набирается смелости, чтобы преподнести ему подарок. Ближе к концу ужина, после того как он рассказал о запутанном деле, которое ему поручили раскрыть, он достаёт шпильку из слоновой кости и кладёт её на стол. Стараясь казаться невозмутимым, он говорит: — Ты должен знать, что её я купил на собственные деньги. … Ли Ляньхуа никак не реагирует. Фан Добин начинает паниковать. Сердце колотится с такой силой, словно он только что закончил спарринг с Ди Фэйшэном, Фан Добин торопится объяснить: — Просто я заметил, что почти все твои шпильки сделаны из дерева, но теперь у меня есть деньги, которые я заработал сам, не которые мне дали родители, и я ничего не закладывал. Я просто хотел, чтобы ты знал, что нам не нужно больше жить так скромно. Если только… — он старается говорить медленнее. — Тебе просто больше нравятся деревянные шпильки? Тогда я куплю тебе другую шпильку в следующем городе, мимо которого мы будем проезжать. Ли Ляньхуа всё ещё молчит. Фан Добин сглатывает, наблюдая, как его собеседник кладёт палочки на край своей тарелки, чтобы взять шпильку в руки, проводя большим пальцем по изящно вырезанному цветку лотоса. Ли Ляньхуа, кажется, не может смотреть ни на что другое. Бравада улетучивается, и Фан Добин спрашивает: — Тебе не нравится? Наконец Ли Ляньхуа поднимает глаза и встречается с ним взглядом. Фан Добин вздрагивает, краснеет от смущения, словно вор, пойманный с поличным. Кажется, что под пристальным взглядом Ли Ляньхуа пролетает ещё одно десятилетие. — Очень нравится. Так он говорит, но всё же кладёт шпильку обратно на стол. Плечи Фан Добина опускаются, холод, сопровождающий разочарование, разливается у него в груди. Выражение лица Ли Ляньхуа необычайно нейтральное. — Фан Добин, — начинает он. — Ты не скучаешь по дому? — А? — юноша растерянно моргает. — Почему ты… — видя, что Ли Ляньхуа ожидает конкретного ответа, он выпрямляется. — Иногда скучаю. Но Лотосовый терем — тоже мой дом. — Этот Лотосовый терем не может считаться домом, — уверенно говорит Ли Ляньхуа. — Твой дом — поместье Тяньцзи, и твоя семья ждёт твоего возвращения. Фан Добин знает, что его провоцируют, что это самая блестящая способность Ли Ляньхуа. Тем не менее, Фан Добину стоит немалых усилий удержаться от крика. — Ты снова советуешь мне вернуться и жениться на принцессе? Этому не бывать. Принцесса тоже это знает. — Как ты и сказал, это уже не в первый раз, так что, возможно, тебе стоит более внимательно отнестись к моему совету, — Ли Ляньхуа раздражающе спокоен. — Наставник не говорит таких вещей, не подумав. Фан Добин бросает палочки для еды на стол и вскакивает на ноги так резко, что скамья скребёт по полу. Встревоженная резким шумом, Хулицзин забывает о лежащих перед ней угощениях. — Как удобно, что сейчас ты мой наставник! За всё время, что мы знакомы, когда ты им был? Если ты хочешь дать мне совет с точки зрения старшего, Ли Сянъи, то ты опоздал! В тёмных глазах Ли Ляньхуа появляется проблеск чего-то более мягкого. Фан Добин отказывается отступать. — Так вот, оказывается, с каким презрением ты относишься к моему присутствию. Отлично! Готовь себе сам, сам мой посуду! Он хватает свой меч Эрья и уносится в ночь. Он идёт и идёт по лесу, прямо глядя на ситуацию перед ним. В глубине души он прекрасно понимает, что Ли Ляньхуа победил, что Фан Добин ушёл, как тот и хотел, но Фан Добину всё равно. Проклятый целитель-шарлатан! Проклятый старый лис! Нет ничего такого, что Фан Добин не сделал бы для него; неужели он совсем ничего не стоит в глазах Ли Ляньхуа? Слова матери всплывают у него в голове: В её сердце, которое раньше могло вместить весь цзянху, осталось место лишь для Шань Гудао. В сердце же Шань Гудао был один цзянху. Он разбил сердце твоей матери, и она вернулась в поместье Тяньцзи. Внезапно глаза наполняются слезами. На берегу ручья посреди леса Фан Добин садится на корточки и начинает плакать. Он мог бы подняться на небо за луной ради Ли Ляньхуа, но это не имело значения, потому что Ли Ляньхуа всё равно. Что хорошего в жизни, за которую Фан Добин так упорно боролся, чтобы вернуть ему, если Ли Ляньхуа не желает её. Фан Добин не может заставить его передумать. До тех пор, пока Ли Ляньхуа не захочет, чтобы его спасли, Фан Добин бессилен спасти его. Из-за одной оброненной фразы Ли Сянъи, Фан Добин провёл десять лет своей жизни, практикуясь в боевых искусствах. Но какой в этом был смысл, если ему не позволяли их использовать для защиты самых важных ему людей? Дурацкий Ли Сянъи. Дурацкий Ли Ляньхуа. Глупый Фан Добин. Он поместил живого человека в центр своей вселенной, когда ему было десять лет, и ему даже в голову не пришло спросить у этого человека, хотел ли он когда-нибудь там быть. Он прячет лицо в коленях. Почувствовав дуновение воздуха рядом, юноша понимает, что его нашли. Он, упрямо не поднимая головы, прижимает ноги ближе к груди. Ли Ляньхуа садится рядом с ним. — Сяобао, на улице холодно. Давай пойдём домой? И словно в словах Ли Ляньхуа есть волшебство, поднимается ночной ветер, развевая их одежды. Фан Добину не нужно смотреть, чтобы знать, что Ли Ляньхуа одет не по погоде, и если они пробудут здесь слишком долго, он наверняка заболеет к завтрашнему дню. Фан Добин не двигается с места. — Фан-гунцзы? Фан-шаое? Такой великодушный человек, как ты, не должен сводить счёты с таким ничтожеством, как я. Фан Добин игнорирует его. Он слышит тихий вздох Ли Ляньхуа, прежде чем ему внезапно что-то протягивают. Взглянув на протянутое, юноша видит нефритовую флейту, которая когда-то была разломана пополам, а теперь вернулась к нему целой. Фан Добин выхватывает флейту из рук Ли Ляньхуа и пристально смотрит на него. Лотос цвета слоновой кости распускающийся в темноте, Полярная звезда в небе. — Как? — спрашивает он срывающимся голосом. Ли Ляньхуа наклоняет голову, с его глазах искрится веселье. — Если ты не позволишь мне сохранить этот секрет, то у меня и правда ничего не останется. Фан Добин продолжает смотреть на него сквозь пелену слёз. Ли Ляньхуа терпеливо ждёт, пока молодой человек придёт в себя. Он проводит рукой по волосам Фан Добина, останавливаясь на затылке. В конце концов, когда дыхание Фан Добина выравнивается, Ли Ляньхуа начинает говорить: — Мы с тобой оба знаем, что тебе суждено совершить нечто большее, чем это. Фан Сяобао, дело не в том, что я не хочу, чтобы ты был рядом. Чего я боюсь, так это помешать тебе. — Это то, что ты сказал Цяо Ваньмянь? Ли Ляньхуа морщится. Фан Добин собирает свои рассеянные мысли воедино, делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Я уже говорил тебе: в этой жизни я признаю только Ли Ляньхуа своим чжицзи. Неужели я должен был родиться на десять лет раньше, чтобы ты признал меня? Ли Ляньхуа улыбается, в уголках его глаз появляются морщинки, и он качает головой. — Если бы ты родился на десять лет раньше, твоим чжицзи был бы Ли Сянъи. И, — с нежностью говорит он, — если бы ты родился на десять лет раньше, то больше бы не был моим Сяобао. Фан Добин крепко сжимает челюсти, не размыкает губ, чтобы с них не сорвался раненый вопль. Убедившись, что может контролировать то, что выходит у него изо рта, Фан Добин отвечает: — Ли Ляньхуа, ты так долго брёл по своему пути в одиночку. Я просто хочу идти рядом с тобой. Ли Ляньхуа кивает, выглядя так, словно может заплакать. — Хорошо. Тогда пойдём домой? Плечом к плечу они возвращаются вместе в Лотосовый терем. Хулицзин с нетерпением ждала их возвращения.🪷🪷🪷
Однажды, вскоре после нового года, они проезжают мимо цветущей рощи персиковых деревьев. Фан Добин настаивает на том, чтобы остановиться полюбоваться пейзажем, он хватает Ли Ляньхуа за запястье и ведёт его в море из розовых цветов. Хотя тот и делает вид, что сопротивляется, но всё же позволяет увести себя, тоже очарованный открывшимся перед ним прекрасным видом. Он не уверен, насколько далеко они ушли, но когда Фан Добин отпускает его руку, Ли Ляньхуа уже не может разглядеть их Лотосовый терем, когда оглядывается через плечо: цветы, кажется, тянутся бесконечно. Фан Добин оборачивается, его восхищённая улыбка предательски выдаёт его с головой. — У меня для тебя сюрприз. Не открывай глаза, пока я не скажу. Ли Ляньхуа, не прекращая поддразнивать, потакает ему. — Этот сюрприз — ещё одно расследование убийства? — Нет! В прошлый раз это был не сюрприз, просто совпадение, — голос Фан Добина, кажется, доносится издалека. — Не открывай пока глаза! Ли Ляньхуа слепо улыбается. Что на этот раз задумал его Сяобао? — Можешь открыть! — кричит Фан Добин. Ли Ляньхуа открывает глаза. Там, среди цветущей персиковой рощи, купаясь в лучах весеннего солнца, стоит его чжицзи. К рукояти меча Фан Добина привязана длинная белая лента. — Сяохуа. Смотри внимательно, — говорит Фан Добин и подбрасывает свой клинок в воздух, обнажая его. Ли Ляньхуа даже и не мечтает отвести взгляд. Это его стиль владения мечом Ли Сянъи. Эти тридцать шесть движений пьяного стиля. Более чем через десять лет после того, как он исполнил этот танец на крыше дома наслаждений в Янчжоу, чтобы весь мир восхищался им, Фан Добин здесь только для него воссоздаёт это самое безупречное и чудесное развлечение. Это не просто дань уважения. Это наследие. Фан Добин, первый и единственный ученик улинь-мэньчжу, наследник горы Юньинь, даровал Ли Ляньхуа бессмертие. Ошеломлённый, он не в силах пошевелиться даже после того, как Фан Добин убирает меч в ножны. И всё же он может только наблюдать, как юноша бегом возвращается к нему со светящимся надеждой лицом. У Ли Ляньхуа щиплет глаза. — Когда ты этому научился? Фан Добин смущённо потирает затылок, внезапно обнаружив, что трава у них под ногами чрезвычайно интересная. — Я не выучил всё сразу. Когда я отправился за цветком реки забвения для тебя, Шань Гудао познакомил меня с техникой, принадлежащей твоему наставнику Ци Мушаню. Именно тогда я впервые понял суть стиля меча Ли Сянъи, — он опускает руку, но всё ещё не смеет встретиться взглядом с Ли Ляньхуа. — Потом, каждый раз когда меня вызывали в Палату Байчуань, я расспрашивал Ши-цзецзе. И если мне везло, то я встречал деву Цяо, и она рассказывала мне больше деталей. Стражник Чжань и наш Лао Ди помогли доработать, основываясь на записях, которые ты мне оставил. Как Ли Ляньхуа может в это поверить? Как он может это принять? Его собственный стиль владения мечом Ли Сянъи, хранимый самыми близкими друзьями и семьёй, вернулся к нему. Буддисты говорят, что корень всех страданий в желании обладать, но не благодаря ли всем этим привязанностям Ли Ляньхуа считает этот мир достойным того, чтобы оставаться в нём? Он больше не плывёт по течению. Даже сейчас после всех предательств, с которыми он столкнулся, и всех потерь, которые он пережил, вокруг так много людей, которые связывают его с этой жизнью. Он смеётся со слезами на глазах. — А ты хорош, Сяобао! Негодник, знаешь, что делаешь, когда действуешь за спиной своего наставника и тайно учишься у других. — Не то, чтобы я считал их своими наставниками! — Фан Добин тут же начинает всё отрицать, прежде чем понимает, что Ли Ляньхуа смеётся над ним. Он подходит ближе, пока носки его сапог почти не задевают Ли Ляньхуа. У него розовые щёки. Когда этот его маленький лис успел вырасти выше него? Ли Ляньхуа вытаскивает розовый лепесток из волос юноши. — Спасибо тебе, Фан Добин. Ты такой хороший. Фан Добин ухмыляется. Цветы персика продолжают распускаться.🪷🪷🪷
Когда погода становится по-настоящему тёплой, Ли Ляньхуа спрашивает, могут ли они отправиться к морю. Он замечает тревогу в глазах Фан Добина. В конце концов, именно в море погиб Ли Сянъи, и Ли Ляньхуа чуть было не отправился за ним следом. Он похлопывает Фан Добина по тыльной стороне ладони. — Я просто хочу почувствовать солёный воздух. Пойдёшь со мной? И вот их Лотосовый терем переносит их на песчаное побережье. Они не единственные гости на берегу. Позже Ли Ляньхуа спросит, как Фан Добину удалось спланировать такую встречу прямо у него под носом. Пока юноша возится с Хулицзин, Ли Ляньхуа подходит к кромке воды, где его ждёт глава секты Сыгу. — А-Мянь. — Сянъи, — женщина улыбается, её бледно-розовые одежды сверкают на солнце. — Ли Ляньхуа. Ты хорошо выглядишь. Я верю, что Фан-шаося хорошо заботится о тебе. Ли Ляньхуа фыркает. — Иногда я жалею, что он такой прилежный. Ты когда-нибудь встречала кого-нибудь с таким талантом создавать суету? Цяо Ваньмянь смеётся, прежде чем упрекнуть: — Он так искренен с тобой. Тебе лучше не обижать его. Она встречается с ним взглядом. Ли Ляньхуа выдерживает его. — Я не буду, — обещает он. Довольная ответом, женщина улыбается. Она устремляет взгляд на далёкий горизонт, наблюдая, как волны накатывают одна за другой. — На сегодняшний день в империи царит покой, и нет никаких волнений в цзянху, — начинает Ли Ляньхуа. — А-Мянь, если ты не хочешь больше вмешиваться в дела секты Сыгу, то и не нужно. — Пока существуют люди, существует и несправедливость. А пока существует несправедливость, орден Сыгу будет существовать. Именно поэтому его и основали, — взгляд женщины почти игривый. — Теперь настал мой черёд защищать мир, чтобы ты мог жить так свободно и безудержно, как ты пожелаешь. Голос Ли Ляньхуа звучит тихо. С абсолютной серьёзностью он говорит: — Если ты позовёшь, я приду. Даже сейчас. Цяо Ваньмянь постукивает кончиком пальца по своему мечу — легчайший намёк на раздражение. — Сянъи, ты достаточно долго был героем. Небеса не рухнут только потому, что ты покидаешь цзянху. Кроме того, даже если ты говоришь мне это, согласится ли тот, кто наблюдает за нами издалека? Она отступает на шаг, чтобы рассмотреть его как следует. — Мне жаль, что так вышло с Шань Гудао, — мягко говорит женщина. Ли Ляньхуа делает глубокий вдох и медленно выдыхает через нос. — Мне тоже. — Ты ненавидишь его? Ли Ляньхуа тщательно обдумывает вопрос, глядя на море. — Я не знаю, — честно признаётся он, чего Ли Сянъи никогда бы не сделал. — Я долго думал над этим вопросом. Ненавижу и в то же время нет. Он так долго лгал и убил стольких невинных людей. Нашего наставника. Я никогда не прощу ему этого. — Но в моей памяти он всё ещё мальчик, который спас мою жизнь на улице. Неважно, по какой причине он решил спасти меня и защищал все эти годы, несмотря на то, что я причинил ему столько боли. Без Шань Гудао я бы давно умер. Никогда бы не было никакого Ли Сянъи. — И, — наконец говорит он, — без Шань Гудао никогда бы не было Фан Добина. В конце концов, я просто никогда не знал его настоящего, — он снова встречается взглядом с Цяо Ваньмянь. — Мы, люди, должны смотреть в будущее. Учитывая ограниченное количество отпущенных нам лет, давай не будем тратить нашу жизнь на «что, если». — Ты и правда изменился, — на лице Цяо Ваньмянь расцветает улыбка. Ли Ляньхуа отвечает тем же. — Ты тоже, А-Мянь. Они расстаются без спешки. Несколько мгновений спустя тот, кто стоит рядом с ним, — Фан Добин. — О чём вы говорили? — странным голосом спрашивает он. Ли Ляньхуа приподнимает бровь. — А-а-а, она сказала, что у тебя хороший вкус. — У меня? Как отрадно, что это наставник всё ещё может сбить этого ученика с толку. Ли Ляньхуа опускает голову, пряча смешок от изумлённого взгляда Фан Добина. — Шпилька из слоновой кости. Фан Добин закрывает рот. — Ох. Ли Ляньхуа выпрямляется и, покачиваясь, направляется к нему. — Что? А что, по-твоему, она имела в виду? — Ничего! — вопит Фан Добин, и лицо его покраснело вовсе не от летней жары. — Тебе ещё не надоел этот солёный ветер? Пойдём, а то ты простудишься. Он хватает Ли Ляньхуа за руку и тянет за собой в их Лотосовый терем. — Как я могу простудиться в такую погоду? — Замолчи! Хватит болтать! Пора обедать! Хулицзин, идём! Ли Ляньхуа смеётся всю дорогу до терема.🪷🪷🪷
Резко проснувшись, Фан Добин чуть не врезается лбом в фигуру, нависшую над ним. — А? Ли Ляньхуа, что ты здесь делаешь? Тебе… — Сяобао, — без тени раскаяния перебивает его мужчина, едва дождавшись, пока Фан Добин сядет на кровати, прежде чем завладеть его личным пространством. — Сяобао, посмотри. Решительно игнорируя руку, лежащую у его бедра, Фан Добин наблюдает, как Ли Ляньхуа разжимает вторую ладонь, чтобы что-то показать. Он, непонимающе моргая, смотрит на него в ответ. — Прядь волос? — Это моя прядь волос, — хвастается Ли Ляньхуа, бесстыдно напрашиваясь на похвалу от Фан Добина, пока солнце ещё полностью не взошло. — Прядь седых волос. Фан Добин снова недоумённо моргает, прежде чем внезапно понимает. Приподняв бровь, он шутит: — Если бы я знал, что прядь седых волос может поднять тебе настроение так же сильно, как конфеты, я бы позаботился о том, чтобы у тебя было больше стресса. Ли Ляньхуа щёлкает его по лбу, откидывает волосы назад, чтобы собрать их. — Сопляк, говоришь так, словно это ты был когда-то маслосберегающей лампой. Ухмылка Фан Добина становится шире. Он никогда раньше не видел Ли Ляньхуа таким счастливым. Это счастье невероятно заразительно, словно вода в колодце окрашивается одной-единственной каплей краски. Как ему повезло, что это первое, что он сегодня увидел. Ошеломлённый новизной своего открытия, Ли Ляньхуа бросает на него косой взгляд. — И чего ты так глупо улыбаешься? — он обвиняет без всякой насмешки. Фан Добин хлопает его по плечу. — Разве не я должен задать тебе этот вопрос? Кто из нас почувствовал необходимость вскочить с постели в такую рань? — Этот маленький лис научился огрызаться! — И всё благодаря тебе, старый лис! — Фан Добин показывает ему язык. Ли Ляньхуа отвечает ему тем же. Ни один из них не может перестать улыбаться. Переполненный нежностью, Фан Добин спрашивает: — Неужели ты никогда не думал, что сможешь дожить до возраста, когда твоя голова полностью поседеет? Выражение лица Ли Ляньхуа смягчается, и он кивает. — Или если бы у меня неожиданно получилось, то у меня не хватило бы глаз, чтобы увидеть как, и ума, чтобы понять почему, — он коротко выдыхает через нос, в его взгляде — нежность. — Сяобао, а, Сяобао. Эта жизнь, которую ты мне вернул, на самом деле длится не один день. У Фан Добина сердце застревает в горле. Он садится, скрестив ноги под тонким одеялом, и берёт руку Ли Ляньхуа, лежащую у него на коленях, обеими руками. — Я ждал тебя десять лет, а потом ещё искал три месяца. Не только я, но и наш Лао Ди тоже, моя семья, дева Цяо, почтенная Цинь, настоятель храма Пуду, стражник Чжань, Су Сяоюн и Гуань-сюн, Ши-цзецзе и даже Ян-дажен, — он повторяет те же самые слова, которые однажды сказал Ли Сянъи, одетому в красное, чьи губы были перепачканы кровью. — Так много людей из кожи вон лезут, чтобы ты жил. Ли Линьхуа эхом повторяет свои собственные слова. — Мне повезло, что ты мой ученик, — проводя большим пальцем по костяшкам пальцев юноши, он говорит: — Сяобао, слушай внимательно. Оставшуюся часть пути мы пройдём вместе. Шифу будет сопровождать тебя до тех пор, пока твои виски не побелеют, словно снег. Фан Добин ребячится, бормоча: — Старый лис, ты снова лжёшь. Ли Ляньхуа тихо смеётся. Он освобождает руку из пальцев Фан Добина и обхватывает его лицо. — Ты — единственный чжицзи Ли Ляньхуа в этой жизни. Если я лгу, ты должен знать это лучше, чем кто-либо другой, — он наклоняется чуть ближе, так, что Фан Добин может пересчитать все его ресницы. — Спасибо. Фан Добин прижимается к тёплой ладони Ли Ляньхуа и закрывает глаза. Солнечный свет сегодня идеален.