Бутылочка кнасского

— Я все вспоминаю тот вечер на Этерне, — как-то чересчур мечтающе произносит Берти Голден-Халла, чем заставляет Моргана оторваться от своей злощастной диссертации, будь она неладна. Совсем не может от нее отлипнуть, несмотря на то, что друг приехал с визитом в его новое место обитание. Рыжеволосого даже бьет укол обиды. Совсем чуть-чуть, ведь он понимает, насколько для друга это важно. И пусть тот периодически прокрастинирует и отвиливает — важно же! — Какой из вечеров? Мне вот некоторые вспоминать не хочется, — Гарвус хмурится, снова отворачиваясь от кресла, в котором сидел сыщик. Ему хочется вернуться к своей работе, но где-то в подсознании он понимает: если Голден-Халла начал так издалека, то обязательно последует продолжение этого диалога. — Когда ты решил напиться в одиночестве кнасским самогоном и неожиданно, для тебя конечно, пришел я, — поясняет рыжеволосый, забираясь на кресло с ногами и откладывая на столик какую-то книгу, которую взял чисто для вида занятости. На самом деле они уже битый час сидят просто так и Берти изрядно заскучал. Лучший способ развеять скуку — пристать к тому, кто этого не ждет. — Зачем ты об этом вспоминаешь, Голден-Халла? — Просто подумал, что мы могли бы сыграть в бутылочку тогда, — сыщик крутит маг-браслет на запястье. Он чувствует на себе взгляд, непонимающий и жаждущий пояснения, но принципиально игнорирует, словно браслет на его руке был более интересным, нежели реакция Моргана. Нет, все-таки она интереснее: Голден-Халла поднимает веселый взгляд на чужое лицо, освещенное только настольной лампой. В приглушенном свете комнаты Гарвус все также красив — белокурые волосы были убраны ободком, точеные черты лица мягко подсвечивались теплым светом, а мимикой было отражено полнейшее непонимание. Такое не часто увидишь на лице вечно сосредоточенного и рассудительного Моргана. — Но нас же было двое, — непонимающе проговаривает блондин, наконец-то отрываясь от стола и поворачиваясь почти полностью к другу. Берти продолжает его разглядывать: серый кардиган в пол и белая футболка, растянутая и домашняя, прямо как мягкие штаны. Голден-Халла считает это уютным. Считает, что шале Моргана, несмотря на холод снаружи, теплый, прямо как свежеиспеченный хлеб, и комфортный. И Гарвус, в своем великолепии и постоянной занятости, тоже уютный. — Это не отменяет факта, что мы могли бы. — Зачем нам это делать? — все также не понимает Морган, поднимаясь со своего места. На сегодня диссертация будет покинута, ведь назревает что-то явно отвлекающее от важности этого дела. А блондин и не против отвлечься, так легко он повелся на провокацию со стороны друга. — В научных целях, конечно! Вот смотри, — Голден-Халла вскакивает с насиженного места, да так резко, что Кори, сидевший на жерди и внимательно слушавший диалог, замахал крыльями с протяжным «Кар!». Напугал бедного ворона и даже глазом не моргнул, следуя в направлении, известным только ему. На самом деле траектория была весьма ясна: сыщик следовал на кухню, да так стремительно, чудом, что не снес со стола Моргана все листы. Однако зачем ему посреди диалога понадобилось идти на кухню Гарвус не понимал. Ответ на немой вопрос был таким же немым, но не тихим. Со звоном стекла и веселым гоготом, если быть точнее. Берти Голден-Халла вернулся в гостиную с бутылкой и двумя рюмками. Исходя из прошлого их диалога, Морган понял: в бутылке — кнасский самогон. Тот самый, что он хотел распить в одного в тот вечер на Этерне, но благополучно разделил выпивку с тем, кого сейчас зовет другом. Стоит задуматься после таких предложений — а хороший ли это был выбор, записывать Берти в друзья. Но судьба — дама хитрая, Вселенная ненавидит бессмысленность, а великий Рэндом явно любит с ней поиграть. Приходится обходиться тем, что имеется и не жаловаться. — Где ты достал кнасский самогон? — с легким недоверием спрашивает Морган, устало потирая лоб. Возможно выпить — это неплохой способ развеяться. А может это было не самым лучшим решением, но только Богам-Хранителям будет это известно. — Привез с собой, конечно! — лукаво щурится рыжеволосый, садясь на кресло. Морган уже сел в соседнее, с интересом наблюдая за происходящим. Сыщик виртуозно откупоривает бутылку и протягивает другу пока пустую рюмку, а после спешит наполнить обе. Жидкость с ярко выраженным ароматом блеснула в свете настольной лампы и с приятным звуком наполнила рюмки. Отставив бутылку на столик, куда несколькими минутами ранее неуклюже опустил книгу за ненадобностью, Берти поднял рюмку вверх, чуть протягивая ее в сторону Моргана. — За твою диссертацию. — За твой отпуск, — поддержал его Гарвус, повторяя чужой жест и с легким звоном ударяя свою рюмку о чужую. Он предпочел не смотреть на сыщика, выпивая кнасское пойло, пока рыжеволосый пил, несводя с него глаз. Получилось немного неловко. Горячительный напиток ударил по горлу своим теплом и горечью, а может то был пристальный взор мужчины, но Морган неестественно закашлялся, убирая рюмку от лица. Голден-Халла усмехнулся. Пока непосвященный в его планы Гарвус боязливо покосился в сторону друга, ожидая какого-нибудь подвоха, но его не случилось: сыщик по-новой наполнил рюмки и опустошил свою, уже не глядя на блондина. Доктор повторил действие сидящего рядом. Так, рюмка за рюмкой, в какой-то нежно-щемящей тишине, бутылка была опустошена больше, чем на половину. За окном была темнота, лишь тусклый свет из окна слегка освещал территорию близ шале. Сыщик сполз с кресла на пол, а после поднял свои серо-голубые глаза на Моргана. Тот в немом вопросе поднял одну бровь, но внятного ответа не последовало — Берти лишь похлопал по месту рядом, явно предлагая опуститься на пол. Там прохладно, хорошо, отрезвляюще. Так и манило приложится к полу разгоряченным лбом, да прикрыть глаза. Блондин предложению внял: также небрежно сполз на прохладные половицы, подгибая одну ногу ближе к груди, опираясь на колено подбородком. Ждал. Рассматривал мужчину напротив также внимательно, как ранее смотрели на него. У Голден-Халлы своя красота. Если Морган Гаврус красив по-аристократически холодно, то сыщик его антипод: теплый, яркий, непредсказуемый. В неярком свете настольной лампы его волосы не были такими яркими, не сравнимы были с пылающим солнцем. Морган нашел общее с костром или камином: тепло, неуправляемо. Словно в шале проник лукавый огонек свечи. Такой был Берти в его глазах. И Гарвус посчитал, что друг в его шале явно добавляет уюта: своими рыжими волосами, своим громким голосом, широкой улыбкой, воодушевляющими монологами. Словно вдыхал жизнь в эту вечную зиму. И в этом было особое очарование. — Вернемся к тому, с чего начали, — слегка пьяно проговорил рыжий, растягивая длинные ноги и опираясь спиной о кресло, на котором ранее сидел. Морган слегка улыбнулся. Теперь интерес к тому, во что это выльется, стал значительно выше. — Мы не могли тогда сыграть в бутылочку, — качает головой доктор, прикрывая глаза. Даже не глядя на Берти, Гарвус поймал на себе чужой взгляд. — Мы играли в бильярд. И у нас был кувшин, а не бутылка. — То есть это было единственным, что нас остановило было? — Голден-Халла снова тянется к бутылке и наполняет рюмки. Спиртного в стекле значительно убавляется, сыщик предположил, что хватит им еще на два раза. Морган снова слышит всплеск и открывает глаза, наблюдая за тем, как друг наполняет алкоголем рюмки. — Сейчас мы не играем в бильярд. И наливаем не из кувшина. Что нам мешает? — Нас все еще двое. — Прах! Это не аргумент, Морган Гаврус, — цокает сыщик, протягивая одну из рюмок блондину. Тот покорно принимает и, не дожидаясь, когда друг сообразит, опустошает свою долю. Берти неодобрительно качает головой, но отставать не собирается: опрокидывает рюмку почти моментально. — Не аргумент, — соглашается доктор, поворачивая голову в сторону Голден-Халлы. Мир сильно затормозился, стоило им опрокинуть рюмки три, поэтому Гарвус старается внимать этому неспешному миру, тоже двигается размерено, будто покрытый медом или патокой. Даже Берти, кажется, растерял свою прыткость. — Но мы не будем играть в бутылочку вдвоем. Сыщик поворачивается корпусом к мужчине. Он разглядывает его лицо, долго смотрит в зеленые глаза, наблюдая, как в них отражаются блики от лампы. Морган тоже смотрит в глаза. Прах, эти серо-голубые глаза. Блондин задумывается, всегда ли они были такими: казалось, голубые и серые оттенки не дают представления чего-то теплого, но глаза Берти будто решают разрушить эту картину мира. Мол, смотри, могут! Еще как могут, Морган Гарвус, ты просто не видишь ничего, дальше своей диссертации. А мир живет, Вселенная создает свои порядки, надо только намекнуть, что вот я, готов прислушаться, готов внимать! Дай же мне шанс, о Вселенная, тебе же так не нравится бессмысленность! Берти Голден-Халла поддается вперед. Совсем немного, но этого достаточно, чтобы ощутить на коже тепло его дыхания и специфичный запах ромашки, присущий кнасскому самогону. Морган переводит взгляд с чужих глаз на чужие губы. Те блестят в свете лампы, то ли от выпитого алкоголя, еще не обсохшего на губах, то ли от того, что рыжий постоянно их облизывает. Даже сейчас юркий язык быстро скользит меж сжатых губ, показывая лишь кончик. Гарвус пару раз моргает. Что делать дальше? Отстраниться? Или поддаться вперед, наконец-то отбрасывая из головы мысли из серии «а что если?»? Блондин решиться не может, сыщик это замечает. Решает действовать за двоих, не получив ни отказа, ни подтверждения. Поддается вперед еще, и доктор Морган Гарвус больше не может игнорировать теплое дыхание на своих губах. К пеплу! К Богам-Хранителям! Морган сокращает между ними крупицы расстояния, поддается вперед, прикрывая глаза. Разгоряченное дыхание обжигает губы. У Берти они мягкие, гладкие на удивление. На языке вертится вкус кнасского пойла: кедр, дуб, кожа, табак… ромашка. Гарвус не может понять, этот вкус остался от выпитого или это язык Берти, также юрко, как и до этого, мазнувший по его собственным губам. Блондин в ощущениях и восприятии явно терялся, уступая другу. Он сжал в ладонях свой кардиган, не зная куда еще деть неунимающиеся руки, пока Голден-Халла опережал его в ощущении происходящего: широкая рука рыжего оказалась на затылке доктора, зарываясь пальцами в волосы и слегка поглаживая. Теперь Морган точно был не в состоянии разобрать свои ощущения, а сыщику это было словно на руку, поддался азарту, получив возможность руководить всем процессом. Голден-Халла целовался умело, это было ясно даже не сосредотачиваясь на происходящем. Не пошло, вовсе не развязно, мягко и аккуратно, словно ему дали задание испить нектар с цветка, стараясь не навредить ему, и он умело это делал, даже не прилагая усилий. Прирожденный обольститель. Его язык плавно скользил по губам блондина, оставляя после себя вкус ромашки и мокрый след. Доктор чуть поддался вперед, словно пытаясь дотянуться за непостижимым и прытким Берти, но тот лишь усмехнулся прямо в поцелуй, чуть надавливая на чужой затылок. Голден-Халла не давал выдохнуть, не давал вздохнуть. Казалось, Морган даже забыл, что это нужно делать, полностью отдаваясь процессу. Поцелуй выдался не долгим, но ярким, врезающимся в мысли. Прямо как и сам Берти Голден-Халла. Гарвус с тяжелым вздохом отстранился от губ напротив, позволяя себе наконец-то дышать. — Я же сказал, — чуть погодя, с легкой хрипотцой произносит блондин, закрывая глаза, чтобы не видеть лица напротив. — Нам не нужно играть в бутылочку, Берти Голден-Халла. — Я тебя понял, Морган. Мысли в духе «а что если?» были одной из разновидностей прокрастинации Моргана Гарвуса, но даже до такого звезда науки в своих мыслях явно не доходила. А ведь ради науки!