раствориться

у арлана горячая кожа, нежная, будто девчачья и словно бархатная. загорелая, теплая; тронешь — и обожжешься. но аста не боится обжечься, а потому трогает, трогает и трогает. проезжается ладонями по плечам, впалому юношескому животу, пробегается чуткими пальчиками по бедру, что почти что целомудренно выглядывают из-под расстегнутой форменной рубашки, по острым коленям. аста не отказывает себе ни в чем — как и всегда, впрочем. улыбается в полутьме, в этом мареве космической тишины, и арлан ловит её взгляд на себе, задерживает в ожиданиях дыхание. у него подрагивают кончики пальцев и сердце отстукивает какой-то шустрый, незнакомый до этого ритм. мальчишке хочется потянуть руки вверх, к асте, к своему недосягаемому божеству; к её распущенным, шелковистым волосам, или к тонким рукам, что сейчас невесомо ласкают его же кожу, но он послушно одергивается. сегодня нельзя. аста довольно улыбается — мягко так, аккуратно, только уголками тонких губ. и говорит полушепотом, словно кто-то на космической станции может её услышать, уловить довольный тон; урчит почти что арлану на зардевшееся ухо: — хороший мальчик. а арлан утыкается носом ей в сгиб шеи и совсем тихо мычит. чувствует запах отчего-то кислых яблок, спелых, только сорванных, и сладкой ванили; мнёт в пальцах темные простыни и хоть немного, совсем чуть-чуть, пытается к асте придвинуться. быть ближе. почувствовать на себе не только холод её рук или пронзительный, всё знающий взгляд. арлан уверен — она видит его всего насквозь. через форменную одежду, смуглую кожу и даже органы с костями. видит что-то сокрытое внутри, потаённое; почти что препарирует чужие мысли и эмоции на расстоянии. режет его всего одной своей белоснежной улыбкой, подчиняет себе блеском голубых глаз. и арлан не против, вовсе нет — послушно опускается пред ней на колени, будто при молитве, и подаёт лапу — словно надрессированный пёс. аста шуршит подолом юбки, парой ловких движений скидывает свои остроносые туфли на пол, и аккуратно забирается на кровать. ещё ближе. арлан сглатывает, бегло рассматривая представшую перед ним картину. аста упирается пальцами ног в простыни, её худые щиколотки обдает прохладным воздухом, и холод взбирается выше по икрам, заползает вместе с ней на кровать, расстилается вместо батиста по матрасу. аста ловит чужой сдавленный вздох губами, пробирается руками под расстегнутую рубашку и устраивает ладони по бокам, тянет вновь к себе. проходится языком по зубам, пухлым мальчишечьим губам, прикусывает нежно и снова целует. а арлан пылает от такого контраста — нежная, чуткая, бодрая аста с отбоем будто по щелчку пальца превращается во властную и томную девушку. и такой её видит только он один да утонувшие в тишине звезды за стеклами одной из комнат «герты». арлан поглядывает то на эти самые звезды, прячущиеся по ту сторону длиннющих окон, то на саму асту — её аккуратные черты лица, приоткрытые губы, блестящие от слюны, на её сверкающие ярче веги или сириуса глаза. и арлан утонул бы в этих светилах, да сгорит он за считанные секунды, не успев даже опомниться. но, кажется, такая кончина не кажется столь ужасающей. а аста всё крадется своими пальчиками по чужому телу, то щекочет, то ощутимо хватается — за шею, бока, бёдра, держит с секунду и тут же отпускает. урчит тихонько что-то на ухо — арлан всё никак не может сконцентрироваться на её голосе, теряясь в своих ощущениях, падая во тьму этой космической бездны всё стремительней и глубже. мимо проносятся звезды и кометы, скопления галактик и вселенных; мелькают, словно придорожные фонари где-то на периферии, что не удается за них зацепиться взглядом. и арлан жмурится; пред веками принимаются танцевать планетные спутники, будто исполняя какой-то ритуал для своего божества. а арлан в этой веренице песнопения и плясок — агнец божий, что вот-вот будет сожжен на костре во имя идола их, тотема деревянного. он чувствует кончиками пальцев искры, отлетающие от пепелища — и распахивает глаза. по кровати все ещё низко стелется прохлада, задуваемая в комнату кондиционером, и аста немного хмурится. пока перед арланом в божественных танцах кружились деймос и фобос, в её темнеющих озерах радужки стремительно тонули дьяволы, что описывались в древних письменах, от которых уже не осталось и следа. гладь синеющей воды откусывала их по частями, утягивая на свое необъятное дно. арлан ей улыбается, хочет притянуть за плечи к себе — ближе, теплее, жарче — да не может. сегодня он только получает, лежит на кровати и тяжело дышит. не больше, не меньше — такие правила. но пока аста так умело и ловко колдует над его телом — арлан не против. он, впрочем, никогда не против, что бы аста ему не предложила.