Привет

Чем он там занимался? Гермиона задумчиво кусает губы, отчего помада стирается, и с интересом склоняет голову. Облокотившись плечом о дверной проём и оставаясь в тени дома, она уже некоторое время успешно остаётся незамеченной. Гарри чертыхается сквозь зубы, старательно возясь с какими-то деревянными палками в саду, но дело у него явно продвигалось неохотно: конструкция казалась не слишком устойчивой, так и норовя рухнуть на голову и здорово покалечить. Его клетчатая рубашка, надетая поверх уже не слишком белой футболки, была вся в следах земли, да и у самого Гарри вид был весьма встрёпанный, даже сердитый. Вскоре одна из палок всё-таки падает ему на ногу, и он рычит, пинает непослушный предмет, а после устремляется к уличной раковине, где с ожесточением принимается отмывать руки от грязи, продолжая недовольно ругаться под нос. И когда Гермиона всё же прыскает, не сдержавшись, Гарри тут же резко поднимает голову, встречаясь с ней взглядом. Она даже не подозревала, что эта встреча вдруг окажется настолько ошеломляющей. Её собственное дыхание тут же резко перехватывает, а настороженный резкий взгляд Гарри сначала становится шокированным, после растерянным, а в конце наполняется волнением и недоверием, заставив её заметно занервничать. Впрочем, совсем, совсем неудивительно. Гермиона тут же перестаёт улыбаться. Уголки её губ медленно опускаются, но она окидывает всклоченный вид друга тёплым взглядом своих бархатистых карих глаз, ощущая, как в груди отчаянно затрепетало знакомое чувство, которое она испытывала всегда при виде Гарри. Такое болезненно-сладкое, от которого в рёбрах мучительно ноет, а руки сами тянутся к Гарри, чтобы хоть ненароком его коснуться, чтобы найти очередную причину для пылких объятий. Гермиона стоит, растерянно сцепив пальцы перед собой и не может наглядеться на такого знакомого ей, и в то же время чужого, парня: всё-таки они давно не виделись и она чертовски соскучилась по своему милому другу. Очень-очень милому. Даже с этим пятном грязи на щеке. Впрочем, также неслабо возмужавшему, чего она попросту не могла не заметить: клетчатая рубашка с закатанными рукавами весьма ярко демонстрировала крепкие руки, покрытые тёмными волосами, а джинсы, пусть весьма и потрёпанные, лишь подчёркивали естественную, и весьма очаровательную, как она всегда считала, небрежность владельца. Но дольше всего её взгляд задержался на лице Гарри — похоже, колючая щетина, которая ненавязчиво заостряла внимание на его выразительных скулах, беспроигрышно захватила все её мысли. Скажи ей кто, что её колени могут так беспомощно подгибаться от старых поношенных джинс на ногах парня да ещё с подобной небритостью на лице в придачу, она бы тут же презрительно фыркнула, не желая признавать столь жалкое поражение. Просто всё дело всегда было в самом Гарри. Кем он на самом деле являлся, как себя вёл, что говорил, как поступал. По крайней мере, для неё самой. Догадывался ли он сам об этом? О том, что девушки засматриваются на него не только из-за его геройского статуса? Зная его, Гермиона могла бы поклясться, что тот даже не задумывался об этом. Скромный, милый Гарри, который от обычных комплиментов-то всегда так застенчиво краснеет, вряд ли считал себя великим сердцеедом, которым мог бы стать без каких-либо усилий со своей стороны, которому было бы достаточно просто улыбнуться своей искренней улыбкой, заставив любую девушку размякнуть как желе. Гарри, который сейчас стоит, застыв словно в ужасе, и с силой вцепившись в вентиль крана, будто ненароком намереваясь его оторвать. Ветер живо трепал его и без того вечно всклокоченные волосы, безуспешно пытаясь привести их владельца в чувство, но ярко-зелёные глаза продолжали без устали сверлить стоящую поодаль хрупкую девушку, что была одета в летнее платье цвета айвори, из-за чего в первые секунды показалась ему лишь видением. Неужели он не рад её видеть? Что ж. Всё-таки два года прошло. Стоило ли надеяться на иное? Но любые опасения тут же пропадают, едва Гарри вдруг срывается с места и за несколько прыжков достигает Гермионы. Резко тормозит, хватается за острые женские локти и снова напряжённо замирает. Гермиона осторожно поднимает голову, а после быстро моргает, поняв, что и сама стояла всё это время неподвижно, завороженно глядя на незнакомое выражение его лица, а теперь лишь явственно ощущая крепкую хватку пальцев на своих руках. Она часто представляла их встречу. Была уверена, что по привычке бросится Гарри на шею да как следует стиснет, пока тот не примется притворно стонать, но всё же потом засмеётся, обнимет в ответ и будет ей страшно рад. А после они будут говорить так долго и так много, делясь тем, что происходило в их жизнях, пока они были так далеко друг от друга. Но сейчас Гарри гнетуще молчит, изучает её и, как ей кажется, весьма жадно, чем заставляет неслабо смутиться. Девичьи щёки тут же вспыхивают розовым цветом и теперь горят ярко-ярко, а его взгляд в это время неторопливо скользит по вопросительно поднятым бровям Гермионы, внимательным карим глазам, что обрамляют длинные ресницы, по милому носу, который она так любила порой незаметно для себя задирать, по изящному изгибу мягких губ… Он видел их ранее. Но так много о них думал в последнее время… Как же много. Едва с ума не сошёл. Гарри открывает рот, в жалкой попытке хоть что-то произнести, но так и не придумывает ни единой, ни единой грёбаной фразы, которая могла бы адекватно выразить всё то, что он хотел бы ей сказать. Он ведь и с письмами последнее время страшно плошал, будто вдруг позабыл, как их нужно правильно писать да и как совой в целом пользоваться, чего Гермиона, разумеется, всё же не могла не заметить. Возможно, поэтому приехала? Не стоило ему всё же так задерживаться с ответом. Но как же хотелось правильно облечь в слова всё то, что накопилось в его душе за это время, всё, чего он не понял вовремя, о чём жалел, о чём думал и что чувствовал. Только пока всё ещё не смог понять как сделать это правильно и совсем не лишиться подруги. Дурак, дурак. Гермиона видит в его зелёных глазах затаенную тревогу, что купается вперемешку с радостью от их встречи и сощуривается. Возможно ей кажется, но его поведение очень похоже на лёгкую панику. Неужели Гарри волнуется? Не может быть, с чего бы? Она ласково обхватывает его локти в ответ, мягко улыбается. Улыбалась ли она ему так раньше? Гарри никогда этого прежде не замечал. Или, может, не понимал? Видит ли он сейчас попросту то, что хочет видеть? Гермиона застывает взглядом на его лице, глядя так, точно разглядела его впервые в жизни. Но ведь он и сам смотрит на неё такими глазами, будто никогда раньше не видел. Гарри всё ещё был совершенно потерян в происходящем — Гермиона! Здесь! В его доме! Гермиона! В голове и в рёбрах будто бы то и дело вспыхивали яркие фейерверки из магазина братьев Уизли, дерзко танцевали вейлы, бодро пели домовики. Творилась полнейшая вакханалия, наполненная бескрайним замешательством, несравненным ужасом, и в то же время чарующей эйфорией, от которой весьма ощутимо кружилась голова. Он совсем не был к этому готов. Совсем, совсем. Так старался, столько слова нужные подбирал, готовился, но… — Привет, — шёпотом всё же говорит она, и Гарри видит, как её карие глаза наполняются жаром, и в то же время нежностью. Неужели к нему? Или от отчаяния он уже начал додумывать? Но Гарри всё же смелеет, разжимает пальцы, которые будто судорогой свело. Касается в ответ своей ладонью её всё ещё розовой щеки, гладит и смотрит с таким остервенением, будто Гермиона — самое дорогое сокровище в мире. Его ладонь чуть влажная после воды, даже прохладная, и Гермиона уверяет себя, что вероятно именно из-за этого по её коже отчаянно пробегают мурашки. Отчего тоже теряется, обречённо прикрывает глаза, не в силах больше спокойно выдерживать пронзительного взгляда изумрудных глаз и непривычных прикосновений к своей коже. Она понимает, что Гарри ведёт себя непривычно пылко, даже несдержанно по отношению к ней, но не может не признать, что от этого её собственное сердце испуганно бьётся о рёбра, в горле болезненно сохнет, а колени просто-напросто жалко подгибаются, из-за чего приходится крепче держаться за его локти. Но она ведь сама позволяет ему это. Без какого-либо сопротивления. Ей безумно хочется спросить, узнать, что вдруг изменилось, но точно также и боязно это делать, ведь так страшится разрушить этот упоительный, этот безумно волшебный момент. Вероятно, втайне, где-то в самой-самой глубине души, ей всегда хотелось, чтобы подобное с ними произошло. Но Гермиона совсем не была готова к тому, что Гарри вдруг всё же станет так взволнованно реагировать на неё, на всего лишь когда-то свою боевую подругу, да ещё спустя два года разлуки, какие бы нелепые фантазии порой её не преследовали. Вот только теперь не знала, как себя вести, как с этим справиться. Ведь теперь даже смотреть на него спокойно не могла, не то что говорить. Он буквально её ослепил, сбил с ног и мыслей своими всегда такими пронзительными ярко-зелёными глазами и трепетными прикосновениями к её коже. Её пальцы самостоятельно поднимаются к лицу Гарри, почти невесомо проводят по колючей скуле, слегка касаются уголка его губ, а после бессильно падают обратно к телу. Гермиона всё же с усилием открывает глаза, встречается с его немигающим взглядом, хочет что-то сказать, но лишь приоткрывает рот. А после судорожно сглатывает. Как же он на неё смотрит. И как тяжело дышит. И как крепко сжимает её локти. Да, она тоже соскучилась, ведь он последний месяц ей ни единой строчки не написал, заставив этим знатно понервничать, но… Но… Гарри с шумом выдыхает, слегка проводит языком по своим пересохшим от волнения губам, а после наклоняется и безапелляционно целует её удивлённо приоткрытые губы. И Гермиона, словно зажжённая спичка, тут же будто вспыхивает изнутри. От неожиданности, от жгучего поцелуя, ощущения тёплых, чуть обветренных губ Гарри. Она тихо, удивлённо мычит, но Гарри продолжает ласкать её губы своими, не отпускает и целует, целует. Его внезапно проявляющаяся темпераментность и импульсивность всегда заставляла её теряться, ведь в таких случаях он становился довольно опрометчивым, нетерпеливым, напористым. И в такие моменты его совершенно невозможно было удержать. Никто бы не смог. Но в конце концов! Разве она не хотела этого? Она ведь так страшно скучала по Гарри. По его рукам, улыбке, банальному нахождению рядом. Знала, что если вдруг такое случится, что если вдруг он посмотрит на неё иначе, то она не удержится и мгновенно поддастся искушению — бесстыдному, безудержному… Да, желанному, чёрт побери эти её наивные фантазии. Гарри всегда сильно, весьма и весьма ощутимо влиял на неё, так что собственная реакция для Гермионы не оказалась неожиданным открытием. Просто раньше она не улавливала его интереса да и себе не позволяла никаким образом своё неравнодушие к нему проявлять. Ведь всегда был кто-то ещё. И ей действительно хватило всего нескольких секунд, прежде чем самой обхватить ладонями его лицо и ответить Гарри не менее несдержанным поцелуем. Если Гарри и удивился, то виду не подал, лишь прижал к себе посильнее, заставив её ощутить, насколько он разгорячён. Всё происходящее Гермиону страшно пьянит, заставляет мысли путаться в голове, а её тонкие пальцы в его чёрных волосах, пока её собственные непослушные пряди с помощью ветра будто бы сами пытаются обнять любимого друга. А ещё от него так пахнет солнцем, свежей травой, древесиной, самим Гарри. Его руки продолжают ласкать её хрупкие плечи, спину, сжимать стройную талию, пока она вдруг не оказывается прижата к дверному косяку. Гарри обнимает её так, будто никогда больше не обнимет, и ей хочется уверить друга в том, что это неправда, что он обнимет её ещё миллионы, миллиарды раз, но она слишком поглощена тем, что чувствует так много всего, так много Гарри сразу, который будто бы охватывает её всю, который не даёт ей опомниться и выдохнуть, будто опасаясь, что если он перестанет целовать её податливые губы, то она вдруг осознает, что так нельзя, что между ними никогда ничего не было и никогда ничего подобного больше не будет. А потом уйдёт, хлопнув дверью, уедет в эту её отвратительно солнечную Австралию, вернётся к своему Саймону-Гаррету-Да-Как-Его-Там, забудет про Гарри и больше ни единого письма ему не напишет. Гарри и правда страшится этого, давит панику, что сжимает горло. Ответные поцелуи Гермионы его хоть и обнадёживают, но в голове то и дело звенит резкое, сказанное голосом подруги: «Мы же друзья, Гарри. Что ты натворил?» Что ты натворил, что ты натворил… Его часто этот вопрос преследовал, что от начальника отдела, что от зеркала над комодом, в которое он периодически смотрелся, задумавшись о своей странной жизни. И в последнее время всё чаще и чаще. Но пока Гермиона его так целует, он всё же может дышать и надеяться на лучшее. А она приникает к другу всё ближе и ближе, будто пытаясь раствориться в нём, из-за чего вскоре вовсе сметает начисто любые его мысли и страхи, и Гарри наконец отмахивается от них, подхватывает девушку под бёдра и заносит в дом. Едва она оказывается лежащей на кровати под ним — с этими её волшебными мягкими локонами, розовыми щеками, влажными губами и большими глазами, внутри которых горит дикий огонь, Гарри, на секунду всё же замирает, нависнув над ней и откровенно любуясь. Светлое и довольно обтягивающее платье подруги и без того неслабо его дезориентировало, а теперь и вовсе натянулось на груди из-за её сбитого и весьма тяжёлого дыхания, что безжалостно раздирало рёбра изнутри. Что уж говорить про то, как сильно оно задралось, игриво оголяя изящные ноги девушки, что приковали к себе его взгляд на довольно продолжительное время. Восхитительно. Гермионе же казалось, будто мир остановился. Всё происходящее было похоже на сон: она даже не надеялась, что Гарри вообще обратит на неё внимание, а теперь тот вдруг нависает над ней и лишь одним взглядом говорит, что никому её не отдаст. По крайней мере, ей хотелось бы так думать. Разумеется, если бы могла хоть немного соображать в данный момент. Но если на большее она не может рассчитывать, то пусть это будет просто секс. Пусть, пусть… Она сдалась сразу же, едва Гарри впечатал её в дверной косяк. В конце концов, она взрослая девочка. Гарри склоняется, мягко целует её ключицу и ждёт, когда наконец услышит «нет». Когда пошлёт его далеко-далеко в лес Запретный, к акромантулам и кентаврам навстречу. Когда отшвырнёт его каким-нибудь Депульсо, вынеся им ближайшее окно. Гарри с замиранием сердца едва касается губами вкусной кожи, колет её своей щетиной, отчего по чувствительному женскому телу пробегают мурашки, а после осторожно целует девушку в уголок губ. Но Гермиона остаётся по-прежнему податливой под его руками и губами, смотрит на него так, как никогда не смотрела, и от осознания того, что она его не отталкивает и не пытается в окно отшвырнуть, у него перехватывает дыхание, а кровь, кажется, вся устремляется вниз. Гермиона слегка прикрывает глаза, словно всё Гарри разрешая. Но в то же время первая начинает нетерпеливо сдирать с него рубашку и футболку, отчего его чёрные волосы становятся ещё более взъерошенными, а взгляд всё темнее и темнее. Она оглядывает его плечи и грудь и вдруг остро ощущает, насколько Гарри крупнее её, что заводит лишь сильнее. А Гарри, уже не медля, стаскивает лямки её платья вниз, оголяя верх. Пожар в теле разгорается всё ярче и стремительнее, когда он смотрит на её небольшую грудь, после чего обхватывает напряжённые и ставшими весьма чувствительными соски ртом, слушая с удовольствием громкие стоны в ответ. Когда дрожь проходит по всему телу и внутри уже сводит от почти болезненного наслаждения, его ладони сами собой оказываются под её обворожительным платьем, проводят по ногам Гермионы, а большие пальцы чуть заходят под бельё. Её кожа такая шелковистая, тонкая, отчего Гарри утробно рычит. Он не ожидает от себя такого, только принимается яростнее вылизывать грудь, гладить её под платьем, лаская своими пальцами её влажные складки между изящных ножек. А она вскоре приникает к его бёдрам своими, обхватывает ногой его талию, притягивает к себе. Гермиона уже заведена до предела, а когда Гарри снова впивается в её губы поцелуем, проникает в её рот языком и вдавливает своей крепкой грудью в кровать, то совсем несдержанно стонет, неудержимо трётся об него, чувствуя, насколько мокрым стало бельё. Гермиона ласкает его язык в ответ, прикусывает, дразнит. Гарри и сам чувствует, как его член болезненно упирается в джинсы, но не может перестать целовать, облизывать, пробовать каждый миллиметр кожи девушки. Её запах кожи, возбуждения, дурманит похуже алкоголя, и ему страшно хочется сорвать с себя остатки одежды и ворваться в её сладкое, хрупкое, гибкое тело, заставить её стонать всё громче, а потом довести до полного изнеможения, почувствовать её удовольствие своим телом. Он слишком много и часто думал о ней, так сильно желал этого последние месяцы, что снова начал мучаться от бессонницы. Думал, представлял, как бы она отреагировала, если бы он хотя бы попытался пригласить её на свидание, задавался вопросом, смог бы он её завоевать, отбить у того проклятого колдомедика, с которым она встречалась уже целый год, и о том, какая она на вкус вот здесь и здесь… Гарри почти остервенело сдирает с неё это проклятое платье, нижнее бельё, садится на колени и жадно оглядывает её всю. Лицо Гарри кажется Гермионе сейчас бесценным: остекленевший взгляд, нескрываемое вожделение, покрасневшие скулы, лихорадочное дыхание. Гермиона до последнего не верила, что он способен к ней подобное испытывать — всё же настолько красивой она себя не считала, а ещё вчера их отношения и вовсе не выходили за рамки дружеских. Но сейчас снова пересеклась с ним взглядом и взволнованно замерла — его зелёные глаза были почти чёрными, будто бы от гнева, дыхание тяжёлым, неровным, а сам он словно горел — от тела будто бы исходил жар. Неужели… неужели она сотворила это с ним? — Гарри, — почти беззвучно произносит она, а после улыбка, чертовски притягательная, как считает Гарри, сама наползает на её губы. Она встаёт рядом с ним на колени, снимает с него очки, проводит пальцами по дорожке из волос на животе, цепляет пальцами пуговицу на давно ставшими тесными джинсах. Слышит и чувствует его обжигающее дыхание возле своего уха, но он не шевелится, даже когда она с наслаждением целует его плечи и шею. Гарри плавится от её лёгких, неторопливых прикосновений, пусть даже он и умирает от дикого желания сейчас, но ради того, как она сейчас до него дотрагивается, как исступлённо целует, каким горящим взглядом на него смотрит — он готов терпеть сколько понадобится. Джинсы с бельём не без помощи Гермионы вскоре улетают вслед за остальной одеждой. И ни секунды не задерживаясь оба тут же снова оказываются друг у друга в объятиях, возобновляя лихорадочные и крепкие поцелуи. — Гермиона, — впервые наконец сумел прохрипеть Гарри, на секунду оторвавшись от её распухших губ. — Заткнись и целуй, — жалобно стонет она, чувствуя, как нестерпимо ей хочется ощутить Гарри в себе. Мерлин, как же она его хотела. Гарри награждает её в ответ тихим смешком и задорным блеском своих невероятных глаз. Но все, о чём Гермиона сейчас думает, сводится к ощущению его тела в её руках, и о том, как крепко он сжимает пальцы в её волосах. Она трётся своими влажными бёдрами о его твёрдый член, и ей этого почти хватает, чтобы кончить. Сдавленно выдохнув, Гарри не выдерживает, приподнимает девушку поудобнее и сразу врывается в её тело до самого упора, вызвав у обоих громкий стон. Тут же с наслаждением накрывает её сладкие губы горячим поцелуем и принимается двигаться. Скольжение, горячее, долгожданное, как и теснота её тела сводит Гарри с ума, отчего он ускоряется, а его сильные пальцы всё ощутимее сжимают её бедро, когда другая рука всё ещё стискивает волосы на её затылке. И Гермиону надолго не хватает. Едва Гарри оказывается внутри, такой горячий и живой, заполняя её собой, как она изумлённо распахивает глаза, ощущая неудержимую дрожь удовольствия, что пробегает по телу. Всего лишь несколько резких толчков — и она с вскрикивает, выгнувшись и вцепившись в мужские плечи так яростно, из-за чего на его коже показываются заметные следы. Гарри в долгу не остаётся — впивается в её шею губами, оставляя на ней яркие лиловые отметины и не переставая двигаться. Гермиона не может прийти в себя и руки её неудержимо дрожат, отчаянно цепляются за него — это было слишком сильно, слишком ошеломляюще, это было так… Гарри продолжает глубоко вколачиваться в неё, обжигающими ладонями гладит её грудь, талию, ноги — и каждое его прикосновение кажется ей будто бы собственническим, безудержным, но в то же время каким-то образом полным нежности. Она извивается под ним дугой, крепко обнимает ногами, явственно ощущая, что движения Гарри становятся всё более хаотичными, более резкими. Его рука вконец запутывается в её пышной непослушной копне, а сам он вдруг прикусывает её за плечо и из его горла вырывается сдавленное рычание. Гермиона снова вскрикивает, чувствуя как максимально глубоко он врывается в её тело последним толчком и бурно изливается внутрь, заставив её саму неожиданно сжаться вокруг его члена и беспомощно застонать, чем неслабо продлевает удовольствие самого Гарри. Перед глазами снова затанцевали звёзды. О Мерлин, Мерлин… Она умудрилась снова испытать удовольствие, да ещё так скоро, и немалым образом от того, как восхитительно он её целовал, как жадно сжимал её своими пальцами, и даже от того, что кончил прямо в неё. Если она и раньше не сомневалась, как весьма сильно и чутко реагирует на Гарри, то теперь лишь признала полнейшее поражение. Её тело всё ещё трепетало и горело от полученного наслаждения, а руки крепко прижимали к себе парня, который был всё ещё в ней, из-за чего внутри было так изумительно горячо… Гарри обессиленно лежит, уткнувшись лицом в её шею и ощущая, будто из него вытянули все силы. Она слышит, как быстро-быстро бьётся его сердце, как всё ещё шумно он дышит, ощущает, как же восхитительно находиться под весом его тела, отчего веки закрываются сами собой. Её пальцы медленно касаются его влажного лба, убирают влажные чёрные пряди, гладят. Гарри же упивается её запахом, теплом, слегка дрожит от её прикосновений, заставляя женское сердце испытывать щемящую нежность и обнимать его за шею. — Ты что-то хотел мне сказать, я полагаю? — спрашивает она тихо, когда дыхание наконец выравнивается, а из головы практически выветривается дурманящий, но какой же дивный, туман. Гарри неторопливо поднимает лицо, склоняет голову. Его губы захватывает едва заметная усмешка, а глаза сощуриваются, когда он сначала медленно кивает ей, а после говорит: — Привет.

***

Светлое платье так и остаётся лежать на полу, будто флаг капитулирующего противника. Гарри не позволяет ей снова надеть его, молча протянув Гермионе свою клетчатую рубашку, и она тихо смеётся, мысленно пообещав подарить матери в ответ за это платье достойный подарок. Хоть и данный предмет гардероба изначально вовсе не показался ей настолько уж привлекательным, каким его посчитал сам Гарри, но теперь же она смотрела на него совершенно иным взглядом. Гарри отлучился на кухню, а её отвлёк письменный стол, заваленный смятыми бумажками. Нацепив рубашку и, с удовольствием ощутив запах тела самого Гарри, что теперь будто окутывает её со всех сторон, она подходит к столу и осторожно берёт одно из недописанных писем в руку. «Дорогая Гермио «Милая «Родна Гермиона замирает. А после на несколько секунд прижимает листок к лицу, прикрывая смущённую улыбку. Откладывает черновики, проводит ладонью по вспыхнувшему лицу, приглаживает взъерошенные волосы и, нервно кусая губы, отправляется на кухню. Гарри, если наивно и думал, что его рубашка на девушке хоть как-то может спасти остатки его достоинства, потерпел крах. Он едва не выронил кружки с горячим кофе себе прямиком на ноги, когда обернулся и увидел Гермиону, что полусидела на кухонном столе, задумчиво закусив ноготь на большом пальце и с интересом изучая его голую спину и ноги в джинсах. Он аккуратно поставил кружки на кухонную стойку и облокотился о неё спиной, намертво вцепившись пальцами в края столешницы. Окинул взглядом восхитительные ножки Гермионы, её игриво выглядывающую ключицу из-за рубашки. А от того, как трогательно дрогнула в ответ на его взгляд её улыбка, он почувствовал, словно снова вспыхивает изнутри. — Ты зря мне это позволила, — говорит он чуть севшим голосом, продолжая изучать её своим вновь разгоревшимся взглядом. — Правда? — И если теперь ты думаешь, что можешь куда-то деться после этого, то глубоко ошибаешься. Улыбка Гермионы становится лукавой, а во взгляде мелькает хитринка. Собственнический взгляд Гарри тогда ей всё же не померещился, а его слова упоительно грели душу. — Судя по всему, мне как раз стоит пореже здесь появляться, — небрежно оброняет она. — Хотя, возможно, ты таким образом приветствуешь всех девушек, что оказываются на пороге твоего нового дома. — Только избранных, — усмехается он, на что Гермиона медленно поднимает брови. — Полагаю, шутить на эту тему ещё рано… Или поздно? — Зависит от того, что мы будем делать дальше, — отвечает Гермиона, замечая его напряжённое выражение лица. — Я имела в виду кофе и будничную беседу. К примеру, о том, почему ты не отвечал на мои письма целый месяц. — Я бы предложил лучше вернуться в спальню и снова заняться чем-нибудь более интересным, чтобы оттянуть этот жутко неловкий разговор, — жуёт губы Гарри, потирая заросшее лицо рукой, которым, наверняка, неслабо нежную кожу Гермионы расцарапал… — Хорошая попытка, но нет, — фыркнула она, насмешливо глядя на друга. — И даже не пытайся меня переубедить, потому что я тут же сдамся. Сам прекрасно видел, насколько бесхребетной я из-за тебя становлюсь. Полный кошмар. Так что прошу, не заставляй меня ощущать себя столь жалкой так скоро. Гарри поперхнулся кофе, который всё же решил отхлебнуть. — Ладно. Ладно, — с сомнением произносит он, и не без удивления оглядывает подругу огромными глазами, которая в ответ щурится и предупреждающе качает головой. — И что же ты подумала, когда, когда я… — Напал на меня? — заканчивает она вкрадчиво. — Бросил на кровать? Или когда нагло совратил? — О Мерлин, — нервно бормочет Гарри, запуская пальцы в волосы и с тревогой глядя на Гермиону. — Я-то надеялся, что это можно было худо-бедно назвать хотя бы соблазнением… Был даже готов поклясться, что тебе понравилось. Дважды. — Ты просто убиваешь меня, — её глаза непроизвольно закатываются к потолку, а лицо вспыхивает. — Убиваешь. Передай-ка мне лучше мой кофе и вон то самое зелье на полке, и просто постарайся пока не подходить ближе, чем на метр, чтобы я могла соображать, договорились? — Пока не уверен, — задумчиво говорит он, но всё же согласно вздыхает. Таки ему не помешает объясниться, какие бы там шикарные ножки перед глазами его не отвлекали, и как бы неловко ему не было от её последующих вопросов. — Так значит, ты думаешь, что я тебя нагло совратил. — Ну, на самом деле мне сначала показалось, что твоё зрение стало ещё хуже, чем было и ты банально меня с кем-то перепутал, — невинно сообщает она ему, на что слышит смешок. — Но уже было бы неловко в этом признаваться, верно? Всё-таки ты любишь доводить дело до конца. Также приходила мысль, что ты, скорее всего, под градусом. И, может, даже чем-то очень сильно расстроен. — И ты из чистого сострадания решила меня утешить. Вот она, настоящая дружба сквозь года. Ещё варианты будут? — Хм. Была ещё мысль, что ты случайно принял не то зелье или потрогал какой-нибудь жуткий артефакт, пока был на службе. — А он, видимо, превратил меня в похотливого мужика, что бросается на своих давних подруг, — закивал Гарри, поджав губы, дабы скрыть улыбку. — А эта самая подруга, само собой, просто беспомощно пала на постель, не пытаясь оказать мерзавцу какого-либо сопротивления. — Неужели я стала бы воевать с грозным бессмертным мракоборцем, что Волдеморта левой ногой пришиб, будучи ещё подростком? — разводит она руками, едва не пролив содержимое кружки, и с трудом сдерживая хохот. — Левая нога позорно долетала до него аж несколько лет, так что с ней ты, конечно, загнула. Но без сомнения, воевать ты бы и сама с Волдемортом решительно намылилась, так что не уверен, кто тут из нас ещё более грозный, — смеётся он, на что она с едва заметной улыбкой отвечает: — Тогда, кажется, ты получил свой ответ. Моя очередь. Он стонет, возводит руки к потолку. Прикрывает ладонью лицо. — Письма, да, — напирает она, тыча в его сторону пальцем. — Выкладывай. Я уже думала, что ты помер, если бы про тебя не продолжали так активно строчить в «Пророке». — Возможно, лучше бы помер, — бурчит он, уткнувшись взглядом в чёрную жидкость чашки, которую сжимал перед собой. — Чтобы сейчас не приходилось испытывать подобный стыд. — Стыд? — растерянно моргает она, наклонив голову. — Если ты говоришь о том, что случилось ранее… — Что? Мерлин, нет! — тут же отрезает он, сдвинув брови на переносице. — Я говорю о том, что придётся весьма унизительно признаваться, каким слепым идиотом я был в отношении тебя. — О, — отзывается она, прихлёбывая напиток и успокаиваясь. — О. Что ж, можешь выдыхать — ты это только что сделал. — Спасибо, — ворчит он в ответ, стушевавшись, — но вряд ли я заслуживаю отделаться так просто. О, проклятие, он всё-таки покраснел! Отчего Гермиона смеётся, а после неожиданно мягко улыбается ему в ответ. — Я думала, ты подавлен из-за расставания с Джинни и поэтому не желаешь ни с кем общаться. В том числе и со мной. — Ну, — его вид тут же становится весьма отстранённым, — в какой-то мере я был подавлен. Но не из-за её ухода. Тут, наверное, я сам виноват. И ты. — Я? — растерялась она, отставляя кружку и скрещивая руки на груди. — Вот это новости! Я и на праздниках-то ваших появляться перестала, дабы твою благоверную не злить. — Какая благоверная, — возмутился тут же Гарри, бросая ей в ответ весьма сердитый и недоумённый взгляд. — Невеста. Была. — А, ну да, — напряжённо отвечает Гермиона, пряча глаза и всё ещё испытывая жгучую ревность. — Точно. — Так ты из-за неё не приезжала? — озадачился Гарри, впиваясь в неё испытывающим взором. — Серьёзно? Я-то наивно думал, что ты там в своём Австралийском Министерстве страшно занята. Или планируешь провести праздники с… тем… как там твоего ухажёра зовут. По крайней мере, именно так ты мне в письмах писала. Гермиона слабо улыбается. Она думает, что если и хотела откровенного разговора, то теперь уже была готова сама закончить этот неловкий диалог, со всеми этими его неудобными вопросами. Она встаёт со стола, подходит к Гарри ближе. — Куда делось правило «не ближе, чем на метр»? — интересуется он с любопытством. — Решила меня с толку сбить? Так вот… у тебя получается, — бормочет он, опуская взгляд на её шею, покрытую засосами, которые он недавно оставил. — Но где справедливость, я спрашиваю? Ты мне не ответила. Гермиона вздыхает, обвивает его торс руками, утыкается подбородком в крепкую грудь и смотрит в любимые глаза. Гарри ставит кружку на столешницу позади себя. — Ты теперь живёшь в доме родителей. А как же особняк на Гриммо? — меняет она тему. — Мне то место никогда не нравилось, ты же знаешь. Так что продал его. Правда, теперь живу в страшном кавардаке, учитывая, что изначально вместо дома мне только гора гнилых досок в наследство осталась, — он окидывает взглядом кухню, что завалена вещами. — Кикимеру же я выбор дал и он сам решил, что старый дом с бесконечно орущим портретом ему всё же дороже, — хмыкает он, обнимая подругу за плечи. — Так что дел у меня тут невпроворот. — Забыл про магию? — интересуется она. — Я видела, как ты руками пытался установить качели. — Пытался понять, насколько я дееспособен, — закатывает он глаза. — И лучше не спрашивай каковы успехи. Магия всё-таки делает из меня криворукого лентяя. Он не раз тоскливо представлял, как Гермиона качается на этих качелях, уложив на колени толстенную книжку, но теперь эта осторожная фантазия вдруг начала обретать реальные очертания, отчего у него перехватывает дух. — Тебя? Лентяем? — недоверчиво реагирует она, вспоминая всё то, что про него в газетах писали. — Ты же дома и не бываешь, всё преступников целыми днями отлавливаешь. Хорош лентяй. Гарри молча улыбается, слегка проводит ладонью по её растрёпанным волосам, мягко касается большим пальцем её нежной щеки. Он всегда знал, что она привлекательна. И на Святочном балу это видел, и когда она в обычной школьной форме завороженно различные талмуды читала, и даже когда уставшая, с синяками под глазами и старом поношенном свитере тяготы с ним делила в той палатке. Просто он никогда не задумывался об этом раньше как следует, не осознавал, насколько сам на самом деле к этому неравнодушен. Да и всегда был кто-то ещё, помимо них двоих, кто с толку сбивал, отчего он привык думать о Гермионе всего лишь как о подруге. — Твоё долгое отсутствие заставило меня прозреть. Как бы скверно это не звучало, — признаётся он с затаенной горечью, а его руки обхватывают её плечи сильнее. — Я и твои письма ждал сильнее, чем прихода Джинни домой. Пришлось признать, что она права была относительно тебя, вот мы с ней в итоге расстались. А потом я круглыми сутками только о тебе и думал. Бесконечно ругал себя, понимая, как много потерял, и в то же время облегчение испытывал от того, что наконец понял, что именно меня мучило, и что теперь о тебе думать могу свободно. Весь месяц на стенку лез. Сначала пытался хоть что-то в письме написать… Правда, в итоге так и не смог, и собирался уже приехать, но ты меня опередила. — Правда? — только и спрашивает она со сладко замершим сердцем и прижимаясь щекой к его тёплой груди. — Угу. Но ещё на самом деле я просто долго планировал, как случайно твоего кавалера со скалы в море сбросить, да так, чтобы ты при этом ни о чём не узнала, так что пусть считает, что ему повезло, — шутливо говорит он, когда Гермиона возмущённо поднимает к нему лицо и принимается сверлить недобрым взглядом. — Максимус очень хороший, — заявляет она и видит, как улыбка тут же сползает с лица Гарри. — Он колдомедик и здорово помог моим родителям. — Максимус, — сухо повторяет Гарри, и Гермиона ощущает, как заметно напрягается его тело под её пальцами. — Звучит как кличка коня из какого-то мультика. — Боже, Гарри, — ворчит она, хлопнув ладонью по его груди, а после качает головой и со вздохом говорит: — Я с ним ещё пару недель назад рассталась. — А, — выдыхает он, чувствуя, как булыжник с адским грохотом падает с души. — А то я уже снова начал морально готовиться к смертельной дуэли. — А вот будешь знать, как на мои письма не отвечать и свежих новостей не получать, — возмущается она. — И не трожь славного колдомедика, он не заслужил, чтобы его в спичечном коробке хоронили. Да и нам с родителями ещё на следующей неделе его посетить нужно. Ох, какая же неловкая встреча меня ждёт… — Ты уезжаешь? — сдавленно спрашивает он, взяв её за локти и отстраняя от себя. — Разумеется, — хмурится она, но замолкает, заметив, как тускнеют глаза Гарри, и с какой силой он стискивает челюсти. — Портал будет сегодня вечером. Я… — Что я должен сделать, чтобы ты осталась? — спрашивает он мрачно, почти до боли сжимая её запястья. — Я сделаю. Что угодно. Я понимаю, что немногое могу тебе предложить, ведь ты меня вдоль и поперёк знаешь. Со всеми моими потрохами и возможными неприятностями, что по жизни преследуют, и в которых я иногда даже сам виноват. Вот даже сейчас мне кажется, что я себе яму рою… Гермиона обхватывает его лицо ладонями и решительно затыкает пылким поцелуем. — Тсс, — говорит она после, облизнувшись и ощущая вкус губ Гарри с примесью кофе. — Неужели ты думаешь, что можешь куда-то деться после произошедшего? Если так, то глубоко ошибаешься, — повторяет она его фразу с усмешкой. — Неужели ты упустил тот момент, когда я, ни секунды не задумываясь, поцеловала тебя в ответ? Неужели ты не видишь, как сильно я тебя обожаю, как восхищаюсь тобой? Ты не дал мне договорить, нетерпеливый мой. Я хотела сказать, что Кингсли мне давно должность здесь предлагал, и если ты вдруг хочешь, чтобы я осталась… — Конечно, — он глядит на неё неверяще, медленно приходя в себя и меняясь в лице. — Конечно! — Тогда я останусь, — улыбается она, ласково погладив его по восхитительно колючей щеке. — Но мне нужно ненадолго вернуться, чтобы попрощаться с родителями, разобраться с делами на работе, а книг-то сколько надо забрать, ты не представляешь… — Ещё как представляю, — заверяет её Гарри, подхватывая за тонкую талию, поднимая и наконец счастливо улыбаясь. Она и правду так просто останется с ним? — Размером с библиотеку Хогвартса, я угадал? Придётся всё-таки воспользоваться магией, чтобы комнаты побольше сварганить… Когда вернёшься? — Так быстро, как смогу, — обещает она ему, глядя на него сияющими глазами и понимая, что своей фразой о комнате он говорит о том, что она теперь будет с ним жить. — И да, ты ошибся, и знаю я тебя от силы вдоль, а вот поперёк... Ох, в голове это звучало… совсем не так, — озадаченно говорит она, всполошившись и покраснев до кончиков волос. — То есть, я имела в виду, что, разумеется, знаю тебя, но не в том смысле. Мерлинова задница, кажется, приличнее сказанное звучать не стало. Мозги совсем в труху. Так что теперь можешь меня снова поцеловать и унести в спальню, терять уже нечего. Гарри фыркает, утыкается лбом о её макушку. — И это я нетерпеливый, — посмеивается он, а после неожиданно подхватывает девушку на руки. — Не знаю, чем я заслужил такое сокровище, но теперь я тебя никуда не отпущу и ни про какой портал обратно не в курсе, — говорит он категорично и уносит её обратно в свою постель. Точнее, в уже их постель.