Скажи

— Давай, скажи это, — Хьюи весело щурится, подталкивая подкипающего Бутчера плечом. Тот молча буравит его взглядом, но напряжение, которое расходится от него пульсирующими темными волнами, кажется, можно пощупать рукой. — Скажи. — Отъебись, — коротко бросает Билли вместо ответа. Он кривится от этой простой просьбы, как от чего-то неприятного, как бывает, когда капля холодной воды капает ровно за воротник или мелкий камень раздражающе царапается внутри ботинка. Хьюи в ответ на грубость разражается тёплым смехом, а в уголках его глаз собираются мелкие лучики-морщинки — Бутчер при виде них почти мгновенно оттаивает: хлопает Хьюи ладонью по плечу, но отталкивает его от себя чуть резче обычного: — Пакуй своё дерьмо и погнали, опаздываем. На памяти Хьюи это едва ли не первый раз, когда он выбивает Бутчера из его привычного хамовато-насмешливого состояния. — Бутчер! — Хьюи пытается окликнуть его, когда Билли рывком распахивает дверь на лестничную клетку, но тот только вскидывает руку с оттопыренным средним пальцем и, едва не защемив край пальто, скрывается в темноте. — Кто бы мог подумать, — Хьюи фыркает, принимаясь складывать в рюкзак ноутбук и пухлые папки с документами. В тишине офиса он слышит, как мерно тикают старые часы: их маленькая стрелка сдвигается все ближе к восьми, и вместе с тем за окном словно темнеет с каждым их тихим отзвуком. Хьюи бросает взгляд за окно, не переставая рассовывать мелочевку по карманам рюкзака, вздыхает почти удовлетворённо, глядя на тёплый оранжевый закат, и буквально кожей чувствует тепло майского вечера. И даже в этом моменте покоя его настигает Бутчер — Хьюи слышит, как сигналит его кадиллак, чередуя долгие и короткие переливы. Снова он врывается привычным хаосом, круша к чертям любые намёки на тишину и спокойствие. Хьюи почти уверен, что тот азбукой Морзе с помощью гудка выбивает какое-то заковыристое ругательство. И вместе с тем оживает экран его телефона, высвечивая знакомое и в последнее время слишком частое "Бутчер". — Да ради всего святого! *** Спустя неделю после этого разговора они сидят в баре и методично напиваются. — Малыш Хьюи, тебе не кажется, что уже хватит? — Француз удивленно вскидывает брови, когда Хьюи подтягивает к себе бутылку виски, но в его взгляде мелькает какой-то намек на восхищение. — Да я выпил-то всего ничего, — весело отмахивается он и тут же промахивается горлышком мимо края стакана, проливая несколько капель на стол. — Это для Бутчера "ничего", а для тебя... — ММ протирает салфеткой пролитое и откидывается на спинку стула, глядя не то обеспокоенно, не то неодобрительно. — Выпивка учит ответственности, — назидательно замечает Бутчер, в глазах которого искрится пьяное веселье. — И правильно распоряжаться своей пиздой. Или жопой, — с усмешкой бросает он, когда взгляд Хьюи в его сторону становится слишком читаемым. — Это моя нога, дорогой, но продолжай, я не против, — Хьюи стыдливо ойкает в ответ на замечание Француза, смущается густо, но улыбаться не перестает ни на мгновение. Билли цепляется коротким взглядом за его взлохмаченные кудри, подёрнутые алкогольным румянцем скулы, улыбку… — Хуй тебе, а не "продолжай", — почти рычит он, отвешивая Французу подзатыльник. Кимико тоже в стороне не остаётся — возмущенно бьёт его по плечу. — Так, всё, уже ВСЕМ хватит, — резко замечает ММ и поднимается из-за стола. В шумном баре скрежещущий звук отодвигаемых металлических ножек по полу почти теряется, да и обращать на него внимания в наступившем хаосе тоже никто не собирается. Кимико размахивает руками, пытаясь привлечь внимание спорящих Француза и Марвина, Хьюи локтем задевает и валит со стола собственный стакан, который вдребезги разбивается, Бутчер низко и довольно хохочет… а спустя минуту или две они уже стоят на улице, пытаясь собрать друг друга в кучу, чтобы добраться до дома. Кимико и Француз ловят такси, Марвин уходит пешком, а Бутчер прикидывает дойдёт ли Хьюи на своих двоих пару кварталов до его квартиры или тоже придётся запихивать его в такси, пытаясь сладить с непослушным телом. Но Хьюи вдруг проявляет чудеса самоконтроля и сам утаскивает Билли в ближайший тёмный переулок. Они целуются мокро, смазано и нетерпеливо: Бутчер вжимает Хьюи в стену, еще тёплую от прогретого дневным солнцем кирпича, и лезет руками под тонкую футболку, от чего Хьюи одобрительно мычит. — Скажи, — бросает он, когда они отрываются друг от друга, чтобы продышаться. Бутчер крепко ругается и рычит, хотя давление его колена между ног Хьюи ничуть не уменьшается, как и хватка ладоней чуть выше бедер. — Я тебя выебу, — обещает Бутчер, глядя почти угрожающе. — Не это, — Хьюи отмахивается, широко улыбаясь, но тут же добавляет, — но этот вариант мне тоже нравится. — Нет, — твёрдо поправляет Билли, — сейчас — это. И едва он касается губ смеющегося Хьюи — тот мягко обмякает. — Да кто бы, блядь, мог подумать! — низко рычит Бутчер. Он обречённо выдыхает, бросает взгляд на безмятежное лицо пацана и закидывает его себе на плечо. Значит, такси. *** В следующий раз этот разговор снова повторяется перед самым выходом на дело. Бутчер проверяет свой огнестрельный арсенал, раскладывая его на столе, когда Хьюи вдруг приваливается поясницей к краю столешницы, расплывается в искрящейся улыбке и бросает: — Скажи! — Да как ты меня заебал уже! — Билли хлопает ладонью по столу рядом с глоком и на мгновение Хьюи кажется, что он переборщил. Он растерянно вскидывает брови, улыбка медленно испаряется с его лица, и он уже собирается дать заднюю, как Бутчер мрачно нависает над ним. Он заглядывает Хьюи в глаза внимательным и долгим взглядом, дышит почему-то тяжело, а его губы стиснуты так крепко, словно их склеили между собой. Хьюи чувствует, как его собственное сердце пропускает удар или два. — Слушай, прости, я... Но закончить Бутчер ему не дает: дергает ремень на джинсах, расправляется с замком в два счета и опускается вниз. Всё происходит так быстро, что Хьюи на мгновение кажется, что он или спит, или бредит. Вот только горячий язык на его члене ощущается нихуя не как галлюцинация. Минут пятнадцать спустя Хьюи — взлохмаченный и разомлелый — сидит на кафельном полу, глядя в пространство удивленно-восторженным взглядом. Он все еще боится пошевелиться и пытается осознать то, что только что случилось. В тишине и полутьме квартиры каждый звук отдается глухой пульсацией в опустошенном мозгу, но даже когда он слышит глухие шаги Бутчера по ламинату — заставить себя хотя бы натянуть штаны у него не получается. Билли выходит из ванной, вытирая вымытые руки полотенцем, и мягко пинает подошвой ботинка его в бедро: — Пацан, кончай ебалом щёлкать и шевелись, а то вечеринка без нас начнется и закончится. Хьюи цепляется за короткую мысль о том, что про «щелкать» он ничего не знает, а вот кончил он, кажется, не только ебалом, но ещё и душой, и телом, и мозгом, и хуй знает чем ещё. И если это не ответ на его вопрос, то какого же ещё он ждёт?.. Дело ожидаемо затягивает их в неделю кромешного пиздеца. Они меняют три штата, пять городов, десяток гостиниц; крушат в хлам четыре автомобиля, загаживают бесчисленное количество одежды и разматывают метры лейкопластыря и бинтов. Едва не кончаются каждый раз по пять, но в итоге — возвращаются в Нью-Йорк практически целыми и невредимыми. Практически — это сломанный палец у Француза и легкое сотрясение мозга у Бутчера. Хотя последнему, кажется, одним больше, одним меньше… Хуже уже не будет. Хьюи окончательно начинает чувствовать себя в безопасности, только когда за ним захлопывается дверь бутчеровской квартиры. Билли швыряет сумку с грязным шмотьем прямо в коридоре, сбрасывает пальто на диван и тянет Хьюи к себе прямо такого — пыльного с дороги, взлохмаченного и пропахшего фастфудом и бензином. Вопреки привычному, в этот раз секс у них выходит до странного молчаливым: Хьюи не болтает глупости, а Бутчер не пошлит в ответ на них; вместо этого они вжимаются друг в друга с такой силой, словно пытаются срастись кожей; комнату наполняют только тихий шорох постельного, глухие стоны Хьюи в подушку и влажные шлепки. А сам он чувствует только бесконечное тепло от того, как сильные руки, которые держат и трогают, кажется, везде, и крепкое, пьянящее возбуждение. Напряжение прошедшей недели отпускает, как и отпускает вообще всё земное. Хьюи зарывается пальцами в лохматую и отросшую бороду Бутчера, когда тот вжимается своим влажным лбом в его, их взгляды на мгновение встречаются и Билли вжимается в него бедрами, чувствуя, как на это простое движение его стискивают внутри в ответ. И их накрывает оргазм — не один на двоих, как в сопливых романтических фильмах, но с разницей в пару-тройку движений и вздохов, тяжелый и оглушающий. Бутчер даёт себе отдышаться буквально минуту, а затем поднимается с матраса, пересекает комнату и рывком вытаскивает из комода ящик, позволяя вещам из него просто вывалиться на пол в нестройную кучу. Он с грохотом вставляет его обратно, а затем хватает с деревянной крышки пачку сигарет. — Чтобы завтра твоё шмотьё, бигуди для локонов и носовые платки для пиздоблядских ромкомов лежали тут, понял? — он поджигает кончик сигареты и пламя на пару секунд освещает его уставшее, но пиздецки довольное лицо. И, вместе с дымом, он, кажется, выдыхает всю тяжесть последней недели. Хьюи осторожно садится и обхватывает свои разведенные колени руками, цепляясь ладонью за запястье. Под его собственными пальцами ещё алеет отпечаток рук Бутчера. — Понял, — отзывается он, позволяя дурной и счастливой улыбке расползтись по лицу. — Я хочу видеть твою тощую задницу здесь минимум пять раз в неделю, но, — Бутчер снова выдыхает дым и неспешной, почти кошачьей походкой подходит ближе, — будешь ещё болтать про эту свою хуйню со "скажи", я тебе в пизделку выстрелю и скажу, что так и было. — Не тощая у меня задница, я просто стройный, — все так же улыбаясь, шепчет Хьюи, не сводя взгляда с приближающегося Бутчера. Тот со смешком опускается обратно на матрас, присаживаясь рядом, зарывается рукой в разлохмаченные кудрявые волосы и целует крепко и долго, делясь с ним горьковатым привкусом табака. Он знает, что Хьюи и так понимает всё без слов; знает, что у них больше нет проблем с обидами на ублюдскую бутчеровскую токсичность. Просто с ним вот так: каждый день как на каких-то больных американских горках. — Да и ты сказал же, — добавляет Хьюи, стирая языком с губ знакомую табачную горечь. — По-своему, естественно, но сказал. И на мгновение Бутчеру кажется, что он готов сказать так, как оно есть. Но только на мгновение. Поэтому он снова затягивается и решает, что припасет это на когда-нибудь потом. Когда Хьюи нихуя не будет от него этого ждать.