~ ~ ~
Ничего друг другу не обещать оказывается очень неловко. Чану кажется, что это трусость — так откровенно не называть вещи своими именами, — но это малая плата за хрупкое ощущение безопасности. Что если все пойдет не так, как будто уже не пошло, они сумеют вернуться к началу. Что если что-то изменится, они смогут двигаться дальше. Чан знает, что надежду на мифическое «дальше» они потеряли в первую же ночь где-то в сплетении тел и касаниях губ. Чан знает, что начало исчезло в лабиринте правильных и неправильных решений и дороги к нему уже не найти. Чан все это знает. Не то чтобы это что-то меняло. Но трусость теряет свое значение, все слова теряют свой смысл, а обещания кажутся глупостью, когда он обнимает Феликса, когда тот прижимается лбом к плечу и расслабленно выдыхает, когда Чан дотрагивается губами до его щеки, улыбаясь тому, как мило Феликс морщится в ответ на ласку. Это все и правда неважно. Феликс уходит, оставляя Чана в студии одного, и звук закрывающейся двери почему-то оглушает. В этот момент Чан чувствует себя самым большим трусом на свете.~ ~ ~
Ничего друг другу не обещать оказывается очень странно. Феликс напоминает себе об этом раз за разом, когда друзья Чана приглашают того куда-нибудь сходить и недвусмысленно намекают, что может на самом деле скрываться за этим приглашением. Если бы они были другими людьми, если бы они жили другой жизнью, Феликсу не пришлось бы так старательно прятать эмоции. Дело не в том, что Чан может обмануть его доверие. Дело в том, что обманывать, в общем-то, и нечего. Феликс улыбается как можно искреннее, поигрывает бровями, подшучивая, хлопает Чана по плечу, желая хорошего вечера, и уговаривает себя, что морщинка между бровей ему только кажется. Чан же не ждет, что Феликс скажет что-то против. Он и не скажет. Не то чтобы от этого легче. Но хотя бы удается смириться, когда за Чаном закрывается дверь, что происходящее между ними ничего не значит, как бы там Феликс ни считал. Удается смириться, что это все временное и глупое, когда Чан пишет в общий чат, что им стоит тоже как-нибудь сюда наведаться. Удается смириться, что Феликс ничего не может сделать, когда измученный разум подкидывает варианты развития событий один хуже другого. Когда Чан возвращается через несколько часов, улыбчивый и спокойный, Феликс думает, что ничего о смирении не знает.~ ~ ~
Ничего друг другу не обещать оказывается очень удобно. Чан просыпается, чувствуя, как Феликс ворочается во сне, и обнимает его крепче, прижимая к себе. Феликс спит, приоткрыв рот. Чан улыбается, потирая веки, и замирает, прикипая взглядом к его веснушкам. Это так банально — сколько он уже про них наговорил, — но каждый раз пронзительно, как в первый. Хочется погладить их подушечкой пальца, соединить самые крупные, рисуя неровный узор, коснуться губами, млея от тепла и мягкости кожи. И прямо сейчас Чану ничего не мешает так сделать. Не то чтобы у него сразу получается решиться. Но прикосновение обжигает, словно Чан по неосторожности берется за раскаленный уголь. Или прижимает ладонь к объятой огнем поверхности солнца. Кончики пальцев покалывает от нежности. В горле встает ком. Чан касается осторожно, чтобы не разбудить, и, как только Феликс выдыхает чуть громче, пытается отстраниться. Феликс возится, сонно моргая, приподнимается — и пальцы соскальзывают по щеке на его губы, на подбородок. Замирают на ключицах. — Где-то замарался? — хрипло спрашивает Феликс. — Нет. Просто так. Феликс улыбается. Чан чувствует, как огонь маленького солнца внутри него разгорается сильнее, пока не оставляет на ребрах ожог.~ ~ ~
Ничего друг другу не обещать оказывается очень смущающе. Феликс как будто сходит с ума — целует нетерпеливо, двигается резко в погоне за удовольствием, цепляется за плечи Чана с такой силой, что, наверное, останутся отметины от ногтей. Он не хочет его отпускать даже на секунду. Не хочет лишаться его тепла даже на короткое мгновение. Чан дышит часто ему в шею, вскидывает бедра, сжимает ладони на талии, мажет губами по влажной от пота коже. Феликсу немного щекотно, но это ощущение теряется за бегущими вслед за поцелуями мурашками. Не то чтобы от этого становится лучше. Но от необходимости быть ближе появляется мысль, что, может быть, Феликс в своих чувствах не одинок. По-настоящему не одинок, а не так, как он думал раньше, пытаясь высмотреть в действиях Чана, расслышать в его словах смыслы, которых, возможно, там и не было никогда. И Феликс понятия не имеет, почему сегодня все так — с надрывом и странной тоской, с жадностью и отчаянными движениями, — и задумываться он не хочет. Пока Чан здесь, пока Чан остается рядом, пусть все идет, как идет. Когда Чан отстраняется, целуя напоследок, Феликс ловит его взгляд и больше всего на свете мечтает прямо сейчас провалиться под землю. Он чувствует себя голым, и дело не в отсутствии одежды. Дело в непривычной откровенности. Это длится всего секунду. Потом Чан отворачивается и не глядя подает салфетки. Феликс думает, что на что-то надеяться глупо. И одиночество вгрызается в сердце безжалостно и неумолимо.~ ~ ~
Ничего друг другу не обещать оказывается очень больно. Чан прокручивает в голове слова Феликса и не верит, что это происходит на самом деле. Все его «последний раз» и «я больше не приду» кажутся выдумкой. Но и это не самое страшное. Самое страшное — Чан ничего не может сказать ему в ответ, потому что у него нет никаких причин так поступать. Феликс наверняка уже все обдумал и решил, что для него будет лучше, и Чан не будет настаивать. Не то чтобы от этого все воспринимается менее остро. Но слова кажутся лишними — любые, даже этой темы не касающиеся. Слова кажутся бессмысленными. Его к Феликсу по-прежнему тянет, и это, наверное, не изменится, в каких бы отношениях они ни состояли. Его к Феликсу по-прежнему влечет — и не только физически. Когда Феликс улыбается будто бы виновато, спрашивает осторожно: «Все нормально?», на пару секунд сжимает пальцы Чана в своих и уходит, теребя шнурок толстовки, неожиданно кажется, что слова были бы уместнее всего. В них был бы смысл. В них было бы то, что могло бы Феликса остановить. Но они ничего друг другу не обещали. И это, оказывается, очень больно — ничего друг другу не обещать.