Правда или бездействие

       Единственная таверна в округе была набита битком. Угрюмые мужики постукивали кружками кислого темерского пива о столы. Селянки в косынках сбились в отдельную кучку, и их смешки и сплетни перемежались с щёлканьем ореховой скорлупы. Уставшая хозяйка в десятый раз протирала чистую стойку грязной тряпкой, время от времени справляясь, не угодно ли милсдарям чего-нибудь ещё.        В подобных местах одинокая девушка с двумя мечами за спиной обычно привлекала много ненужного внимания. Во всяком случае, Цири привыкла к пристальным взглядам со всех сторон, больше недоверчивым, чем враждебным. К ползущим шепоткам, стоило ей переступить порог таверны: "Ведьмачка?.. Разве бабы ведьмаками бывают?.. Кто ж их знает, мутантов... Ан нет, глянь-ко, глаза у ей человечьи... Да не глазей так, она ж на тебя зыркает, баранья ты башка!.."        Сейчас никто даже головы не поднял. Менее тошно Цири от этого всё равно не стало. — Кружку цинтрийского, — бросила она, сдёрнув капюшон с головы одним раздражённым движением. — Цинтрийского не наливаем, сударыня, — хозяйка, немолодая женщина с приветливым, но словно бы слегка помятым лицом покачала головой. — А что наливаете? — А вот, настоечка сливовая, вишнёвая, всё домашнее, а если сударыне пиво по вкусу, есть Вызимский чемпион...        Хозяйка засуетилась, ныряя под стойку, и Цири решила с выбором не затягивать: — Давайте чемпиона.        Иронично, что настроение её при этом было далековато от победного.        Поначалу доля вольной ведьмачки Цири нравилась. Ей всё ещё нужно было осторожничать, но больше не приходилось прятаться по мирам, как какой-то преступнице. Она упивалась этой свободой и не могла напиться, с готовностью берясь за любой заказ, пусть даже платили ей сущие гроши. Иногда не платили вовсе: Северные королевства после войны лежали в руинах, и кметам порой нечем было кормить детей, не то что заезжую охотницу на чудовищ. Цири это не смущало — она рвалась в бой, как молодая, не загнанная ещё кобылка, и частенько работала себе в убыток. Сначала.        Усталость подкралась незаметно, навалившись на плечи тяжким грузом. Довольно быстро выяснилось, что ингредиенты для масел не всегда растут под ногами: их нужно на что-то покупать, не говоря уже о таких банальностях, как еда и питьё. Мужчины, чаще горожане, иногда привечали Цири, непрозрачно при этом намекая, что были бы не против оценить, со всеми ли мечами ловка ведьмачка. Не научи её Геральт держать себя в руках, Цири бы насадила каждого такого на стальной меч — как они и хотели. Ограничивалась тем, что особо навязчивым разбивала носы и сбегала в отвращении и гневе.        Большим было лишь отвращение от осознания, что она изменила самой себе. Вынуждена была изменить: Каэдвен, Аэдирн, Лирия и Ривия — чудовища не сильно отличались от провинции к провинции, как и царящая вокруг разруха. Мечи нуждались в уходе, раны от когтей накеров, хоть и неглубокие и неопасные вовсе, заживали медленно, и всё чаще от бесплатных заказов приходилось отказываться. Деревенские старосты вздыхали и обречённо чесали в затылке; в тех сёлах, что не были разорены дочиста, крестьяне с миру по нитке наскребали на ведьмачку. Возвращаясь с заказа, взмыленная, растрёпанная, с пятнами крови на серебряном клинке, Цири чувствовала себя странно. С одной стороны, она занималась тем, чем всегда хотела; с другой, ей приходилось забирать у этих людей последнее. Просто чтобы продолжать охоту на чудовищ. Просто чтобы жить самой.        А стало ещё хуже, когда пришло понимание, что даже этих денег не хватало. Нужные ингредиенты стоили много дороже, чем Цири могла бы запросить у людей, что сами перебивались с хлеба на воду — это, конечно, если был хлеб. Торговцы бесстыдно заламывали цены, а на претензии — вполне справедливые, как ей казалось — лишь с умным видом разводили руками. Времена сейчас тяжёлые, деточка, твердили они как скворцы, а кому сейчас легко, деточка. Цири сжимала зубы, мысленно вычитала из дневного рациона треть и выкладывала оставшиеся орены ради спирта и масла, да и тех на пару бутыльков.        И что теперь? Выучить мантру о тяжёлых временах и поднять цену на заказы вдвое? Чтобы смотреть в серые, иссушённые лишениями лица селян и пытаться заглушить стук рвущегося на части сердца? Обезопасить людей от утопцев, чтобы потом они всё равно умерли от голода? Хорошенькая же это получилась бы помощь.        Может, всем было бы лучше, если бы она вняла увещеваниям августейшего батюшки и осталась в Нильфгаарде? Навела бы порядок в провинциях, помогла бы этим людям чем-то большим, чем голова низшего вампира? Говорят, доброй правительницей быть непросто, но будто доброй ведьмачкой так уж проще...        "Чемпион" на вкус оказался почти таким же мерзким, как эта мысль. Цири поморщилась, но кружку не отставила, упрямо цедя пиво по глотку, просто чтобы отвратительное пойло заглушило чувство вины и беспомощности, а главное — уязвлённой самоуверенности.        Заскрипела, распахнувшись, дверь таверны. Поглощённая горькими раздумьями и выпивкой, Цири поняла, почему на её появление никто не поднял головы: не хотелось возвращаться в реальность хоть на мгновенье. Да и мало ли, кого могло занести на кружку-другую пива — чай, место такое на округу одно. — Хозяйка, бутылку лимонной и бутылку ржаной, — распорядился вошедший, судя по тону — вояка воякой, причём порядком замотанный. — Лимонной не наливаем, милсдарь, — монотонно откликнулись из-за стойки. — Холера... А что наливаете? — Настоечку сливовую, если милсдарь послаще любит, а если покрепче, так реданской травяной бутылочка найдётся... — Сливовую, госпожа, — вплёлся в разговор третий голос, на контрасте мягкий, с едва заметным акцентом. Этот выговор, жёсткий на согласных и напротив, на гласных распевный, заставил Цири напряжённо ссутулить плечи.        Что, чёрт возьми, в захудалой темерской корчме забыл нильфгаардец?        Не то чтобы в Темерии солдат в чёрных латах был невиданным зрелищем. Получив формальную автономию, фактически королевство всё равно оставалось под строгим надзором Империи, и посольство в Вызиме явно занималось не одними лишь вопросами дипломатии. Но то Вызима, столица, а чтобы деревня... Неужели нильфу жизнь не дорога, чтобы лезть в место, полное подвыпивших мужиков? У этих-то дипломатия простая, а кулаки тяжёлые. Хотя если вспомнить, что поодиночке Чёрные не ходят...        Цири покосилась на герб, висящий в углу таверны: на левой половине — темерские лилии, на правой — солнечный диск Империи. Да уж. На месте нильфгаардца она бы обошла корчму стороной просто от греха подальше. Или хотя бы ни на шаг не отступала от телохранителей: какая-никакая, а защита.        А нильфгаардец, не дожидаясь, пока его спутник расплатится за выпивку, отошёл от стойки, с интересом осматриваясь вокруг. Ступал он тихо, несмотря на тяжёлые, до середины бедра сапоги, но Цири ощущала его приближение кожей, мгновенно покрывшейся мурашками. "Не подходи, не подходи, не..." — Мест нет, — виновато заключил нильфгаардец, замерев, по ощущениям, в нескольких шагах от её стола. — А дома вы тоже по личным столам сидите? Тут тебе не туссентская кондитерская, — солдат усмехнулся, но как-то мягко, не по-солдатски совсем. — Барышню б попросил, не отказала бы.        Такой наглости Цири не стерпела. — Вообще-то отказала бы, — она резко обернулась, на мгновение позволив ярости взять верх над осторожностью. Всего на мгновение. Но и секунды хватило, чтобы возмущение схлынуло, сменившись узнаванием.        Цири помнила его по Каэр Морхену. Тогда они не перекинулись ни словом, не говоря уже о знакомстве: он был больше заинтересован в подготовке волчьих ям, а её всецело занимали мысли о предстоящей битве с Дикой Охотой. Кажется, с ним была ещё девушка, сверстница Цири... И никакого нильфгаардца. — Ба, вот так встреча! — солдат весело прищурился на неё из-под полоски шаперона — одним глазом сильнее, чем другим. — И какими судьбами в наших краях, Ваше Высочество? — Цири, — автоматически поправила она. — Просто Цири. И никакое я не высочество. Я ведьмачка, — в доказательство Цири ткнула большим пальцем за плечо, на торчащие рукояти мечей. — А ты... — Вернон Роше, — судя по улыбке, затаившийся в морщинках у глаз, он смекнул, что его имени Цири не помнит. Почему-то стало за себя неловко: он, простой вояка, стоял за неё наравне с чародейками и ведьмаками, а она словно бы этого и не оценила вовсе. — А ты, Подсолнух, чего стушевался? Вы, как-никак, соотечественники.        Цири как заново его увидела: завёрнутый в дорожный плащ, он стоял, не мешая разговору, в стороне, рассматривая её чуть исподлобья внимательными глазами, похожими на осколки зелёного бутылочного стекла. Пряди чёрных волос, непослушные, как ежиные иголки, выбивались из-под капюшона, что придавало ему вид скорее забавный, чем грозный. Нильфгаардцы — Цири успела узнать — предпочитали солидность во внешнем виде и сопровождение таких же нильфгаардцев, никак не темерских вассалов. Нет, с этим парнем что-то однозначно было не так. — Подсолнух? — недоверчиво протянула она. — Это имя? — Для Вас — Конэйр, — неожиданно прохладно отозвался нильфгаардец. От мягкого тона, предназначенного Роше, не осталось и следа. Ну, это уже больше походило на правду. Спасибо, что хоть длинную, на половину страницы фамилии не озвучил. А Цири за ответным словом в карман не лезла: — Для Вас — Цирилла.        В воздухе повисло колючее напряжение. Цири нильфу явно не понравилась, и чувство это было взаимным. Роше недоумённо перевёл взгляд с неё на Конэйра и обратно, и оказалось, что он умеет не только хмуриться и насмешливо щуриться, но и удивляться: — Ты чего это? — его круглые брови приподнялись, придав лицу непривычно растерянное выражение. — Не люблю начинать знакомство с фамильярностей. Не в обиду Вам, Цирилла Фиона Элен Рианнон, — Конэйр понизил голос, и от этого шёпота у Цири по спине пробежал холодок. Это было самым убийственным — вежливость. Почти чопорность. Цири такое ненавидела.        А ещё нильф понял, кто она такая. Сама дура, представиться перед Чёрным настоящим именем, это же ещё додуматься было нужно. — А, я понял, — Вернон почесал в затылке, что-то соображая. — Ты ж не евший с утра. Вот и злой. Ты не обижайся, Высочество, Конэйр так-то парень хороший. Пить чего будешь? — У меня есть, — Цири стукнула кружкой по столу. "Чемпион" вспенился, отпитый лишь на четверть.        Роше на это заявление лишь ухмыльнулся: — Хорошее пойло если есть — считай, его сразу нет. А если в час по чайной ложке хлебаешь, значит, паршивое. Вызимский чемпион, я угадал? — У тебя ведьмачье чутьё, что ли? — Собачье. Барышни вроде тебя так только "чемпиона" и пьют. — Я заплачу. — От лишней наливки мы не обеднеем, — отмахнулся Вернон, шумно отодвигая скамью напротив Цири. Сам не сел — кивнул Конэйру, чтобы садился. — Выпьем хоть за твоего отца. — За Его Императорское Величество? — не смогла не усмехнуться Цири. — За того, который научил тебя острить.        Несмотря на неприятное соседство нильфгаардца — тот, конечно, глазами сверкнул, но сел, куда указали, — настроение у Цири поднялось. Дело было вовсе не в наливке, за которой Вернон вызвался сходить один, а в компании. Геральт, как она вспомнила, считал Роше другом, ради которого не страшно рискнуть шкурой, и вот теперь она понимала, почему.        Совершенно непонятно было, с чего такому человеку водить дружбу с лощёным южанином. Вряд ли Вернон просто служил под его командованием: слишком молодо выглядел нильф, может, на пару-тройку лет старше самой Цири. Да и не потерпел бы нильфский офицер панибратства с нордлингом, как они их называли — особенно этот. "Не люблю начинать знакомство с фамильярностей", важный какой... Как ещё только от самодовольства не лопнул.        Цири подняла глаза: Конэйр смотрел не на неё, а в стол, подперев щёку рукой в чёрной полуперчатке до локтя. Капюшона он так и не снял, и лицо его наполовину терялось в полутени. Мог бы хотя бы изобразить дружелюбие. — Хороший парень, значит? — медленно отчеканила Цири, и не пытаясь звучать беззаботно. — От темерца не каждый день такое услышишь. Особенно о нильфгаардце.        Конэйр вздрогнул, точно не ждал этого укола, и поднял глаза — не выражающие никакой злобы, только удивление. — Вернон — мой друг, — холод, не читавшийся в его зелёном взгляде, отчётливо сквозил в голосе. — Ага. А гусь тогда, наверное, свинье товарищ. — Гусь свинье?        Нильф беспомощно хлопнул ресницами, и Цири растерялась вдруг и сама. Слишком легко вышло обезоружить Конэйра — кто-то надменный не дал бы подловить себя на такой мелочи, как непереводимая северная поговорка. — Я не настолько хорошо знаю всеобщий, — прервал неуютную тишину нильфгаардец, тихо, снова отводя глаза. — Если Вы знаете Вернона, Вам известно, что он не подпускает к себе тех, кому не доверяет. — Да если честно, почти и не знаю, — почему-то пожала плечами Цири вместо ещё одной ядовитой фразы, готовой сорваться с языка, да так и не сорвавшейся. — Мы и виделись-то один раз, когда... — Когда обороняли Каэр Морхен, — мягко прервал Конэйр. — Вернон рассказывал. — Кажется, он и вправду тебе доверяет. — Надеюсь, что так.        Они помолчали ещё немного. Цири больше не бралась размышлять, о чём задумался нильфгаардец, а ей самой было почти стыдно. Вернон не соврал: Конэйр и вправду производил впечатление скорее хорошего парня, чем высокомерного нильфа. Может быть, он просто... — Я только одного не понимаю, — осторожно начала она, — почему Подсолнух?        Её догадка оказалась верна: при упоминании клички широкие скулы нильфгаардца тронул едва заметный румянец. Ну конечно, Роше без задней мысли представил его, а Конэйр смутился при посторонней, только и всего. А она-то напридумывала себе... Ни разу не высокомерно, ага. — Как назвал в первую встречу, так и называет, — он улыбнулся, и Цири как впервые увидела, что улыбка у него вовсе не жеманная, а чистая и слегка смущённая. Такую не изобразишь. — Меня тоже когда-то называли... Соколицей, — Цири не заметила, как дрогнул вдруг голос: от стыда, наверное, тоже, но больше — от накативших воспоминаний, и сладких, и горьких, как неразбавленная водка. — Моя... Подруга. — Но ведь Зираэль — это Ласточка. Почему тогда Соколица? — Я представилась ей чужим именем. Фалькой. Она так и не узнала, что я ей солгала.        Цири уставилась в кружку, разглядывая своё мутное отражение в недопитом пиве. Казалось, это случилось так давно... Но воспоминания о Фальке, о Мистле, о времени, проведённом среди Крыс, кровавом, тёмном и всё же странно родном, вдруг вспыхнули ярко, словно только вчера Цири скакала с ними на разбой, а потом засыпала, вложив руку в тёплую ладонь Мистле. Мистле... Где была бы теперь та стриженая девочка, не потеряй её Цири? Не умри она... У неё на глазах.        Какой глупой она была! Какой беспомощной! И ведь ничего, ничего не изменилось: она не уберегла Мистле, из-за неё погиб дядюшка, строгий, ласковый Весемир, а она... А она могла только смотреть. Что она за ведьмачка такая? Никому не способная помочь, ни на что не годная, только чудовищ по сточным канавам резать и то если заплатят...        Щекам вдруг стало тепло и щекотно. Почти удивлëнно моргнув, Цири провела по лицу рукой и только тогда поняла, что плачет — горько, беззвучно, роняя слёзы в пивную кружку. Она попыталась их утереть, но слёзы не останавливались: только размазала чёрные круги вокруг глаз.        Рука Конэйра, бледная и неожиданно тёплая даже сквозь перчатку, мягко накрыла её ладонь. Это было неожиданно, а ещё Цири терпеть не могла, когда её касались, но почему-то отдëрнуть руку не хотелось. Она боялась только, что вот сейчас он что-нибудь скажет, и придётся его оттолкнуть — и прикрикнуть, чтобы не лез в душу, не его это дело, чтобы совать туда свой длинный нильфский нос.        Но Конэйр молчал. — У тебя бывало такое, — глухо проронила Цири первой, — что ты обещал себе что-то очень важное, а потом поступал наоборот? Хотел помочь... А делал ещё хуже, чем было. — Бывало. И не раз, — нильфгаардец снова кивнул, серьёзно, внимательно глядя на Цири. Показавшиеся ей вначале колючими, теперь они будили воспоминания о зелёном летнем пруде.        Она почти открыла рот, чтобы расспросить — просто чтобы немного отвлечься от гнетущих мыслей. И тут же раздумала: она не желала, чтобы Конэйр лез к ней с вопросами, так может, и ему не хотелось того же?        Не успела она хорошенько обдумать эту мысль, как нильфгаардец продолжил сам: — Иногда, правда, оказывалось, что это было к лучшему, — он перевёл взгляд, полный тихой нежности, куда-то за спину Цири, но, обернувшись, она не увидела ничего необычного, кроме Роше, дожидающегося их наливки у стойки. Вернон стоял к ним боком — не мешал, но приглядывал — и дымил трубкой. Затягивался он от души, так, что время от времени откашливался, стуча по груди кулаком. — Иногда нет. Но, думаю, попытаться помочь лучше, чем ничего не сделать. — Даже если станет хуже? — Нет ничего хуже бездействия.        Он произнёс это с какой-то странной уверенностью, хотя до этого был осторожен и вежлив в каждом слове — истинно по-нильфгаардски. — Я просто... Думаю иногда, что занимаюсь не тем, чем должна. И что я могла бы помочь им, — Цири кивнула в сторону дальнего стола, где крестьяне опорожняли на четверых десятую бутылку, — чем-то большим. — Например? — Например, занять трон Эмгыра и... Почему ты смеёшься?        Цири покраснела, глядя на то, как пытается не расхохотаться Конэйр. Он действительно сдерживал смех как мог, но безуспешно — тот всё равно прорывался наружу ещё очевиднее, чем если бы нильфгаардец рассмеялся в голос. — Прошу прощения. Просто мне кажется, Цирилла... — Можно просто Цири. И на "ты". — Мне кажется, Цири, — понятливо продолжил Конэйр, — что ты совсем не знаешь, что это такое — власть. — А ты будто знаешь... — Как править страной — нет, конечно, откуда мне. Но как помогать из тени — немного представляю. — Ты... Имеешь в виду Роше, да? — Да, — нильфгаардец потупил взгляд, но даже не запнулся. — У меня были небольшие полномочия, но я очень хотел помочь. Хотя бы вот... С вассальным договором. — Ого, это что за полномочия такие? Или тайна? — Прости, тайна. Скажем так, определяющие нынешнюю должность. — Тоже тайна? — Отнюдь: сейчас я представитель Империи в Вызиме. — Что-то вроде посла? — Скорее, среднее между послом и заведующим темерским направлением внешней политики. — Ничего себе "небольшие"! — В масштабе Империи это правда немного, — вздохнул Конэйр, словно ему стало внезапно душно. — А ты хочешь помочь всем и сразу. Так не бывает. — Но Роше же ты помог... И, получается, Темерии тоже. — Потому что желание Императора совпало с моим. Иначе ничего бы не вышло. — А ты-то с этого что получил? Много тебе радости с Юга тащиться на северные болота? Это даже не твои люди. — Но и не твои тоже, а всё же ты рвёшься им помогать. Или, может быть, я ошибаюсь?        Хитрый южный змей. Цири готова была упрекнуть его в том, что он уходит от ответа, но крыть ей было и вправду нечем, а цепляться за слова о Роше... Что-то подсказывало ей, что она стоит перед омутом, на дне которого таится запретное, скрытое от чужих глаз, не предназначенное для того, чтобы его ворошили. — Ты не похожа на императрицу, Цири. Не пойми меня неправильно, это ведь и необязательно. Ты знаешь, где был Вернон после Каэр Морхена? — Откуда я... — В пещере. Весной в лесу, в пещере. Без государства, еды и надежды и с горсткой чудом не добитых людей, — Цири вдруг ощутила, что смотрит в глаза кому-то опасному — не здесь и не с ней, может быть, но по природе своей. — А он и оттуда Темерию спас. Веришь ли? Из пещеры — спас целую страну. — Но я думала, что Эмгыр... — Император не раздавал суверенитет всем подряд. Только тем, кто способен был укусить достаточно больно, даже будучи загнанным в угол. Если бы не Вернон, снаружи сейчас стоял бы наш гарнизон. Так что кто-то меняет судьбы мудрой рукой с престола, кто-то — росчерком пера, а кто-то — мечом... Стальным, серебряным, важно ли это.        Нравоучений Цири не любила, но это — она чувствовала — и не было нравоучением. Нильфгаардец, скорее, делился с ней сокровенным, как со старой подругой. Это подкупало. — А если... — она всё же высвободила руку, смущённая затянувшимся прикосновением. — Если ты понял, что ошибся... Что поступил неправильно, что тогда? — Ну, выбор же не перекрёсток с двумя дорогами, — Конэйр так же спокойно отнял ладонь — блеснули в тусклом освещении кольца на его тонких пальцах. Такие тяжёлые кольца Цири видела только у знатных людей и сама бы ни за что не надела: и неудобно, и первый же встречный попытается ограбить. — Когда-то мне тоже казалось, что есть только два пути. И что я выбрал неправильный. — Какой? — Вернуться в Нильфгаард. — Вернуться... Откуда? — Из темерского плена. — Ничего не понимаю... — Потому что нильфы ничего своими словами назвать не могут, — Роше со звоном поставил на стол между ними три стеклянных бутылки, а следом — миску с дымящимися варениками. — Вы, конечно, славно тут чирикаете, но остынет — сами будете не рады. Сбегай-ка, Подсолнух, возьми у хозяйки хлеба.        Конэйр с готовностью соскочил со скамьи, как щенок, услышавший ласковое слово. Нарочно ли Вернон отправил его к стойке или нет, Цири не знала — вряд ли Роше собирался сказать что-то такое, чего нильфгаардцу слышать не следовало, а всё-таки... — Понимать тут нечего, Высочество, — его хрипловатый — наверное, от курева — голос совсем не походил на мягкий выговор Конэйра. — Пошла не той дорогой — ищи, где свернуть на нужную. Вышла на бездорожье — значит, иди напрямик. — Я... — говорить с Роше было почему-то куда сложнее, чем с нильфгаардцем. Под взглядом его глаз, чёрных и цепких, как отлитых из стали, Цири ощутила себя как на суде. — Я просто не знаю. Всё так запутано... — А что запутано? С работой не ладится? С Геральтом? Что случилось-то? — Со всем, — Цири угрюмо наколола на вилку вареник и отправила его в рот. — На Севере с заказами сейчас так себе, а в Нильфгаард я ни за что не вернусь. — Так себе? Да утопцев даже в столице на троих ведьмаков хватит. Сидят в канализации, как эльфы в ветвях, чёрт бы их побрал, а тут — деревня... — Ведьмаки... Задаром не работают, — она опустила глаза, стараясь не думать о том, как выглядит сейчас перед этим человеком. Она не знала о нём почти ничего, но уже по одному рассказу Конэйра можно было догадаться, что Роше принадлежал к той породе людей, для кого оплата значит немного... Но ведь ему и не приходилось собственным трудом покрывать затраты на этот самый труд, так же?..        Тишину, показавшуюся Цири вечной, прервал Конэйр, водрузивший на стол деревянное блюдо, на которым покоился каравай в соседстве куска сыра с блестящей рыжей коркой. В присутствии нильфгаардца сразу стало спокойнее, хоть и сел он не к ней, а всё так же напротив, рядом с Верноном. — Ты, Высочество, не стесняйся, — Роше, пододвинув вареники поближе к Конэйру, взялся кромсать хлеб на дюймовые ломти. — Если дело в деньгах, мы поможем, чем можем. Сколько тебе надо на ближайшее время?        От этих слов Цири вспыхнула, едва не подавившись кусочком вареника, и вскочила из-за стола: — Нисколько! Я не попрошайка! — Я этого не говорил, — усмехнулся Вернон, будто такие всплески были для него делом обыденным. Порезав каравай наполовину, он взялся за сыр, ровной жёлтой кучкой ложившийся на блюдо под его ножом. — В Вызиме дела идут получше, чем в деревне, за утопцев тебе заплатят больше, чем положено, да и посол у нас толковый, сверху ещё добавит, — на этом замечании Конэйр отвлёкся от вареников — наверное, Роше его имел в виду. — Подзаработаешь, подготовишься, опять же, развеешься, а потом можно и обратно на большак. Что скажешь? — Пока ничего не знаю. Но я подумаю, — Цири отставила кружку в сторону: на заставленном едой и выпивкой столе она только мешала.        Отметив это движение, Вернон одобрительно ухмыльнулся: — Говорю же, что дерьмо это, а не пиво. Ничего, сейчас попробуешь... Темерское национальное достояние. За встречу, а, Высочество?        Зазвенели друг о друга бутылки. Конэйр приложился к горлышку так, словно не наливку пил, а воду. Последовав примеру, Цири тоже храбро сделала сразу большой глоток. Язык и нёбо обжёг сладкий вкус сливы, из-за крепости на миг показавшийся горьким. Роше аж крякнул и тут же закусил куском сыра. — Ох, хорошо пошла.. Так что ты подумай. Если туго станет, приезжай в Вызиму. Да и просто так приезжай, мы всегда рады. Правда, Подсолнух?        Подсолнух кивнул. Подсолнух доедал второй ломоть хлеба с сыром. Цири хотела было поинтересоваться, куда в него столько лезет, но тут же себя одёрнула. К тому же Роше наблюдал за ним с ласковым, совсем не солдатским умиротворением в глазах — выражение, которого в Каэр Морхене Цири за ним не наблюдала. Хотя кто знает, будто она внимательно рассматривала.        Вареники ушли быстро — на троих-то. Кажется, кто-то в углу таверны задержал на Цири липкий взгляд и бросил что-то вроде "скорёхонько ж они девчоночку окрутили, везучие сукины дети", но ей было всё равно. От Роше и Конэйра веяло... Спокойствием. Странное чувство, учитывая, что она и впрямь была сбежавшей наследницей Империи, а за столом напротив сидели, смеясь и то и дело чокаясь стеклянными бутылками, солдат вассальной Темерии и нильфгаардский посол. Люди, от которых в иных обстоятельствах она бы бежала без оглядки.        Сейчас бежала бледной тенью только её тоска, до того глодавшая сердце, как озлобленная собака. И вряд ли дело было только в наливке.        Когда они покидали таверну, щёки Цири горели здоровым розовым цветом. Роше спиртное, кажется, дало в голову: несильно, но его синеватое из-за щетины лицо казалось в разливающихся сумерках почти красным, и только Конэйр будто и не выдул в одиночку свою бутылку и ещё за Верноном долакал. — Ты в седле-то удержишься? — усмехнулась Цири. — Нильфские патрули за порядком следят, не напоролись бы. — А и напоремся, Подсолнух им живо зубы заговорит, — Роше только махнул рукой в сторону вертящегося у коновязи Конэйра. Тот вовсю ворковал с лошадьми — сначала потрепал по холке свою, бойкую гнедую, затем угостил белую вернонову половинкой яблока, а потом замер с приоткрытым ртом, восхищённо рассматривая её Кэльпи. — Нильф нильфа видит издалека и глаз не выклюет. — Ты поэтому его с собой таскаешь?        Цири испугалась, что под хмелем брякнула неподходящий вопрос, но тут же, по насмешливо дрогнувшему уголку рта Роше, поняла, что ошиблась: — Скорее уж его превосходительство вар Хайллен таскает с собой вассала Империи. Темерию ещё приводить в порядок и приводить, а нильфам если в чём не откажешь, так это в домовитости. Ordnung muss sein, слыхала? Вот господин посол и отправился посмотреть, где и что и с чего где начать. — И с чего вы начнёте здесь? — Цири описала в воздухе широкий круг, включавший в себя, вероятно, не только ближайшие деревни, но и все поселения вплоть до Вызимы. — Со второй корчмы. — Шутишь? — И в мыслях не было. Ещё немного, и мужики тут на колени друг другу садиться начнут.        Она почти отпустила шутку. Почти. Вовремя прикусила язык, хоть и чувствовала, что задеть Вернона таким пустяком невозможно, а впечатлительный Конэйр их отсюда услышать не мог. И никаких вопросов ей больше не надо было задавать: ни о темерском плене, ни о том, почему имперский представитель разъезжает по стране с одним вассалом вместо нормального отряда.... Пожалуй, Цири интересовало только ещё кое-что: — А девушка... Бьянка, кажется? Почему она не с вами? — Бьянка-то? Казармы без присмотра надолго тоже не оставишь, вот она и сидит в Вызиме. Не нравится ей, конечно, это дело, ей бы всё в поход да в поход, — Роше вдруг прищурился весело, без издёвки. — Значит, её имя ты запомнила. — Она представилась! — Ага, так вот чем она занималась, пока я потел над ямами. — Да мы поговорили всего пару минут! — Ну-ну.        Чёрные птичьи глаза Вернона смеялись, и от этого Цири хотелось и рассмеяться самой, и рассердиться. Как только Конэйр с его манерой краснеть от любой подколки вообще терпит Роше? Ещё и постоянно, выходит. По крайней мере, пока они на объезде.        Разгадав её обиду, Роше только хмыкнул — по-доброму: — Ладно тебе дуться, Высочество. Бьянка о тебе тоже спрашивала... Пару раз. — Ты так говоришь только для того, чтобы я собралась в Вызиму. — А что, это более веская причина, чем заработок? — Можем отправляться, — возвращение Конэйра спасло Цири от ещё одного всплеска возмущения, которое — о, она знала — ехидного Вернона только повеселило бы. — Приятно было познакомиться, Цири. — Мне... Тоже, — она неловко улыбнулась, прежде чем заключить нильфгаардца в объятья — короткие и крепкие. Тот явно такого выпада не ждал, но сориентировался мгновенно, церемонно сцепив руки за её спиной, ближе к лопаткам: — Оценивай с умом. — Оценивай... Что, прости? — Себя, Высочество. Себя, — подсказал Роше, в последний раз набивая трубку табаком перед тем, как пуститься в дорогу — теперь, наверное, уже без остановок до самой столицы.        Обнимать Вернона Цири постеснялась. Ограничилась рукопожатием. И ещё долго смотрела двум всадникам вслед, пока те не растворились во взвившейся облаком дорожной пыли.        Она вернулась в прохладу таверны, задумчивая, притихшая. О неожиданной компании напоминало лишь пустое блюдо, усыпанное хлебными крошками, будто и не было здесь никогда ни Роше, ни Конэйра, а была только Цири, перебравшая с наливкой. Но слишком тепло было на сердце, а мужики в углу таращились на неё слишком уж изучающе. "Слабоваты-то нынче городские, мы и кружек осушить не успели, а они уже... ", — расслышала она и только усмехнулась про себя. Злиться было сейчас невозможно. — Хлеба заверните в тряпицу, — окликнула Цири хозяйку, что-то искавшую под стойкой. — Может, сударыня и яблочек прихватит на дорожку? Слаще во всей округе не сыщете. — А прихвачу.        Цири запустила руку в напоясную сумку, нащупывая парочку оренов, но вместо монеты пальцы зацепили что-то острое. Она ойкнула, удивлённая, и извлекла на свет колечко — полупрозрачный зелёный камушек в изящной оправе. Ну и вещица, что только забыла в её пожитках? Драгоценностями ей за заказы не платили, а сама она колец отродясь не носила, так значит ли... Да нет же, быть не может. — Дурачок... — тихо рассмеялась Цири, крутя кольцо в пальцах и любуясь игрой свечного пламени в гранях камня. Возмущаться не было сил — только гадать, когда же этот скользкий нильф его подсунул. Они ведь стояли, обнявшись, хорошо если несколько секунд... — Оценивай с умом... И правда, ничего своими словами назвать не могут.        Рассмотрев колечко со всех сторон, Цири решительно сунула его обратно в сумку. Нет уж, пусть Конэйр и не надеется, что она примет такую помощь: ведьмаки себя кормят, беря заказы, а не торгуясь по ювелирным лавкам. Так что получит своё кольцо обратно при первой же возможности, как миленький получит.        К тому же теперь у неё появился ещё один повод съездить в Вызиму.