Сердечная пружина

Медные полосы, очерчивающие объёмы и формы номеров машин, шахматные квадраты корзин велосипедов и зигзаги подошв, столетиями выдалбливающие свои отпечатки на асфальте. Пигментные пятна светофоров, отравляющие черноту ночного лба, упирающегося в спины районов. Где угодно, но только не здесь. Заросшая мостовая. Джозеф не выходил из дома две недели. И тишина. Внизу, каких-то 7 метров, и вот ты глядишь сам на себя из покачивающейся глади иллюминатора, лижущей выступающие к небу куски цемента, сворачивающиеся в прогулочные трассы. Одомашненное карманное озеро, тыльная сторона ложки, вверх ногами барахтающаяся в грубом и непреклонном символизме прямоугольных асфальтных баррикад. Тайлер поднимает колено, сперва примеряясь, а затем карабкаясь на высокий бордюр. Ступни по прежнему пульсируют в такт нервозному и торопящемуся шагу, каким он обгонял дорожные указатели. Жжёное сахарное небо укрывается простынёй рваных облаков. Выжатый, словно свёрнутый внутрь самого себя,- Джозеф был готов поклясться, что его желудок впился в собственную стенку, как плотоядная улитка,- парень застыл посреди шершавой темноты, трогая фалангами характерный гул, отражающийся от городской подошвы. «Сорвусь.» Шея склонилась к высокому плечу, а из длинных лёгких по гортани с горькой щекоткой закарабкались слова: - I’m tired Of tending to this fire I’ve used up all I’ve collected, I have singed my hands. -Огонёк кончиком языка подпаляет прорезь губ,- - It’s glowing Embers barley showing Proof of life in the shadows, Dancing on my plans.. Голова, будто на ветру, начинает раскачиваться, как срывающийся с косых спин кирпичных зданий жёлтый скотч. - They know that it’s almost, They know that it’s almost over. They know that it’s almost, They know that it’s almost over. Меж полых стенок головы заскакали знакомые сухие ударные. В рамах век засветились, рассыпаясь по всему взору, пятна и очертания, помноженные на ещё четверо трясущихся силуэтов каждый. Водный полиэтилен набухающей плёнкой закружился в глазах, настойчиво надавливая на скрипящие кости челюстей. - The burning Is so low it’s concerning Cause they know that when it goes out It’s a glorious gone. Горло показалось бесповоротно тяжёлым, будто икры теперь весили не больше воздушного шарика, а виски налились свинцом. Сейчас они стрекотали в голове двумя нетерпеливыми пулями, услужливо отсчитывающими секунды до того, как можно будет окончательно отстрелить леску самообладания. Ещё чуть-чуть, и Джозеф оторвётся от земли. - It’s only Time before they show me Why no one ever comes back With details from beyond. Если бы только был способ оставить эту чёртову скорлупу и снять с себя кожу. Если бы только был способ кроме музыки, что вдыхает кислород только при условии, что тело уже практически остыло. - They know that it’s almost, They know that it’s almost over. They know that it’s almost, They know that it’s almost over. Нервные окончания натягиваются, позвонки выгибаются назад, словно раскалённая пластина, медленно сгибаемая весом молота. - In time, I will leave the city, For now, I will stay alive. In time, I will leave the city, For now, I will stay alive- Робкий голос ширится и растёт, заполняя воздух, раскрывается и раскидывается, взмывает, не сбавляя темпа и высоты, и Край поношенных ботинок соскальзывает с карниза. Секунда. Меньше. А перед глазами неподвижные перевёрнутые столбы и горизонт бордюра. Тайлер видит всё. Каждое отражение. Кроме себя. Впрочем, как и не видел всю свою жизнь. Не хотел. Сегодня правда не хотел. Виноват. Сзади Джозефа хватают две крепкие руки, уверенным движением нырнув под рёбра, и так же быстро притягивают к своему торсу. Парень позвонками чувствует, как сзади колотятся чужие импульсы. Подвешанное состояние. Ещё мгновенье назад на месте чьих-то локтей дышал ветер. Мокрая блестящая дорожка укрывается в уголке рта Тайлера. Слеза или пот, какая кому уже разница. Ментально он всё ещё над озером. Чей-то подбородок ложится к лопаткам, и узкие формы губ опаляют кожу на шее: - In time, I will leave the city, For now, I will stay alive. In time, I will leave the city, For now, I will stay alive. Бас. Думаешь о нём, и в конце само собой тянется «ссс», пока секущиеся концы остатков размышлений завязываются в петли кудряшек. Глубокий, насыщенный, гортанный, сейчас совсем нерасторопный, единственный такой. Джош, Джошшшш.. всё расплывается, как фракталы из детских журналов; дрожащие блинчики, пущенные по воде.. Дан аккуратно оступается назад, балансируя прижатыми друг к другу ступнями над метровым спуском к мостовой. Джозеф по прежнему глядит себе под ноги, спиной лёжа на груди барабанщика в вертикальном положении. «Чувствую себя мешком.» Руки по-родительски отпускают, постепенно возвращая парню земную опору. Тайлер сглатывает, опустив голову, и не находя в себе сил обернутся. Кончики пальцев, волнами точечных прикосновений пройдясь по бокам тазовых костей Джозефа, не настойчиво тянут его за собой. Тайлер почти всегда отказывает. Малознакомы, я дойду сам, меня тошнит на переднем, знаю, странно, но тошнит, нет, спасибо, мне хватит, я больше не съем, мне не хочется, спасибо, но нет, не надо, и спрашивать дважды тоже не надо, лучше вообще не спрашивать. И дело не в том, что он не может отказать Джошу, дело в том, что Джош всегда предлагает то, что ему действительно нужно. Прыжок веры никогда прежде не был размером с всего один шаг. Диск радужки кажется весом не меньше маятника старинных резных часов, но кровь от головы, кажется, начинает отходить. Руки обходительно, но точно и весомо держаться за плечи, Дан даже не просит заглянуть в его глаза. Джозеф чувствует, как предательски трепыхаются чужие нервные импульсы. - Хей, Тай.. Ладони приспускаются ближе к солнечному сплетению. - Тайлер, я с тобой. Ты со мной. Прямо тут. - Выверено-размеренно, чётко, по буквам, приглушённо, но слышно. Таким голосом терапевты успокаивают раненных животных. - Вот, гляди, я держу твои рёбра, глажу плечи, грудь, эй, ты слышишь? - Барабанщик отпускает произвольный фырчащий смешок где-то посередине, поверхностно, но тепло пробегаясь по называемым участкам. Оглаживая. Фаланги смыкаются на костяшках руки Джозефа, ненавязчиво обращая плоскость его прикосновений к собственному сердцу. - Оно бьётся, чувствуешь? Ты в порядке, ты здесь, ты всё ещё здесь. - Я почти.. - Не важно. Ты прямо тут, остальное уже не важно. Давно и неправда. «Почти» не считается. Голова пустая и беспорядочно взвинченная, как внутренняя полость ракушки. - Ты замёрз? Тайлер лишь стучится прибоем влажных бликов в свои глаза, приоткрывая рот. - Ты замёрз. Мостовая гаснет и затухает на краях сознания, беспрекословно уступая место пальцам Джоша, кольцующим линии жизни парня. Внутреннюю память ног не обманешь, а в настолько бессознательном и неосознанном эпистазе тем более. Джозеф не выходил из дома и не отвечал. Сказал бы, что «почти», хотел бы, чтоб «почти», но Дан же сказал, что не считается. Звонки от друга пару раз в день, с десяток сообщений за неделю суммарно. Парень не может отделаться от мыслей о том, что часть его существа навсегда останется над проклятой водной переправой под проклятыми мостами в этом проклятом городе. Джош режет воздух упрямым козырьком кепки, опуская щёку под голову Тайлера. Тот незаметно прячется в своих ресницах, переключаясь на радиостанцию, с которой слышно, как у его уха находу дышит Дан. - Ты ел что-нибудь? - Доедал хлопья.. с утра - Молодец. - Вторяет спокойному тембру голосовых связок ладонь, ложащаяся на лопатку Джозефа. Пустующее, опалённое мглой шоссе и цельный монструозный силуэт из треугольных вырезов крыш. Тайлеру кажется, будто он слышит, как расширяются и сужаются дыхательные пути этой процессии из газонов, почтовых ящиков, гаражей и рам окон. Тайлеру кажется, будто он не слышит, как дышит он сам. Футболка с толстовкой пятятся к углу, несуразно лёжа друг на друге. Джозеф избавляется и от джинс, слегка подрагивая в районе живота и не желая даже представлять гадкие ощущения, которые их наличие ему бы принесло. Тянет, прежде чем обратиться к торсу Джоша, через лопатки упирающегося руками на изгибы умывальника. Они стоят перед овальным глазком зеркала над раковиной, ладони Джоша на талии Тайлера, головой упирающегося в ключицы барабанщика. Пальцами тот просит Джозефа поднять голову и соединить их зрачки. Два горизонта кончиков носов молча сталкиваются. Взгляд Дана живой, выдающийся из самого ядра глазных яблок, его мелкая щетина ласково покалывает уголок рта парня. Жмётся. Тайлер окатывает берег усталой гладью век, внимания дроби противоположных сердцебиений. - У тебя длиннее. Брови поднимаются от неожиданности. - Смотри. - Ноготь указательного пальца Джоша нетребовательно обращается к зеркальной линзе - Мои ресницы короче твоих! Шум от столкновения плотностей вертикальной и горизонтальной воды монотонно баюкает. Клином клин. Слабая грудь накрывает скользкую и холодную стенку, соединяясь коленными чашечками. Подбородок Тайлера с трепетом укладывается на свободное и широкое плечо Дана, расположившегося за бортом ванны сидя. Тёплая вода выщипывает из-под кожи остатки нервозных домыслов. Руки обоих тянутся друг к другу, обвивая спину Джоша объятиями, а затылок Джозефа почёсываниями, чередующими поглаживания. Парень совсем замирает, когда слышит, как горячо барабанщик шепчет где-то над его ухом: - Чшшшшшшш…. Уровень воды успевает пройтись до самой талии. Округлые края доверительно тешат гладкими белёсыми формами, неторопливо кружащимися отсветами в прозрачной жидкости. - Почему ты? Откуда.. - Я гулял. Простой, как три копейки. За Даном никогда ничего не стоит. Ни единой лжи, омерзительного утаивания, удалённого сообщения или молчания о том, чем он занимался на прошлых выходных. Завтракал ли утром. Спал ли этой ночью. Тайлер не спал. Уже перестал считать, и для себя решил, что будет лучше забыть, на каком числе остановился. - Почему мостовая? Дан осторожно отдаляется от тепла чужого тела, похрустывая приятно затёкшими костяшками. - Тайлер, ты знаком ещё хоть с одним психопатом, что любит гулять ночью по мостовым? - Справедливо. Один - один. От проглоченных слёз горло печёт так, будто это кровь. И Джош гладит Тайлера по волосам, совсем коротким, едва начавшим покрывать бритую под машинку макушку. Теперь им дозволено смотреть друг на друга до тех пор, пока они не захотят прекратить эту бескрайнюю ночь, щёлкнув замком на двери комнаты в обратную сторону. - Маленький Тайлер. Крошечная пружинка в огромном безжалостном механизме жизни, что поедает сам себя, лязгая и стрекоча остриями металлических зубьев. И стоит ему только вылететь из этого организма, как вся эта бездушная махина сжарится в солнечной системе, окончательно рассыпавшись. - Сказала шестерёнка размером с добротный кулак. - Хээй! Тогда не меньше пальца! - Указательного. - Указательного, конечно указательного. Тень холодным передёргиванием прокатывается по лежачим ключицам барабанщика, скалясь встревоженным выражением бровей. Всего одна секундная заминка способна выжечь всю электросеть и подключённых к ней посредников дотла. - Ладно, я…. Внутри меня до сих пор столбенеет ужас. Я.. я хотел увидеть тебя, решил пройтись перед этим по мостовой, дать тебе немного форы перед встречей. Ещё капельку. Просто пройтись… Моя голова до сих пор гудит, я стоял, стоял там, держа тебя, и думал, что убью нас обоих. Почти всю дорогу я держался как мог, я думал, если мои колени задрожат, я уже никогда встану на ноги. А внутри всё прокручивались сценарии моего опоздания.. Ноготь, так и не отпустивший крохотную треуголку прядей Джозефа, впился в соседствующий палец. «Ты просыпался когда-нибудь ото сна, в котором тело твоего друга, потемневшее и изливающееся сильными бесцветными струями издевательски медлительно выносят на носилках из спокойной воды?» Тайлер просыпался. Просыпается каждую ночь. Вот уже как две недели он перестал умирать. И начал умирать Джош. Кислородная циркуляция Тайлера сбилась, запутавшись в картографических флажках, под позвонками заколотили молоточки дрожи, когда тот понял, насколько пересохло у него во рту. На полсекунды в сознании разразилась такая ужасная мигрень, что Джозеф всецело ощутил себя мёртвым второй раз за день. Джош. Его Джош. И то, что он только что ему сказал. Льдины сознания с кровоточащим треском движутся со своих мест, монументально сталкиваясь друг с другом, и рассыпаясь звездопадами неотвратимых катастроф. Знал, но решил засыпать снегом. Похоронить на подольше. Гнусная привычка, из-за которой к своей реальной смерти голова Тайлера будет жива ещё несколько сотен лет, пока его разум не откопает все до единого останки размышлений, для которых всё никак не могла найтись минутка. Нет и не бывает никаких бесполезных и пустых оправданий о случайностях, Джозеф знает, - Дан читает его в любую сторону и в любой среде, и не выработать иммунитет к запросто травящим всех окружающих шипам и колючкам Тайлера было бы просто невозможно - Джош глотал их яд столько раз, что тот стал его любимым напитком. Какой к чёрту контекст и объяснения, если единственное, что сейчас действительно нужно им обоим - сростись, как солдаты братских могил, и вот уже бесчестный раз высказать бесчестное количество слов друг о друге? Слов, что никогда не повторятся и не устареют. Слов, что болезненно резким взмахом твёрдой руки снимают с сердца затупившуюся и стёршуюся оболочку, застёгивая железные пряжки на новой.. - Я так сильно глотку рвал? Уголки рта Дана завиваются самым дорогим и родным Джозефу выражением. - Я услышу тебя с другого края земли, и ты это знаешь. Но, да, пожалуй, ты очень звучный, на ближайшие метров 15 точно. Сквозь два широких выдоха, одновременно снизошедших из лёгких обоих, пробилось - Что, почитать тебе хроников Нарнии, пока не уснёшь? Впервые за последние недели веки и губы Тайлера щурятся от улыбки. Лбы парней сходятся, уподобившись их грудным клеткам, чьи сердца стучат, почти соприкасаясь друг с другом. - Ты знаешь ответ.