Дуальность

Рана постоянно беспокоила, прерывая и без того хрупкий в своей тревожности сон. Вспышки боли как отголосок прошедшей сквозь тело молнии были хороши одним: резко и действенно вытаскивали из навязчивых галлюцинаций. Реальность, пусть и украшенная болью, была для Зуко куда желаннее, чем картины воспалённого подсознания. Какие-то мутные сюжеты из детства, связанные то с давно исчезнувшей матерью, то с Азулой, одинаково удручающие; более поздние мгновения: безнадёжный поединок с отцом, оставивший клеймо на всю жизнь, изгнание, поиски Аватара, множество сражений, мрачные тайны Ба Синг Сэ... Ничтожно мало света в адском пламени, методично поглощавшем душу Зуко на протяжении нескольких лет. Не всё хотелось проживать заново даже в видениях. А ещё реальность была хороша тем, что рядом была она. Не в качестве одного из надоедливых заклятых врагов, не в качестве человека, ненавидящего Зуко, казалось, всеми фибрами своей пылкой и гордой души... Всё это, к счастью, осталось в прошлом. С трудом заработанное доверие Зуко обязался самому себе хранить как зеницу ока. Катара не уходила надолго, старалась быть поблизости, чтобы проверять его состояние и при необходимости облегчать боль своей магией. По правде говоря, и без целебных свойств её воды Зуко становилось легче. Можно было подумать, что Катара совершенствовалась в своём мастерстве настолько, что могла лечить одним присутствием. Особенной аурой, как выразилась бы Тай Ли. Нет, Зуко не верил во всю эту мистическую чепуху. Влияние, которое, сама того не замечая, оказывала на него Катара, объяснялось проще некуда. Самой банальной и очевидной причиной, терзавшей Зуко, как оказалось, куда более долгое время, чем считал он сам. Когда в очередной раз ныла и зудела, напоминая о себе, рана и Зуко невольно стонал сквозь сжатые зубы, покрываясь испариной, всё прекращалось мгновенно, стоило только услышать её спокойный, как прохлада свежей ключевой воды, голос. — Я здесь. Красивое лицо Катары бронзовым пятном с двумя синими льдинками-глазами мелькало у постели в полутьме тяжёлого балдахина. Отблески горевших в комнате свечей играли на её щеках, плясали озорными огоньками в зрачках. Густые волосы водопадом спадали по оголённым плечам из полусобранной причёски в стиле Народа Огня: несколько прядей выбились и растрепались, небрежно обрамляя лицо. Наверное, у Катары не было времени толком причесаться, пока она ухаживала за «больным»‎ — Зуко морщился от этой мысленной формулировки. Ему всё ещё трудно было честно признавать в себе слабость и мириться с ней. Появлялись порывы вскочить на ноги и тут же начать что-то делать: решать государственные дела своей страны, разбираться с последствиями опустошительной войны, подумать и о куда более личных вопросах, связанных с семьёй. Столько всего предстояло сделать. Позволить себе пусть и вынужденное расслабление, будучи Лордом Огня, ещё некоронованным, но уже очевидно признанным... непозволительная роскошь. И Зуко, вероятно, наплевал бы на боль и головокружение, но на его попытки встать Катара отрицательно качала головой, давая понять, что пока рано. Если он упрямился — мягко и аккуратно давила рукой на плечо, побуждая вновь опуститься спиной на подушки. И Зуко слушался её. Не потому, что она, наверное, считалась сейчас его личным лекарем. Вовсе нет. Просто это была Катара, которой Зуко безоговорочно верил, которую не хотел расстраивать — больше никогда в жизни — и которой готов был безрассудно покоряться во всём. Вода как стихия только казалась податливой и тихой в сравнении с шальным огнём. На самом деле она умела поглощать и подчинять не хуже пламени. Могла быть необузданной и разрушающей, могла как утешить и приласкать, так и причинить серьёзную боль. Могла жестоко оттолкнуть или напротив — притянуть к себе, поглотить, объять волнами. Размышляя об этом, Зуко быстро переставал понимать, о стихии он думал или уже о её повелительнице. Пожалуй, не так это было важно. Именно Катара по-настоящему познакомила его с водой и помогла понять, на что та способна. Катара и вода были неразделимым целым. Если физические травмы лечила её магия, то душевные облегчить могла лишь Катара. По крайней мере, сейчас, ещё не придя до конца в себя, Зуко мало хотел видеть кого-то помимо неё. В Катаре он и правда нуждался, как истощённый вечный путник в глотке воды. Она мало говорила, но часто улыбалась ему, пряча во взгляде затаённые горечь и сожаление. Зуко предпочёл бы прогнать прочь эти болезнетворные чувства. Ему хотелось сказать, что Катара не должна винить себя за рану, нанесённую ему Азулой. Что если бы нужно было закрыть её собой снова, — он бы сделал это ещё тысячу раз. И совершенно не имело значения, чем такое решение закончится для него: Катара не может и не будет ответственной за выбор Зуко. Но он малодушно молчал, продолжая смотреть в её небесно-чистые глаза. Зуко опасался, что скажет больше положенного, что Катара догадается о его истинных мотивах защищать её, выходящих далеко за рамки дружбы. И тогда всё станет слишком сложно. Даже если существовал шанс на взаимность, Зуко не мог, не имел права подталкивать её к такому выбору. На кону стояло больше, чем отношения между ними двумя. Оставалось лишь стиснуть зубы и терпеть ментальную боль так же, как физическую. Катара заглядывала ему в глаза с беспокойством, думая, что дело в ране и только в ней. Пару раз брала за руку в попытке успокоить, и Зуко почти верил, что чудотворная энергия перетекает в его вены из её узкой прохладной ладони и заставляет сердце биться чаще и сильнее. Он любил наблюдать за её сосредоточенным лицом, пока Катара водила ладонями над его грудной клеткой, прямо над тёмно-бурым пятном в том месте, куда угодила беспощадная молния Азулы. Катара, полностью увлечённая лечением, серьёзно хмурила тёмные брови и закусывала нижнюю губу. Зуко ощущал — или только убеждал себя, что ощущает — её живительное прикосновение даже сквозь обволакивающую толщу воды. Удивительно, как быстро зарубцевалась рана, хотя времени прошло всего ничего. Катара действительно знала, что делает, и старалась излечить Зуко со всей ответственностью. Заботилась, как о своём друге и о правителе теперь дружественной страны. Но стоило ожидать чего-то большего? Зуко не мог ответить себе на этот вопрос. А хотелось беззаветно верить и ждать невозможного. Упрямо и сумасбродно, не понятно на что надеясь. Просто наудачу — так же, как он когда-то ждал одобрения отца или внезапных успехов в искусстве магии огня, куда охотно подчинявшемся младшей сестре. Зуко думал, что со времён далёкого теперь детства он разучился быть наивным. Но то и дело приходилось узнавать о себе новое. Он нарочно попросил Катару сказать остальным, что ему нужны тишина и покой на время выздоровления. Так было, может, эгоистично, но лучше. Так можно было придумать, что они с Катарой только вдвоём заперты в тесном мирке и это только их время. Пусть рядом будут, не считая изредка мельтешащих слуг, только она и её магия воды. Хорошо, что такую категоричность легко объяснить тем, что Катара прежде всего — целитель, каким равных в Стране Огня нет. Это нормально, что она находилась рядом. Никто не подумает ничего дурного. — Я понимаю тебя, — беззаботно сказала Катара в ответ на просьбу. — Шутки Сокки, конечно, уникальны в своём роде, но способны утомить кого угодно. Аанг тоже бывает слишком шумным, а Тоф порой излишне разговорчива. — И я сыт по горло жасминовым чаем, хоть и понимаю, что дядя пичкает меня им из любви и заботы, — Зуко попытался привстать в постели, чтобы разговаривать с Катарой на равных. Улыбнулся как ни в чём ни бывало сквозь отдалённую вспышку боли. Катара протянула к нему руку, но на этот раз лишь для того, чтобы поправить подушки за спиной. — Дядя у тебя и правда замечательный. А тебе нужны здоровый сон и покой. Но и свежий воздух — не меньше. Я решила, что сегодня мы можем выйти на балкон. Начнём с малого. — Я только за, — ободрился Зуко, — мне уже надоело лежать тут без дела и отнимать твоё время. Возможно, вышло грубее, чем он намеревался сказать. Зуко почти закатил глаза в ответ самому себе: ему ещё многое придётся наверстать в общении. Катару, правда, не смутил его резковатый тон. — Брось, мне совсем несложно. Тем более... можно сказать, по моей вине ты и лежишь здесь, — она неловко поправила волосы, будто стараясь отвлечься от собственных эмоций. — Нет, — Зуко возразил так непривычно громко, что Катара уставилась на него широко раскрытыми глазами. — Даже не думай. Никакой твоей вины в этом нет, я сам подставился. Катара, однако, не стушевалась от такой внезапной смены тона. Рано или поздно этот разговор должен был случиться. — Зуко, — она вздёрнула подбородок, как всегда делала, если собиралась сказать что-то серьёзное, — давай начистоту. Если бы не я, ты победил бы в Агни Кай с Азулой. Если бы меня там не было, тебе и не пришлось бы никого защищать. Это был бой между вами двумя, мне следовало отойти подальше или... — Или что? Думаешь, Азула не нашла бы другого способа тебя достать и обратить всё в свою пользу? Брось, даже слышать не хочу. Если бы понадобилось снова нарваться на молнию ради тебя, я бы сделал то же самое. Понимаешь? Катара, кажется, хотела его перебить, но замолкла на вдохе. Посмотрела как-то странно, несвойственно. Будто силилась разглядеть в лице Зуко того, что раньше не видела. Он же ощутил, как медленно начинает пылать лицо под её цепким взором. Не сболтнул ли он лишнего? И не поняла ли из его слов Катара больше, чем следовало? Он с долей смущения осознал, что смотрит на неё неотрывно, почти неприлично пожирает взглядом, но остановиться и вовсе не подумал. А Катара, словно утратив дар речи, смотрела на него в ответ, и в блестящей синеве мелькало что-то сродни... осознанию? Тишина в королевских покоях застыла такая, что Зуко мог слышать, как дыхание шумом лёгкой морской волны вырывается из груди Катары. И как гулко стучит его собственное сердце. Затянувшаяся пауза внезапно прервалась стуком бесцеремонно распахнутых дверей. Первой мыслью Зуко было отчитать зазевавшуюся стражу за беспечность, но мысль тут же испарилась, стоило ему увидеть нарушителя спокойствия. На пороге виднелась высокая фигура Мэй. И стоило ей появиться, как колкий взгляд узких чёрных глаз остановился на Катаре и Зуко, застывших, как два изваяния, посреди своего разговора. Пальцы Катары почти касались лежащей поверх одеяла руки Зуко. А сам он и не заметил, насколько близко придвинулся к ней во время своих пламенных объяснений. По какой-то причине ему было невероятно важно, чтобы их лица находились на одном уровне. Со стороны всё это наверняка казалось неправильным... излишне интимным. Мэй выглядела не слишком довольной. Впрочем, её истинные чувства порой было сложно разгадать. Ничуть не смущённая тем, что прервала чужой разговор, Мэй направилась к ним, не размениваясь на приветствия. Стоило ей приблизиться, как Катара без раздумий уступила Мэй место у кровати Зуко. Помялась рядом в нерешительности, с ноткой досады глядя на Зуко поверх головы Мэй. Затем покинула комнату, оставив их наедине. А вместе с ней ушла и её магия — та самая целительная энергия, от которой Зуко стал зависим. Ему захотелось горестно взывать. Но перед Мэй было нельзя, и пришлось нехотя нацепить маску спокойствия. Разговор у них как-то не клеился. Мэй задавала дежурные вопросы о самочувствии Зуко, он так же лаконично ей отвечал. Мэй, вопреки ожиданиям Зуко, не показывала недовольства тем, как он отстранил от себя буквально всех, кроме одного человека. Всех, включая даже её саму. Но недовольство явно считывалось с неё: выражение лица, жесты, взгляд. Зуко успел достаточно изучить её поведение, чтобы предсказать, в какой момент она вспылит, в какой — будет непривычно ласкова. Но и без его догадок Мэй всегда открыто заявляла о том, что ей не по нраву. А вот сейчас... всё было как-то иначе между ними. Она молчала, только проницательно высматривала что-то в его глазах, непонятно чего выжидая. Зуко не стоило забывать о том, насколько сообразительной была эта девушка. Она могла обо всём догадаться. Почему тогда не говорила прямо? Может быть, ждала от него признания? Вовсе не того, какое ей понравилось бы услышать. Зуко не сдался в этой молчаливой борьбе, не проронил ни слова. Мэй наконец ушла, оставив его одного. А Зуко облегчённо выдохнул, почти не ощутив за собой вины. В чём он мог признаться Мэй, в какой правде? Если даже близко ничего не решено. Для всех Мэй по-прежнему оставалась его дамой сердца, хотя у них так и не случилось нормального примирения после событий в Кипящей скале. Но, кажется, никто и не сомневался, что они воссоединятся. Может, поэтому Катара так спешно покинула комнату, стоило появиться Мэй? Та сцена на самом деле вышла довольно красноречивой. Мэй без слов, одним только взглядом, режущим острее её кинжалов, заявила на Зуко свои права. И он однозначно понял, что ему это не нравится. Особенно в присутствии Катары. Тот разговор между ними, очень важный для него, нельзя было оставить без завершения. Наутро Катара сразила Зуко новостью, что ей пора возвращаться домой. — Тебе уже гораздо лучше. Рана хорошо зарубцевалась. Моя помощь больше не требуется. Теперь я больше нужна на Южном полюсе. Там многое нужно восстановить после войны, маг воды лишним точно не будет, а ещё я должна повидаться с бабушкой, — Катара словно оправдывалась, не давая Зуко вставить и слова. — Правда, Зуко, я слишком задержалась тут, в Стране Огня, — как-то обречённо выдохнула она, когда перечень причин для поездки домой подошёл к концу. — Мне не следует забывать, где на самом деле моё место. За последней фразой Зуко уловил куда больше скрытого смысла, чем предполагалось. Ему показалось, или Катара имела в виду вовсе не родину? — Мы так старались закончить эту войну во многом для того, чтобы искоренить предрассудки, — напомнил ей Зуко. — Больше не имеет значения, откуда ты родом — из Страны Огня, Племени Воды или Царства Земли. Огненная нация уже не враг другим. Отныне весь мир — место для каждого. — Нет, я вовсе не хотела сказать, что мне не нравится в Стране Огня. Но согласись, Зуко, нам стоит быть там, где мы полезны. Где в нас нуждаются. Мы были отличной командой, но должен был наступить момент, когда наши дороги разойдутся. Мы с Соккой нужны своему племени. Аанг будет следить за равновесием в мире. Тоф наверняка займётся обучением магов в Царстве Земли. Ты наконец по праву возглавишь народ огня, поведёшь свою страну к процветанию, когда-нибудь женишься на Мэй и... — Кто сказал, что я женюсь на Мэй? — не удержался Зуко. Катара смутилась. — Или нет... — неловко прибавила она. — Впрочем, какое моё дело, просто к слову пришлось. Я хотела сказать, что... — Я понял тебя, Катара. Конечно, я не вправе никого из вас удерживать. Хочу лишь, чтобы ты помнила: ворота Страны Огня для тебя открыты. Ты всегда будешь желанной гостьей для Лорда Огня. Это прозвучало слишком официально и чопорно, но Зуко надеялся, что она уловила огненную суть этих суховатых слов. То, что кипело и пылало внутри него без возможности быть по-настоящему высказанным. Она кивнула, отводя задумчивый взгляд куда-то в сторону. — И ещё, прежде чем ты уедешь. Напоминаю, что ты задолжала мне прогулку на балконе. На этот раз Катара посмотрела прямо ему в глаза и рассмеялась — звонко и беззаботно, как ребёнок. — Не посмею не сдержать обещание, данное Лорду Огня, — с долей озорства отозвалась она. Вечером они стояли на просторной галерее, прилегающей к дворцовым покоям. Внизу расстилалась сотнями горящих факелов столица — воистину, она оправдывала звание главного оплота Страны Огня. Ветром доносился отдалённый гомон людей, наслаждающихся вечерней прогулкой, а ещё многочисленные запахи, присущие этому месту: аромат костра, запечённых бананов и масляных благовоний — всё это смешивалось в неповторимую палитру ощущений, манило и захватывало. Зуко нестерпимо захотелось спуститься и пройтись по мощёным улочкам мимо пёстрых лавок торговцев. Бросить монету случайному заклинателю огня, развлекавшему народ на площади. Купить целую корзинку огненной жвачки, как в детстве. Все эти мимолётные желания, однако, меркли перед возможностью побыть наедине с Катарой. Незаметно наблюдать, как внимательно она погрузилась в открывшиеся с высоты виды, от лёгкого восторга сжимая руки на перилах; как ветер треплет её волосы, то и дело открывая взору тонкую, кофейного цвета шею. Было бы величайшим удовольствием попробовать мягкость и теплоту этой нежной кожи губами, но Зуко не смел. Однако приятное умиротворение всё равно окутало его незримой вуалью: достаточно было просто в молчании смотреть на Катару. Смотреть — и больше ничего. Уже от этой возможности он был счастлив. И только мысль о её завтрашнем отъезде омрачала идиллию. — Я и правда буду скучать по Стране Огня, — вдруг произнесла она, продолжая смотреть на раскинувшийся перед ними город. — Никогда не думала, что скажу это. — О том, что мы будем так просто стоять рядом, тоже наверняка не думала. Возможно, эти слова были не к месту, но Зуко чувствовал острую необходимость в них. — Да... — протянула Катара, и он почти увидел стремительно меняющуюся картинку воспоминаний в её глазах. — Мы многое прошли, чтобы оказаться здесь. «Больше, чем кажется. Однажды ты проявила сострадание к своему врагу и жестоко за это поплатилась», — с горечью подумал Зуко. Не хотелось ворошить прошлое, поэтому вслух он ничего не сказал. Зуко в своё время так истерзал себя мыслями о невозможности переиграть тот злосчастный день, что зарёкся когда-либо жалеть о сделанном. Принял решение навсегда сохранить шрам на лице как напоминание о пройденном пути. Но стоило вспомнить, как тогда Катара впервые прикоснулась к нему, проявила сочувствие и желание исцелить — бескорыстно, по велению души, — и что-то в области сердца сжималось невыносимой болью. Зуко настолько погрузился в тяжёлые размышления, что даже не сразу ощутил тепло на щеке. В этот раз руки Катары были горячее, чем обычно, и животворящая энергия воды, казалось, бушевала в ней, как озеро вокруг Кипящей скалы. Магия была осязаема — магия момента. Зуко ошеломлённо взглянул на Катару, не смея двинуться с места. Она дотронулась до его навечно обезображенного лица совсем как тогда — бережно и чутко, как не умел никто другой в мире. — Не кори себя за прошлое, — будто прочитав его мысли, сказала Катара. — Что было, то было. Теперь всё закончилось, наступил мир, огонь и вода больше не делят мир на разные полюса. Она говорила будто обо всех и в то же время — лишь про них, про принадлежавшую им двоим историю без участия третьих лиц. Она сказала про огонь и воду, но не упомянула другие стихии. Случайно ли? Неразделимая связь двух противоположных начал — то, что сейчас происходило между ними, магом воды и магом огня. — Я решил оставить шрам навсегда. Как напоминание, — голос Зуко предательски дрогнул. Зачем он сказал это? Сложно было держать себя в руках, стоя так близко к Катаре, с её нежной ладонью на щеке. Эмоции затмевали здравый смысл, как бывало в прежние времена, когда Зуко ещё не научился как следует контролировать свой огонь: чаще пламя руководило им, чем наоборот. И только ледяная решимость, примерно та же, что помогла Зуко смириться со своим изъяном, могла уравновесить непокорное пламя. Холодный разум — то, чего ему всегда не хватало. У Катары был десяток разных вариантов для ответа на его невпопад брошенные слова. Она могла сказать, что понимает его решение. Могла попытаться ещё раз предложить убрать эту отметину. Могла и ничего не отвечать вовсе. Он ожидал всё, кроме этого. — У тебя красивое лицо, — сказала Катара, глядя прямо ему в глаза, нежно проводя рукой по огрубевшей коже в месте давнего ожога — как и тогда, впервые, без тени страха или отвращения. — А ещё — душа. И в этом кратком ответе таилось больше невыраженных чувств, чем Зуко смел просить.