Последняя ночь 1945.

Под мощным зданием Нурменгарда сгущался туман, который застилал глаза любопытным аврорам, в последнее время порядком наскучившим самому разыскиваемому преступнику двадцатого века. Они не были настоящей преградой в достижении его целей, но создавали немало проблем. Будто надоедливые мошки, эти идиоты упорно пытались вычислить местонахождение его штаба, но все их попытки заканчивались рассыпчатым шорохом броска первой горсти земли на крышку гроба. Хотя, иногда они оказывались здесь, благодаря «благородству» Гриндевальда. Это своё качество он обычно проявлял с личностями, сумевшими его заинтересовать. Таких, особо отличившихся, он не убивал сразу, отдавая предпочтение обычному диалогу. Пытки — дело довольно грязное, к тому же, всегда можно найти другой подход к человеку, даже особенно если он яростно настроен против тебя. Это было вроде весёлой игры, которая почти всегда заканчивалась его победой. А выигрывать Геллерт любил. В последние годы атмосфера во всех странах накалилась до предела. Его имя было на слуху. Везде его знали. Где-то боялись, где-то ненавидели, где-то восхищались, а где-то, ха-ха, любили. Он никого не оставил равнодушным. Многие уже перестали верить главам правительств, которые твердили, что он разрушит волшебный мир, если исполнит то, что хочет. Что ничего не останется. Но Геллерт знал — бездействие не станет спасением. Всё рухнет и в этом случае, но уже без сильного правителя, который, направляя стихию, принося ей в жертву слабые места системы, мог бы удержать контроль над изменениями в своих руках. Начнётся суматоха, будет много смертей, и всё равно все придут к мысли, что под его покровительством было бы спокойнее. Гриндевальд сидел за столом, читая письма, которые ему передавали незнакомые люди. Привыкнуть к чувству, что он не знает, что за человек ему написал, он так и не смог. Так вот что значит «быть знаменитым». Это была летняя ночь тысяча девятьсот сорок пятого года. Уже несколько таких же ночей он не мог спать из-за видений, приходивших ему бессвязными отрывками, в которых текли реки крови и гнили горы трупов. Особенно нервировала обстановка в маггловском мире, где во всю шла вторая мировая война. Слабо утешало только то, что Геллерт уже знал, чем эта мясорубка закончится. Поэтому она ему была выгодна. Как и сотрудничество с Третий Рейхом. Когда не удаётся найти убежище и скрыться от проблем, приходится разбираться с ними на месте. Теперь каждый должен был принять окончательное решение: за кого же он? Геллерт выпил уже вторую рюмку коньяка, когда увидел сквозь шторы на веранде небольшую вспышку света от заклинания и, сразу же за этим, знакомую фигуру. На его лицо выползла ухмылка. Становилось интересно. Он уже знал, кто стал его гостем. И также знал, что этот гость обязательно сегодня придет, безо всякой договорённости. Революционер встал и потянулся. Прошёл к двери. Открыл её. Посмотрел сначала на небо, которое сияло каким-то невероятным количеством звёзд. А уже потом на него. — Альбус, я тебя ждал. Дамблдор стоял к нему спиной и не спешил поворачиваться. Такое поведение заставило слегка растеряться и подойти поближе, встать самому вполоборота, всмотреться. Никогда ещё бывший напарник не выглядел так… изнурённо. Его когда-то рыжие волосы покрылись сединой, а на лице пролегли морщины. Альбус напоминал старика. Но, дьявол его побери, они с Геллертом были почти ровесниками! Их разделяли два с небольшим года, в зрелом возрасте уже не игравшие решительно никакой роли. — Добрая ночь, Геллерт, — знакомо, хотя и грустно улыбнулся, всё же посмотрев на своего давнего друга. В этом взгляде тёмный волшебник прочитал сожаление, — Знаешь, сейчас проскользнула мысль, что ты воткнёшь в меня нож или испепелишь на месте. Геллерт притворно оскорбился: — Я не подлец, со спины никогда не нападаю. Предпочитаю смотреть в глаза. Альбус поднял голову. И их взгляды пересеклись, чего, в общем-то, он и боялся. Из темноты смотрели холодные голубые глаза. Нет. У живого человека не бывает таких глаз. В глазницах был арктический лёд. Спокойный. Очень спокойный. — А знаешь, ты прав. Смотреть тебе в глаза гораздо хуже, чем если бы ты бросил в меня Круцио. Геллерт издал звук, который отдалённо напоминал смешок. — Это исключительно твои чувства, я здесь не при чём. Профессор резко отвёл взгляд и посмотрел куда-то вниз. Но от завихрений тумана и высоты, у него закружилась голова. — В этом весь ты. Всё ещё воплощение холода, спустя столько лет. Геллерт всегда смеялся. Смеялся над тем, что Альбус подпускал его гораздо ближе, чем своего собственного брата Аберфорта, ближе родителей, ближе всех. Геллерт когда-то полагал его хорошим другом, талантливым человеком, но быстро разочаровался. Какая разница, всё равно ничего уже не исправить. А врагов изображать было нелегко. — Я никак на это повлиять не могу. Любовь — одна из сфер жизни разумного существа, которая скорее уничтожает, нежели приносит счастье. Мы с тобой в этом убедились. Я — человек не для дружбы или любви. Я — человек дела и слова. Чувства есть соблазн, которому поддаются только слабые, это иллюзия, которая дурманит разум и создаёт мнимые преграды. Над бездной тумана прошелестел голос Альбуса: — Ты не прав. Гриндевальд обвёл его странным взглядом и направился в сторону стола, который очень ненавязчиво присутствовал здесь же, на веранде. Всем бы людям такую тактичность. — Например, одна из твоих главных слабостей — чувства ко мне. Дело же не только в контракте, не так ли? Скажи, если бы его не было, ты бы действовал иначе? Альбус сглотнул и поёжился, словно от холода. Этот вопрос он боялся задавать сам себе. Не то что слышать при таких обстоятельствах. — Благо, ты об этом никогда не узнаешь, потому что он есть. И присел за стол, стараясь не пересечься взглядами. Геллерт смотрел прямо на него. — Теперь даже стало интересно. Просвети. Он достал новую бутылку какого-то крепкого коньяка. Держал на случай, когда будет особенно трудно. — Нет, давай просто подумаем, как будем сражаться завтра. Я сделал вид, что избавился от нашего контракта. И, вроде как, все поверили. Они бы от меня не отстали, сиди я просто, сложа руки. Альбус снова решился взглянуть на Геллерта. Тот достал рюмки и теперь аккуратно разливал алкоголь. — Как быстро великий Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор переводит тему. И седеет. Он протянул бывшему другу полную рюмку. — Плохая шутка, Геллерт, потому что ты сам создал все обстоятельства. От хорошей жизни, знаешь ли, так быстро не стареют. Но я не хочу об этом говорить. У нас завтра дуэль. И нам нужно сделать вид, что мы сражаемся. Я пока сам не могу представить, какие последствия от очередного нарушения клятвы нас ожидают. Он старался, но, похоже было невозможно обойти Эту Тему. Или старался он действительно плохо. Он надеялся, что разговор не зайдет туда, откуда уже нет выхода. Смерть Ариадны. Человек, в пылу схватки выпустивший То Заклятье. Альбус боялся узнать, что это был Геллерт. А Геллерт всю жизнь боялся его обвинений. Он действительно всё ещё может испытывать подобное чувство? Это сделала злополучная клятва, которую они посмели нарушить? Или девочка специально отзеркалила какое-то заклинание, чтобы безумцы остановились? Может быть, это сделал сам Альбус в попытках остановить драку брата и лучшего друга. Одно неверное движение… Может быть, это был Геллерт, который от количества ненависти к Аберфорту, накопленной за время их знакомства, просто не видел, куда посылает заклинание. А может быть, это был Аберфорт, у которого уже давно не было прежних тёплых чувств к старшему брату, нарушившему своё обещание насчёт заботы о сестре. И уж точно, таких чувств он не питал к Гриндевальду. — Ты не «не хочешь», ты боишься об этом говорить. И снова Геллерт оказался прав. — Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, — грустно улыбнулся Альбус. Гриндевальд тоже не хотел вспоминать о Том Дне. Вообще об их первом и последнем лете, которое стало роковым в их отношениях. Поэтому он поддался слабости и не стал наставить на продолжении про́клятой линии разговора. — Мне помощь не нужна, помощь нужна тебе. Геллерт залпом выпил рюмку коньяка. Тост никто произносить не собирался. — Мне достаточно, чтобы ты иногда был рядом. Геллерт слегка обернулся. Альбусу удалось его получше рассмотреть. Он мало изменился за это время. Повзрослел, но не постарел. Даже седины не видно, хотя он был не уверен, не пользуется ли его (бывший) друг краской. Всё те же светлые волнистые волосы до плеч. Иногда он их сравнивал с океаном в хорошую погоду. — Мы друг друга разочаровали, а разве после такого какие-либо отношения продолжаются? Это конец. Ты тоже понимаешь. Геллерт резко повернулся, и они снова пересеклись взглядами. В этот раз профессор не опускал глаз. — Ты до сих пор ничего не понял. Через лицо революционера протянулась неестественная улыбка. — Мне ни к чему это «понимать». Я просто жажду поскорее оборвать наши отношения, какими бы они не были, и, наконец, закончить этот разговор, который всё равно всем присутствующим неприятен. Дамблдор слегка поджал губы. — Я не собираюсь отказываться от разговоров с тобой. Это такая редкость, что я теперь их ценю больше, чем когда-либо. И вообще, если хочешь, я могу проиграть завтра. Ты же сильно печёшься о своей репутации. Когда-то Геллерт пытался его понять, но давно забросил это гиблое дело. Дурмстранг научил его мыслить исключительно рационально, поэтому у него никогда не было ни девушки, ни друзей, за исключением самого Альбуса, который заставил его усомниться на несколько лет в своих принципах. Но не смог их сломать окончательно. Темный волшебник никогда не исключал то, что он был ему дорог. — Нет, — резко ответил Гриндевальд, — Дуэль и мой собственный проигрыш будут мне выгодны. Ты стоишь между министерством, которое больше всего жаждет нашего боя, и моей собственной выгодой от него. Ты же отлично понимаешь, для чего мне всё это нужно? Власть и общество тебе не оставили выбора. И я не оставлю. Для правительства ты всего лишь одно из средств достижения цели. Для меня тоже. Ты пешка, и ты сам себе выбрал эту роль, хотя мог быть рядом со мной. Альбус опустил глаза и уставился в рюмку, к которой ещё ни разу не прикоснулся. Да, он отлично понимал. Не он играет, им играют. Для Геллерта проигрыш будет означать совсем не потерю общественного признания. Всколыхнутся массы, разъярённые действиями министерства. Это огромная манипуляция, которая по плану Геллерта должна закончится революцией, даже без его собственного участия. Но также это огромный риск. — Я надеюсь, что думаешь ты всё же иначе. Революционер, замерев, молчал несколько секунд. — Я думаю, что хочу завершить диалог. И быстро поднялся, собираясь вернуться в дом. Но Альбус успел заметить перемену в его лице. — У тебя снова начались мигрени? Опять ночами не спишь, работаешь до утра? Он тоже встал, поравнялся с бывшим другом. Рюмка так и осталась им не тронутой. Его самого в последнее время мучали кошмары, но, зная Геллерта, можно было предположить, что у того в голове смешивались в жуткий коктейль галлюцинации, вызванные недосыпом, и видения. Альбус мог только попытаться представить, как это утомляет. В свою очередь, тёмный волшебник точно не собирался представлять, насколько больно любить по-настоящему. Потому что Альбус это делал не за освобождение. А просто… Или уже не любил? А пришел бы он сюда в таком случае? Мог просто сдать его местоположение правительству. Они перебрасывались редкими письмами, о которых не знал никто, кроме них двоих. Можно ли это назвать выражением любви Дамблдора к нему? Вопрос Геллерту явно не понравился, ведь он запер дверь на веранду прямо перед носом Альбуса. Но, благо, не на ключ. Кажется, догадка была верной. — Я советую тебе прямо сейчас хорошенько поспать, иначе завтра ты просто не сможешь сражаться, — проворчал профессор, входя в дом. На этот раз уже Альбус был тем, кто разглядывал чужую спину. Обладатель спины сидел за письменным столом, обложенный ворохом бумажек. От подобных картин Дамблдор успел порядком устать в Хогвартсе, работая учителем. Геллерт, вероятно из принципа, что-то деловито записывал сразу на двух листах поочерёдно. — Я даже напрягаться не буду, ты сам всё сделаешь. И потер висок, который начал сильно пульсировать. — Это не значит, что тебе не нужно спать. У тебя мигрень. Геллерт закатил глаза. — Надо же, спасибо за заботу. В тюрьме высплюсь, там будет много времени. Альбус накрыл виски бывшего друга холодными пальцами и стал мягко массировать. Стало немного легче. — Это совершенно не смешно. Было трудно представить, что Геллерт после дуэли перестанет сбегать из темниц и тюрем. Думать об этом было даже страшно. Было не ясно до конца, что Гриндевальд сам об этом думал, но, кажется, он счел это хорошей манипуляцией. — Лучше подумай, как ты будешь объяснять всем, что победил человека с Бузинной палочкой… и… спасибо. Вот это было уже по-настоящему удивительно. Но в душе порадовало. — Навскидку я даже сейчас не могу сказать, кто из нас бы одержал верх, откажись я от неё. Дамблдор часто сравнивал себя с Геллертом. Философ сказал бы, что они словно Инь и Янь. А ведь всем известно, что без одного нет другого. Но размышления прервал голос, который на протяжении многих лет беспокоил сердце. — Если тебе так будет проще, то я тебя ценю. Ты дал мне понять, что я один смогу все, и никто мне для этого не нужен. А нет, ликование Альбуса кончилось, даже не успев начаться. Геллерт тем временем продолжил: — Дружба — иллюзия, которая рушится на границе интересов двух сторон. Ты хочешь быть для всех хорошим. А я хочу совершить революцию. Наши пути полвека уже как разошлись, а ты всё не можешь забыть былое. Альбус грустно улыбнулся. — Если бы это была просто дружба, Геллерт. Но я действительно не хочу быть твоим врагом. Всё же, для него оставалось и остаётся загадкой, как всю ситуацию видит Гриндевальд. Кажется, он вовсе не хочет разбираться в этом… или мастерски делает вид. — Можешь остаться у меня на ночь. Нам завтра всё равно в одно и то же место.