Январь. Питер — Москва
Антон сквозь ресницы смотрел на по-особенному красивое в этот момент лицо Арсения. Смотрел не отрываясь, хотя хотелось запрокинуть голову, зажмуриться и упасть в темноту, оставив только ощущения от движений горячего члена внутри, только эйфорию от наполненности, от скольжения крупной головки по простате и нежным стеночкам. Всё это дарило нестерпимо острое наслаждение, в котором хотелось захлебнуться. Но Антон смотрел. Смотрел на завораживающие черты, ловя каждое изменение в мимике, в эмоциях. От вида любимого лица удовольствие становилось ещё нестерпимей, а желание острее. Антон ждал. Ему хотелось увидеть то беззащитное, неподдельно уязвимое, даже чуть ранимое выражение лица, которое удавалось поймать только в моменты, когда Арсений кончал. Антон уже и сам был готов кончить, но сдерживал оргазм, обхватив основание налившегося, сочащегося предсеменем члена. В нестерпимые моменты, когда Арсений чуть менял угол, усиливая давление на сладко пульсирующее место внутри, его рука сползала на мошонку, оттягивая её. — Тош, я хочу кончить… в тебя… — сквозь сбитое дыхание прошептал Арсений, крепче сжимая широко раскинутые бёдра нижнего, оставляя ярко-розовые отпечатки сильных пальцев. В ответ тот хрипло выдохнул нечто похожее и на стон, и на «и я хочу». Резкий толчок. Ещё. И наступает желанный для Антона момент. Арсений не двигается, но вздрагивает всем телом, задерживает дыхание, зажмуривается, кусает губы — и без того ярко-алые, истерзанные поцелуями Антона — сдавленно стонет, прижимая подбородок к груди. А потом вдруг поднимает голову и открывает чуть затуманенные глаза, в которых плещется то самое — настоящее, так необходимое Антону, искреннее чувство «отданности», взаимной принадлежности и взаимного обладания. Секунда. Две. Три. Всё. Арсений опустил взгляд на руку Антона, сжимающую член: — Плохой мальчик. Отдай. Оттолкнул ладонь младшего и обхватил сам подрагивающий ствол, скользнув большим пальцем по остро чувствительной сейчас головке, одновременно качнул бёдрами. Антон выгнулся, кончая Арсению в ладонь. — Мой сладкий, мой послушный мальчик… вот так… умница… — едва разборчиво шептал Арсений, покрывая поцелуями пылающее лицо Антона и гладя влажные от пота, чуть кудрявые волосы. — Хочу, чтобы так начиналось каждое наше утро, — уткнувшись носом в сладко и знакомо пахнущую шею, хрипло прошептал Антон, ещё находясь в оргазменной неге. — Ну, пусть не именно так… Но вместе! Переезжай в Москву. Ко мне, а? Антон чуть отстранился: тёплые зелёные глаза с надеждой заглянули в льдисто-голубые, которые сейчас были близко-близко. Арсений улыбнулся и чмокнул его в кончик носа — маска ироничного, дурашливого безразличия, за которым было невозможно разглядеть его настоящего, надета. — Насобираешь корзину январских подснежников — только тогда перееду, — рассмеялся Арс. — Ты издеваешься?! Я тебе что, блять, падчерица?! Ни хуя не смешно! — зло прошипел Антон, толкая Арсения в грудь. Тот только громче рассмеялся и, легко, по-кошачьи встав на ноги, бросил: — Я в душ. Сделай кофе, падчерица. Пожалуйста. Антон остекленевшим взглядом смотрел на рельефную, обнажённую спину уходящего Арсения и пытался проглотить колючий комок в горле. Сердце будто обдало кипятком среди разливающегося внутри холода. Эти противоречивые ощущения разрывали. Снег бился в окно. Поздний январский рассвет в Питере ещё не наступил. Антон дрожащей, непослушной рукой нащупал телефон на прикроватной тумбочке. Время — 9:30. Последний утренний «Сапсан» он уже пропустил, а следующий только в час дня. Поднялся с кровати и почувствовал, как по ноге потекла сперма из растянутого и всё ещё расслабленного ануса. — Блять… Засчитаем за слёзы, — зло и горько усмехнувшись, прошептал Антон и со всей силы укусил себя за внутреннюю сторону щеки. Во рту стало солоно. Он усилием воли старался держать голову пустой. Сейчас, здесь, в квартире Арсения, мысли отпускать не хотелось. Иначе он униженно размажется у ног его сиятельства Графа. Опять. Снова. — Салфетки, вытереться, одеться, рюкзак, уйти… — как заклинание прошептал самому себе Антон, потом ещё раз и ещё раз, и ещё, пока занемевшее тело не послушалось и он не стал выполнять пункт за пунктом.***
Закурил сразу, как вышел из квартиры. Пошёл по лестнице, считая ступеньки, ускоряя шаги, ускоряя затяжки, в конце уже задыхался от горького дыма и недвижимого, горячего, невысказанного «почему», камнем вставшего где-то в районе кадыка. Выскочил в замёрзший, заснеженный двор и остановился, пытаясь отдышаться. Почему-то глаза и щёки необычно сильно обдало морозным воздухом. Холод будто вывернул наизнанку, выбрасывая горячее сердце на лёд, и оно затрепыхалось, забилось как пойманная рыба. Антон яростно, до жжения тёр лицо руками. Это был не первый подобный разговор с Арсением, не первая просьба переехать в Москву, туда, где их основная работа. Туда, где он — его Тоша. Они никогда не говорили друг другу: «Я люблю тебя», казалось, что им это просто не нужно, казалось, хватало зачарованных, тёплых взглядов, прикосновений, безудержного смеха над шутками. Но с каждым днём Антону хотелось большего. Совместных выходных, как эта новогодняя неделя, редких совместных ночей, редких совместных утренних часов ему было катастрофически мало. Раньше у Антона были связи и с женщинами, и с мужчинами, но ни с кем из них не хотелось делить свою жизнь. Он безмерно скучал, когда не мог заглянуть в голубые, ироничные, умные и бесконечно любимые глаза. А взаимности будто бы не было. Он стремился навстречу Арсению, посвящал заветному слову «вместе» всего себя, все свои желания, забывая обо всех условностях, а тот в ответ молча стоял на месте. Но хотя бы до сегодняшнего утра не было насмешек… В кармане завибрировал телефон. Антон снова закурил, прежде чем взглянуть на экран. Арс… Просто имя, просто три буквы, а сердце рванулось так, что стало тяжело дышать. Замёрзшим пальцем попытался сбросить звонок — не удавалось, поэтому выключил смартфон и быстрым шагом, на негнущихся ногах пошёл прочь из двора.***
Снег продолжал сыпать, обжигая лицо и забиваясь колючими осколками за воротник куртки. Антон уже час бродил по незнакомым питерским улицам, новогодним, красивым, но сейчас холодным. Пытался привести мысли в подобие порядка: прекратить их блуждание по лабиринту воспоминаний, несказанных слов и неозвученных чувств. «Хватит… Хватит. Хватит!» — билось в голове. А что «хватит» — Антон не знал. Он остановился и достал из кармана телефон. Графитовое стекло тут же покрылось каплями растаявших снежинок. Антон сам не понимал, почему от вида этих капель на тёмном экране у него резануло где-то в груди. Может, потому, что у них с Арсом всё началось с переписки. И первые интимные признания о желаниях и эмоциях тоже случились не вслух, а буквами, принёсшими счастье… А сейчас экран был тёмен и покрыт слезами зимы. А Антон снова скучал. Спустя час он уже скучал по глазам цвета предрассветного, летнего тумана над озером. Тоска по нему усмирила гнев, но боль «невзаимности» осталась. Антон поднял взгляд. Сквозь белый тюль снега проявилось слово «счастье». Захотелось потереть глаза, но впереди словно монументальный призрак выплыл силуэт Исаакиевского собора, принося понимание, что надпись — это вывеска ресторана «Счастье», в котором они ужинали с Арсением на одном из первых свиданий. «Как я вообще здесь оказался?» Он вдруг вспомнил их небольшой спор тогда. Антон был убеждён, что нет ничего ужасного искать счастье в любимом человеке, а Арсений ухмылялся и говорил, что это не счастье, а зависимость, а если человек и чувствует себя счастливым, благодаря другому, то это — ненастоящее. Видимо, с тех пор каждый так и остался при своём мнении. Антон вздохнул своим мыслям и пошёл к ресторану. Он замёрз, и чертовски хотелось пить: от сигарет было горько на губах. Сел у окна, сделал заказ и после нескольких минут раздумий включил телефон. Гаджет забился в приступе вибрации от бесконечного потока сообщений. «Этот абонент звонил вам энное количество раз…» — Арс. И трёхзначное число сообщений в мессенджере от него же. Одно — от мамы: «Позвони мне, я волнуюсь». Мама взяла трубку с первого гудка, и тут же Антон услышал сигнал о том, что пробивается вторая линия. Арс. — Мам, привет, — с трудом выдавил Антон. — Привет, Антош. Как ты? — Мамин ласковый и спокойный голос будто обнимал. — Я… Я, кажется, ушёл от Арса. Я не знаю, блин! Я не знаю, как быть. Антон старался сдержать эмоции, но они снова прорывались дрожью в голосе. — Ключевое слово — «кажется». Арсений мне звонил. Знаешь, он очень переживает из-за своих слов, и вообще. — Мам… Он… — Антош, я никогда не вмешивалась… И сейчас просто послушай. Ты у меня замечательный — ласковый, добрый, отзывчивый. А ещё ты всегда был очень порывистым мальчиком, с самого детства тебе хотелось всего и немедленно. И, думаю, сейчас ты тоже куда-то поспешил. Иногда просто стоит дать человеку время понять и осознать: что и кто для него на самом деле счастье. Зачем ты торопишься? Ты же видишь, что Арсюша многое в себе преодолел ради тебя: свою внутреннюю закрытость, своё нежелание сближаться с людьми… — Но эти дурацкие подснежники! Приплёл же… Бесит… Антон зло отпихнул чашку с кофе, та жалобно звякнула. — Глупыш, ну, что ты? В январе совсем нигде не цветут подснежники? — в голосе мамы послышалась знакомая авантюрная нотка. — На юге и в декабре иногда уже цветут… — Ма-а-а-м, ты о чём? Это же всего лишь хуё… плохая шутка! — Удиви его! Притащи ему охапку подснежников и посмотри тогда в его ехидные глазки, — захихикала мама. — Но я за то, чтобы помучить засранца. Пусть будет не в курсе твоих планов. Пусть понервничает, шутник хренов. Антон рассмеялся. — Люблю тебя, мам. Ты у меня самая лучшая. Посветлело. Даже метель на улице вновь стала не колючей, а немного волшебной, из такой обычно появляется дед в красной шубе и с подарками. «Ну что ж… Подснежники, так подснежники», — усмехнулся Антон и, сбросив очередной звонок от Арса, набрал номер помощницы. — Оксан, привет! Можно тебя попросить, заказать мне билеты на самолёт в Сочи? — Конечно! Спрашиваешь… Два билета? Откуда? — Как всегда, у Оксаны всё было чётко и по делу. — Нет, не два. Вернее, два… Короче! Мне нужен один билет из Питера на ближайший рейс туда и через несколько часов — обратно. Это в идеале. А так — какие будут, но без лишних задержек. — Дай мне пять минут. Перезвоню.***
Москва — Сочи
Из-за питерской непогоды все рейсы отменяли, в Сочи пришлось лететь из Москвы и на следующий день. Антон сходил с ума от нетерпения. Звонки от Арсения скрепя сердце он сбрасывал, сообщения не читал, хотя внутри при этом всё сжималось. Он десятки раз хотел наплевать на затею, снова сесть в «Сапсан» и оказаться в Питере, чтобы прижаться к любимому, тёплому, уютному боку под одеялом, нашептать нежностей, а в ответ получить крепкие объятия и горячие поцелуи. Он чувствовал, что Арс так же мечется там, не понимая, что происходит.Январский Сочи встретил Антона проливным дождём. Приятель ждал его на парковке аэропорта. — Привет, Шаст. — Здорова, Сань. Корзину привёз? — Как просил. Слушай, Шаст, а нахуя было самому прилетать? Я бы тебе доставку организовал, в лучшем виде, хоть вагон этих сорняков. — Так надо, Сань. Хочу сам. И вообще — отвали! — занервничал Антон. — Шаст, не иначе предложение руки и сердца собрался делать? — заржал приятель. — Руки и перца, блять. Поехали уже.
***
Москва
Когда ранним утром следующего дня Антон открывал квартиру, он уже понимал, что дома кто-то есть. Сердце заколотилось, в животе пробежал волнующий холодок предвкушения. В прихожей стояли ботинки Арсения, а на вешалке висела его куртка. Аккуратно поставив корзину с подснежниками на тумбочку, тихо-тихо разделся и снял упаковочную бумагу с цветов. Нежный, легкий, чуть-чуть дерзкий, весенний аромат шёлковыми лентами окутал комнату. Запах как будто ласкал. Антон подумал, что так же ласково когда-то и один голубоглазый брюнет проник в его жизнь, и им тоже хотелось дышать и невозможно было надышаться. Бесшумно, на цыпочках, зашёл в спальню. Из-под одеяла виднелась взъерошенная тёмная макушка. Антон тихонько присел рядом на кровать. Арсений заворочался и что-то неразборчиво пробубнил. Антон улыбнулся и погладил мягкие пряди. Тут же показались два затуманенных сном глаза. — Ты слишком хорош, чтобы сбыться в моей жизни, Тоша Шастун, — пробормотал Арсений, укрываясь с головой. — Просыпайся, вредный мачеха, — засмеялся Антон и стянул одеяло. Они молча смотрели друг на друга. Зелёные, весенние глаза дарили тепло льдистым, голубым. Лёд таял, превращаясь в воду. — Я подумал, что ты ушёл навсегда… — Я не хочу быть без тебя… Они сказали это одновременно и снова замолчали. — Я принёс подснежники, — наконец произнёс Антон, протягивая корзину белых цветов. — А я — свои вещи, — кивнул Арсений на десять гигантских чемоданов, занимающих половину спальни.