Your turn to pick

Когда Мага отдёргивается от лапы Дэна, накрывающей тяжело и увесисто его плечо, Мира мгновенно щурится и напряженно втягивает воздух через ноздри. Это, конечно, ещё не аларм и не звон пожарных сирен, но всегда, абсолютно всегда, если хмурящийся Мага не поддаётся на первую же попытку Дениса выдавить из него хоть одну стоящую улыбку, нужно настораживаться. Это Мира знает точно, выучил назубок. Они ведь так и живут. Не способный настолько же легко, интуитивно понимать и ворошить Магу сам, Мира с тех самых пор, когда их становится на одного больше, слава Богу, не в смысле того, что кто-то рожает, начинает ориентироваться на Дэна и на то, как тот с Магой обращается. Пока система работает, сбоев не даёт, пока Мира больше совсем не чувствует себя роботом, наглухо лишённым эмпатии. Пока он точно может сказать, что что-то случается, но что именно — они оба, кажется, проебались и пропустили, потому что Денис на него такие же чуточку настороженные глаза поднимает с безмолвным «что?». И поводов для этого «что» становится ещё больше, когда они оба слышат категоричное, немного мяучащее, растянутое на гласных: — Я к себе. У Миры в лёгких ещё клокочет смех. Губы до сих пор автоматически ухмыляются, потому что только что было весело и классно — они снимали контент, всем было легко и приятно, он сам даже в кои-то веки не выебывался и послушно вглядывался в рядочки пиков и банов. Разобраться так сразу, куда похожая улыбка девается с лица Маги, не получается, как и спрятать в карман собственную. Получается только то, что они её, эту Магину улыбку, где-то потеряли. Под стол, что ли, закатилась? Мага поднимается с места. Отпинывает как-то до странного нервно свою отдельную табуреточку, понадобившуюся, потому что кому-то было лень диван побольше покупать, на всех пятерых. И как будто бы одним только этим движением образует между ними пропасть размером с дырку Энигмы, такую, что не подойти — засосёт и отправит в таверну. Мира оглядывается на Дениса, но за блеском стёкол в глазах видит только похожее недосмеявшееся недоумение напополам с неутихшим весельем. — Маг, да чё ты? Всё, больше ничего выбирать не надо. Да и вообще, мы же хотели… Ну… Дэнчик не умеет подкатывать. Мира понял это сразу же, в тот самый момент, когда впервые выяснил, что вездесущее чудовище хочет в свои загребущие руки не только Магу, но и его самого. Выяснил очень просто: в один из дней чуть ли не с полгода назад Дэн едва слез с мокрого и разбитого оргазмом Маги, как рухнул рядом с ним на постель и заявил с беззаботной лыбой: «Я ещё могу. Может мы… Это? Того?» «Этого-того» ждать пришлось долго. Мира гонял его от себя ссаными тряпками и настолько же едкими словами. Видеть не желал нигде поблизости, есть только в это время он не трахал Магу — за их близостью Мира следил, как кошка за трахающимися хозяевами, пристально и с блестящими то ли от слёз, то ли от возбуждения глазами. Но всё-таки оно случилось. Не так уж и давно случилось, на самом-то деле, настолько недавно, что они вдвоём до сих пор как малолетки, впервые узнавшие, как именно друг с другом половые органы могут соединяться. Но речь не об этом. Речь о том, что Дэнчик не умеет подкатывать, делает это максимально хуёво, но как-то так особенно, невинно, очевидно, что Магу всегда вмазывает до красных щёк и самой сентиментальной на свете улыбки, такой, что обязательно видно дёсны — даже у Миры в груди от неё что-то дёргается. А сейчас — нет. Сейчас в ответ на подростковое недвусмысленное «мы-же-ну» и объективно сам за себя говорящий прищур — глухая тишина, Магины брови, которые теснятся друг с другом на переносице, Магины плечи, которые передёргиваются снова, будто что-то с себя сбрасывают, хотя никаких рук на них и так нет. — Не хочу. Уже заебался, — отмахивается Мага. И уходит. Уходит, вместе с собой, вместе с хлопком двери забирая всё веселье, всё тепло и всё то, что только что булькало где-то в животе жизнерадостными пузыриками сладкой газировки. По крайней мере, так кажется Мире, но ему достаточно снова кинуть острый взгляд на Дэна, чтобы удостовериться — он в этом чувстве не одинок. Становится как-то неловко. Точно так, как было в каком-то далёком пятом классе, когда по фану с друганом кидались мячиком, случайно попали в старую надколотую вазочку, а оказалось, что вазочка — любимая у учительницы. И она, вместо того, чтобы на них наорать и отпустить дальше досмеиваться, почему-то сидит и плачет. Дэн не оригинален. Его хватает ровно на то, чтобы растерянно ляпнуть, стягивая очки с переносицы слишком замедленным жестом: — Пиздец? — Пиздец, — кивает согласно Мира.

* * *

Естественно, они идут за Магой следом. Естественно, не сговариваясь, толкаются плечами в коридоре, Дэн скребётся в Магину дверь, Мира понуро разглядывает собственные ногти. Естественно, они не получают ответа. Но Мира выясняет, что дверь, оказывается, можно просто толкнуть. И ещё что у него удивительное слабое, крохотное сердце — оно до таких размеров съеживается, когда они с Дэном суют носы в проём и видят картину маслом: Мага, свернутый в улитку в собственном кресле, надвинутые максимально наглухо наушники, темнота и свет монитора, окидывающий весь его совсем не широкоплечим и не мощным кажущийся сейчас силуэт. Пиздец, думает Мира, повторяя сам себя. Что-то виноватым червячком вгрызается в его диафрагму так, что разом становится крайне напряжно дышать. Толкает вперёд — к Маге, как мотылька на огонь, только не простого мотылька, а умного, высокоразвитого, того, который знает, что сгорит, но всё равно играет в шахида во имя великой цели. Мира не видит, но знает, что Дэн крадётся за ним следом едва ли не на цыпочках. Напугать Магу не получается: тот дёргается сам, когда на монитор падает полоска света, проникающего из-за раскрывшейся двери, и смотрит. Сначала — широко-широко раскрытыми, котёночьими глазами, и Мире ещё кажется, что всё, в принципе, не так уж и плохо, но секунда — и взгляд сменяется на всю ту же стылую хмурость с глубокой морщинкой между бровей. Спасибо, хоть наушники стаскивает. — Чего? Я же сказал, не хочу. Когда Мага хочет казаться сильным и пугающим, он невольно начинает говорить голосом ниже и раздувать плечи вширь. Мира его за это обычно стебёт изящно, мол, выдохни, большой страшный дагестанец, вгоняя в краску, но сейчас от наждачкой скребущего голоса ржать больше не тянет. — А мы хотим, — осторожно пробует он, пытается проверить, насколько горячая в чайнике вода, готов ли он уже шипеть, свистеть и плеваться кипятком, или до этого не довели. Денис подхватывает: — Очень, очень хотим, Маг. Хотя бы просто рядом, а? — Ты о-обиделся, что ли, на нас? Мага мотает головой так, что глаза завешивает чёлкой, и снова отворачивается к экрану. Даже Мире видно, что он старательно лепит свой отстранённый вид из говна, палок и собственных эмоций. — Давайте сами как-нибудь. Вас двое всё-таки, разберетесь. Мира не привык отступать. Может быть, в этом и есть его проблема. Может, поэтому он к своему относительно молодому возрасту оказывается без обратного билета влюблённым в двух придурков, способных очаровать самого Сатану. Может, поэтому он впускает в свою жизнь и постель Дениса Сигитова — третьим не лишним, и уже даже не запасным, но сейчас не до лирических размышлений. Вся привычка не отступать — в том, что он требующим внимания жестом дёргает Магино кресло за спинку, разворачивает его к себе целиком, всем телом, и падает мгновенно перед ним, сжимая пальцы на одном колене. На одном — потому что другое накрывает рука Дениса, пихающего его в плечо нечаянно, но тоже находящего себе место подле Маги. — Мы не разберёмся. Ты чё, всего четыре руки, два члена, я вообще так трахаться разучился, — пытается шутить Дэн. — Вообще, когда такое было, скажи, да? — вторит за ним Мира, примерно понимая, куда он пытается весь их полилог развернуть. Мага на их осторожные, почти одинаковые, самую капельку заискивающие и виноватые усмешки не отвечает. — Вчера, например? Или когда вы там трахались. Оказывается, даже Магины губы в состоянии сжаться в узкую, суровую полоску. Оказывается, даже Мага может хотя бы попробовать звучать жёстче, точно так же, как когда-то звучал сам Мира, до боли в сердце ошарашенный внезапной чужой любовью. Но это не его стихия, и долго эту жесткость Мага не удерживает, лицо его смягчается, увядает в эмоциях, а взгляд убегает куда-то в стенку за ними обоими, и коленки, хоть и дёргаются под ладонями, но всё-таки остаются на месте. — Я не против, если что. Правда, честно не против. Делайте, что хотите. Просто… Мира всё, что он говорит, знает. Знает и признаёт, кается: да, было. Было без Маги. И не раз, на самом деле, было, тот последователен в своих привычках, и каждый раз, когда начинается новый турнир, они с Дэном без него голодают, даже наедине друг с другом натрахаться не могут — дело ведь вовсе не в том, чтобы куда-то вставлять члены, но всё равно тоску по Маге бессмысленно пытаются заглушить. Знает, что Мага на самом деле не против. Он ведь первый радовался, первый вывалил нелепое «ну наконец-то», когда Мира разрешил Дэну себя поцеловать, он их руки своими брал и между собой переплетал, а потом складывал эту вязь из костей и кожи к себе на грудь, чтобы под ней спать, как под самой надёжной защитой. И надо только вслушаться, что там дальше, что там у Маги «просто», чтобы всё понять, во всём разобраться. Мира ждёт, вслушивается, вглядывается в судорожно ищущие слова губы, но совершает всего одну ошибку — бросает взгляд-проверку на Дэна и сталкивается с его глазами. Они делают это синхронно. С недавних пор им даже думать не надо, чтобы в одном ритме существовать, точно так, как с Магой, и реакция на следует незамедлительная, но не такая, которую Мира ждёт. Мага вздыхает, словно взрывается. С протяжным шипением и смазанным воскликом. — Да блядь. Острые коленки выдираются из-под их с Дэном рук, ладони закрывают лицо, Мага весь сбивается в целиком и полностью замыкающийся в себе комок и даже, кажется, мелко вздрагивает. Мира хлопает глазами раз, два, три, явственно ощущая, как всё внутри подёргивается тонкой пленочкой морозца, грозящего превратиться в самую настоящую наледь. — Мага? Маг, ну, Маг… Денис отмерзает первым, лезет вперёд руками, хватает Магу за бёдра, и Мира готов сказать ему за это большое спасибо: сам остаётся извечно беспомощным перед таким Магой. Не готовым сразу реагировать, плохим пожарным, долго выезжающим на вызовы и слишком долго думающим о том, какое оборудование с собой прихватить. — Что такое? Ты расстроился, что мы угарали над тобой? Блядь, ну, прости, просто ты прям… — Я не… Мне похер, ясно? — перебивая, глухо отзывается Мага. Его едва слышно — губы тычутся в его же коленные чашечки, он прячется от них весь, и голос начинает звенеть опасно — влагой, весенней капелью, которая вот-вот слезами запоёт по подоконникам протяжным стуком. Мира знает, что Мага себя таким ненавидит. Слишком чувствительный, слишком эмоциональный, слишком ранимый. Слишком, слишком, слишком, всего-то в Маге для него самого много, чересчур. И знает, как тот откровенно плох в попытках разговаривать. Но Денис, шершаво и сипло шепчущий, сжимающий его бёдра и тянущий к себе, одними жестами не столько уговаривает даже, сколько провоцирует на хоть какую-то реакцию и добивается того, чего добивается. Мага отбрасывает его руки, глаза поднимает, а там — упавшие троны, пять подряд каток на Думе, сам Мира, наотрез отказывающийся на Дениса хотя бы взглянуть и предлагающий идти ебаться с ним, раз так сильно хочется, и жить долго и счастливо без него. То есть, вся боль и всё отчаяние этого мира, окончательно сбивающие с толку хаотично ищущее причины расстройства Мирино сознание. — Ладно, мне не похер, — зло и обиженно, причём на себя самого, иначе бы так пальцы до хруста в суставах не стискивал, противоречит собственным словам Мага. — Мне… Мне обидно, что вы, блять, знаете, знаете, что я с камерами не могу, я… Я медленный, да хоть тупой, я стесняюсь, и всё равно продолжаете, а я… Мире не надо прижиматься ухом к его грудной клетке, чтобы слышать, как там внутри колотится что-то больное, как подстреленная пичуга, как срывается Магино дыхание и как он заталкивает себе в глотку свои самые обидные слова. Мага тоже умеет быть жестоким, тоже умеет быть злым, но он такой мягкий, такой деликатный, такой осторожный, такой лишь-бы-никому-не-навредить, что выплеснуть свои эмоции просто не в состоянии. — А я за вами не успеваю. Если бы звук был образом, Мира бы сказал — это выдранный откуда-то из крупной мышцы кусок мяса, истекающий кровью и брошенный им под ноги. Такими ощущаются слова, резкие, обвиняющие, одним своим существованием умоляющие о том, чтобы его переубедили. Конечно, обманываться невозможно. Мага вовсе не про тупую игру. — Р-расскажи. Расскажи, что не так, Мага, п-почему не успеваешь, куда? — откликается Мира просяще, аккуратно, мягко, ненавязчиво сжимая Магино запястье. Запястье пытается выдёргиваться и отмахиваться, но Мира держит крепко и стоит на своём тоже на обеих ногах, они его не подводят. Это больно и страшно — он не знает, что может услышать, что там у Маги в голове, что он себе придумал, что — вдруг, может быть, внезапно? — решил, но лучше услышать. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, не попробуешь — не попробуешь, и ещё тысяча подобных выражений. Мага сдавленно стонет, скорее уж даже скулит, и жмурится как ребёнок, которому очень-очень страшно, но губы уже подрагивают, готовя новые слова, хрустким льдом просыпающиеся на их с Дэном глупые головы. — Да ничего. Ничего не не так, просто вы теперь вместе, вообще не отлипаете, у вас… У вас всё своё, и ещё сейчас вот это всё. Я с-сижу отдельно, как дебил, лыбу тяну, а вы как будто специально накидываете, накидываете, накидываете. Мне зачем соваться, если вы так классно сами всё выбираете и решаете? Дэн под боком дышит натужно, напряжённо. Даже это умудряется делать виновато, кажется Мире, знающему, что и сам выглядит и звучит не лучше. Ведь проебались оба. Мира — в первую очередь, завертелся, закрутился, позволил, что уж там с мелкого брать, кроме анализов? — Ты же не думаешь, что мы, ну, тебя не?.. Если бы мог, Мира бы поржал с того, что до одури пропащий в них Денис даже произнести не в состоянии такую глупость — что они вдруг Магу «не». Он и сам такого сказать никогда не сможет в шутку, потому что они Магу только «да», «ещё» и «пожалуйста, никогда от нас не уходи, а ещё лучше умри с нами в один день». Но поржать времени нет, и желания, на самом деле, совершенно точно тоже не находится. — Я не думаю. Я не думаю, не думаю, всё нормально, но… — Но ты расстроился? — Я расстроился. Мне вообще кажется, что вы бы и без меня могли вполне спокойно, зачем вам вот это вот вообще всё? — Мага, ты дурак. Ты такой дурак, Мага, ужасный, дай я… Мира перебивает Дениса, начинающего частить, сначала жестом — ладонью на напрягшемся в порыве мчать, жаться, тесниться и всем собой доказывать, какой Мага на самом деле дурак, потом — словом: — Подожди. Подожди, М-мага, давай тогда ты сам. Выбирай и решай. Чёрт его знает, откуда удаётся найти в себе столько хладнокровия перед лицом накатывающего шторма — может, потому что привык играть со Штормом в тиме, и это уже не так уж и страшно, но Мира реально собой гордится — ему удаётся звучать сосредоточенно. Настойчиво. Так, чтобы Мага примолк с приоткрытым ртом на секунду и хлопнул наверняка — этого не видно, слишком темно, но Мире чуется так — красноватыми веками. Приостановился в накатывающих эмоциях и дал сбить себя с толку. — Что? — Я говорю: твоя очередь выбирать. — Что выбирать? — Как ты хочешь, чтобы м-мы тебе доказали, что без тебя не «могли бы спокойно». Кого ты хочешь. Каким образом. Мы тебя подождём. Подождём же? Дэн притихает и косится на Миру, пытаясь уловить, к чему он. Но доверяется безоговорочно — Боже, блять, и когда он успел столько доверия у него выслужить? — и только мелко кивает, подтверждая, а в лице Мира читает и видит — мы подождём, мы отдадим тебе всё время, какое есть, мы вообще все твои. И мысленно соглашается. — Да мне вообще не надо, чтобы вы что-то доказывали. Тем более так, — захлебываясь смущением, давит Мага на последнее слово. — Я же сказал, я не хочу… Мира знает, что лупит по больному. Грубо и бесцеремонно, так, что Мага имеет все права обижаться и злиться. Но это — на благое дело, и Мира ни о чём не просит, кроме того, чтобы Мага тоже ему доверился так же, как прижимающий буквально физически уши Дэн под боком, поэтому подставляет под удар резкое, холодное и удивительно спокойное, как нож, которым можно резать и людей, и колбасу: — Нас? Нет никаких сомнений в том, что он несёт хуйню. Под всеми косяками, всеми обидами, всеми поверхностными непониманиями у всех троих лежит то, что они друг без друга не могут — сцепились комплексами, чувствами и сердцами намертво, и покатились по дороге жизни так, что без специального технического оборудования друг от друга не отодрать, Мага просто не может не хотеть их, но сейчас это вызов чистой воды, пан или пропал, выкручивание рук и грязная манипуляция. А что поделать, если за доброту, мягкость и уговоры у них отвечает другой человек? — Выбирать, — выдыхает Мага спустя долгие-долгие звенящие секунды немыслимого напряжения в уме и теле, отражающегося в морщинках у глаз, поджатых губах и в ракушку скручивающихся плечах. Словно бы пружинку кто-то разжимает невидимую, все это время внутренности Миры зажимавшую в тиски. Он всё-таки не ошибается. Это все ещё их Мага. Болезненно стеснительный, боящийся всего нового, излишнего внимания, камер и того, что однажды их тройственный союз развалится, он окажется лишь ступенькой на пути к чужому счастью, Мира с Дэном научатся дышать без него, якобы откажутся его на себе тащить. Не знающий, с какой стороны подлезть, когда Дэн вылизывает его, Мирины, губы, не умеющий предложить себя, выразить своё желание, берущий только то, что дают, теряющийся до панической атаки даже когда Мира практически в шутку предлагает выбрать, кто ему сегодня будет отсасывать, уверенный, что кому-то чего-то недодаст и всё пойдёт по пизде. Нежный, мягкий, нерешительный, как бы широко его плечи с каждым годом ни разворачивались. Такой, что у Миры под рёбрами сердце в сахаристое раскрошенное месиво превращается — так отчаянно звучит это самое «выбирать». О Дэне думать нечего — тот в подобном виде Магу вообще не выносит, одномоментно начинается лютая поплава, сразу в ноги валиться готов, но он делает главное — выигрывает Мире время на подумать и на то, чтобы взять всё в свои руки. Или взять — и переложить это самое «всё» в ладони Маги. — Надо. Как м-мы ещё узнаем, чего ты хочешь, если н-не скажешь? Выбирай. — Мир, я всё понял. Я понял, что ты хочешь сказать, да, я не могу, да, не прав, можно мы просто… — Мага. Мира настойчивее представителя «Амвэй», колотящегося в закрытые двери, и даже с ментами его с порога не выгнать — нет такого закона, чтобы запрещал на руках у собственного парня виснуть. — А если я выберу, чтобы вы без меня трахались? — после торга в переговорах с одним маленьким террористом, терроризирующим самого себя, начинаются угрозы и что-то воинственное пытается мелькать у Маги в глазах. — Это то, чего ты хочешь? Спокойно, спокойно, ещё спокойнее. Ещё убеждённее в собственных словах старается звучать Мира и смотрит, как солдат, получающий боевую задачу — даже голову чуть склоняет и взгляд взбрасывает исподлобья внимательный и цепкий, без эмоций, без подъеба, без ничего. Даёт понять Маге вес его собственных слов, убедить, что вот прямо за ними они чётко следовать и будут, и это получается — Мага запинается, запутывается в заворотах собственных эмоций, расправляется и вжимается в спинку кресла. Мага просто ненавидит, когда его берут на слабо, реверсивная психология — спасибо, что ты существуешь. — Да. — Окей. Дэн? — Что? — Дэн, бедный, разевает глаза пошире, брови надламывает недоумевающе, тупит нещадно. — Ты слышал. Я, ты, погнали. — Куда? — Боже, б-блять. Нахер ты такой тормоз? Почему-то никто и никогда до последнего не верит в то, что Мира всерьёз. Как будто он только и делает, что передумывает и берёт свои слова назад вместо ежедневного завтрака. Дэна приходится дёргать за запястье и тащить за собой на буксире к кровати под прикипевшим к ним взглядом Маги, напряжённым, требовательным и обиженным — как только он умудряется в такой темноте одним блеском чернильных радужек всё это выразить? Или Мира себя наёбывает, и уже не настолько, как полгода назад, он плох в том, чтобы его понимать? — И что мы должны делать? Мне его трахнуть? Ему меня? Х-хочешь, чтобы он отсосал мне, например? — Мир, ты не оху… Дэн не успевает закончить свою не особо-то выразительную попытку растерянного врущего неудовольствия. Мира на него шикает, дёргая за завязки на спортивках, сам плюхается на кровать, полтора метра ошарашенной перевозбуждённости с кудрями зажимает между своих коленей, и смотрит только на Магу. Всё так же спокойно и вопросительно, будто поинтересовался, кого он сегодня хочет пикать в пабе. Мага зачем-то включает свет. Не верхний, но хотя бы лампочку на столе, может быть ради того, чтобы внимательнее вглядеться в Миру и убедиться в том, что он не шутит — что же, ладно, Мира всё равно всем собой демонстрирует, что цирк уехал, просто клоунам не захотелось вместе с ним. Клоуны хотят быть только с Магой. — А мне какая разница? Как хотите, так и… — Мага, пожалуйста. Если кто-то не знает, как звучит последнее, тридцать третье китайское предупреждение — вот так, звенящим от натуги голосом, просящим, умоляющим, требующим: Мага, давай, Мага, надо, мы должны это решить, мы должны в этом разобраться, ты должен понять, что ты видим, слышим, что тебе не надо за нами бежать, что мы целиком и полностью твои. — А то будет хуже. Я притащу к-куколок, как в «Понять и простить», и начну с тобой р-разговаривать. Прям разговаривать, Мага, слышишь? Прям о чувствах. Хорошая угроза. Действенная. Мага терпеть не может разговаривать о чувствах, вспыхивает, как спичка, раздосадованностью пополам с жарким, стыдным смущением, у него взгляд мечется от спины Дениса, к нему повернутой, до окна, в котором так темно, что только его собственное отражение и видно им всем, и снова обратно. — Хочу, чтобы ты Дэну отсосал, а он тебя растянул. Одновременно, — выплёвывает Мага так резко, как будто пытается бросить Мире белую перчатку в лицо. И это бы даже получилось, наверное. Если бы говорить и слышать такое было бы стыдно или унизительно им всем, а не только Маге, всерьёз до сих пор думающему, что такая просьба может кого-то здесь оскорбить. Только почему-то Мира у Дэна в глазах вместо попранной гордости видит истинно щенячий блеск. А если опустить взгляд ниже — то, что член в штанах спешно набирается кровью (Дэну, ебливому, нежно любимому чудовищу, нужна секунда, чтобы понять, что сегодня всё-таки будет секс, и две, чтобы завестись — просто с полуоборота), и вообще он весь вздрагивает с ним самим хором. Интересно, блять, почему? Мира бровью ведёт, позволяя себе подпускать мягкую, колючую ровно настолько, насколько бывает колючим шерстяное одеяло, иронию: — А здорово ты это придумал. — Я даже сразу и не понял, — за него продолжает Дэн. И они ухмыляются. Ну, точно: клоуны. — Вы мемы будете цитировать или трахаться? — Мага пытается звучать зло, подъебисто как-то, но это Мага, и Мира слышит его только сдающеся-беспомощным. — Когда одно другому м-мешало? — Тогда молчите. Вообще молчите. Я так хочу. Мира думает: хорошо. Мира думает: Маге не хватает только королевской мантии на пять размеров больше с плеча короля-отца, скипетра, который не помещается ещё в руку, и короны, нахлобученной на самые глаза. Но короля делает свита, будущего престолонаследника к повелеванию с самого детства приучают, и слугам положено уважительно кивать, даже если указующий перст только что ковырялся в носу, а сам источник приказов — два вершка от горшка. Мира думает: у них всё получится. Вот теперь точно получится, даже если сейчас Мага не верит ни в одну свою просьбу, ни в один свой выбор, и выбрасывает их так кичливо-капризно, потому что по-другому не умеет. Они с Дэном научат. Они с Дэном покажут. Они с Дэном, в конце-то концов, охуенная команда. — Хорошо. Мы будем молчать, раз ты так хочешь. Один момент: м-мне быть сверху или снизу, чтобы Дэн мог сам меня в глотку драть? Тебе как хочется? В свете лампочки Мага краснеет так, как будто сидит не рядом с нагретой вольфрамовой ниткой, а с ебаным солнцем, ядерным взрывом, оставляющим бурые пятна ожогов на щеках. Он жуёт губы, прячет глаза, пытается спасовать. Да что там — даже Дэн вспыхивает, но скорее новогодней гирляндой. Именно Новый Год посреди марта у него и настаёт: Мира, так-то, не особый любитель горло подставлять — обычно всё сам, с чувством, с толком, с расстановкой, а в беспомощность играет редко, под настроение. — Ты снизу. — Ладно. — Ладно? — Мага опять не верит, и это уже почти обидно, если бы не было так смешно. Мага просто не понимает, что, попроси он словами через рот, они оба будут у него под ногами ползать и щеки подставлять, чтобы он по земле вообще не ходил. Всё сделают и сами умолять будут: оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём. — Ладно. Вот и договорились. Мира хочет Дениса дёрнуть, подтолкнуть словами, велеть — давай, раздевайся и залезай, коротышка, но ему, вообще-то, велели молчать, так что можно речевой центр отключить от основного аппарата и наконец-то вовсе вырубить мозг, заткнуть себя губами чужими — так, для начала. Дэн целуется кусаче и бездумно, без цели, направления и какой-то особой техники, зато — от души и с языком, достающим до самых гланд. После его поцелуев всегда по-особенному болит живот — поднывает, сосёт под ложечкой. Со временем Мира научился от этого кайфовать, со временем Мира выработал рефлекс, как у собаки — минута таких поцелуев, и всё внутри заходится дрожащим и влажным, как холодец или желе, возбуждением. Он чувствует лапы Дениса у себя на боках, — всегда удивляет, какие они мелкие, крохотулечные почти, но твёрдые, горячие, цепкие, ужасно настойчивые, — и ухмыляется дьяволом во плоти прямо в поцелуй, когда слышит обиженное, мстящее за собственную боль на самом деле совершенно безобидно: — Дэн, не снимай. Только штаны пусть. Ох, ебать. Это синхронная мысль, которой Мира с Дэном обменивается, но с разными интонациями. У него — с предвосхищающей. Он чует, как Мага разгоняется. Всё ещё не верит, пытается перегнуть, переборщить, пересолить и переперчить, вывернуть намеренно всё во мнимое унижение какое-то, вогнать иголки под ногти и заставить пожалеть о собственных словах. Звучит напуганным и отчаянно наглым ребёнком, но ведётся на провокацию. У Дэна — ну… Дэну предлагают горло на члене и засунуть пальцы в Миру, прикрытого одним подолом футболки по-девчоночьи, невинно и грязно в один момент. Мира Дэна просто не может винить за то, что у того срывает башню. Ни за что не может винить, на самом-то деле. — Бля, Мир, сорян, — брякает Денис, заваливая его лопатками на простыню. — Я же говорю: молчите. И снова: ох, ебать. Мира — Магомед Мурадович Халилов, Магомед Мурадович — Мира, приятно познакомиться, большое, сука, спасибо, как теперь себя угомонить? Проверять не надо, Мира и так знает, что у них с Дэном стояки дёргаются в унисон от Магиного звенящего голоса. А большего им и не нужно, когда есть Мага и его слова. Даже если Денис не понимает, — а Мира уверен, что он не понимает, — ради чего эта катавасия, он всё равно остаётся предельно вдохновенным, целеустремлённым, и главное — верящим. Мира моргать не успевает, так быстро с него сдирают спортивки, носки; сухие как воздух в пустыне губы мажут по выпирающей косточке сбоку от свода ступни. Перед глазами машут чужие тряпки, Дэн раздевается, как по команде «стройся», как будто где-то спичку зажгли и отпиздят, если он не будет без трусов стоять, когда она догорит, и расталкивает его колени, собственными по постели переступает, вертится без стыда за собственную отсутствующую грацию. Через минуту, не больше, у Миры под носом уже качается член — не такой длинный, как у Маги, но удивительно толстый и ровный. Такой ровный, что Мира первое время после знакомства с ним старательно сдерживал шутки на тему буквальности выражения «бросать палку» в случае Дэна. И это не самое смущающе-жаркое. Дело в другом — в том, что грёбаный Денис Сигитов — фантазёр и выдумщик, не просто забирается на него сверху, накрывая своими бёдрами лицо и дыханием обжигая голую коленку, а хватается за ткань его по Магиной просьбе неснятой футболки. Натягивает до треска в вороте подол ниже, так, чтобы накрыть им член, яйца, всё, что только можно, оставить одну только выставленную обнажённую задницу так, как будто бы ничего кроме этого у Миры важного между ног нет. И сам от этого вида стонет отрывисто, коротко, глухо, восхищённо, надрывно. Мира тоже человек — ему краска в лицо бросается, приятная, такая, от которой в паху всё зудит и горит, извиваться заставляет, простыню под собой в комок сбивать, но этого никак и никому из других двоих не спалить. Зато кто точно палится, так это Мага — длинным выдохом, скрежетом ногтей по кожаным подлокотникам, фырканьем недоверчивым. Его взгляд физически ощутим — по бёдрам острым лезвием, въедливой наждачкой. «Проняло», — думает Мира, и выворачивает шею. Ловит багровую, блестящую смазкой головку губами, даёт Дэну протиснуться в подставленную глотку. Не хочет в одиночестве проживать всю глубину выражения «чтоб жизнь мёдом не казалась». — Смазка, — хрипит Мага со своей обзорной площадки. Слышится стук выдвижного ящика, от приземляющейся под рёбра бутылки веет холодом. Мире бы ухмыльнуться, да рот занят — Денис выгибается в пояснице и втапливает педаль газа, глубоко и размашисто врезаясь в него редкими и сильными толчками с глухим шипением. Так что остаётся только молча мучительно переживать острое, ужасно жгучее желание хоть какую-нибудь ещё гадость сказать или сделать. Хоть как-нибудь довести. Но куда там? Он себя сам обезоружил, по сути, сознательно всю ответственность Маге в руки переложил, а теперь у него тяжесть на языке, пряность и солоность, Дэн даже так заботится и всё равно, плевать, что можно, не давит слишком — не даёт задыхаться. Мира в благодарность губы теснее стискивает вокруг ствола, помогает, на обратном движении вылизывает кожицу нежную, лезет кончиком языка в дырку, из которой смазка, много смазки сочится, — Денис из них самый мокрый, — устье трёт, уздечку задевает, под головкой кругом мажет и стонет тихо-тихо от того, как размазывает бессовестно этим вкусом. Хорошо. Особенно хорошо, когда зубы мелкие, как и сам весь Денис, острые, как у куницы, сжимаются на бёдрах, наверняка опять по-свински оставляя следы, и подушечки пальцев входа касаются — не тянут, не вторгаются, только трут и дразнят, все складки кожи пытаются разгладить. Каким манипулятором ни будь, против такого дэфаться невозможно — Дэн у них ультимаитвный, как контроль сквозь бкб, как купол Войда, он Мире в мозгах место оставляет только на то, чтобы думать одну-единственную мысль: Мага, ну, пожалуйста, догадайся, Мага, иди сюда, посмотри на нас, попроси сам, выбери сам, выбери быть с нами, решись. Ещё лучше становится только тогда, когда где-то поодаль матрас под третьей порцией веса прогибается, и Мира слышит голос Маги не из его угла за компом, а откуда-то снизу. Оттуда, где Дэн всякую хуйню с его задницей творит и на ягодицах россыпи мелких красноватых разводов, на гвоздики похожих, оставляет. В первый раз за очень-очень, ужасно, отвратительно много времени Мира чувствует его ладони на своих бесстыдно задранных бёдрах и крупно вздрагивает всем телом, едва ли не цепляя зубами Дэна где-то под головкой и выбивая из него всхрип. Всё самое интересное достаётся Сигитову, Мира по позиционке проиграл сразу в тот момент, когда предложил Маге выбирать, но ему всё равно слышно: — А вы, ну… Дэн, благослови Господь его глупую голову, не подводит хотя бы потому, что молчит и Маге никак не помогает. Для полноты нелепости картины не хватает только того, чтобы Мага, как в том старом мультике, поинтересовался, способны ли они и потрахаться за него тоже, и ляпнуть что-то вроде «Ну, и так сойдёт», кончив в соло. Но это ужасный, ужасный сценарий, худший из тех, что может нарисовать Мире пробитое неврозом воображение. Приходится просто искренне верить в Магу — это всё что ему такому, занятому членом в своём рту и пальцами — двумя? трёмя? чёрт его знает, он ещё растянут со вчерашнего вечера, — в заднице, остаётся из сознательных действий на этом этапе попытки Магу раскачать. — Вам… Нормально? Мира готов член на отсечение отдать — Мага сидит там, перед ним, ёжится стыдливо и не решается прикоснуться, чувствуя себя до чёртиков неловко и стеснённо. Не знает, что сказать, не понимает, как обратить на себя внимание даже сейчас, когда правила игры объяснены до прозрачности: просто выбирай. Просто попроси. — Дэн? — Ты сказал молчать, — легко, торопливо, с деловитыми какими-то запыхивающимися нотками отзывается Дэн, и бёдра его в этот момент дрожат в потугах не заехать слишком глубоко в послушное горло и не ебануться, Мира эту вибрацию чувствует вцепившимися в кожу до красных лунок от ногтей пальцами, — и растягивать Миру. В голосе его не звучит ни насмешки, ни язвительности, ни обиды — он просто констатирует факт. И Мира им гордится. Но никогда об этом не скажет, чтобы не зазнавался, хотя знает, как тяжело, как ужасно тяжело отказывать Маге, навострившемуся строить моську похлеще, чем у Юджина, спасибо сестре за то, что он знает, кто это. Мага отзывается на такую беспардонную наглость натужным сопением и невнятными попытками что-то сказать. Его руки упрашивающе наглаживают Мирины бёдра, Мира отзывается совсем заглушенным мычанием, пытается дёрнуться ему навстречу, но Дэн слишком тяжёлый несмотря на свою маленькость — под ним ни двинуться, ни вздохнуть. Они оба не близки толком ни к чему, весь этот бардак может продолжаться целую ебаную вечность, если Денис не ускорится в своих толчках и не начнёт целенаправленно давить на простату, им обоим просто хорошо от самого факта близости, и главное, все это понимают. Все — значит и Мага, и вся эта тишина просто обязана вынудить его заговорить. — Я соврал. Я тоже хочу. Я… Я это должен сказать? Сука, Мира тоже не железный, у него сердце сейчас лопнет от этих жалобных интонаций, но это не то. Вообще, совсем не то, что Маге самому для себя, для них нужно научиться вслух произносить без страха кому-то из них нечаянным словом разнести внутренности, как будто бы они хрустальные. — Я зря сомневался, я не должен был, я знаю, что вы на меня не забили, ну пожалуйста, Мира? Дэн застывает и больше не дёргается навстречу, Мира выпускает его член изо рта и отирается об перемазанную слюной и смазкой кожицу щекой, хоть так пытаясь успокоить бьющийся в виски пульс, всем телом напрягается, в струну вытягивается и ждёт, ждёт, ждёт. А потом лопается с хрустом, когда слышит: — Ну, говорите. Говорите. Я хочу, чтобы вы говорили, я хочу, чтобы вы взяли меня с собой! Магин голос звенит и ледышками осыпается хрустко прямо на постель, как будто с героя колба Кристал Мэйденки сваливается, Мира реагирует мгновенно, вроде бы, тут же пихает Дэна в бедро, но оно и не надо — Денис с него и так скатывается, не глядя тянет за плечо, помогая сесть. Мира наконец-то Магу рассмотреть может. В лицо перекошенное вцепиться взглядом голодно, руки его поймать, на себя дёрнуть — не упустить, лишь бы не упустить этот момент. — Что нам сделать, Мага? Чего ты х-хочешь? — Вас, просто вас. — Мы и так с тобой. Всегда с тобой. Что сейчас? — Я… Мага в глаза не смотрит, собственные руки, в Мириных ладонях зажатые, рассматривает, а Мира дышит через раз и теснится боком к такому же напружиненному Денису, в любой момент готовому без разбора нестись и спасать всё, что движется. Он думает: Мага такой уставший. Они все такие долбоёбы. В большей (он сам и Дэн) или меньшей (Мага) степени, но всё-таки все. — Сейчас хочу в тебя, — пальцы Магины нервно стискиваются, на Миру указывая без лишних жестов. — И чтобы ты, — пауза, ужасно долгая пауза со вдохами и выдохами, стиснутыми зубами, напряжённой тишиной, поделённой на троих; Мага сражается со своими демонами и пытается вытолкнуть из себя хоть что-то, — м-меня тоже трахнул. Маге эти слова стоят всего. Выбрать, дать понять, кого и как хочет, хотя бы так, скомканно — это что-то на запредельном, Мира видит ходуном ходящие желваки и то, как его челюсти от напряжения сжимаются, но кроме этого слышит оглушительно громкий вздох, полный облегчения. — Иди сюда. И-иди ко мне, давай. Руки-плети Магину шею захватывают, Мира опрокидывается спиной назад, обратно, но теперь вместе с ним, Дэн наваливается сверху, прижимаясь к его спине, они оба Магу в себе запутывают в четыре руки, сбиваясь в комок тел и конечностей. — Мы такие придурки, Мага. Прости. Прости, что не за-заметили, д-должны были, просто пидорасы. Ты нам нужен. Всегда нужен, только ты говори с нами, пожалуйста, просто попроси, в этом нет ничего страшного, всё, всё, что хочешь сделаем, от-от чего угодно отвлечёмся, слышишь? — частит Мира, своим лбом в Магин вжимаясь, в звёздное небо, горящее влажно за место глаз вглядываясь умоляюще. Дэн лезет сбоку, тычется Маге за ухо, притирается к спине виноватым щенком и со своей стороны нашёптывает тоже: — Мы тебя так любим, Мага, Мира заебал ныть, как по тебе скучает, пиздец, ты бы знал, и я тоже. Прости, прости, что проебались. Мага прячет глаза у Миры на шее. Сухо всхлипывает. Шарит по их телам, где-то находит руки Дениса, сам, по своей воле их себе на бёдра укладывает и подталкивает. — Разденьте меня. Сами. В четыре руки это легко. Не сговариваясь с Дэном, Мира берётся за верх, пока с Маги, неловко переступающего по матрасу, слетают штаны, колени разводит перед Магой, приглашает, зовёт. Дурацкая, надоевшая футболка мешается, липнет к коже синтетикой, дышать не даёт, но Мага снять не просит — и Мира не снимает. Не зря, видимо, не снимает, потому что Мага опять её в самый низ натягивает и смотрит, смотрит, смотрит. Дуреет на глазах, но не так, чтобы всё чистым огнём в глазах горело, а надрывно до сих пор, нуждающеся — и в опоре, и в поддержке, и в том, чтобы его слышали и слушали. — Смажь меня, — Дэну кидает. И Мире открывается вид, за который он готов продать душу. Мага на коленях перед ним возвышается, а из-за его спины руки Дэна протягиваются и обнимают жмущийся к животу член, пачкают его смазкой от головки до самого основания, массируют, пока сам Денис губами с шеи и плеч Маги пот собирает. — Перевернись, пожалуйста? — а вот это уже Мире, не так чётко и решительно. Совсем не так. — Не спрашивай. — Перевернись, Мир. Хочу… Хочу тебя сзади. Блядский боже, Мира только сейчас понимает, что если Мага выучится с ними говорить — им всем настанет грёбаный пиздец. Всё внутри поджимается от тона меняющегося, который Маге удаётся подобрать, и тело само по себе с постели подбрасывается — повернуться, встать на колени, выставить задницу, прильнуть грудью к постели. Перед глазами идут цветные круги, когда Мага толкается внутрь, разом до самого конца, заполняя до отказа. И всё. Всё, только ещё одно или два мелких движения, таких, что Мира чувствует, как к его мошонке чужая притирается, кожа к коже липнет влажно. Мага наваливается на него утяжелённым одеялом, огромным жарким медведем, вдавливает в постель и замирает с вымученным стоном, даже не пытаясь податься назад. — Дэн? — получается у Маги только хрипеть задушенно, но его всё равно слышно. — Давай ты… Нет, растяни меня и… И вставь тоже. С каждым словом Маге всё легче и легче говорить, но Мира почти не может оценить его успехов. Он внезапно и ясно понимает: в ближайшие пять, десять минут его ждёт только это — ощущение нанизанности, жара, распирающего нутро, близости и подвешенности в одном не находящем никакого дальнейшего развития удовольствии. И это хорошо. Ужасно горячо, даже просто физически, но ещё — до одури хорошо и близко. Так близко, что дальше просто невозможно. Он даже не понимает, что конкретно они там творят, у него за спиной, только сжимается неритмично и редко под Магой, под поцелуями, жгущими шею, лопатки и плечи, еле-еле возится, то и дело пытаясь прогнуться, прочувствовать Магу внутри себя до самой последней клеточки кожи. Почти привыкает к этой заполненности, так, как будто так вообще было всю жизнь, и без Маги он просто не целый, и взвывает надсадно, дёргается, до головокружения сильно стискивается на его члене только когда слышит первый чистый стон, облегчённый, громкий, взлётный. Магу мотает между ними. Мира чувствует: он хочет насадиться глубже на пальцы Дениса и выскальзывает из него, ищет снова ощущение туго обхватывающих его стеночек и снимается с костяшек, а потом пальцы заменяет член и разверзается тот самый ад, в котором они будут гореть после своей кончины за всю эту со стороны всем обязательно кажущуюся ужасно развратной историю. Самый тихий — Дэн. Его Мира еле слышит, зато ясно осознаёт момент, в который Мага под тяжёлыми маленькими руками падает на него всем телом, и принимает на себя каждое новое вколачивающее их обоих в постель движение. Самый громкий — Мага. Стоны, с губ срывающиеся, переполненные облегчения от того, как со всех сторон его берут и ему отдаются, рвут Мире барабанные перепонки, и нет ничего более правильного, чем эта оглушённость, которая от них остаётся. Мира где-то посередине, в невнятных высоких вскриках и всхлипах, теряется в заволакивающем мозги тумане, цепляется то за Магины руки, упёртые от него по сторонам, то за постель до хруста ткани. Он кончает ровно в ту же секунду, когда по внутренностям разливается горячечная вязкость, и не кричит только потому, что до боли вгрызается в Магино запястье, бьётся под ними, сжимается на члене бешено, выдавливает из него каждую каплю спермы и, кажется, совсем теряет ощущение пространства и времени. Очухивается только тогда, когда Мага слабыми, дрожащими, но требовательными руками разворачивает его к себе и утыкается носом в изгиб плеча. Дэн закидывает руку на них обоих. Маге мало, Мага капризничает, дёргает Дениса, заставляя его всем телом на себя наваливаться, Мира хрипит от увеличивающегося веса, давящего именно на его грудную клетку, но терпит. Они мокрые, липкие, ужасно уставшие, Мире в пору пытаться пересчитать количество мошек сияющих, скачущих перед глазами. И это абсолютно не важно. Главное — они с Денисом оплетаются вокруг Маги тесно до невозможности и не могут перестать его трогать и гладить. По спине, по спутанным волосам, по плечам и за ушами. Мага повторяет их судьбу, хотя сам об этом вообще не в курсе. Выдыхает глубокомысленное: — Пиздец. …и Мира с Дэном хором всхрюкивает раньше, чем успевает как следует подумать. — Чего вы? — Да так. Не обращай внимания. Этот пиздец — не чета тому, который диагностировать пришлось по ощущениям — целые сутки, по факту — максимум с час назад. А Мага больше не обижается и не выспрашивает, есть дела поважнее — накрыть себя Дэном как-нибудь ещё побольше и ткнуться в чужую кожу всем лицом. Мира слышит по дыханию, как на душе у него воцаряется покой и порядок. А значит, покой и порядок приходит ко всем троим.