Ты, я и покой

***

Поцелуи Хаска всегда кажутся грубоватыми и будто бы холодными, но на самом деле он вкладывает в них так много, что Энджел сходит с ума в исступлении, потому что чувствует это каждой клеточкой своего тела. Чувствует, что его любят. Не просто хотят, а испытывают по-настоящему тёплые чувства к нему, и это так ново, так странно, и так будоражит сознание, что свыкнуться с этим поначалу сложно. Энджел льнёт к нему, обнимая за плечи крепко-крепко, как будто стоит отпустить, расслабиться на мгновение – и Хаск исчезнет. Но Хаск никуда исчезать не собирается, обнимая в ответ и прижимая к себе, ладонями впиваясь в кожу почти до боли, но эта боль такая приятная и будто бы согревающая, правильная, родная. – Даст, если ты ещё раз посмотришь на меня этим вот своим взглядом, то я тебе непременно что-нибудь оторву, – беззлобно выдыхает Хаск и корчит такое донельзя недовольное лицо, что Энджел громко смеётся. – Это каким? И снова смотрит так. Пошло улыбается, растягивая губы в каком-то подобии игривости, и прикрывает свои глаза, сощурившись. – Хватит делать такое блядское лицо. Энджел облизывает пересохшие губы и снова делает такое блядское лицо. – А то что? Накажешь меня? Хаска иногда раздражает такая манера поведения, но он понимает, что непросто от этого избавиться, поэтому он закатывает глаза и прикрывает рот Энджела ладонью. А потом целует его почти целомудренно, стискивая в своих объятиях худощавое тело. Даст ещё не может свыкнуться с мыслью, что больше ему не нужно притворяться и строить из себя того, кем он не является, но его образ так много времени был с ним, что порой отличить настоящего себя от натянутой маски становится весьма сложной задачей. В комнате царит полнейший мрак. Они лежат на кровати и смотрят на потолок, хотя не видят ничего; Энджел прижимается к плечу Хаска, поглаживая того по костяшкам руки и иногда переплетая пальцы. А потом находит его губы и мягко целует, сразу не напирая – для него эти действия привычны и когда-то были повседневной рутиной, но с Хаском всё иначе. С ним он порой чувствует себя так неуверенно и скованно, но старается не показывать, хотя всё это легко проследить в одном его вздохе. Возбуждение накатывает слишком быстро, отдаваясь лёгкой пульсацией снизу. Хаск действует осторожно, никогда не напирая сразу, даёт привыкнуть к ощущениям и только после продолжает, неторопливо оказываясь внутри. И двигается аккуратно, всегда интересуясь состоянием Энджела, и покрывает его шею и плечи многочисленными поцелуями и лёгкими укусами, и любит смотреть в глаза. Это поначалу удивляет и даже смущает до дрожи в коленях, потому что обнажить своё тело – легко, а обнажить свою душу перед другим человеком, который определённо точно не желает тебе зла – настоящее испытание. – Перестань страдать хуйнёй и отшучиваться, – строго говорит Хаск и иногда издаёт полурычащие звуки, – просто, блять, смотри на меня и не отрывай взгляда, ты понял? Энджел понял. И смотрит. Ощущает дрожь во всём теле, а в груди разливается тепло, взрываясь ярчайшими фейерверками. Он прогибается в спине и часто-часто дышит, несдержанно стонет, хватаясь за плечи Хаска, и эти ощущения он не может ни с чем сравнить. Ему не нужно громко стонать, истошно притворяясь; не нужно думать о том, чтобы это поскорее закончилось; не нужно стараться представлять, что всё происходящее ему на самом деле нравится и обманывать самого себя в сотый раз. С Хаском ему нравится всё и по-всякому: до онемевшего тела заниматься сексом до самого утра или просто лежать рядом, болтая о какой-то чепухе. С ним всё по-другому. И одна мысль об этом будоражит его сознание. – Ты такой милый, когда сердишься, – не упускает возможности отшутиться Энджел, но слова звучат искренне. Хаск демонстративно громко фыркает и специально толкается чуть жёстче и быстрее, задевая все чувствительные точки Энджела, и сам едва сдерживается, чтобы не застонать в голос от этих ощущений. – Хочу тебя слышать, – просит Энджел таким сладким голосом, обнимая за плечи, и проходится уже влажными губами по кадыку Хаска. Несмотря на царящую между ними атмосферу, когда в комнате становится нестерпимо жарко от тел друг друга, а по спинам стекают мелкие капли пота, они чувствуют такой необходимый им обоим – покой. – Ты стонешь за нас обоих, – усмехается Хаск, и его губы расплываются в почти незаметной улыбке. Он сжимает тонкую талию Энджела в своих крепких ладонях, медленно опуская одну ладонь на его член; проходится пальцами по нежной коже и чуть сжимает, сразу же ловит губами стон, теряясь в этих ощущениях. – Вот видишь, – произносит он, приподняв одну бровь. – Мне заткнуться? – парирует Энджел обиженным тоном и закидывает ноги на спину Хаска. Попытка замолчать стоит ему титанических усилий и плотно сжатых губ. Потому что каждое движение отдаётся приятными покалываниями, кажется, будто бы в каждой частичке тела, а дышать через нос у него не получается из-за сбитого напрочь дыхания. Толчки Хаска то медленные и осторожные, то глубокие и размашистые, и это постоянное чередование заставляет Энджела сходить с ума в исступлении, а рука, водящая по члену в этом же темпе, лишь усиливает эффект. – А ты сможешь? – шепчет Хаск и кусает его в плечо, а после касается языком этого места. – А ты хочешь? – Не хочу, – твёрдо заявляет он. – Мне пиздец как нравится тебя слышать. И видеть тебя. Настоящего. От этих слов у Энджела в груди разливается тепло. Он обхватывает Хаска за плечи и впивается в его губы долгим и жадным поцелуем, не стесняясь кусать его и крепко-крепко обнимать. – То-то же, – выдыхает Энджел довольным тоном. В комнате кромешная тьма, разбавляемая лишь слабым светом какой-то лампы, стоящей в самом углу комнаты. Они почти не видят лиц друг друга, но чувствуют, понимают – и это кажется важнее всего остального. Энджел податливо следует за каждым движением Хаска, откидываясь назад, кусает собственные губы и нетерпеливо ëрзает, когда тянущее чувство внизу живота начинает расходиться по всему телу теплотой. Он жадно ловит ртом воздух, и ему кажется, словно он и правда задыхается. Хаск даже в темноте видит этот искренний восторг и настоящее удовольствие, ведь чувствует абсолютно то же самое. – Не закрывай глаза, – говорит он почти строго, и от этого тона Энджела начинает потряхивать ещё сильнее. И он не закрывает. Сталкивается носом с Хаском и сильнее стискивает его спину ногами. – Ты тоже, – шепчет он. Ещё несколько раз Хаск проводит ладонью по члену Энджела и сам двигается быстрее, подстраиваясь под этот темп. За окном что-то ярко сверкает, когда раздаётся протяжный и неприлично громкий стон. Принадлежащий Хаску. На Энджела это действует чуть ли не сильнее прикосновений, и он замирает, ощутив, как вдоль позвоночника бегут мурашки, а оргазм отдаётся калейдоскопом крышесносящих чувств в каждой клеточке тела. За окном что-то громыхнуло; кажется, кто-то решил устроить очередную разборку, но было плевать настолько, что ни один из них даже не вздрогнул. Хаск ложится рядом и аккуратно проводит по бедру Энджела ладонью. – Так спокойно, – вдруг шепчет Энджел, вздохнув полной грудью. – Необычное чувство. Хаск кивнул и устало прикрыл глаза. – Мне оно тоже нравится. Что ещё нужно двум потерявшимся в этом мире людям, кроме покоя и тёплых объятий друг друга?