***
Мидо не помнил, когда в последний раз был новый кокири. Из земли появлялись растения, они становились выше, давали новые листья, потом коричневели, высыхали и переставали жить, а трава переставала жить даже раньше, если её выдернуть с корнем. Но суть в том, что растения постоянно откуда-то появлялись и пропадали. А кокири – нет. И феи нет. Они просто были в лесу, всегда. Но тут случился Линк. Вот его не было, а вот он появился. Он был очень маленький. Пожалуй, меньше чем в половину размера других кокири. – Когда-то Тила была новенькой, – заметил один из близнецов. – Помнишь, когда Тила была новенькой? – Разумеется, – ответил Мидо. – Я помню, когда новенькими были вы. И помню, когда не было Рефы. – Ого, – сказал другой близнец. – Вы появились одновременно, вот почему вы близнецы, – важно произнёс Мидо. – Вы появились из… из двух семян. Видите? Ничего страшного, что у нас новый мальчик. Уж я-то знаю. Близнецы ушли, довольные, что Мидо по-прежнему самый главный. Оставшись один, он закусил губу. Линк становился больше. У Линка не было феи. И Линк, хотя и походил больше на растение, чем на кокири, и у него не было феи, и он пользовался не той рукой, стал любимцем Великого древа Деку. Оно постоянно о нём спрашивало, как он там поживает. Это было глупо. Что вообще за имя такое, «Линк»? Даже на имя не похоже. И потом, раньше любимицей была Сария. Не положено дереву вот так запросто менять свои предпочтения. «Ты по-прежнему моя любимица», – сказал Мидо Сарии, и она ответила: «Спасибо, Мидо, ты так мил», – и это, конечно, был очень вежливый ответ, но ему всё равно захотелось отойти и пнуть какой-нибудь камень. Впрочем, раз уж Линк был растением, и Великое древо Деку тоже, то они вполне могли чувствовать меж собой особую связь. И раз уж Линк был растением – поскольку он откуда-то появился, как трава и сорняки, и становился больше, как деревья и цветы, – то, значит… – Только между нами, – сообщил Мидо со всей серьёзностью, – однажды Линк умрёт. Ха! Я бы его пожалел, не будь он такой бесячий. – А я не думаю, что Линк бесячий, – сказала Фадо. Вообще-то он хотел опробовать эту сплетню на Сарии, но понятия не имел, что она ответит. Незнание его пугало. Сария в последнее время как-то странно относилась к Линку. – Как думаешь, у Линка есть кости? – шепнула Фадо, подойдя поближе. – Я знаю, как это проверить, – ответил Мидо, и она радостно захлопала в ладоши. Но Мидо вспомнил, как Великое древо Деку отчитало его, когда он однажды уговорил Тилу прыгнуть с крыши, и она сломала руку. Феи её исцелили. Так что ничего страшного он не сделал. Но Великое древо Деку всё равно отчитало его, и он почувствовал себя крошечным. «Ты ответственен, Мидо», – сказало оно, и это слово потом крутилось у него в голове день и ночь. Ответственен. Так что он не стал ломать Линку руку. Или даже палец. Раз уж и Сарии, и Великому древу Деку так нравился этот вонючий неудачник.***
Ночи становились длиннее, растения умирали. Это называлось «зима». Мидо предпочитал «осень», когда всё вокруг делалось красным и жёлтым, и с каждого дерева можно было сорвать грушу. Но и «зима» иногда необходима. Так говорило Великое древо Деку, так говорила Сария, и Мидо так говорил тем, кто жаловался, хотя и сам ничего не понимал. Но, кажется, «зимы» стало уже слишком много. Только вчера ещё была «весна». Он завёл счётную палочку и выреза́л на ней отметки, чтобы видеть, как много было «зимы». На пути к Великому древу Деку появились чудовища, а «зима» длилась уже две сотни и ещё четыре дня.***
И вот наступило «лето», и Линк был размером с любого другого кокири. У него появилась фея. Может быть… Может быть, в нём и правда ничего необычного. Может быть, они все когда-то так же росли, так же получили когда-то своих фей, просто это было так давно, что никто не помнит. Трудно помнить что-то настолько давнее. Может быть, Мидо даже не соврал близнецам насчёт того, откуда берутся люди. Может быть, теперь кокири забудут, что Линк раньше выглядел по-другому, и всё будет как прежде. Он рассказал об этом Сарии. Та печально улыбнулась и покачала головой. – Нет, Линк не такой, как мы. Он особенный. Ты всегда это знал, вот почему так ненавидишь его. Она соскользнула с большого пня, на котором они сидели, и ушла, напевая. – Я тоже могу быть левшой! – крикнул Мидо ей вслед. – Если захочу! И потом, что такое «ненавидишь»? Кто кого ненавидит? Вот что надо было тогда сказать, думал он позже. Мидо распорядился, чтобы кокири объяснили Линку всё о феях. «Помогайте ему, – говорил он. – Помогайте как можете. Помните – он не такой, как мы. Он тупенький и совсем ничего не знает». Правда, некоторые отнеслись к этому поручению чересчур серьёзно. Тими и Ресол были уж слишком приветливы. Особенно Ресол, которого Мидо за это отправил дёргать сорняки. Линк был непохож на других. Линк собирал те гранёные самоцветы, которые приносило течением реки из «города», где жили высокие люди, и которые оставались после высоких людей, умерших в лесу Заблудших. Каков чудила. Конечно, на них приятно было смотреть и весело обменивать на разные другие вещи. Конечно, у Мидо тоже была коллекция, которую он хранил в ящиках у себя дома, и если у кого-то собиралась коллекция больше, тот должен был отдать Мидо излишек. Но всё же странно было так печься об этих рупиях. – Он что, думает уходить? – усмехнулся Мидо. – В путь их собирает? Чтобы уйти к высоким людям и там умереть? Сария взглянула печально и ничего не ответила. «А я надеялась, – сказала Фадо, – что если он умрёт, то сделает это здесь. Я бы хотела на такое посмотреть». Мидо вспомнил, почему она раньше была его любимицей. Но теперь он хранил верность Сарии.***
Хуже всего было то, что он увидел у Линка меч. Линку не следовало брать меч. «Но почему? – сказала Сария. – Это сокровище кокири, каждый может им пользоваться, если хочет», и это было правильно и справедливо, а справедливость Сарии нравилась всем. Но теперь Линк ни с того ни с сего заинтересовался тренировочной площадкой, получил фею, стал важной шишкой, и его призывало Великое древо Деку, и ему вдруг понадобился щит… Теперь он, видите ли, слишком хорош, чтобы жить как обычный кокири? Так, ладно. Допустим. Мы тебе полностью доверяем. Не надо было доверять. Можно быть справедливым, а можно быть правым, и Мидо всегда выбирал быть правым. Что, как вы думаете, сделал Линк, забрав меч? Зашёл внутрь Великого древа Деку и навредил ему. Мидо почувствовал тот момент, когда Великое древо Деку умерло. Наверное, каждый кокири почувствовал. Мидо готов был выгнать Линка из деревни, но тот и сам собирался уходить. Отлично. Он знает, что виноват. Слишком поздно Мидо понял, что Линк забрал с собой меч. «Ну и ладно, – сказал он своей фее. – Не нужен нам этот грязный меч, который натворил таких дел. Не нужен нам меч, который убил Великое древо Деку». А ещё позже он вспомнил, как заметил в котомке Линка что-то блестящее и зелёное с золотом. И Мидо понял – я увидел Изумруд кокири. И больше никто из нас не увидит.***
Но Великое древо Деку умерло по-настоящему. Не как во время «зимы», чтобы пробудиться с наступлением «весны». Умерло, как умирают высокие люди. Умерло, как умирают волки. Раньше Великое древо Деку было, а теперь его нет. – Мы ненавидим Линка, – сказал Мидо другим кокири. Сарии не было в деревне, вот почему он мог так говорить. – Он разрушил наши жизни, и мы ненавидим его. Но кокири никак не ответили, лишь смотрели пустыми взглядами. Что такое «ненавидим»? Кто кого ненавидит? Мы ведь вполне неплохо живём, разве нет? Великое древо Деку не останется по-настоящему мёртвым. – Вы все такие глупые! – закричал Мидо и убежал. Безмятежные улыбки, глупые игры и шалости, песни фей и чувство, как вокруг тебя – под ногами и над головой – живёт лес. Это всё, что они могли себе представить. Но в мире есть вещи и помимо леса, даже если их нельзя потрогать. В мире есть вещи, из-за которых положено грустить. Хорошо это или плохо, что они не умеют ни о чём переживать? Исхлёстанный, искусанный декубабами, Мидо прибежал к корням Великого древа Деку. Его древнее, доброе лицо больше никогда не заговорит, а под корой ползают жуки. Мидо швырнул камень в дятла, но промахнулся. Пока дерево живое, пускай по нему бегают и жуки, и птицы, и белки, и обезьяны, и ящерицы. Но Великое древо Деку больше не может расти и залечивать свои раны. С каждым кусочком, что от него отрывают, оно постепенно исчезает навсегда. Мидо начал убивать многоножек. – Зачем ты это сделало? – спросил он Великое древо Деку. Прозвучало грубо. Он говорил бы вежливо, если бы Великое древо Деку было живым, но теперь оно умерло, и на это не было причин. – Мидо, – сказала Сария за его спиной. – Помоги мне их убивать. Я защищаю его тело. – Это не поможет. – А знаешь, что ещё не поможет? Стоять на месте и ничего не делать. – Линк ушёл, – сказала Сария. – Теперь ты будешь снова счастлив? Он обернулся к ней. Казалось, будто ей что-то причиняло боль. С чего бы ей в такое время волноваться о Линке? Мидо схватил её за руку – она удивлённо охнула – и прижал её ладонь к одному из узловатых корней Великого древа Деку. – Чувствуешь? Чувствуешь, сок не движется? Она, сглотнув, кивнула. Мидо ухмыльнулся. – Да, я так счастлив. Так здорово, что Линк здесь побывал. – Он отпустил Сарию. – Может, если бы ты не была к нему так добра… Она отвернулась. Какая-то маленькая часть его очень гордилась собой. Наконец-то он заставил её понять. – Я подарила ему свою окарину, когда он уходил, – сказала она. Нет. Нет. Это было уже слишком. Как так получилось, что Линк всё испортил, убил Великое древо Деку, ушёл и всё равно оставался таким важным? Что в нём такого особенного? Как он посмел? Как посмела Сария? – Как это понимать? – Мидо топнул ногой. – Достань новую! Заставь фей, пусть сделают новую! Она покачала головой. Мидо знал, что так и будет. Он топнул снова, и снова. Он потряс кулаками. – Мало того, что наше дерево погибло, так я ещё никогда не услышу, как ты играешь? И всё из-за Линка? – Да. Всё так, как должно быть. Он заплакал. – Но мне так нравится твоя музыка! Сария выглядела так, будто была далеко-далеко. «Бедный Мидо», – сказала она. Вот именно! Бедный Мидо! Почему никто не думает о Мидо? «Давай споём для дерева вместе?» – предложила она, и он ответил: «Я не хочу с тобой петь!» – и раздавил рукой паучка. Он уснул меж мёртвых корней Великого древа Деку. Во сне оно сказало ему: «Ты ответственен, Мидо». «Зима» обещала быть долгой.***
Вернувшись домой, он увидел, что кто-то разломал там все ящики, разбросал рупии по полу и даже не забрал большую их часть. Правда, Мидо нигде не находил свои счётные палочки. Те, которыми он измерял длину «сезона». Что в них было такого важного? Некоторое время он стоял посреди этого сверкающего бардака и не мог собраться с мыслями. Наконец он вышел из дома, поднялся на холм, возвышавшийся над деревней, и начал бить по старому полому бревну, созывая всех кокири на собрание. Интересно, подумал он, что будет, когда бревно сгниёт и перестанет так гулко звучать. Но хотя к чему об этом думать. Кокири выходили из своих домов и, щурясь, смотрели на Мидо. – Чья работа? – он указал на свой дом. – Похоже на весёлую проделку, – Ресол исполнил кувырок назад. – Ну правда же! Заговорила Тила: – Моя фея сказала: «Мидо грустит. Мидо плачет из-за Великого древа Деку». – Твоя фея – лгунья! – Мидо указал пальцем на Тилу и топнул ногой. – И я тогда стала думать о том, что тебе нравится. Тебе нравится на всех кричать. Теперь тебе есть о чём покричать. Взбодрись! Мидо поглядел на этих двоих. Они совсем не раскаивались. «Это потому, что я тогда сломал ей руку? – подумал он. – И постоянно посылаю его дёргать сорняки?» Он представил, как говорит им это вслух, а они в ответ только хлопают глазами и смеются. Кокири живут мирно. Они не ненавидят, не враждуют, не держат обид. Но тогда почему он так злился из-за Линка? Мидо задумался, что теперь делать. Уперев руки в бёдра, он запрокинул голову и рассмеялся. Прозвучало как карканье вороны, но на лучшее он не был способен. – Да, отличный розыгрыш, – сказал он. – Спасибо. Теперь я в порядке. – Он напустил на себя строгий вид и погрозил пальцем жителям своей деревни. – Но Великое древо Деку мертво, а значит, жизнь станет труднее. Вы по-прежнему обязаны делать то, что я говорю, понятно? Для начала верните мои счётные палочки. Но никто не знал, куда они подевались. Несколько палочек нашлось, но Мидо был уверен, что это далеко не все. Позже, тёмными, долгими лунами, он совсем перестал считать дни. Бедный Мидо, думал он, пуская бесполезные рупии по мутной поверхности ручья.***
Однажды утром, когда он выходил из дома, ему в голову пришла совершенно новая мысль. Он даже остановился, чтобы взвесить её. – Как давно мы с тобой вместе? – спросил он свою фею. Это была обязанность феи – всё знать и о тебе, и о других кокири. Она без промедления ответила: – Три сотни и сорок два года, Мидо. Он глубоко вдохнул, надув щёки, и замер. Затем выдохнул. – Напомни, сколько в году дней. Она сказала. Он присел на траву перед домом. Через некоторое время спросил: – Мир изменился за три сотни и ещё сколько-то лет? В ответ его фея звонко рассмеялась. – Мир снаружи – да. Но феи никогда не меняются, и кокири тоже. Мы не созданы для перемен. И мы в них не нуждаемся. Правда, чудесно? Мидо сорвал пучок зелени и смотрел, как травинки опадают сквозь его пальцы. – Сария примерно такого же возраста, как и я? – Да. – А Линк какого возраста? – Никто не знает, сколько ему было, когда к нему пришла фея. Где-то около десяти. Мидо нахмурился. – Десяти дней? Десяти лун? – Никто не знает. – Ну тогда неудивительно, что он ушёл. Он так быстро рос. Ещё немного, и он бы не поместился в доме. У нас бы не хватило для него еды. А вдруг бы он стал таким огромным, что мы бы не смогли его прогнать? – Уверена, что ты прав, Мидо. – Разумеется, я прав. – Он снова задумался. Затем медленно произнёс: – Он ведь пробыл у нас недолго? – Да, Мидо, недолго.***
Однажды он спросил Сарию: «Что ты знаешь о той большой и тёмной тени?» Это произошло на лугу. Мидо собрал всё своё мужество, чтобы добраться сюда через лес Заблудших. Но куда сложнее, думал Мидо, будет задать ей свой вопрос. Однако, когда он пришёл на луг, Сария посмотрела на него так удивлённо и раздражённо – будто на белку, укравшую твой завтрак – что Мидо решил быть грубым в ответ, и плевать, что она подумает. Поэтому спросил напрямую: «Что ты знаешь о той большой и тёмной тени?» – О чём ты говоришь? – сказала Сария. Но теперь она уже не смотрела на него, как на вора. – Давай, Сария, не придуряйся, – Мидо сложил руки на груди, пытаясь выглядеть жёстким, важным и язвительным, ведь у него были все основания здесь находиться. – Если кто о ней и знает, так это ты. – Ты что-то видел? – спросила она тихо. В её голосе читалось – это «что-то» действительно было, и было оно очень плохим. Мидо оставил попытки казаться важным. Ему вообще-то хотелось, чтобы она убедила его в обратном. Иногда ты мог заметить, как в тине на дне ручья что-то шевелится. Пока Великое древо Деку было живо, ты мог уверенно сказать, что это лишь сом, и волноваться не о чем. Пока Великое древо Деку было живо, и в чащобе бродили огромные громадные твари с бешеными глазами и клыками, похожими на полумесяц, ты мог просто оставаться дома и не переживать. Но Великое древо Деку было мертво. Теперь ручей и чащоба поселились в тебе самом. Что шевелилось и бродило внутри них, ты понять не мог, и даже пытаться понять было небезопасно. Но если ты всё же попытаешься, защитить тебя будет некому. Мидо не мог подобрать нужных слов, чтобы объяснить это Сарии. – Я скучаю по тому, как раньше было спокойно. Сария только смотрела на него широко раскрытыми от волнения глазами. Мидо попытался снова, и всё, что пришло ему на ум, было: – Будто что-то нависло между мной и солнцем. И если раньше это было облако, то теперь это может быть птица, которая хочет меня съесть. Понимаешь? Он застонал и принялся разглядывать обувь, потому что это объяснение тоже никуда не годилось. Но Сария положила руку ему на плечо и сказала: – Большая и тёмная тень. Да. Я понимаю. Прости, Мидо. Ты не должен был это почувствовать. – Когда она уйдёт? – спросил Мидо. – Ты хочешь увидеть её вблизи? Где-то вдалеке застрекотала цикада. – А во мне… что-то изменится тогда? Если я буду больше знать? – Мидо, я нравлюсь тебе? – Ты с ума сошла? – он стряхнул её руку с плеча. – Ты мне нравишься больше всех! Ты мне нравишься больше всего на свете! Я всегда хотел с тобой дружить, вот только ты со мной – нет! – Я тоже хочу дружить с тобой, – сказала Сария. – И если я нравлюсь тебе даже такой, какая есть, то перемена не так уж страшна. – Она не прикоснулась к нему снова, но протянула ладонь, чтобы он мог взять её, если захочет. – Если ты войдёшь в храм, я смогу защитить тебя. – А почему я «не должен был это почувствовать»? – спросил он вдруг. Спорить было легче, чем взять её за руку, а взять её за руку было бы легче, чем признаться, что она его пугает. – Это потому, что я кокири? Ответа не было. – Ты кокири, – сказала Сария. Ответа всё ещё не было. – Мы кокири, нам в своём лесу ни о чём не надо переживать. Для серьёзных дел мы слишком маленькие, и нас ничто никогда не беспокоит. Вот поэтому, да? Не стоило этого говорить. Сверху на него падала тень, в грязи что-то сонно шевелилось. «Мидо, давай уйдём отсюда», – шепнула его фея. Над лугом опускались сумерки, и опускались быстро. Мидо не двигался. Он не знал, хочет того или нет. И Сария никак не помогала. Затем случилось кое-что необычное. Должно быть, думал позже Мидо, дело было так: его фея сказала что-то другой фее – быстро и беззвучно, как и положено феям, та фея поговорила с третьей феей, и так до тех пор, пока где-то далеко за пределами леса последняя фея не предложила кому-то что-то… Вот почему звуки окарины донеслись до них на священном лугу. Поначалу они были слабыми, запинающимися, но затем… затем… – Линк? – Сария обернулась на звук. Мидо был достаточно неглуп, чтобы понять – он тут больше не нужен. Он направился обратно, вниз по склону, не дожидаясь от Сарии никаких извинений или прощаний. «Твоя окарина звучала не так, – бормотал он себе под нос. – Я уверен, что он её выкинул. Уверен, девчонки постоянно дарят ему окарины, а ему наплевать. Лучше бы ты оставила её себе». Мидо подумал даже, что когда-нибудь у него хватит наглости сказать это Сарии в лицо. Но сказать кое-что другое он никогда не решится: «Лучше бы ты подарила окарину тому, кто дорожил бы ею». Впрочем, правильно ли он помнил, как на самом деле звучала её окарина? Этого уже никак не проверить. Той окарины больше не было, как не было и Великого древа Деку.***
Однажды в ручье нашли мёртвого деку скруба. Его листья обмякли, опадали с тела и уплывали вниз по течению. Феи сказали не пить воду из ручья, пока они не очистят её. Мидо выдал это за своё собственное распоряжение. Кокири должны помнить, кто здесь главный.***
В деревне как-то раз увидели Линка, выходящего из торговой лавки. Он купил щит. «Но у него ведь был щит, – сказал Мидо, когда Фадо сообщила ему об этом. – Как он мог его потерять? Никчёмный мальчишка, никогда ничего не бережёт». Линк, никчёмный мальчишка, ломает всё связанное с кокири, что только попадёт ему в руки. Мидо никогда не простит ему окарину.***
Сария была приветлива к Мидо после того случая на лугу. Больше он туда не ходил, поскольку был очень занят. Они не вспоминали про… про что бы они тогда ни говорили. Наверняка это было что-то глупое.***
После того деку скруба течением приносило и другие мёртвые штуки. Мидо распорядился, чтобы Фадо искала их и помогала феям убирать слишком тяжёлые куски. Приносило в основном других деку скрубов. Ещё остатки декубаб. А однажды – половину мелкого сталфоса. Фадо сказала: «Мидо, ты такой добрый, мне так нравится эта работа», а он ответил: «Ну я же знаю, как тебе нравятся всякие мёртвые штуки», а близнецы, должно быть, подслушали, потому что в деревне потом целыми днями шептались, будто у Мидо новая любимица. Услышь это Сария, он бы столкнул их лбами. Но Сария редко бывала в деревне. Так что Мидо учился не выглядеть сердитым, чтобы им просто надоело шептаться. Время было холодное и пасмурное. Какой это «сезон», когда в воздухе пахнет дымом и сыростью? Меж домов вырастали огромные растения. – У Линка не было никакого права брать наш меч, – сказал Мидо. Рефа, которая отлично научилась бросать орехи деку, лёгким движением запястья взрывая их и отгоняя чудищ, моргнула и спросила: – У нас разве был меч? У Мидо пересохло в горле. – Хотела бы я меч, – сказала Рефа. – Сейчас бы он пригодился. – Ага, – Мидо кашлянул. – Вот и я о том же. Вот именно об этом. Он отошёл и посмотрел на плющ, обвивающий дерево, где когда-то жил Линк. Потом он вспомнил, что уже несколько дней не ходил убивать жуков на Великом древе Деку. Когда он пришёл туда, с Великого древа Деку отломилась и упала большая ветка, и на зазубренном суку уселся орёл. Он был чёрный, с жёлтым хвостом и гребнем, блестевшим, как металл. Он смотрел прямо на Мидо. Тот решил здесь не задерживаться.***
В деревню пришёл один из высоких людей. В тот день Сария была в храме, и Мидо подумывал пойти за ней. Он думал о тенях, проплывавших над луной, об орле, который глядел на него тогда, и о том случае, когда он едва не вошёл в храм вместе с Сарией. Он решил, что будет как ни в чём не бывало идти в её сторону, и если она вдруг снова пригласит его узнать о загадках храма, то на этот раз он согласится. Точно согласится. Но на полпути он вспомнил о том, сколько дел у него осталось в деревне. Он никак не мог решить, возвращаться ему или нет. Сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую. Его фея сказала, чтобы он шёл поскорее домой, и ему почему-то захотелось в неё плюнуть. Вот он и шагал там взад-вперёд, когда высокий человек вышел из деревни, и именно за этим занятием высокий человек его застал. Высокий человек был одет в зелёный наряд кокири, и волосы у него были жёлтые, как у кокири. В деревне все видели обрывки одежды и обломки орудий высоких людей, потому что Фадо обожала их показывать. Все знали, что волосы, глаза и всё прочее у высоких людей не такое. Все знали, что высокие люди – совершенно иные существа. Но этот выглядел… просто высоким. Как высокий кокири. У него был длинный острый нос, и он нёс на себе множество вещей. Казалось, он был удивлён видеть Мидо. Мидо запрокинул голову и нахмурился. Он-то своего удивления не выдаст. – Мидо? – сказал высокий человек. Его голос оказался не таким громким, как можно было ожидать. – Для тебя я Великий Мидо, чужак. Я самый главный в деревне Кокири. Чего ты хочешь? Высокий человек помолчал некоторое время. Возможно, он был напуган. Или смущён. Возможно, думал о том, что ему следовало первым делом найти главу деревни и представиться. А теперь, после такого неуважения, кокири ему ни за что не помогут. Так он, наверное, и думал. Вот почему на лице у него было такое странное выражение. Он выглядел так, будто… Будто кто-то вломился к нему в дом и разбросал все его богатства. Ха-ха, отличная шутка, а теперь верните всё на место. – Думаю, Сария ждёт меня, – сказал высокий человек. Мидо хотел посмеяться над ним: мне она ничего о тебе не рассказывала, так что нет, ты не можешь пройти к ней. Но… если Сария действительно ждёт этого человека, а Мидо его не пропустит, она рассердится. И не то чтобы она действительно рассказывала ему всё. Возможно, так оно и было бы, если бы только Мидо тогда пошёл вместе с ней – смотреть на то, что скрывается во тьме. Наверное, фея этого человека и фея Сарии обо всём договорились. А значит, Мидо не должен им мешать. – Она в храме, – сказал он. – Но помни, ты у меня в долгу. Только потом он вспомнил: у высоких людей не бывает фей. У этого фея была. Феи есть у кокири. Кроме одного. Голова у Мидо разболелась. Он спросил свою фею: «Ты видела, с кем был этот высокий человек?», и она ответила: «Какая фея? Не видела я никакой феи. Я её не знаю». У него пошла носом кровь, и ему захотелось домой.***
Спустя некоторое время в небо со стороны храма поднялся белый огонь. Мидо остановился и смотрел на него. Огонь угас, и зазвучала песня, которая вскоре тоже угасла. Облака разошлись и освободили высокое, голубое небо над лесом, и в воздухе пахло так, как пахнет «весна». Мидо не помнил, когда в последний раз была «весна». В груди ужасно болело, и ему пришлось сесть. Он чувствовал – что-то пошло не так, и уже вечно будет не так. Высокий человек появился снова. Мидо вскочил на ноги и сказал… он мог бы придумать что-нибудь получше – мог, например, напомнить незнакомцу его место, но всё, о чём он думал и что на самом деле сказал, было: – Сария?.. – Она в безопасности. Мидо пожал ему руку. Убрав руку, замер, ожидая, размышляя. Но нет. Оно не ушло. Чувство, что теперь всё не так, по-прежнему сидело в нём камнем. – Она никогда не вернётся, да? – сказал Мидо. Незнакомец покачал головой. И Мидо сдуру добавил: – Что я скажу Линку? На лице у незнакомца снова появилось то странное выражение. – Ты думаешь, Линк вернётся? – Ты его знаешь? – спросил Мидо. Возможно, там, в большом мире, они где-то встречались, Линк и этот высокий человек. – Он был лучшим другом Сарии. Он забрал все наши сокровища и убил Великое древо Деку, но она всё равно постоянно по нему скучала. Если снова его увидишь, то расскажешь, что произошло? Незнакомец молчал. Мидо повернулся к нему спиной. В лесу Заблудших танцевали тени. – И можешь сказать ему… если хочешь… что я прощаю его. Хотя он этого не заслужил. Просто скажи, что Великий Мидо его прощает. Он знает, за что. Наступила долгая тишина, такая долгая и такая тихая, что Мидо подумал, будто незнакомец ушёл. Но затем он услышал: – Великий Мидо, я думаю, тебе стоит поговорить с древом Деку. – Ты что, не понял? – фыркнул Мидо. – Великое древо Деку мертво. – Всё равно попробуй. – Не говори мне, что делать. Ты мне не указ. – Верно. И никогда не был.***
Кокири в деревне занимались своими делами и напевали песню. Несколько дней подряд звучала эта песня – та, которую Мидо никак не ожидал услышать снова. Несколько дней подряд она сводила его с ума так, что хотелось выть на луну. «Что за песня?» – спросил он наконец, и Ресол ответил: «Помнишь, приходил высокий человек? Вот он её играл. На большой окарине». Мидо отошёл и ударил кулаком по скале. – Это всего лишь песня, – успокаивала его фея, пока он облизывал кровоточащие костяшки пальцев. – Они скоро забудут её. В нём забурлила красная волна, и он со всей силы пнул то старое гнилое бревно, которое раньше созывало кокири на собрание, разбив его в щепки. Близнецы ушли в лес за новым. «Его я тоже разобью!» – крикнул Мидо им вслед. Но они всё равно принесли новое бревно, и, поскольку больше ту песню никто не пел, Мидо оставил его в покое. Хотя чувство, будто всё пошло не так, не пропадало. «У Великого древа Деку появился малыш» – сообщила Фадо. Мидо с горечью вспомнил, о чём говорил тот высокий человек. Но не мог заставить себя радоваться. Потом, когда он увидел росток Деку своими глазами, то понял, что Великое древо Деку нравилось ему куда больше. Но у него, как у самого главного кокири, были определённые обязанности. «Мы устроим праздник в твою честь», – сказал он ростку Деку, и тот ответил: «Вот здорово!» Затем Мидо объявил об этом на холме над деревней, и кокири ответили точно так же. На празднике они пели песни. Они пели их каждый день, а поскольку праздничный день – это самый лучший день, то без песен на нём было никак. Мидо услышал, как Рефа сказала Фадо: – Ту песню, которую мы слышали от высокого человека, петь нельзя, не то Мидо обидится. – Обижусь? – огрызнулся Мидо. – Чушь какая. Вам меня даже нарочно не обидеть. Я просто хочу, чтобы вы проявили хоть каплю уважения. – К чему? – спросила Рефа. Мидо что-то ответил, потом начал говорить что-то ещё, потом ушёл. – Да, вижу, – сказала Фадо. – «Обидится». Праздничный день должен был стать самым лучшим днём, но получился всего лишь самым громким. Росток Деку сказал: «Мидо, ты отлично справился с подготовкой праздника». Мидо сказал: «Я скучаю по Сарии».***
Как-то раз фея Мидо сообщила, что росток Деку хочет с ним поговорить, но он просто отмахнулся. После полудня один за другим подошли близнецы и сказали, что росток Деку хочет с ним поговорить. Мидо отправил их на самые скучные занятия, какие только смог придумать. По отдельности. Вечером Фадо пришла к дому Мидо и показала зазубренный металлический нож, который подобрала рядом с мёртвым высоким человеком. – Может, это будет наш новый меч? – сказала она. Мидо внимательно посмотрел на неё. Значит, она помнит, что было до Линка. Что ещё она знает? Изменилась ли она, как Сария? Изменилась ли она, как… – ...Ах, да, и росток Деку… – Росток Деку пусть становится в очередь, – перебил он. – Все хотят говорить с Великим Мидо. Мне тут приходится думать за всех. Без меня вы беспомощны. Фадо рассмеялась. – Что? Что тут смешного? – Я представила, как росток Деку становится в очередь. С корешками, как с ножками. – А-а, – Мидо расслабил плечи. – Ха! Забавно. Он такой кругленький. Вот так бы он, наверное, ходил. Они оба здорово повеселились, ковыляя вокруг дома Мидо, как, должно быть, это делал бы росток Деку. Фадо была неплохая кокири. Но когда она ушла, фея вновь начала приставать насчёт этого глупого деревца, и настроение у Мидо опять испортилось. – Всё в порядке, Мидо? – спросил росток Деку. – Другие кокири из-за тебя грустят. – Из-за меня? – возмутился Мидо. – Значит, из-за меня они грустят? Вокруг столько причин для грусти, а ты обвиняешь меня? Росток Деку задумчиво зашуршал листьями. – Что ты имеешь в виду? Из-за чего им ещё грустить? – Великое древо Деку мертво. Лес изменился. Больше нет деку скрубов, а всё остальное стало страшнее и огромнее. Наших сокровищ больше нет – ни меча, ни изумруда, ничего. Сарии больше нет. – Сария оберегает всех нас своими молитвами, – сказал росток Деку. – А я, когда лет через двенадцать стану большим деревом, буду защищать деревню и верну лесу здоровье. Скоро всё снова будет в порядке! Мои кокири смогут расслабиться и жить счастливо. Мидо посмотрел на гниющие останки Великого древа Деку. Затем медленно произнёс самые ужасные слова, какие только мог себе представить. – Не думаю, что доверяю тебе. Росток Деку немного помолчал. Ветерок шелестел его тоненькими, бледными ветвями. – Вот это уже интересно, Мидо. За семь лет после смерти моего родительского дерева ты стал смелее. Мидо притворился, что не удивлён. Он не мог понять, хвалят его или ругают. Кокири не должны меняться. Возможно, даже меняться к лучшему. – Мне это ну просто очень помогло, – пробормотал он. – Если это вообще так. – Но ты всё такой же жадный. Хочешь меч и изумруд. А зачем? Просто чтобы они у тебя были? Использовать их ты не можешь. Хочешь, чтобы Сария бросила молиться ради спасения целого мира и вместо этого пела тебе песни. Жадина. – А что в этом «целом мире» такого важного? Она была моим другом. – Она ушла, Мидо. Она не предназначена тебе. – Но я по ней скучаю! – Мидо топнул ногой. – Мидо, всё, что тебе необходимо, уже есть в лесу. Мои кокири ни в чём не нуждаются. И с тобой тоже всё будет хорошо. Хорошо? Как что-то может быть хорошо в мире, где знакомые места меняются, а те, кто для тебя важен – исчезают навсегда? – Хватит всей этой странной чепухи! – воскликнул Мидо. – Я скучаю по нашему старому дереву! – Я говорю недостаточно возвышенно? Прости, пожалуйста. Я только учусь. – С тобой мы не будем в безопасности. Потому что ты тоже умрёшь. – Это произойдёт ещё очень нескоро. И перед тем, как уйти, я посею новый росток Деку, и кокири привыкнут к нему так же, как сейчас привыкают ко мне. Лес Кокири и деревня Кокири будут вечно. Тебе не о чем грустить. – Нет, – покачал головой Мидо. – Не говори так. Я видел ту большую и тёмную тень. Я знаю. – О чём? – О том большом и тёмном! – выкрикнул Мидо. – О том, что увидели Линк и Сария и из-за этого ушли! О том, что постоянно где-то рядом, но… – Это было бесполезно. Росток Деку просто молча смотрел. – О том большом… ну… – О, Мидо, – в голосе ростка Деку слышалась доброта. Таким был голос Великого древа Деку. Наверное. Мидо плохо его помнил, как и окарину Сарии. – Мне так жаль, что тебя ввели в заблуждение! Линк ушёл не потому, что что-то увидел. Линк вообще не кокири. Он был хайлийским ребёнком, а теперь стал взрослым хайлийцем. Он в любом случае не смог бы остаться в лесу. Взрослым… хайлийцем. Высоким человеком. Зелёная одежда? Большая окарина? – О боже, у тебя идёт кровь из носа. Пожалуйста, присядь. Мидо тяжело опустился на мох и вытер кровь запястьем. – Но Сария… Сария ведь кокири, правда? Окажись Сария каким-то другим существом, не таким же, как Мидо… он бы, наверное, начал кричать. – Разумеется! Что за вопрос! Лесной храм выбрал её своим Мудрецом. Сарии не было предначертано покинуть лес. Предопределено было лишь то, что Мудрец будет избран из числа кокири. Она была очень привязана к храму, потому идеально подходила. «Так значит, я прав, – подумал Мидо. – Это всё равно что сказать – она ушла из-за той большой и тёмной тени». – Если бы не она, – продолжило дерево, – то другой кокири – Фадо или Тими… – Или я? – О нет, только не ты, – росток Деку рассмеялся. – Духи храма никогда бы не избрали кокири с таким характером. Мидо нахмурился и поковырял землю прутиком. Этот прутик, наверное, когда-то был Великим древом Деку. – Я мог бы изменить свой… как ты его назвал… характер. – А вот и не мог бы, – сказала его фея. – Тебе не нужно ничего менять, – ответил росток Деку. – Здесь, в лесу, твои недостатки вызывают лишь очарование и не причиняют серьёзного вреда ни тебе, ни другим. – Он немного помолчал. – Знай, что моё родительское дерево очень любило тебя – именно таким, какой ты есть. Позже, оставаясь наедине, Мидо много об этом думал. О «любви». О «серьёзном вреде».***
Счастливые сны были хуже всех. Из долины Великого древа Деку доносилась песня, Мидо приходил туда, и Великое древо Деку улыбалось ему. Ну конечно же, думал он, всё на самом деле обошлось. Когда-то он верил, будто Великое древо Деку умерло и ушло навсегда, но это было вовсе не так, а значит, он грустил безо всякой причины. Бедный Мидо, какой же ты болван. Великое древо Деку говорило: «Таково твоё наказание – ибо ты был маловерен. Как мог ты помыслить, будто можем мы сгинуть навечно?» И Мидо чувствовал, как мудрость и сострадание Великого древа Деку нисходят на него лучом солнечного света, и всё сразу обретало смысл. Никто на самом деле не умирал, и причина, по которой Мидо не был чьим-то любимцем, заключалась в нём самом – в его огромном, очевидном недостатке. Но даже это приносило облегчение, ведь это было справедливо. Мир был справедлив. Всё на свете происходило не просто так. Он просыпался и думал – хорошо. Я ужасный ребёнок, я забыл, как всё должно быть, но, по крайней мере, меня никто не оставил. А потом он просыпался окончательно. Великое древо Деку по-прежнему было мертво, а Сария и её песни – не ближе, чем луна. Но фея Мидо, как, наверное, и все остальные, по-прежнему считала его ужасным и маловерным ребёнком. Просто за то, что он видел всё как есть.***
Храм был огромный и построенный из камня. Мидо никогда не видел ничего подобного. Интересно, подумал он, высокие люди всегда такое строят? Что, если именно такие здания обычны, а дома-деревья кокири – нет? Но от раздумий у него защипало кожу и заболела голова. Ещё немного – и он бы перетрусил и повернул обратно. Так что он прекратил думать и направился прямо к храму. Он купил себе щит, но здесь, в окружении огромных каменных стен, казалось, что он совсем ни от чего не защищает. Это был просто кусок дерева – такие есть повсюду. В стене нашёлся проход. Когда-то Сария предлагала Мидо показать окрестности. Скорее всего, она бы тогда показала и эту пробоину. Он протолкнул щит вперёд себя. Внутри было темно и недвижимо, и всё как-то странно звучало. Как-то мёртво и глухо. Под ногами – серый пол, со всех сторон – острые, гранёные углы. Мидо видел, как вода подтачивает камни, но на это нужно очень много времени – а сколько бы понадобилось, чтобы превратить их в квадраты? Да ещё так много сразу? За стеной, сопя и поскуливая, двигалось что-то большое, живое и пахнущее волком. Оно ведь не пролезет в ту дыру? Нет? Мидо убрал щит за спину и поспешил вперёд. Но вокруг становилось лишь темнее и недвижимее. Он увидел плющ, хотя для плюща здесь явно не хватало света. Листья были тёмными, мелкими и какими-то слишком мягкими. У Мидо побежали мурашки по коже, и он решил больше не трогать плюща. Но из-за этого вскоре начались трудности, потому что тот, кто построил храм и сложил все его камни один на другой, был намного выше кокири. Чтобы не лезть по этому жуткому плющу, приходилось прыгать с разбега, с трудом взбираться на каждую ступень и потом подолгу переводить дыхание. С каждым разом это становилось всё труднее, поскольку дышать здешним воздухом не хотелось. Он был густой, затхлый и влажный. Вокруг горели факелы, и от них воняло. С чего бы им вообще гореть? Сюда кто-то приходит и постоянно зажигает их? – Не надо нам здесь находиться, – сказала фея Мидо. – Слушай внимательно. Если услышишь песню, обязательно сообщи мне. Он взял с собой связку палок Деку. Преодолев высокие ступени и решив, что восхождение окончено, он зажёг одну палку от факела. Она дымила больше обычного и шагов через двадцать погасла. Раздался чей-то смех. – Никто не смеётся над Великим Мидо, – сказал он и направился дальше сквозь толщу влажного воздуха. От следующего факела он зажёг ещё одну палку. Какие-то скользкие букашки бросились прочь от огня. Совсем как те, что пожирали Великое древо Деку. На этот раз палка догорела тогда, когда Мидо добрался до середины комнаты. Хорошо, что он взял их побольше. Мало того, что в храме всё было огромным и квадратным – здесь оказались странные деревянные двери с узорами, выложенными из прозрачного камня. Мидо даже не сразу понял, что это двери. Нужно было повернуть круглую металлическую штучку на двери, и тогда внутри поворачивалась другая металлическая штучка, дверь отделялась от рамы, и можно было пройти. Сколько, однако, в мире всякого разного. Чем дальше он шёл, тем больше ему становилось не по себе. За каждой новой дверью ему казалось, будто он что-то забыл позади. Иногда дверь вела в коридор, увешанный картинами, а иногда – к огромным страшным паукам. В некоторых комнатах не было ничего, кроме сквозняка. Мидо придумал делать так: поворачивать металлический кругляшок до тех пор, пока дверь не отделится от рамы, и приоткрывать её ровно настолько, чтобы можно было просунуть щит. Если за дверью что-то враждебное, оно ударит по щиту. И тогда можно просто закрыть дверь и уйти. Иногда он ждал очень долго. Ему почти хотелось, чтобы по щиту ударили, и он бы мог забраковать эту дверь и не ходить через неё. Неба над головой не было. Мидо блуждал здесь, наверное, уже целых полдня. Он мог спросить свою фею, поскольку это была её работа – всё знать, но она по-прежнему дулась на него за то, что они сюда пришли, и он не собирался нарушать молчание первым. В конце концов, он был прав. А даже если и нет, то всё равно не собирался уступать. Но он ходил уже очень долго, и возненавидел всё на свете. Судя по тому, сколько он прошёл, в этом храме поместилась бы вся их деревня. Это было самое огромное место, где Мидо когда-либо побывал, под одной огромной злобной крышей. И тем не менее, это огромное место всё ещё находилось внутри леса. А лес был лишь небольшой частью мира. – Хватит смеяться надо мной, – сказал он и возненавидел собственный голос, гулко звучащий в громадном пустом храме. Ему хотелось домой. Фея могла бы подсказать дорогу, но он не собирался её спрашивать. Нет, он не заблудился. Он не устал, не боялся, не чувствовал тяжести на сердце. Как самый главный кокири, он обязан знать обо всём, что делается в лесу, даже в этой его части. Особенно сейчас, когда у них нет оружия, Мудрец пропал, а древо Деку совсем юное и на него нельзя положиться. Мидо открыл очередную дверь. За ней оказался ручей и прохладная зелёная поляна. Деревья и трава. Мидо, щурясь, поднял голову – здесь светило солнце, а значит, храм, должно быть, закончился. Похоже, было утро. Утро нового дня? Это, впрочем, всё равно, – решил Мидо. Это неважно. Он нашёл в храме особенное место – красивое и спокойное. Он разулся и пересёк ручей босиком, чтобы унять боль в стопах. Заглянул в каменный колодец, уходящий глубоко под землю. Коснулся мха на земле и плюща на стене. – Сария? – произнёс Мидо. Он попытался позвать громче, но его голос словно не хотел нарушать тишину. Он посмотрел вверх и вспомнил тот белый свет, улетающий в небо из храма. – Сария, это сюда ты ушла? Вокруг стрекотали разные букашки. Там, внутри храма, Мидо скучал по этому звуку. Он закрыл глаза и прислушался, пытаясь убедить себя, будто то дурное чувство уходит, и что Сария где-то рядом. – Я слышу песню, – сказала фея. – Где? – глаза Мидо распахнулись. – Ты её напеваешь. Где ещё? Тут больше никого нет. – Заткнись. Какая же ты глупая. Посажу тебя в ботинок, – он зашагал прочь по зелёному склону. Но всё, что он нашёл, была очередная стена и очередная дверь. Нет. Только не это. Он прошёл вдоль стены и выяснил, что к ней примыкает другая стена, а к ней – третья, и пройдя вдоль этой третьей стены, он вернулся к тому месту, где оставил свою обувь. – Мы что, всё ещё в храме? – закричал Мидо, охваченный ужасом и яростью. – Они засунули немного леса прямо в храм, и теперь всё заново? Всё слишком огромное. Нельзя же быть таким огромным. Оно же просто… Оно же просто раздавит меня. Он обулся и направился к двери, через которую вошёл. – Мы идём домой. И снова храм. Снова бродить по тёмным, извилистым, одиноким коридорам, где не место для кокири, снова слушать, как над тобой насмехаются тени. И всё это нужно сохранить в тайне от ростка Деку и жителей деревни. Вот уже второй раз он проходит этот долгий, ужасный путь, и ради чего? Всё осталось как прежде. Великое древо Деку, которое любило его, продолжало медленно обращаться в почву, а Сария была всё так же далеко. Она даже не услышала его. Он привалился спиной к жуткой, высокой, каменной стене, обхватил руками колени и зарыдал, а эхо дразнило его на разные голоса. Наконец даже его фея не выдержала: – Ой, да прекрати уже! С тобой больше не весело. Пока Линк не появился, было лучше. – Вот… вот и я… я всегда так говорил, – Мидо запустил в неё мелкий камушек и промахнулся, хотя и совсем чуть-чуть. Затем встал. – И я… и я всегда прав. – Вот это настрой, – сказала фея. – Вот это наш Мидо.***
Однажды, после долгих раздумий, Мидо сказал ростку Деку: – Помнишь, ты говорил, что я жадный и трусливый? – Я не хотел оскорбить тебя. – Знаю. Ты говорил, что я хорош таким, какой есть. И что в деревне Кокири так было всегда. Он поручил Ресолу, Рефе и близнецам принести на полянку, где росток Деку стоял в тени своего мёртвого родителя, огромный булыжник. Его оставалось подвинуть ещё совсем чуть-чуть, но в одиночку Мидо не справлялся. Ну да ладно. Суть в том, что, усевшись на этот булыжник, Мидо мог бы глядеть на росток Деку свысока и при этом очень-очень близко. Прямо в его деревянное личико. Но булыжник так и не поддался, а потому Мидо сидел чуть выше, чуть левее и немного дальше, чем рассчитывал. Но достаточно близко. – Значит, мы здесь ни в чём не нуждаемся, – произнёс он, как и намеревался, с чувством. – Так? Нам не нужно меняться. Не нужно расти. – Да, верно. Мидо, зачем здесь этот булыжник? Думаю, ты бы мог поговорить со мной, не пытаясь казаться больше… – Заткнись! Заткнись, у меня заготовлена речь, я к ней прямо сейчас приступаю, а ты всё портишь! – Прости, – росток Деку мягко зашуршал листьями. – Продолжай, пожалуйста. – Ты говорил, что… – Мидо ненадолго потерял нить. Затем положил руки на колени, наклонился к ростку Деку и нахмурился так грозно, как только мог. – Ты говорил, что я такой вредный, что духи храма никогда бы меня не выбрали, и что из-за меня все грустят. А потом ты сказал, что всё в порядке, что я никому не могу навредить, и что мне вовсе не надо меняться. Ну что ж. Ха-ха. Плохие новости! Я уже изменился. Я собираюсь меняться и дальше. Как оказалось, этот булыжник делу вовсе не помогал. Мидо на нём чувствовал себя глупо. Так что он спрыгнул и подошёл к ростку Деку так близко, что его лоб едва не касался коры. – С сегодняшнего дня, – произнёс Мидо, – я стану ещё жаднее. Хочу сокровища. Хочу друзей. Хочу всё знать. Я хочу всё, всё, всё на свете, и буду хотеть вечно! Росток Деку молчал. Мидо вернулся к булыжнику и, тяжело дыша, уселся на него. – Я не думал, – сказал наконец росток Деку, – что ты так решительно настроен. Хорошо, Мидо. Что именно ты хочешь знать? – Хочу знать, правда ли кокири умирают, если уходят из леса. – Мидо! – в ужасе воскликнула его фея. – Прости, Великое древо Деку, он не предупреждал, что будет такое говорить. Не слушай его, он сейчас совсем не спит, вот почему несёт всякую чепуху. Мидо, ты… – Великое древо Деку мертво, – сказал Мидо ровным голосом, глядя на землю под булыжником. – А это дерево пока совсем не великое. Это всего лишь росток. – Мидо! – фея метнулась в сторону, будто ей невыносимо было находиться рядом. – Ты ужасный мальчик! – Всё в порядке, – сказал росток Деку. – Он прав, я пока только набираю силу. Я вовсе не обижаюсь. Росток Деку был очень славным деревцем. Он не делал ничего плохого. Только хорошее. И Мидо должен был любить его, как любили другие кокири, и всё же едва ли этот росток ему хоть капельку нравился. Должно быть, виновато то большое и тёмное. Это оно проникало в твоё тело до мозга костей, это из-за него ты постоянно чувствовал себя ужасно. – Мидо, я думаю, тебя разочарует ответ на твой вопрос, – сказал росток Деку. – Но если ты уверен, что хочешь знать, я расскажу тебе. В лесу водились волфосы, и сейчас они подобрались как никогда близко к деревне. По лабиринту ходили огромные уродливые люди в доспехах и с дубинами. Когда Мидо пытался заснуть, он видел каменные строения, слышал зловещее эхо и чей-то смех, вдыхал маслянистый дым факелов и смотрел, как он рисует в воздухе узоры. Таким был мир, и этот мир был в его голове. То нечто, что ты краем глаза видел рыскающим на закате – то, из-за чего ты велел остальным укрыться в своих домах и оставаться там до рассвета – оно было огромным, как вечность, далёким, как мертвецы, и близким, как земля, где они гнили. И стоило ему на тебя посмотреть – у тебя больше не было выбора. Он поднял голову. – Пойдём домой, Мидо, – сказала его фея. – Слушай, если мы сейчас же уйдём и оставим эту затею, я обещаю, что никому не расскажу, какой ты стал плакса. Но Мидо сказал ростку Деку: – Ты меня слышал. Я хочу всё. – На самом деле, – ответил росток Деку, – никто не знает. – Что?! – воскликнули Мидо и его фея. – Никто правда не знает. Даже моё родительское дерево не могло заглянуть далеко за пределы леса. Мы знаем только, что когда кокири уходит, его связь с лесом начинает ослабевать. И в конце концов эта связь разрывается. Неизвестно, что на это влияет – время, расстояние, или и то и другое. Но если ты отходишь слишком далеко или слишком долго не возвращаешься, тогда… – Тогда что? Если раньше такое случалось, ты должен знать. Тогда что? – Именно поэтому я не знаю. Если связь оборвалась, и ты больше не часть леса… Ни феи, ни другие кокири больше не узнают тебя, даже если ты вернёшься. Я, наверное, всё же узнаю, хотя не уверен. Бывало, кокири уходили из леса, но неизвестно, что с ними стало потом. Вот почему говорят, будто они умирают. Потому что даже если ты ушёл из леса и остался жив… – …Даже если я остался жив, для тебя я умер. Ладно. Понял. Росток Деку был прав – ответ принёс одно разочарование. Можешь уйти, если хочешь, но скучать по тебе не будут. Мидо почувствовал знакомый звон в ушах и резкий, горячий запах. Поняв, что это значит, он наклонился немного вперёд, чтобы кровь, заструившаяся вскоре по его губам, падала на землю и впитывалась в неё. Пятна на булыжнике вызывали бы вопросы. В последнее время у него часто шла носом кровь, и он уже привык. – Так может, это и случилось с Линком? Ушёл из леса и потерялся. Ты же не докажешь, что он был ха… – как он там назывался? – хайлицем. Он мог быть и обычным кокири. – Как скажешь, – росток Деку покачал веточкой. – Но, Мидо… – Если я уйду в большой мир и встречу там Линка, я его узнаю? – Думаю, это вряд ли случится. – Что вряд ли случится? Что я узнаю Линка, или что я уйду?***
Мидо хотел поговорить с Великой Феей. Спросить у неё, считает ли она это всё справедливым. Росток Деку был добр, но не мог дать ответов, и Мидо его не уважал. Так что он донимал свою фею, угрожал ей, запугивал её, пока она наконец не рассказала ему об умнейшей из всех, о ком знала. – Но это за пределами леса, – сказала фея. – А за пределы леса мы не пойдём. Помнишь, что нам тогда сказал… – А ты можешь оставаться, – перебил её Мидо. – Я тебя с собой не зову. Тебе не обязательно со мной дружить. Я в тебе не нуждаюсь. Фея замерла. Опустилась на лист. – Мидо? – Её голос был тихим и надломленным. – Ты плохо про меня говорила перед ростком Деку. А теперь ненавидишь меня. Думаешь, я дурак. Что ж, пускай. Я найду свой собственный путь. «Бедный Мидо, – думал он про себя. – Потерял разом всё и всех. И никто никогда не узнает, как я был смел». – Мидо, нет. Неужели не помнишь? Я была с тобой сотни лет. Мы столько проделали шалостей! – А что мне эти сотни лет? Для меня что годы, что дни. Для меня время будто стояло на месте… – …И мы были счастливы! – сказала фея. – И мы были счастливы, – мрачно согласился он. – А теперь всё изменилось, а мы нет. Неужто это справедливо? Вот о чём я спрошу эту твою Великую Фею. Если мы счастливы лишь тогда, когда вокруг ничего не меняется, а оно всё равно может измениться… то зачем вообще давать нам сердца? – Как насчёт не обращать внимания? На то, как всё меняется? Росток Деку крепчает. Рано или поздно он станет совсем как наше старое дерево, и всё будет как прежде. – А новая окарина будет? А та, кто на ней играет, будет? Он привык побеждать в спорах. Он был Великим Мидо.***
Когда он выходил из деревни, Фадо провожала его словами: – Если будешь умирать, я надеюсь, ты вернёшься и сделаешь это здесь! В горле у него стоял ком. Он знал, что Фадо хорошо позаботится о его теле. Она посадит его в землю, из него вырастет мох, он навсегда останется в лесу Кокири и не будет больше ни о чём волноваться. Но Фадо не поймёт, что это был он. И потом, спокойствие в обмен на превращение в грязь не выглядело как хорошая сделка. – Я тоже надеюсь, – ответил он. – Позаботься тут обо всех ради меня. – Глупенький! О нас вовсе не надо заботиться. Дерево за нами приглядывает, и скоро всё снова будет хорошо. Мы никогда не страдаем и не умираем. А тебе не страшно? – Ну ладно. Тогда не заботься о них, раз уж всё так замечательно. Просто командуй ими при случае. – Тебе не страшно? – И кто-то должен следить, чтобы им в голову не лезли всякие мысли. Мидо откашлялся и шагнул на мост. Его фея летела за ним на расстоянии. Как будто не знала, что он никогда не меняет решений. Мост под его ногами задрожал. – Тебе страшно, – заключила Фадо. – А вот и нет, это не от меня, – огрызнулся Мидо. Он хотел уйти с достоинством, чтобы, если его хоть кто-то запомнит, то как крутого, стойкого кокири. И потом, мост действительно дрожал не из-за него. Что-то приближалось с другой стороны. Снаружи. Нечто из внешнего мира приближалось к деревне Кокири. Его первой мыслью было спрятаться за Фадо, но он вспомнил, что должен оставаться крутым и стойким. Второй мыслью было, что это всё его, Мидо, вина, ведь именно его искала большая и тёмная тень, и если он бы он вышел к ней раньше, то ей бы не было дела до деревни. Затем его мысли невозможно было сосчитать. Или даже облечь в слова. Мост дрожал всё сильнее в ритме приближающихся шагов, и Мидо представил, как огромный коготь пронзает ему грудь, как снаряд из рогатки летит ему в глаз, и понял, что вовсе не хочет умирать и превращаться в грязь, даже если это означает попасть туда же, куда и Великое древо Деку. На другом конце моста завиднелась белая точка, и она становилась всё больше. Это был высокий человек в белой одежде. Оказавшись на расстоянии оклика, он остановился, замахал руками и крикнул странным, глубоким голосом высокого человека – то есть хайлийца: – Эй, дети! Вы друзья Линка? Мидо и Фадо переглянулись. Мост постепенно перестал дрожать. Мидо, уняв бешено стучащее сердце, крикнул в ответ: – А что? Что он на этот раз натворил? – Мисс Малон просила передать послание для друзей мальчика с феей. Для кокири. Вы ведь кокири? Мидо и Фадо смотрели на высокого человека. «Ты не обязан отвечать», – сказала фея Мидо. Будто забыла, что он собирается уйти во внешний мир и ни с кем больше не разговаривать. Впрочем, Мидо и сам об этом забыл. – Через два дня на ранчо будет вечеринка, – продолжил высокий человек. – Ганондорф повержен! Фадо приложила ладони ко рту и крикнула: – А что такое гаммондорт? И Мидо не ушёл из леса в тот день, поскольку должен был рассказать другим про вечеринку и узнать, кто хочет пойти. И услышать слова ростка Деку: – Мидо, для тебя это к лучшему. Ты сможешь посмотреть немного на внешний мир вместе с друзьями, и уже потом принять решение. Тебе нет нужды торопиться. Ранчо совсем неподалёку, и я уверен, что если вы пойдёте группой и не пробудете там дольше двух дней, ваша связь с лесом не ослабнет. – Росток Деку улыбнулся, радостно пошуршал листьями и добавил: – И я очень жду, когда вы мне расскажете про вечеринку! Как это было убого. Как это было ужасно. Мидо сделал тяжёлый выбор, но этот выбор у него отняли, и теперь он должен притворяться, будто ничего не произошло, и готовиться сделать выбор ещё раз. Через два дня он вывел группу кокири на мост и не чувствовал ничего, кроме досады.***
Они вышли из леса, и за деревьями вокруг завиднелись две скальные стены. Феи говорили с другими феями и спрашивали у них, где что находится и как правильно идти, поэтому никто не боялся заблудиться. – Там будет холм, – сказала фея Мидо. – А на нём – каменные здания, но с деревянными крышами. И будет пахнуть животными. – Ага, ага, все и так знают, что такое ранчо, – соврал он. Он продолжал идти, за ним – другие кокири, и две нависающие сверху скальные стены начали расходиться в стороны, они становились всё ниже и вскоре совсем перестали нависать, затем сделались совсем пологими, и перед кокири, будто подобравшись из ниоткуда, предстал внешний мир. Он весь утопал в золоте. Деревьев здесь почти не росло. Небо было огромным и ярким. Нигде не единой тени. Только трава и грязь, камни и кусты, и гуляющий ветер, и мир простирался во все стороны, почти совсем пустой. Здесь не было ни единого уголка, чтобы спрятаться. А что, подумал Мидо, если он ошибался? Что, если на самом деле та большая и тёмная тень обитала в лесу, и всё это время он должен был одолеть её? И всё же как могут высокие люди жить там, где деревья такие редкие и маленькие? – Нам на тот холм, – сказала фея Мидо. – З… заткнись. Здесь так ярко светило солнце. Оказывается, в мире столько разных людей. Некоторые скалы были людьми, некоторые люди были рыбами, толстые олени с крупными пятнами назывались «коровы», высокие олени с мягкими носами назывались «лошади». Здесь были птицы, которые ходили по земле. Животные были, по крайней мере, дружелюбны. Что до людей, то некоторые из них тревожили Мидо. Но он сохранил лицо перед кокири, пройдя вдоль каждого здания и показав, как работают дверные ручки. Привыкнет ли он когда-нибудь к каменным домам? Возможно, стоит попытаться. Он входил в дома и выходил из них до тех пор, пока одна из высоких людей – женщина с длинными рыжими волосами – не остановила его. – Я очень рада, что ты пришёл. Но вечеринка снаружи, и ты беспокоишь коров, – она указала на поле, где люди-скалы разводили огонь. – Не стесняйся! Гороны на самом деле очень милые. – Стесняюсь? – сказал он с отвращением. – Это я-то стесняюсь? Да ты знаешь, кто я? – Ты из леса, как Линк! Ничего страшного, он тоже поначалу растерялся. Но давай потом поговорим, мне нужно закончить готовку, – и она поспешила прочь. – О-о-о, не стесняйся, малыш, – передразнила её фея Мидо, – гороны такие ми-илые. – Ну а мы – нет, – сказал Мидо. – Это пусть гороны нас стесняются, – добавила фея. Мидо ухмыльнулся. Приятно вернуть былое согласие. Приятно вернуть былое нахальство. Он вспомнил, что мир ярок и добр, и что он, Мидо, в нём хозяин. – Ну? – он повернулся к остальным кокири. – Мы на месте. Не ждите, я не буду за вас решать. Разделитесь, делайте что хотите, только не позорьте меня. Он нашёл группу высоких людей и приступил к делу: выведать у них, в честь чего праздник. Два высоких человека – толстый и тощий – опираясь друг на друга, блуждали вокруг, горланили и держали по кружке с жёлтой водой, пахнущей гнилью. У обоих не было волос на голове. Когда Мидо снова встретил ту высокую женщину с рыжими волосами, он спросил её: – Ты ведь здесь главная? По-моему, эти мужчины отравились. – Они просто пьяны. Так делаем на вечеринках мы, хайлийцы, – она беззлобно нахмурилась на них. – Тот яд… это из-за него у них выпали волосы? – спросил Мидо. Она согнулась от смеха. – Вы, мальчики с феями, просто нечто! Мидо не знал, как к этому относиться. Солнце опускалось всё ниже, мир вокруг становился всё желтее, но Мидо выяснил не так много: Линк что-то там сделал, и ещё была какая-то «принцесса», и огромная свинья, и теперь всё должно стать хорошо. «А что насчёт Мудрецов?» – осторожно спросил Мидо у женщины, с которой разговаривал, и та закричала: «За Набуру и Мудрецов!», и все вокруг закричали: «За Мудрецов!», и многие вскинули вверх свои кружки и сделали долгие глотки. Так что ответа он не получил. Зато он узнал, что песни и пляски нравятся всем людям, а не только кокири. Кружась, мимо пронёсся Ресол, и его лицо закрывала какая-то дощечка: «Мидо, смотри! У меня маска!» Вокруг темнело, и вечеринка становилась громче. Солнечный свет казался таким необъятным, когда они впервые вышли в степь. Но теперь Мидо видел: ночь здесь была такой же необъятной. В ночном лесу повсюду светили огоньки фей, отражаясь от листьев и от поверхности воды, и обычно летали светлячки. Здесь же было всего восемь фей, по одной на каждого кокири, и их света не хватало под таким огромным небом. Нечему отражать их свет, когда вокруг только воздух и трава. Были, правда, цветные кольца огней людей-скал, свечение в домах и большая белая луна, но за их пределами – темнота. Земля содрогалась от плясок людей-скал, а плясали они много. Хайлийцы, чем больше пили яда, тем становились громче и оживлённее. Среди них были высокие суровые женщины, они тоже танцевали, тоже пили яд, но в основном играли с ножом. Люди-рыбы вроде были ничего. Люди-рыбы казались спокойными. Мидо решил держаться поближе к ним. Один из них рассказал ему о месте под названием «океан», где вода такая глубокая, что ей не видно конца. Мидо представил себе громадных тварей, скрывающихся в чёрной воде, и решил, что «океан» ему не подходит. Как, впрочем, и «степь» с этим её ветром и воем. – Есть ещё города, – пробормотал он. – Есть ещё горы и пещеры. Надо обо всём разузнать, и тогда уже думать. – Там не будет лучше, чем в нашем лесу, – сказала фея. Он боялся, что фея права, и его стремление покинуть лес просто глупо, но вслух сказал только: – Ну, посмотрим. Некоторые из женщин с ножами бросили свои игры и теперь танцевали, прыгая и вскидывая ноги на фоне цветных огней. Затем хайлийцы тоже захотели присоединиться к игре с ножом, кто-то порезался, и женщина с рыжими волосами, которая была здесь главная, носилась вокруг с бинтами и говорила всем быть осторожнее. Тем временем Рефа и ещё двое кокири – Мидо не видел с такого расстояния – подняли одного хайлица вниз головой и носили его туда-сюда, притворяясь, будто хотят швырнуть в огонь, в стену или через забор. Несколько хайлийцев в одинаковых синих одеждах – у одного была перевязана рука – пели хором, и получалось у них плохо. Похоже, никто против этого не возражал, кроме Мидо и его феи. По крайней мере, у него было кому пожаловаться. Огни мерцали то красным, то оранжевым, то синим, звёзды над головой казались бледными и размытыми. Ветер дул то в одну сторону, наклоняя пламя и унося огромный клуб дыба, то в другую, и тогда всё вокруг пахло как потное животное. Всё было таким большим, всё так быстро двигалось, что ты не слышал собственных мыслей. «О! – сказал один из людей-скал, – Мисс Малон, у вас такой чудесный голос! Не споёте под нашу любимую плясовую?» Женщина с рыжими волосами закружилась на месте, засмеялась и ответила, что да, разумеется, споёт, и человек-скала объявил: «Вот как она звучит!» Но это была не их песня. Это была песня Сарии. И люди плясали, и пели, и смеялись, и хлопали в ладоши, и песня им очень нравилась, хотя никто из них не знал Сарию, не видел тех зелёных мест, где она сочинила эту песню, или храма, который забрал её. Им нравилась песня и они были счастливы, а Мидо стоял без движения, у него звенело в ушах, и он вспоминал, как росток Деку отчитывал его. Она не предназначена тебе. Жадина. Он посмотрел на людей-скал, пляшущих вдалеке, и подумал рассеянно и отстранённо, что лучше бы все они умерли. «Мидо», – позвала его фея. Кто-то натолкнулся на него, сказал что-то грубое, извинился и продолжил танец. Мидо направился к огню, поскольку не помнил, где выход, но ему надо было куда-то девать себя. «Эй, Мидо», – позвал его кто-то. Он не слушал. – Эй, эй, Мидо, ты знаешь эту песню? – Тила подпрыгивала вверх-вниз на пальцах ног. На ней была маска, похожая на кленовый лист, с кривоватыми отверстиями для глаз. Кричала она громче, чем надо, и Мидо попытался скрыться от неё в толпе, но она схватила его за руку. – Ну Мидо, знаешь эту песню? Мидо посмотрел на неё. Уши были забиты шумом, а перед глазами стояли отсветы огня, и он едва мог что-то видеть. – А я знаю эту песню! – продолжила Тила. – Я её слышала когда-то давно! Ты помнишь Сарию? Она оказалась на земле. Толстый, пахнущий ядовитым напитком хайлиец оттаскивал от неё Мидо. – Жестокие… жестокие дети, – говорил он заплетающимся языком. – Не хотца на такое смотреть. Играйте как надо. Радуйтесь себе. – Убери руки! – крикнул Мидо, и толстый человек послушался. Тощий человек и один из людей-скал склонились над Тилой, говорили с ней. За их спинами Мидо видел её бледное лицо, наполовину сбитую маску, кровь на щеке и кровь на губах. Человек-скала помог Тиле подняться. Она выплюнула в ладонь кусок зуба. Мидо отряхнулся, развернулся на каблуке и пошёл прочь от огня. Когда в висках перестало стучать, и к нему вернулся слух, звучала уже другая песня. – Как она посмела, – процедил он сквозь зубы. – Как она посмела. Ты помнишь Сарию? – Пожалуйста, успокойся, – сказала его фея. – Я задал вопрос. – Феи помнят всё. – Тогда почему тебе не грустно? – голова Мидо раскалывалась. – Почему только мне? Всё-то я должен делать за других. Никакого уважения. Совершенно седой, морщинистый человек окликнул его: – Что это у вас на лице, юноша? Мидо потрогал свой лоб. Там была вмятина, продавленная краем маски Тилы. – Кровь, – ответил он. – А тебе какое дело? – Не глупи, это же… – Здесь тоже, – Мидо показал ему костяшки пальцев. – Как могут дети измазаться смолой, – сказал седой человек, присаживаясь, – когда вокруг на полмили ни одного дерева? Мидо усмехнулся и ушёл. Ноги его не несли. «Мидо, пожалуйста», – сказала его фея, и он ответил: «Зткнс». У забора виднелся большой силуэт человека-рыбы, и Мидо направился туда. Ему хотелось присесть, и чтобы его никто не тревожил. – Я видел, как вы напали на ту девочку, – сказал человек, который был рыбой. – Если боишься меня, подвинься. Я сяду здесь. Непохоже было, что этот человек-рыба мог быстро передвигаться по суше, даже когда хотел, так что он остался на месте. Мидо опустился на землю рядом. Рана на лбу посылала вспышку боли с каждым ударом сердца и каждый раз, когда люди-скалы били по земле во время своих плясок. Мидо прикусил язык. Перед глазами двоилось. Он крепко зажмурился и обхватил голову руками. – Похоже, юноша, вечеринка вам не по нраву? – спросил человек-рыба. Мидо не поднял головы. – Тебе небось тоже есть о чём рассказать. Тоже сидишь здесь в темноте. – Возможно, и так. Но хотелось бы видеть детей счастливыми. Для взрослых привычно тосковать, но дети… Мидо недобро засмеялся, прикрывая рот ладонями. От этого голова заболела только сильнее. – Я долго был ребёнком, мистер Рыба. Очень долго. Это совсем не здорово. – Мистер Рыба? – удивился человек-рыба. – Обычно меня называют «Ваше Величество». – Мидо. – Приятно познакомиться, Мидо. – И вовсе не приятно. Люди-скалы продолжали танцевать, а голова Мидо – раскалываться. Нужно было придумать, как бы отвадить Величество от разговора. Мидо выбрал плохое место, но сил искать новое не было. – А почему ты здесь хандришь? Для плясок ноги коротки? Величество молчал так долго, что Мидо решил, будто это сработало. Какое облегчение. Придумывать гадости было труднее, чем обычно. Но затем Величество всё же заговорил, совершенно отстранённым голосом, глядя куда-то мимо Мидо: – Моя жена умерла почти девять лет назад. Руто была единственным из наших яиц, которое вылупилось, и тем сильнее я любил её… как же я её избаловал. Позволял делать всё, чего она хочет. И всё же она выросла и стала… – А «жена» – это кто-то, кого очень любишь? – перебил его Мидо. – Да. В моём случае – да. – А я не знаю, когда умерло наше дерево. Давно уже. С тех пор всё не так, как надо. А теперь ещё и Сария ушла спасать мир или типа того. – Он сам не знал, зачем говорит. Голова от этого болела только сильнее. Он замолчал бы, если бы мог. – Я, конечно, не против, чтобы мир был спасён, но почему не забрали кого-то, кто мне меньше нравится? – Сария – одна из Мудрецов? Моя Руто тоже. Мои соболезнования. Оба замолчали. Люди самых разных обличий смеялись, кричали и пели у огня. Как будто ни о чём не знали. Как будто никогда не глядели во тьму, а тьма не глядела на них. Когда эта боль прекратится? Мидо вспомнил, как спросил Сарию: «Когда она уйдёт?», но не помнил, будто получил ответ. – Мидо, – позвала его фея, – Мидо, посмотри наверх. – Нет. – Ну правда, Мидо, хватит дуться, ты должен это увидеть. – Мне всё равно. – Дурень ты, сейчас же посмотри на небо, или будешь потом ненавидеть себя вечность, мне-то что с того! Мидо услышал, как Величество беспокойно задвигался за его спиной. – Ладно, ладно, – сказал он, – заткнись уже, смотрю я… И свет ослепил его. Пятнышки света сыпались с неба, сверкающие, как металл, и зелёные, как родной дом. Мидо поднял голову и посмотрел туда, откуда они падали – ещё более яркий зелёный шар пересекал небо, где-то между Мидо и звёздами, и следом летели другие огни, и Мидо должен был сказать об этом Величеству, но разучился говорить, поэтому просто вскочил на ноги, желая броситься следом и найти место, куда они держат путь, но у него слишком кружилась голова, а потом он моргнул, и их уже не было. Несправедливо, когда что-то уходит от тебя так быстро. Несправедливо, когда что-то уходит от тебя вообще. – Надеюсь, они тоже видели нас, – сказал Величество. Немного погодя он добавил: – О, Руто. – И всё? – Мидо обернулся к нему. – Просто отпускаешь? – Что ещё я могу сделать? Она оставила своё место в мире, чтобы сохранить мир для других. – А тебе нравится мир, в котором её нет? Величество посмотрел вниз, на Мидо. Отблески огня странно плясали в его огромных, полных отчаяния глазах. – Сейчас у нас не может быть другого мира. Мы вернёмся домой. И продолжим жить. – Да, Мидо, – сказала фея, – давай вернёмся домой и продолжим жить. Вечеринки – не твоя стихия, да? Ну ничего. Мы вернёмся в знакомые места и забудем об этом всём. Там, в безопасности, ты быстро придёшь в себя. Вот увидишь. Вернуться и забыть. Притвориться, что Линк никогда не приходил, и что Сарии он никогда не нравился больше. Дождаться, пока росток Деку вырастет, закрыть тот проход в стене Храма Леса и ждать, когда все его квадратные камни обрушатся друг на друга и перестанут насмехаться и угрожать. Дети должны радоваться. Мидо не был создан для мест, где живут высокие люди, и ничего хорошего в них не увидел. Именно оттуда приходят перемены – то, что разрушает и убивает. Ты можешь вечно идти через степь, но никогда не встретишь тех, кого потерял. Ты не встретишь их и дома, но хотя бы не износишь обувь. Он вернётся в свой лес. Он будет кокири. Как бы он ни изменился, он изменится обратно и не будет больше меняться никогда. И всё будет так, как должно быть. В голове стучало. Надо сперва извиниться перед Тилой. У неё так сильно шла кровь. Он извинится, феи её подлечат, и завтра они пойдут домой. Через несколько дней у неё вырастет новый зуб. Будто ничего и не было. Он посмотрел на своих кокири, пляшущих вокруг огня. От света глаза болели сильнее, чем прежде, будто кто-то надавил на них пальцами. Силуэты людей вращались и мерцали, Мидо видел их каждого по два, и все они расплывались. Он продолжал искать взглядом Тилу и думал уже, что нашёл её, но никто не стоял на одном месте, и все кокири теперь носили эти маски-листья. Они все были плоскими, безликими, бледно-зелёными против оранжевого света огня. И какими же крошечными они казались на фоне остальных – с тоненькими, странно гнущимися ручками и ножками. От боли в голове Мидо зажмурился. Затем открыл глаза и начал искать Тилу по краям группы. Должно быть, она где-то отдыхает после того, как он её побил. Его череп ничуть не менее крепок, чем её, и если уж ему настолько плохо, то ей – тем более. Должно быть, он перетряхнул ей все мозги. Если так, надо извиниться дважды. Но за пределами группы не было ни одного кокири, кроме самого Мидо. Они держались подальше от холодных тёмных мест. Танцевали друг с другом, с хайлийцами, с рыбами, со скалами, с коровами. У одной из них – он не был уверен, трудно разглядеть кого-то в движении, особенно когда смотреть так непривычно больно – у одной из них на краю маски блестело что-то тёмно-рыжее. Так кровь начинает запекаться перед тем, как затвердеет. Тот седой хайлиец сказал, что Мидо покрыт смолой, но смола выступает, если ранить дерево. Если ранить кокири, у него течёт кровь. Не вода же? «Если тебя ранить, у тебя потечёт вода?» – спросил Мидо у Величества, и тот сказал только: «Мидо, возможно, вам лучше сесть». Но Мидо увидел Тилу и должен был идти к ней. – Привет, Мидо! – сказала она. – А где твоя маска? – Чего? – Мы все носим маски! Они напоминают о нашем дереве. Ты тоже такую купи. Ты ведь захватил с собой деньги высоких людей? – Деньги ты у меня украла. Несколько лет назад. Лет? Точно лет? Он не знал. Он никогда ничего не знал. – Да, это на меня похоже! – Тила забралась на корову, которая была совсем не против, обхватила руками колено и посмотрела сверху на Мидо. – А ты бы надел маску. У тебя такая кислая мина! – Тила, – сказал он. – Прости, что я тебя избил. – Что? Забияка. Ударил меня. Невелика беда. – Но тебе ведь было больно? И страшно, что я не остановлюсь? И ты не злишься? – Мидо, – сказала Тила скучающим тоном. – Мы на вечеринке. Она соскользнула с коровьей спины и утанцевала прочь. Мидо проводил её взглядом. Ему стало не по себе. «Значит, такими мы должны быть?» – он не спросил об этом свою фею. Он знал ответ. Забудь о боли, ни в чём не нуждайся. Росток Деку неплохой парень, и рано или поздно он вырастет в новое древо Деку. С Фадо весело играть, и она вполне может снова стать любимицей Мидо. И всё будет хорошо, и мирно, и спокойно, и он должен радоваться. Но… В его сознании открылась дверь в тот тёмный, мутный момент, когда здесь пели песню Сарии. Он увидел, что тогда произошло. Он увидел… Он со всей силы ударил головой по лицу Тилы. Что-то треснуло. Перед глазами были разноцветные вспышки. Тила сказала «Ой» так мягко, будто слишком удивилась, чтобы почувствовать боль. Она покачнулась. Никто из высоких людей ничего не видел. Они пели. Перед глазами всё было красным. Он резко опустил плечо и повалил её на землю. Она ударила его коленом в живот, но это у неё вышло случайно. Высокие люди пели песню, и либо они пели её неправильно, либо сам Мидо неправильно помнил. Он ненавидел это. Ненавидел. Ненавидел. Ненавидел. Он обхватил руками щуплую шею Тилы и придавил к земле. И ударил. Почувствовал, как её голова отскочила от земли. Ударил ещё раз, и её маска соскользнула на челюсть. Пошла кровь. Кровь заблестела в свете огня. Тила схватила его руку на своей шее и согнула на ней палец, пока он не закричал и не отпустил её. Ещё немного, и он бы её укусил. Или закричал бы ей прямо в лицо: «Помню ли я Сарию? Помню ли я наше старое древо Деку? А ты как думаешь? Думаешь, я не помню, что НИКОГДА НЕ ПОЛУЧАЮ ТО, ЧЕГО ХОЧУ?!» Именно тогда толстый человек его остановил. Именно тогда он ушёл и говорил с мистером Рыбой. – Я мог убить её, – произнёс Мидо. Его фея молчала. – А она и не знает. – Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. – Не знает, что… – Она простила тебя, – сказала фея. – Так что всё хорошо. – Но… разве так должно быть? Когда вокруг… такое. И в том числе… – Во лбу стучало. Он коснулся раны. Кровь остыла и затвердевала. – Во мне. – Ты кокири, – сказала фея. – Так что не волнуйся о том, как «должно быть». Ты вернёшься в лес, и всё будет хорошо. В лесу всегда всё хорошо. Правда, Мидо. Она была права. Конечно, она была права. Покуда вокруг ничего не меняется, кокири будут в безопасности. Покуда вокруг ничего не меняется, они будут счастливы. Свет огня казался большим ярким пятном посреди чёрной ночной степи, а танцоры прорезали в нём дыры своими столь же чёрными силуэтами. Их силуэты соприкасались с чёрной степью и сливались с нею воедино, и люди вокруг не замечали этого. Не замечали, что между ними и чем-то иным – лишь тонкая полоса света. Не думали о том, что завтра этот свет погаснет. Кокири – такие маленькие, странные, безобидные и неправильные – ни о чём не будут переживать до того самого дня, когда их поглотит нечто большое и тёмное. Голова у Мидо раскалывалась. Они пугали его едва ли не больше, чем весь мир.