***
Гримерка, попытка отдышаться. Рыжий парень облокачивается на стол двумя руками, сгибаясь в спине. Всего месяц назад ему стукнуло двадцать четыре года, а тело уже отказывается подчиняться разуму. С наркотиками покончено, нервы для слабаков, все песни спеты, однако унять переживания всё равно не получается. Запустив руки в короткие волосы, Даня бросает взгляд на своё отражение. Молодой организм находится в перенапряженном состоянии: на лбу виднеются белые пятна, вены на шее взбухли, покрасневшие глаза отстранённо смотрят на себя в ответ. Сердце колотится как бешеное, кажется, оно совсем скоро разорвётся на части и поспешит выпрыгнуть из тела по кусочкам. — Блять, что это только что было? — приговаривает парень самому себе. И вправду, огромная площадка, целый океан людей, знающих его треки наизусть. В таких масштабах Кашин выступал впервые, из-за чего эмоции совершенно не похожи на те, что он получал с прошлых концертов. Ощущение, будто добрая половина Санкт-Петербурга пришла сюда ради него. Пока другие исполнители продолжают выступать на сцене прямо сейчас, в ушах всё равно висит тот гул из тысяч голосов совершенно разных людей, собравшихся вместе на фестиваль. — Ну что, ты как? — постучавшись, в гримерку входит темноволосый парень. Оглянувшись, Даня радостно улыбается перед тем, как ему ответить. — Классно, это было просто супер, — мотая головой из стороны в сторону, Кашин падает на стул, стоящий позади. — Это ты классный, — подойдя к нему, брюнет присаживается на корточки напротив. — Дань, ты крут. Чужие слова проходятся по душе сладким ветром. Прикрыв глаза, Кашин нагибается к чужому лицу и начинает смеяться. — Но страшно, Руслан, пиздец нервозно было выходить! — почёсывая затылок, начинает Даня. — Ещё когда на секунду огни переместились с меня на толпу, я просто ахерел сколько их там! — И им всем безумно понравилось, как ты выступил, — Тушенцов кладёт одну ладонь ему на щёку, заставляя взглянуть на себя. — А тебе, как обычно, понравилось больше всех? — А может быть иначе? Они смотрят друг другу в глаза, хватая дыхание из приоткрытых уст по очереди. Хочется радоваться, плакать от счастья, кричать и в то же время громко молчать, забываясь в силуэте улыбки напротив. Руслан знает, что Даня умеет читать его мысли. Кашин, в свой черёд, может говорить за них обоих. Они дополняют самих себя, находясь рядом друг с другом, разделяют каждую победу на двоих, вместе выпутываются из любой ситуации, а после спокойно разглядывают своё отражение в чужих зрачках. Им не нужно ничего говорить или доказывать, им не обязательно целоваться каждый день, чтобы напоминать о своей любви. Она существует, она прошла через многое и обязательно дойдёт с ними до самого конца. — Хочешь сделать глупость? — достав из кармана свои чёрные очки, Руслан надевает их на Даню. — Что может быть глупее, чем обжиматься с тобой в гримерке после своего выступления, когда ты должен выйти на сцену чуть ли не сразу после меня? — Кашин выгибает одну бровь, огрев горячим дыханием лицо напротив. — Это мы ещё не обжимаемся, — встав, Тушенцов потягивает за руку и Даню. Он надевает на них обоих белые медицинские маски, накидывает капюшон на себя и на Кашина и, несмотря на чужие упрёки, выбегает из-за сцены с ним за руку. Сняв свои проходки, они убирают карточки по карманам. — Куда ты меня? — не успевает Даня договорить, как его уже вытаскивают в общий зал. — Руслан, так нельзя, — шепчет рыжеволосый, оглядываясь на охранников. — Мы никого не предупредили, что выйдем ко всем, нам организаторы пизды вставят! — Не вставят, если нас никто не узнает, — затянув свой капюшон потуже, Тушенцов берёт руки Кашина в свои и прячет их в рукава друг друга. — Видишь, ни татуировок, ни наших лиц, никто не поймёт. — Молись, чёрт, молись, — приговаривает Кашин, пока его оттягивают в сторону толпы. Завидев поглядывающих на них людей неподалёку, Даня прячет своё лицо в плечо темноволосого. Руслан обвивает свои руки вокруг него и начинает медленно покачиваться из стороны в сторону. Даня кладёт ладони на плечи Тушенцова и, чтоб второй долго не светил своим лицом, целует его через маску без предупреждения. Собственные очки слазят с лица, когда Руслан отвечает на прикосновения и, приспустив с их лиц медицинские маски, прикусывает чужой язык. Закрывшись друг в друге от всего мира, они быстро оказываются в самой середине. Здесь люди бешено бросаются на других, сталкиваются стеной к стене и разогреваются по максимуму перед выступлением очередного артиста. Руслана обыскался уже весь персонал, но никто ни о чём и не подозревает, пока тот засасывается со своим парнем на самом видном месте. — Тебе точно влетит, — протягивает Кашин, вглядываясь в встревоженное лицо одного из диджеев на сцене. — Это одноразовая акция, клянусь, такого больше не повторится, — шепчет ему на ухо Тушенцов. — Жаль, ведь мне всё приходится по вкусу, — посмеивается Даня, не пытаясь увернуться от чужих зубов, впившихся ему в шею. — Значит не одноразовая, — быстро меняет своё мнение темноволосый. Отстранившись, он вновь вглядывается в свои же тёмные очки и, не выдержав, снимает их с лица Дани. Лишь для того, чтобы посмотреть в его серо-зелёные глаза, светящиеся от счастья. Он любит, так же, как любят его. — И всё же, Руслан, тебе пора, — Даня целует его вновь, натыкаясь на недовольное урчание. — Не хочу, мне хорошо здесь, — он прижимается к Кашину ещё ближе, крепко сжав чужие бёдра. — С тобой. — Мы увидимся после концерта, не ной, — Кашин улыбается в ответ, забирая чёрные очки и надевая их на себя. — Тогда, я буду ждать, — напоследок обняв рыжеволосого, Тушенцов долго смотрит на него, прежде чем отойти в самую середину зала. Он провожает Даню взглядом до самого входа в вип, и только после этого, подав секретный жест организатору, обращает на себя всеобщее внимание. Вокруг него вмиг образовывается круг из саппортов, загораживающих его от толпы, в которой он всего пару секунд назад сливался с окружающими. Никто не поймёт, что тот, кто сейчас поднимается на сцену из самого зала, несколько минут до этого целовался с другой знаменитостью. Сейчас Тушенцов надевает наушник, быстро извиняется перед толпой за задержку, пожимает руки нескольким ребятам и начинает петь. И только Даня, сняв капюшон и очки, будет наблюдать за ним из ложи, ловить от него воздушные поцелуи, зная, что они направлены именно ему. Совсем скоро они встретятся вновь. И оба будут ждать.***
Я не знал, что никто из нас так и не сможет переступить через свою гордость. Я всё ещё жду твоего звонка, но не решаюсь позвонить сам. Всё, что нас связывает, Руслан, это воспоминания. И я часто думаю о них, ловя себя на мысли, что был бы не против сделать новые. Я не прошу любить себя как раньше, мне не нужны твои извинения, просто посмотри мне в глаза, надень на них чёрные очки, скажи, что у меня огромный нос, я отвечу, что из-за тебя он стал ещё больше. И, будь рядом. Как коллега, как товарищ, как друг. Как кто угодно. Больше мне ничего не нужно.
Он медленно выходит из-за стола, долго смотрит на широкий лист, свой аккуратный почерк и прозрачные следы от слёз, въевшиеся в бумагу. Он резко хватает послание и разрывает его на мелкие части, разбрасывая огрызки с буквами по всей комнате, подбегает к телефону и проклинает всё вокруг за то, что сил злиться почти не осталось. Разблокированный экран показывает ноль новых уведомлений, всё вокруг такое же, каким было уже три года. Жаль, что «уже», а не «назад». Пустая пачка сигарет, мышечное ощущение чужих прикосновений на спине и шее, тревога, гложущая изнутри — это всё, что осталось после Руслана. Почти все сигареты были выкурены в первый же месяц после ссоры, последняя оставалась на случай, если всё изменится. Но ничего не менялось, не выдержав, Кашин скурил её с самим фильтром. Посчитав тогда, что для него этот период остался в прошлом, он на радостях выбросил упаковку. Было не шибко весело валяться под снегом всё следующее утро в мусорке, перебирая сотни тысяч похожих пустых пачек. Та самая была найдена и возвращена в ящик стола, где покоилась полгода. Оставшиеся же полтора она путешествовала по всей планете. Надежда не переставала подпитывать желание однажды высунуть её из кармана, ткнуть ей Тушенцову в лицо, нагрубить, а после крепко обнять, прошептав, что ждал. Однако, может ли человек ждать так долго, если каждый день для него хуже смертной казни? Может, если боль начнёт притупляться. Он тоже виноват, он так же был не прав, от него зависит не меньше, чем от Руслана. Обида прошла ещё в первые три месяца, но возможности перебороть себя и написать первым так и не появилось. Жить в ожидании того, что перестало существовать ещё давно, слишком тяжело. Писать письма в никуда, разрывая на куски каждое третье — то ещё мучение. Бесполезное, абсолютно бессмысленное, оно лишь продлевает страдания, вырисовывая перед сном ещё более мрачные картины. В каждой из них всё повторяется раз за разом. «Я не хочу тебя видеть». «Мне жаль». «Прощай». Они оба изменились, поднялись, выросли, их больше не путают, им уже под тридцать. — Ещё день, и Руслану будет тридцать, — произносит Даня шёпотом, выглядывая из окна. Он вновь курит, потому что ничем боле заняться не способен. Сигареты заполняют пробелы внутри, горечь в горле заставляет чувствовать хоть что-то помимо скуки. Холодный декабрьский воздух замораживает пальцы, глаза уставши смотрят в даль заснеженных дорог. — А после, ещё неделя, и будет совершенно новый год. Такой же беззаботный, весёлый и наполненный событиями, но слишком пустой для того, кто зачем-то вглядывается в каждый силуэт проходящих снизу людей, желая завидеть татуировку летучей мыши на чьей-то шее. Проходя взглядом по каждому чёрному капюшону, он снова вспоминает тот поцелуй в толпе, опять пытается избавиться от вербального ощущения чужих пальцев, гладящих по щеке. Даже спустя такое огромное количество времени они всё равно отдают теплотой, окутывающей со всех сторон. Даня обязательно ответит, если он ему напишет. Он вмиг простит, извинится, замолчит, заплачет, но он точно умрёт в одиночестве, если не напишет первым. Хотя, будет ли ему так же рад Руслан? В последнее время Кашин начал задумываться над этим всё больше. Может, Руслан и не хочет мириться, что, если ему вовсе нет до него дела? То, как они избегают друг друга, прямо указывает на это. Однако если Кашин делает всё то же самое, что и Тушенцов, по-прежнему ожидая иного, значит ли это, что Руслан может поступать так же? Нет, всё это осталось в прошлом. Склоняя себя то к одной, то к другой стороне этого размышления, Даня оказывается на тонкой леске, протянутой через пропасть. Он берёт в руки телефон, находит избранный контакт и начинает писать снова.Мне нравилось, как ты целовал меня, когда я переживал. Я хочу держать тебя за руку, теряясь в толпе незнакомых людей, которые могут нас выдать. Меня не покидает желание быть тем, возле кого тебя меньше колотит. Я помню, тебя почти не дёргало, когда ты был рядом со мной. Меня не тянуло к веществам, пока ты обнимал меня.
Одни и те же слова больше не имеют никакого смысла. Кроме мечтаний, планов и страданий писать не о чем. Желание вернуть то, что было раньше, сгорает вместе с напечатанным текстом. Он стирает всё под корень, убирает контакт Руслана из недавних и устало вздыхает, выходя на балкон в одних шортах. Он давно переехал, сменил номер и оставил все социальные сети в стороне. Ему нужно жить дальше, ведь сама жизнь, как он Руслана, его ждать не собирается. Лёгкая футболка и носки не согревают огромное тело, алкоголь в холодильнике уже закончился. Новая сигарета, очутившаяся в руках сама по себе, медленно разгорается на ветру. Убрав зажигалку в карман, Кашин кладёт локти на перила. Ещё совсем недавно чьи-то руки могли обнять его сзади, поцеловать в затылок и повалить силой на кровать. Тогда бы он рассмеялся, улыбнулся в ответ, пожал плечами и поцеловал его. Пусть всё это происходило совсем в другом месте, закрывая глаза, рыжеволосый представляет именно это. Ему не хватает прежнего себя, который был собой, пока был рядом с Русланом. Ему не хватает самого Руслана, ему недостаточно пересматривать старые фотографии, избавляться от всех, кто говорит о нём, блокировать старых друзей, ему слишком скучно без новых воспоминаний, которые создать не получается. И, по ощущениям, не получится никогда. Потирая переносицу, Даня поглядывает на часы. Уже поздняя ночь, завтра он встречается с Ильёй, Максом и Антоном в баре, чуть позже с остальными подойдёт и Денис. Они будут обсуждать планы на будущее, играть в настольные игры, Даня поедет к себе домой и установит новую звуковую карту. Анимация на одну из старых песен выйдет через два дня после, на концерт в Москве Кашин поедет спустя месяц. За это время нужно будет смонтировать новый ролик, провести несколько стримов, поехать отдыхать в другую страну и решить ещё море накопившихся дел. А у него их куча, ими надо было бы заняться уже сейчас, но сил нет. Они и не появятся, пока Руслан не принесёт ему кофе, не выкурит с ним по сигарете и не отправится спать, глупо разговаривая во сне. Однако Руслан не придёт, а время продолжает течь, заставляя жить дальше. Звонок в дверь доходит до ушей не сразу, подорвавшись, Кашин летит ко входу. Озабоченный остатками прошлого, Даня смотрит в зеркало. Он выглядит почти так же, как всегда, не считая покрасневших из-за холода пальцев. Он открывает дверь даже не смотря в глазок, стирает улыбку с лица, когда встречается взглядом с курьером, принёсшим подостывшую на вид еду. Он никак не может усвоить простой истины: надежды умерли ещё тогда, когда Руслан сказал ему «Прощай». Поблагодарив курьера, Даня закрывает дверь и относит пакеты на кухню. Поставив всё в холодильник, наливает себе стакан воды и разглядывает через окно далёкие звёзды. Плакать больше не хочется, всё равно это занятие ничего, кроме отрицательных эмоций не приносит. Да никто и не скажет ему не плакать, не предложит полетать с ним, прыгая с самодельным парашютом из пакетов с кровати, как маленькие дети. Завалившись в постель, он лишь прикрывает глаза, поздно понимая, что забыл закрыть дверь на балкон. Сон приходит моментально, в его содержании нет новых сюжетов: всё то же море, наркоманская чёлка у них двоих, молодой вид и песни, которые они поют по очереди. Во сне тепло и уютно, в разы лучше, чем в реальности. Там нет ожидания, бесполезных писем и так и не отправленных сообщений. В нём он не считает себя странным, не боится негативной реакции на себя, в нём он мирно обнимает старого приятеля, который непроизвольно дёргается через каждые полчаса. Намного реже, чем мог бы без него. Распахнув глаза, Кашин передёргивается. На дворе всё ещё ночь, он проспал менее часа. Лишь спустя долгие мгновения по ушам врезается стук, который и стал причиной пробуждения. Вытащив пистолет из-под матраса, Даня медленно встаёт с кровати. Ватные ноги переступают через раскиданные обрывки бумаги, чуть не споткнувшись о бутылку водки. Сжав ствол покрепче, Кашин открывает замки и распахивает дверь. За ней всё так же никого нет. Может его мозг изводит его до последнего, заставляя воображение играть на нервной системе, а может это Руслан сбегает каждый раз, не решаясь дойти до конца. Ему уже всё равно. Положив пистолет подальше от себя, Даня закрывает дверь, садится на пол и опускает взгляд. Чужие руки поглаживают щёку, язык проходится по шее до уха. Это всё лишь остатки прошлого, засевшие в голову воспоминания. Ну и пусть. Пока Даня улыбается самому себе, грустно посмеиваясь в одиночестве собственной квартиры, прикрывает глаза и видит перед собой Руслана, ему спокойно.***
Мне не стоило оставлять тебя. Не знаю, скучаешь ли ты по мне, но мне без тебя плохо. Я слишком часто чувствую твой взгляд на себе, зная, что тебя нет рядом. Я пойму, если ты не захочешь видеть меня, я отстану, если ты скажешь, что ещё не время. Но, я умоляю, ответь хотя бы на одно моё письмо, хоть на один звонок, хоть на любое моё слово. И прости меня. За всё, Дань. Прости.