слышишь пение?

      Несколько коротких анимационных мультфильмов уже вышло в прокат, однако продажи были неутешительными. Отрисованные почти в ручную под руководством самого Генри и команды из ещё нескольких аниматоров, пара коротких метров с Бенди и Борисом. Комедия. Что-то забавное. Что-то быстрое весёлое и глупое. По крайней мере, так любят дети. По крайней мере, так сказал Джоуи. Но в кое-чем он таки ошибся. А вернее, весь его замысел того, для чего вообще нужны его мультфильмы изначально был странным, и держался только на его амбициях, а не желании заработать денег, как это было у других студий, и всегда работало.       Мультфильмы могли быть немыми. Персонажам можно было ничего не говорить, чтобы показать на экране зрителю то, что следует и что задумано. Однако полная тишина с добавлением кривых звуков на фон вызовет лишь отторжение у среднестатистического зрителя, в особенности, если это ребёнок.       Нужно было кое-что ещё. Музыка. Музыка, это вещь которая в кинематографе сначала кажется не такой уж и важной, в особенности если это не мюзикл, в особенности если это немой детский мульт.        Музыка выражает чувства, не хуже чем визуал. Иногда даже больше. И это было очень важно. Но Джоуи, с его странным видением «чувств» сначала этого не понял. Но сейчас не об этом.       А о том, что осознав свой промах директор компании таки решил нанять ответственных за музыку людей. С этого момента студия, что была на тот момент больше похожа на любительское собрание любителей своего дела, стала больше походить на что-то действительно серьёзное. Однако с новыми людьми сулят и новые трудности. Слишком громко было бы называть их «проблемами», хотя для определённых людей возможно так оно и было бы. Например, для Генри.       Свет в художественном отделе по идее должен был быть сделан лучше чем где-либо ещё, дабы сберечь зрение сотрудникам, и обеспечить качественное рабочее место для людей, что в основном работают с помощью глаз. Но Джоуи это, к слову, не заботило. Как и скудный бюджет, которым он раскидывался так, словно его было много, что выливалось в постоянные проблемы с окупом выпущенных мультов, и задержкой зарплат.       Главная большая лампа посреди комнаты снова мигает, и Штэйн неприятно жмурится, стараясь убрать с глаз неприятные желто-черные пятна от перенапряжения. Ещё немного, и ему придётся надевать очки, ведь каждый раз поднимая взгляд, он ощущал как все внезапно плывёт, и это не проходит даже после отдыха или длительного времени.       Он вновь берет карандаш, что упорно наточил небольшим ножечком, и ведёт им по чистоту листу, намечая ещё одну зарисовку, складывая её, поверх стопки таких же, на которых красуется знак вопроса, что означало, что её ещё следует одобрить. Руки Генри дрожат. Дрожат они всегда, или только с его приходом на эту студию, сказать наверняка он не может. Потому что не помнит, что было раньше. Поэтому что жаловаться на нагрузку от своего же любимого дела ему раньше почти не приходилось.       Рисунок готов. Фигура чертенка держащая в руках трубу, забавно надувает щеки, когда играет на ней. Этот эпизод был посвящён музыке. И это было для него небольшой проблемой.              Генри был главой анимационного отдела. Но при этом, имея способности управлять другими людьми, Джоуи быстро впихнул ему дополнительных обязательств, по типу: «Если у вас какая-то проблема, пусть все решает Штейн, ведь он моя правая рука!».       Он лишь вздыхает и прикрывает веки, потирая переносицу пальцами. Голова гудит. Если серия тесно связана с музыкой, это значит только то, что ему придётся часто пересекаться в этапах работы с музыкальным отделом. В частности с его директором — Самюэлем Лоуренсом. Парень со сложным именем и характером, хотя Джоуи любил звать его «Сэмми», по сути таким образом стараясь смягчить рамки общения и расположить работника к себе, конечно же чтобы залить ему в уши побольше всякого бреда и заставить его подмять свои идеи под себя. Но на Лоуренса это все равно не действовало. Он в целом будучи моложе самого Дрю любил вести себя так, словно прожил несколько жизней. Поэтому и Дрю и всех остальных композитор ни во что не ставил. Он никогда не говорил об этом вслух, но все об этом знали. Почему-то.       Нет, у Генри почти никогда не возникало сложностей с коммуникацией. Из-за своеобразного спокойного и лояльного обаяния он легко справлялся с тем чтобы найти с кем-либо общий язык, особенно если с этим кем-то их связывала та же работа. Он всегда считал свое умение находить подход к людям одним из самых главных. Но проблема была слегка иного характера.       Сэмми его недолюбливал, причём явно, причём так, что это понимали все, но никто не хотел этого признавать. Их знакомство не задалось, как и совместная работа, как и спокойные нейтральные взаимодействия в качестве коллег. Это было похоже на личную неприязнь, а это обычно та вещь которая может не иметь под собой почвы, а значит и вырвать её с корнем или ослабить бывает тяжело или невозможно. Каждый раз, при попытках разговаривать или что-то выяснять Генри приходилось делать нейтральное лицо, как будто не замечать откровенного отвращения в глазах напротив, как будто не слышать явных колкостей и ядовитых замечаний, явных, но пассивных, чтобы раздувать конфликт. Но и не без этого. Если бы Штейн был маленьким мальчиком, он бы сказал, что боится Сэмми, но он его ровесник, а значит сказать так он не имеет права.       Не то, чтобы это первостепенно беспокоило Генри, он не в первые сталкивался с тем, кому он не по нраву, но в злощастной ненависти композитора было что-то по-особенному болезненное и думать об этом ему было тяжело и неприятно. Как будто внутри сварачивалось что-то тяжёлое больное и горячее. Странное чувство.       Однако он взрослый, ответственный и порядочный человек который уважает себя, и большинство людей вокруг себя, даже если не совсем их любит и зацикливаться на таком не было смысла. Это просто обстоятельства которые не зависят от него, вот только эта мысль резко не убирала занозу из-под ногтя.       Умом он это понимал, а подсознанием, не очень.       Но это не так важно, когда ему просто следует делать свою работу. Вот так.       Отмахиваясь от проблемы он её не решает, но в голове становится немного более пусто, отчего хорошо и он зябко потягиваясь встаёт со стула, разминая ноющую поясницу.        Устало смотрит на часы, что указывают стрелкой на поздний вечер, а значит, что сегодняшняя переработка уже закончена и ему следует собираться домой. Сиротливо окидывает взглядом результаты своих трудов, аккуратно убирая в стопку зарисовки, наводя порядок на столе и собирая вещи в старую кожаную сумку.