Бесконечность

В баре “Люпин” стояла благостная тишина, из-за чего по-своему уютный антураж этого места невольно стал казаться ещё более привлекательным. Тем не менее, хладнокровная безмятежность с некоторой долей неспешной чопорности сопровождала это заведение всегда – рамок и стеснённых внешних обстоятельств она решительно не принимала. Казалось, что “Люпин” бытует во вневременном космическом пространстве, а само его постоянство является непреложной истиной, оспорить которую никак нельзя. Потому как и сам Ода, являясь частью этого места, тоже бесконечен, что ему до людских ограничений? Бармен скрупулёзно натирает гранёные стаканы, всё ещё подозрительная на вид трёхцветная кошка мурлычет где-то позади, а Сакуноске всё по-прежнему курит и ждёт задержавшегося Дазая. Действительно, всё так же, как и всегда. Приглушенный свет, заточённый в одном из металлических навесных фонарей, будто гипнотизировал всё живое, из-за чего на периферии сознания ему стала мерещиться всякая ерунда. Однако Ода не держал зла. В конце концов этому маленькому, но горделивому лучику не было суждено быть вызволенным могучими руками Прометея. Мужчине вдруг показалось, что в ответ на его мысль пленник, один из спутников этой странной вечности, плутовато подмигнул. Спустя некоторое время запыхавшийся Дазай вихрем влетел в пустой бар, нарушив своим визитом его идиллический покой и совершенство – в этом заключался один из его бесчисленных талантов. Однако, на удивление, мир не рухнул, а Ода был не против, может, когда-нибудь Дазай тоже почувствует необыкновенное слияние с этим местом и сопутствующую ему гармонию. Если захочет, конечно. Обычно вектор его настроений, как и погоду, было трудно спрогнозировать. Прижав недокуренную сигарету к плоской поверхности пепельницы, он жестом пригласил Осаму сесть рядом за барной стойкой. Космическое пространство вселенной Оды тут же заполонилось взбалмошной аурой его старого приятеля: в нос ударил запах геля для душа, пожалуй, с нотками тёмного шоколада, который удивительным образом подходил под внешний антураж их любимого заведения. Преимущественно Дазай делал всё наоборот, даже если дело касалось незначительных мелочей. Сакуноске когда-то давно вкупе с Анго сравнивал его с диссонансными аккордами – на первый взгляд звучат нескладно, но без их странного очарования не обходится ни одно приличное музыкальное сочинение. По прибытию Дазай принёс не только свежие новости и впечатления, но и всеобъемлющий хаос, заполоняющий собой всё пространство вокруг. Привычные порядки госпожи бесконечности были беспардонно разрушены, словно карточный домик, но состояние неопределённости не может долго продолжаться, после чего Осаму начал создавать новый, понятный только ему одному, строй мироздания. Само его появление поспособствовало рождению концепций пространства и времени, после чего стрелки на настенных часах будто бы ожили и стали идти семимильными шагами. Они много говорили, точнее – говорил Дазай, а Ода оставался молчаливым собеседником, важно покачивая головой, мол, слушаю, внимая каждому правдивому и не очень рассказу его собеседника. На этот раз пить почему-то не стали, опьяняющих голову чувств хватало с лихвой. Так бы они и сидели, прежде чем Дазай не задал бы роковой вопрос: – Одасаку, ты любил бы меня, будь я, допустим... червём? Оде внезапно снова захотелось закурить. – Почему ты спрашиваешь? – Просто так. Мне казалось, что за всё время нашего знакомства ты уже привык, – Дазай театрально надул щёки, опёршись локтями о лакированную барную стойку. Мужчина знал, что здесь всё определённо не “просто так”, но возразить на вполне справедливое заявление Осаму ничего не смог. Он наконец перестал сверлить тупым взглядом вальс случайных пылинок в воздухе, после чего украдкой покосился в сторону Дазая. На обветренном юношеском лице стояла лёгкая улыбка без намёка на гипотетическую пакость. Ода только сейчас внезапно понял, что только рядом с Дазаем он чаще всего использовал слова вроде “гипотетически”, “возможно” и “теоретически”, но никогда “определённо” или “совершенно точно”... – Ну, так что? – внезапно его поток мыслей бесцеремонно прервали, – Игнорируешь меня, Одасаку? – Нет, просто задумался. – Ты так всегда красноречив, - разочарованно простонал Дазай. – Ну же, подключи свою писательскую фантазию, не будь таким нудным. – Хорошо, раз уж ты мне не оставляешь и шанса на капитуляцию, то будь по-твоему, – Ода поудобнее уселся на стуле и продолжил. – Возвращаясь к твоему вопросу, Дазай, всё зависит от того, что конкретно ты вкладываешь в свои слова. Ты спрашиваешь, любил я тебя, если бы твоё сознание случайно оказалось в форме червя или, напротив, если бы ты в сущности стал полноценным червём? На секунды две между ними встала гробовая тишина. В древесно-янтарных глазах Дазая явное удивление плескалось вперемешку с чем-то ещё, но не зловеще-опасным, чему Ода так и не смог дать название. С незапамятных времён чёрная смоль, пожирающая любое светлое начало на её пути, в его взгляде успела перемениться на подтаявший молочный шоколад, к которому было не страшно прикоснуться. Красиво. – Допустим, я принимаю твои условия игры, – ответил Дазай. – А если всё сразу? – На самом деле при стечении любых обстоятельств у меня один ответ – нет. – О, ты так жесток, Одасаку! - его глаза вдруг на миг потускнели. – Надеюсь, ты понимаешь, что не прошел ни один из многочисленных психологических тестов на дружбу. – Я всего лишь думаю, что превращение в подобную случайно-несвойственная тебе форму бытия в виде червя не пойдёт из нас никому на пользу. – Верно-верно, ты прав. Будь я червём, мне было бы наверняка сложно совершить изощрённое самоубийство. Ну, ничего не поделаешь. Ты как всегда предусмотрителен, разве это не чудесно? Сакуноске неодобрительно поморщился на заявление Осаму, но всё же продолжил: – В таком случае как я могу любить кого-либо, чья телесная оболочка неизбежно пожирала бы его человеческую сущность и естество? – Даже если это я? Прежде чем Дазай бы успел по-детски насупиться, мужчина сделал решающий ход конём: – Да. Человеком ты мне нравишься больше. Долгое время Дазай ничего не говорил, в чём его мысленно поддерживал Ода. По-видимому, вопрос был исчерпан – каждый думал о своём. Умиротворяющая обстановка этого места вновь начала набирать обороты. Позже Осаму заказал два напитка, случайным образом распределив их внутри их на первый вид сиротливой компании, и произнёс: – Знаешь, Одасаку, я больше не хочу быть червём. – Это нормально. Такой страшный опыт не захотелось бы испытывать никому. – Что ж, в таком случае – за бродячих псов! Оде ничего не оставалось больше, как обречённо вздохнуть и, отведя голову в противоположную от упрямого компаньона сторону, незаметно улыбнуться.