Яблочки

Джим любил свою жизнь, она ему отчаянно нравилась. Миссии, новые контакты, первые знакомства, сложные решения. Иногда хватало интеллекта, тщательно завёрнутого в обаяние, иногда приходилось отстреливаться. В любом случае, никаких постоянных связей пополам с ответственностью даже не светило: ноги уносить по завершении полагалось максимально быстро, поскольку адмиралтейство настаивало. Ну а если кто не соглашался, в дело вступала Энтерпрайз, преданно ждущая на орбите. И всё ведь шло прекрасно, пока заботливому, блин, адмиралтейству не понадобилось сделать ещё лучше. Долбанный РПС, долбанные регламенты, долбанная система. Вот уж воистину, многие знания — многие печали. Печалей, правда, Джим не испытывал ни одной — весело насвистывал, затариваясь строго запрещённым Боунсом перекусом в небольшой репликаторной по пути к общаге. Заодно мысленно спорил… неизвестно с кем. Сам с собой, видимо, раз собеседник уже всё сказал и удалился навещать родные пенаты. Теперь, наверное, несостоявшимся коллегам мозг выносит. И Джиму заодно — остаточными явлениями. «Ты аллергик, Джим!» Ага, и что? «Только не чипсы в коробочках, Джим!» Принято — беру нео, и в пакетиках. «Неизвестно, что они туда напихали! Джим!» Груша или яблоки — что туда можно напихать? «Ты меня не слушаешь, Джим!» Упс. А вот это уже из другой оперы. Джим тогда действительно почти не слушал — прикидывал перспективы. Потому что одно дело обожать Спока «как все»: ну, там, немного влюбиться в его лаконичность, манеру молниеносно выдавать точнейшие данные, чувствовать невероятный кайф от разгаданного движения брови или цеплять едва уловимую усмешку в линии губ. И совсем другое — осознать, что хочешь эксклюзивных прав на э… некоторые моменты. Интим, например. Идиотизм же? Вот, кто, скажите, способен требовать взаимности от комплекса идеально взаимодействующих факторов? Или от идеи. Или от вулканца, что, в принципе, одно и то же. Недавно выяснилось, что Джим, вроде бы, способен. Но нужно проверить — вдруг померещилось? Затарившись по полной, он двинул к общаге. То есть, не к общаге, конечно — времена академического братства давно остались позади — к уютному гостиничному комплексу, где командированные офицеры квартировались вперемешку с отдыхающими в увольнительной или пережидающими очередной тюнинг корабля. Хорошо ещё, для пережидающих конструктивный апгрейд адмиралтейство выделило отдельные корпуса — там атмосфера гораздо более тревожная. Тоска, предвкушение, нетерпение — полная противоположность необходимому: слабоумию и отваге. Хотя, какая ещё отвага? Подумаешь, фанатское голо посмотреть. Он же не сценарий собрался взламывать. Вернувшись в номер, он скинул кроссовки и футболку и отправился в душ. Быстро освежившись, натянул на голое тело домашние джинсы, а чтобы с мокрых волос на спину не капало, повесил на шею полотенце. Добравшись до голопроектора, Джим открыл меню, и обнаружил, что детектив, с которого всё началось, оказывается, имеет название. «Яблочки». Обхохочешься. Но заинтриговало. Тем более, что никаких яблочек Джим там не помнил. С другой стороны, он вообще мало что запомнил, кроме жилета на голое тело и очень нахального Спока. А яблочки Джим любил, даже неочипсы выбрал яблочные. Поэтому открыл пачку, ткнул в сенсор и уселся на диван, вытянув ноги на кофейный столик. Первые кадры — любоваться, так уж с самого начала — показались совсем забавными. Особенно в плане одежды, выгодно подчёркивающей великолепные фигуры — у всех подряд, между прочим — но наполняющей скепсисом по поводу практичности. И, разумеется, в плане внешних данных, его двойник шёл вне конкуренции. Ладно, кого он обманывает? Двойник Спока тоже выделялся. Даже, может, чуть больше. Как всегда. Чёрт! Тупо провтыкав половину завязки в экран и пропустив большую часть диалогов мимо ушей, Джим пришёл к выводу, что они друг друга стоят. В принципе — ничего нового, всё, как и помнилось. Сюжетная составляющая снова не особо помогала сосредоточиться. Смысл, вроде бы, улавливался, но фоново, без нагрузки. Основные нити протягивались лёгкими касаниями, шепотками на ухо, взглядами и сбивавшимся дыханием. Сеть плелась исподволь, незаметно — грела скулы, выступала испариной на лбу, спускалась ниже. И вот уже и руку не поднять, чтобы стереть выступивший пот, и не разобрать, кто подавляет хриплый вздох — сам Джим или его двойник. Обнажённый, прислоняясь спиной к металлической стенке репликатора, тот откидывает голову назад, а из чуть приоткрытых губ рвется стон — тихий, едва уловимый. Джим облизывает губы — и двойник на экране повторяет действие, с наслаждением запуская пальцы в волосы мужчины, стоящего перед ним на коленях; Джим отчётливо чувствует их мягкость. Сердце вновь не досчитывается удара. Косые брови, острые уши — Спок красив, как сверкающие ледяные кольца Юпитера. Такой же хрупкий, а по сути — вечный. «Это не он», — уговаривает себя Джим, — «всего лишь аватар. Только аватар. И тот, второй — не я. Не я. Не…», — задушенно стонет сознание. — «Я», — шепчет он сам себе, глядя, как пальцы двойника чуть сжимают мягкие пряди чёлки не-Спока, всегда остающейся такой ровной и правильной, что бы с ними ни происходило. По телу идёт дрожь, Джим чувствует, как ягодицы напрягаются, заставляя чуть сползти с сиденья. На экране член двойника то исчезает во рту не-Спока, то появляется вновь, чтобы пройтись по щеке, оставив порочный влажный след. Джим содрогается от удовольствия, и только тогда понимает, что сжал собственный член сквозь мягкие домашние джинсы. Наверное, он не должен смотреть. Он даже знает, что не должен. Но не в состоянии вспомнить, почему — и смотрит. Потому что не может оторвать взгляд. Экранный двойник поднимает не-Спока с колен и втягивает в жадный поцелуй. Ладонь двойника уверенной лаской скользит вниз, жёстко обхватывает охренительный инопланетный член. Буквально кадр крупным планом, но вожделением шарашит, как прикладом в лоб. Дико и прекрасно видеть собственные пальцы, уверенно ласкающими зеленоватую головку, уже глянцевую от влаги, с широко раскрытой дырочкой и глубоко обозначенной отчаянным возбуждением перемычкой. Сдохнуть. Просто сдохнуть можно, как хочется взять. Хоть в рот, хоть вставить, хоть подставиться, но чтобы брать, брать, и брать. Сейчас. Во рту пересыхает. Джиму всё равно, зеркалит ли он экранный оскал двойника. Ясно только, что домашние джинсы пора менять на более мягкие: давление металлического замка ширинки ощущается невыносимым. Под хриплое дыхание, беспорядочные толчки и закушенные губы он бездумно высвобождает чувствительную головку и сразу берёт себя в кулак. — Джим-Джим-Джим, — знакомо-незнакомый голос прокатывается по затылку, проскальзывает между лопатками к пояснице и отдаётся прямиком в яйца. Тембр верный, изученный до последнего обертона в регистре, но интонации напрочь несвойственные — как если бы Спок внезапно уверовал или поймал полный приход. — Джим, Джим! — Джим закрывает глаза — в комнате темно, а на экран смотреть просто невозможно. Там Спок, животом на столе, а Джим целует и вылизывает бесстыже разведённые ягодицы. — Джим? — и снова фальшь. Не в тембре, и не в интонациях, а словно хреново наложенная дорожка. Двойная. Хотя звук живой, как будто и не из динамика. Вздрогнув, Джим вскакивает с дивана. Точнее, подскакивает на месте и судорожно барахтается, пытаясь одновременно застегнуть ширинку и выключить распоясавшийся компромат. — Что случилось? У нас аврал? — лицо пылает, голос сипит и срывается то ли на рык, то ли на карканье. Не получается ни то, ни другое. Он в аду? Он в аду. Джим вскидывает взгляд и замирает: Спок медленно, словно крадущийся хищник, огибает диван, неумолимо приближаясь. На экран не смотрит, только в глаза, и у него чуть подрагивают ноздри. Сам Джим запаха не чувствует, но прекрасно представляет, что здесь можно уловить. Иррациональный псих отпускает, и он мог бы справиться с ширинкой, если бы не руки, неумолимо тяжелеющие под невыносимым тёмным взглядом. А Спок рывком оказывается слишком близко — даже косых бровей не видно, только расширенные зрачки. Слабо подёргивающиеся пальцы накрывает горячей ладонью и чуть сдавливает. Удовольствие мощнейшее, Джима продёргивает в обе стороны — от паха сразу в лодыжки и в затылок через спину. Бёдра безвольно вскидываются — ему всё равно мало, нужно больше. Из динамика доносится громкий хриплый стон. Джим смутно надеется, что из динамика. Стоны множатся, а затем пропадают. Остаётся только Спок. Его руки, его губы, горячие пальцы и долгая осторожная настойчивость. Его жестокость. Джиму необходимо кончить, он точно загнётся — с матами и руганью, распятый и придавленный сухим горячим жаром. Последнее, что он увидит — пылающий чернотой взгляд, последнее, что почувствует — мощный импульс кайфа. Не отличить от изысканной пытки. Он балансирует совсем рядом, но стоит лишь чуть качнуться ближе, как Спок замирает. Не двигается, кажется, даже не дышит, до тех пор, пока Джима не откинет обратно. Прекрасно и мучительно, и продолжается до тех пор, пока у Джима не иссякают силы требовать. — Теперь вы знаете, что я чувствую, — шепчет Спок. Сквозь неистовое желание — больше, сильнее — до Джима доходит не сразу. Но когда доходит, озарение махом толкает его к самой грани и невыносимо долго задерживает на пике. А Спок держит его; Джим чувствует, обмирая изнутри под слишком откровенным взглядом, пока тело бесконтрольно бьётся, то ли догоняя, то ли стремясь уйти от ненормально сильных ощущений. Потом тоже не отпускает. Непривычно крепкий сон рассеивался неохотно. Основные детали всплывали быстрее: способствовал так и не вырубленный канал — подвисший, и теперь назойливо напоминавший о себе белым шумом. Остальное виделось восхитительной мешаниной, на которую тело отзывалось сытой истомой и удовлетворением. Мысленно ухмыльнувшись на всплывшее «Яблочки», Джим не глядя вытянул руку и сгрёб со столика неочипсы. Солнце, вечно бьющее в глаза по утрам, сегодня вежливо таилось за перегородкой. Прикидывая, когда мог успеть отрегулировать жалюзи, Джим зевнул и машинально проследил за причудливой вязью шрифта на пакетике, сложившейся в буквы и разбившейся на слова: «Расслабься и выдохни». Да уж, спасибо — расслабился по полной. Снова зевнув, Джим ухмыльнулся, вытряхнул дольку, закинул в рот и сел. И тут же едва не завалился обратно. В поясницу ощутимо стрельнуло. Почти болезненно, но просто фигня по сравнению с выключенным всё-таки каналом и теперь уже явно совсем не белым шумом. И правильно закрытыми жалюзи. И гулом воды из душа, смолкшим прямо сейчас. И отъезжающей створкой санотсека. — Спок? — Доброе утро, Джим, — Спок неспешно обходит столик. — Должен уведомить, что выбранное вами произведение имеет продолжение, именуемое «сиквел». Для данного вида творчества характерно повышение рейтинга в каждой последующей части. Джим, не «капитан». Это ведь что-то значит? Это обязательно должно что-то значить. Стоп. Что? Сиквел? — Спок?! Энд