Такой же как и тогда

      Последняя битва закончена. Гул земли остановлен. В глотке бурлит кровь от внутренних повреждений, а надсадный кашель, казалось, раздирал легкие в щепки. Леви уже не знает где именно у него болит, где все плохо, и есть ли шанс на выживание.       Не удивляясь, он прислушивается к себе, к равномерно гудящей голове и делает вывод что жить, почему то, совершенно не хочется. Наоборот, сейчас он чувствует покой не смотря на то, как его потрепало, словно он наконец сбросил те тонны груза своей клятвы. Мерзкая макака наконец была мертва.       —Эрвин, ты умер не зря. В твоей смерти был смысл. — тихую фразу под конец обрывает очередной приступ удушающего кашля. Казалось легким стало мало места в маленьком тельце, и они решили проломить ребра чтобы выйти на свободу.       Подслеповато щурясь Леви замечает несоответствие привычного за время пребывания здесь ландшафта. Четкие контуры пейзажа смываются словно от дыма, когда курил Шадис, и разведчик бы подумал, что он просто теряет сознание от кровопотери, но голова была подозрительно бодрая, а яркое, ясное ощущение боли во всем теле несомненно не могло быть притупленным из-за адреналина.       Спустя минуту все стает на свои места когда перед его взглядом начинают появляться, один за одним, его товарищи, те кто прикрывал его спину и он прикрывал их в изнуряющем поединке между человечеством и титанами. Горькая усмешка просительно скребется о внутренности желая выползти на покалеченное лицо, но раздробленные, сшитые впопыхах мышцы не слушаются.       Возможно, он даже рад этому, он оставил все, в том числе и улыбки, на алтаре Эрвина, а сейчас уже и радоваться не надо будет. Только бы не скопытится тут раньше времени, а потом уже можно будет забиться в какую-то деревеньку месяц-второй принимая встревоженных гостей, а там уже и вздернуться можно будет.       На этом поганом свете его держало только лицо, крепко-накрепко засевшее в душе и воспоминаниях. Эта мягкая, печальная улыбка человека, делающего последний выбор, точно зная, что он не вернется. В редких кошмарах он до сих пор слышал одинокое «спасибо, Леви» и просыпался среди ночи в холодном поту, один, на обычной солдатской койке и понимал, что, если бы не живая обезьяна, он бы точно сошел с ума.        Только существование такой мерзкой падали как та заставляла разум быть холодным и просчитывать сотни шагов вперед, чтобы не преставится раньше времени. Нельзя.       Эрд. Оруо. Гюнтер. Петра. Нанаба. Моблит. Майк. Ханджи. Каждый из них полупрозрачным мороком появляется перед ним, а у него нет сил даже почувствовать сожаление или стыд. Впервые, как любил называть его Эрвин, подчеркивая статус, сильнейший солдат человечества выглядел так жалко.       Последняя тень формируется жутко, неестественно долго. Или это нетерпение Леви раскаленной магмой порабощает всю терпеливость, с которой он ждал каждое появление? Один, не скрытый повязкой глаз болезненно вглядывается в знакомые черты словно наркоман, которому подарили дозу. Сейчас ему чертовски мало времени. Даже если бы ему дали время существования вселенной ему бы все равно было мало.       Высокий, как и всегда. Все в той же форме, в которой он был в тот злополучный день, и, кажется Леви или бредит, или он действительно видит потеки крови. Маленький плащ, не по размеру, болтается потертой тряпочкой на его плечах, и капитан прикрывает глаза. Его плащ. Он не смог заставить себя положить чужой на место и забрал с собой отдавая взамен свой плащ, получив новый сославшись что он старый потерял.       Эрвинову же накидку он сшивал сам. Грубо, искалывая пальцы в кровь, чтобы потом еще несколько недель отстирывать свою же, проклиная все, но зашил. Кажется, это было самое дорогое что он когда-либо имел. Даже смешно становилось, галстук-боло с зеленым камушком да потрепанная накидка, это было все что ценно для капитана Разведкорпуса.       И вот теперь он перед ним. Глаз подозрительно увлажняется и облик Смита мутнеет когда Леви с ужасом понимает что он.. плачет? Это ощущалось сладким сном, в котором ты герой кошмара. Казалось бы, поговори ты с ним дурень, спроси хоть что-то, а не таращись на умершего любимого, но сил нет даже рот открыть, а уж тем более стереть с лица слезы.       Все прибывшие смазываются, становясь одним зеленым пятном, когда ближайший размытый силуэт начинает подходить к нему. Ему даже не нужно иметь зоркость глаз, потому что неторопливая, мягкая походка могла принадлежать только ему. Эрвин. Именно он, как всегда, находится рядом, когда плохо так что выть хочется, да крик застыл в глотке ядовитым дымом, не пропуская и звука.       —Леви, — опять. Тот самый, так ненавистный тон смирившегося и покорившегося течению судьбы. Не он ли показывал, как обходит смерть год за годом или творить политические перевороты только с одной жертвой — собой? Аккерман чувствует, что где-то внутри сидит робкая надежда что он все-таки умрет прямо сейчас оставив бесполезную оболочку и пойдет за Эрвином. Может он даже встретит маму или Кенни. — мне жаль, что тебе пришлось проходить все это в одиночку. — щеку морозит, щиплет словно он только что подставил ее колючему морозу и капитан понимает, что хотел сделать Смит, но у него не получилось. Вытереть слезы.       Всхлип. Где-то в глубине души он мечется от отвращения к себе, к своим поступкам, но сейчас сдержаться невозможно. Вероятно, впервые после смерти матери он рыдает совсем как ребенок. Слезы душат, точно пробка в горле перекрыла воздух, и сморгнув в очередной раз влагу на глазах, он видит, как каждый разведчик прощально махает ему рукой и подходит к Эрвину прикасаясь.       По всему полупрозрачному телу проходится рябь, и Леви с испугом думает, что время прошло и Смит сейчас просто испарится. Паника резко поднимает голову, и он отрывает руку, проскальзывает в зыбучем теле точно руку в кислоту окунул, но потом замечает, что сами призраки распадаются, когда Эрвин, его первый и единственный командор, становится реальнее. Плотнее. Живее. И от этого факта перехватывает и так слабо работающее дыхание оставляя только возможность с трепетом смотреть как под коленями мужчины проминается земля, а ветер легко трепает накидку.       —Э-эрвин? — одно слово для сорванного горло кажется каторгой, но он превышает лимиты ела. Плевать. Когда Смит исчезнет все титаны до единого могут восстать из пепла, а Йегер воскреснуть, но сейчас он чувствует, как его спокойствие завязано только на лазуритных глазах.       —Да, Леви? — от ласкового тона голоса по всему телу проходятся сладкие мурашки. — Ч-ш-ш я рядом. Я всегда был рядом. — когда последний разведчик исчезает в пропасти развеиваясь Эрвин наконец тянется к нему и легко обвивает руки вокруг тела и он наконец чувствует людское тепло. И совсем немного запаха книжкой пыли.       Если бы он стоял тут же бы упал. Эту простую истину он понимает, когда чувствует на шее тяжелое дыхание. Каждый волосок встает дыбом, а руки, не смотря на перелом и несколько растяжений тянуться к командору и обхватывают его, вжимая в себя. Тяжело. До болевой дрожи. Сладко. Сейчас он желает напиться этой агонией до дна.       —Леви, раны! — предупреждающе выкрикивает Эрвин и желает отстранится, отпустить, чтобы не причинить вреда. Он всегда такой был. Сам мог гореть от боли, но делать так как нужно, но стоило его планам пересектись со здоровьем Леви то он мог ночи не досыпать, добавляя себе риска, но не позволил бы случится чему-нибудь с ним. — Упрямец. — поразительно. Лишь от звучания его голоса по его коже словно провели нежнейшим бархатом заживляя душевные раны.       —Ты не меньший, Мистер Ради Разведки Я Пойду Против Короля. — прикусить бы свой язык в присутствии Эрвина чтобы гадости не вылетали как из выгребной ямы да уже впаилось в саму его суть. Оттуда уже не выкроишь ее как не старайся. — Как ты там? — тихий вопрос повисает в воздухе пока командор подтягивает Аккермана поближе.       —Спокойно. — даже не видя его лицо он знает, что на нем сияет яркая, мечтательная улыбка. — Там дом с маленьким садиком, библиотека с неисчислимыми томами, и даже собака есть. Помнишь, мы мечтали об этом? Странно что все оно достигло до меня только после смерти. Я даже познакомился с твоей мамой. — большое тело трясется от смеха, а вместе с этим с корнем выдирает ядовитые побеги вины и эгоизма, который одинокими ночами шептал что если бы он вколол сыворотку Эрвину, то он бы жил. Дальше, вместе с ним.              Не пришлось бы самостоятельно учится засыпать в кровати, не пришлось бы переучиваться каждое собрание ждать командора у двери чтобы у закрытой двери вдоволь нацеловаться или ждать его на заборе штаба, когда он уезжал в Митру.       Это все совершенно не имело смысла так как тот, для кого это все делалось был мертв. Он сделал правильный выбор. Не позволить титанической отраве проложить свой, только им известный путь по венам Смита было лучшим решением в его жизни.       Жалкие несколько минут. Они даже толком не поговорили, но Леви уже чувствует, как тело, напитанное их друзьями, исчезает, растворяясь дымкой по ветку и Аккерман еще сильнее вжимается в Эрвина. Смехотворно. Как будто он сможет вплавить одного в другого чтобы срастись внутренностями и больше не оставлять друг друга.        Капитан чувствует, как нежное дыхание дует на его лицо и видит Эрвина. Лукаво, нежно улыбающегося. Он целует его на прощание так что все тело дрожит от позабытого, но такого приятного чувства. Это была их любовь.       Странное, нелепое слово которым можно было лишь слегка описать одну сторону той бури, которую они несли в себе для другого даже в разных мирах. Смит прислоняется лбом к его, смотрит своими глазами на него и говорит.       —Я все еще тебя вижу, а уже скучаю. Я буду ждать тебя в нашей вечности. Люблю. — последнее что запоминает Леви перед тем, как отрубится это пронзительно голубые глаза на фоне серебряных блесток.