Ставка на вероятность

Начало ХХ века, г. Хакодате, Япония

      Едва Цунаде ступила на перрон, в лицо ударил порыв промозглого западного ветра. Поёжилась и надвинула повыше на шею кимоно с подбивкой, рассчитывая добежать побыстрее. Знала, что на Хоккайдо осень приходит раньше и пора бы уже отвыкнуть от столичного климата, но надеялась, что в ее короткую поездку погода будет благоволить. Увы, из серых, нависающих облаков брызнуло дождем. Быстро миновала маленькое здание вокзала и устремилась вверх по улице в сторону района Мотомачи — там жил Орочимару — друг и бывший однокурсник. У него остались ее книги, после окончания учебы их следовало бы забрать. Проходя по улице, невольно обратила внимание на морской залив — в бухте все еще стоял чернеющий остов «Кайтена». Много лет спустя после битвы он щерился обугленными остатками труб и колес. Сейчас старый корабль напомнил ее надежды и мечты — такие же поверженные и обугленные.       С Орочимару Цунаде рука об руку провела все годы в медицинском университете: он был лучшим студентом, она — одной из немногих девиц, которым было дозволено учиться вместе с мужчинами и сдавать экзамены с ними на равных. Многие шептались за спиной, что все это благодаря знатной фамилии Сенджу и за счет денег, полученных от добычи угля с шахт, которыми владел ее дед на Хоккайдо. Один Орочимару знал, что она никогда не пользовалась громким именем или бездонным кошельком — все отличные отметки зарабатывала только своим умом. Тяги к науке у нее было не занимать, и, кажется, не было студентов, настолько жадных к знаниям, как Цунаде и Орочимару.       Университетское время пролетело быстро — пора строить карьеру, такую же блестящую, какой была их учеба. Перед самым выпуском Орочимару обвинили в чем-то неподобающем: сочинили, будто он проводит опыты на живых людях, но Цунаде отлично знала, что ее друг не такой. После скандала ему пришлось уехать из столицы домой в Хакодате. Он собирался открыть свой кабинет и принимать пациентов. Она хотела отправиться вслед за ним, но получила из дома письмо и должна была явиться на собственные смотрины: ей подобрали подходящую партию, однако никаких подробностей не сообщили. С некоторым интересом отправилась домой в Саппоро, на сердце было тяжело и больно расставаться с другом.       Они чувствовали друг друга на уровне интуиции, как родные. И все же некоторая недосказанность или неловкость присутствовала между ними. В какой-то момент ее дружба с Орочимару зашла слишком далеко. Нет, их отношения оставались в рамках приличия, но стало сложно находиться рядом с ним. Каждая встреча была поводом для ее друга, чтобы окружить ее теплой заботой и вниманием. Его темно-желтые змеиные раскосые глаза, широкий рот, растягивающийся в ухмылке, длинные темные волосы стали для нее персональным наваждением. Ее друг был выше ее на полторы головы, широк в плечах, подтянут — все благодаря фехтованию, которым занимался с детства. Невольно скользила взглядом по его лицу, телу, пытаясь найти хоть один изъян, чтобы навсегда отвадить желание рассматривать друга. Не получалось. Тянуло к нему как магнитом.       Другая девушка начала бы оказывать ему знаки внимания, но слишком трудно делать то, что отродясь не умела. Такому не учили в медицинском университете, а гордость не пережила бы отказа. Гордость в крови семьи Сенджу была основной составляющей.       В какой момент все пошло не так?       По приезде домой ее ждала удручающая картина: дед проиграл в карты почти все сбережения и шахты, оставшись практически ни с чем. В добавок ко всему решил поскорее выдать ее замуж.       Интерес и женское любопытство пересилили, и она без задней мысли согласилась увидеть своего будущего мужа. Им оказался господин Сарутоби Хирузен — седовласый мужчина почтенного возраста. Поговаривали, он владеет серебряными приисками на острове. Значит, ее брак — это соединение семейных капиталов? Интересно, будущий муж знает, что его невеста оказалась без приданого?       Когда его увидела, почувствовала легкое разочарование. Странно было бы фантазировать о молодом красавце с безупречными манерами и университетской начитанностью. После столицы к хорошему быстро привыкла, но не оставила надежды — может, господин Сарутоби имеет широкий кругозор? Недаром говорят, что юность тянется к интеллекту.       Узнать поближе, тем более пообщаться, не удалось: сразу после знакомства с ней он уехал к проституткам в Сусукино — веселый квартал, известный на весь Саппоро.       Если разговор не задался с первого раза, во второй — удача улыбнулась ей, но ненадолго: стоило заговорить с ним о Канте, он ввернул реплику, мол, ученая женщина — горе в семье. Золотая краска, которая покрывала мечты о будущем муже, трескалась и осыпалась на ее глазах, обнажая гнилое нутро реальности.       — Стало быть, ученый муж — счастье для семьи? — сделала вид, что пропустила мимо ушей обидные слова, но надо было держать маску и вести непринужденный разговор, даже если все внутри кипело, а руки чесались дать ему хорошую затрещину. — Какое из направлений западной философии вам по душе? — Все та же полуулыбка промелькнула на ее лице, но тут же погасла.       — Кошечка моя, — просюсюкал ей. — Не знаю, чему ты там училась в столицах, но сделай личико попроще, а? — Подошел слишком близко, обдав табачным дымом, набрался наглости дотронуться ее лица и оттянуть нижнюю челюсть вниз, приоткрывая ее рот пошире. Неужели, полезет с поцелуями?       Звонкая пощечина стала для него полной неожиданностью.       Рука была сильная, а удар — крепкий. Орочимару всегда хвалил ее, когда пытался научить азам фехтования. Сарутоби по-обезьяньи выпучил глаза и схватился за побагровевшую щеку. Сейчас он был похож на изваяние божка в храме: красный, с выпученными глазами и всклокоченными волосами.       — Сука! — визгливо выкрикнул, а дальше из его рта посыпались оскорбления вперемешку с настоящей правдой: дед проигрался, и, чтобы прикрыть передачу имущества и сохранить лицо, выдает ее замуж. Она должна быть благодарна Хирузену.       Ее проиграли в карты, как вещь.       От нахлынувшей ярости не пролилось ни одной слезинки. Метнулась к себе в комнаты, ища защиты в родных стенах. В уме полоснуло осознание: именно здесь и предали ее. Дернула потайной шкафчик и замерла, рассматривая кайкэн в перламутровых ножнах. Связать себе ноги, одним движением рассечь сонную артерию, и…       В дверь постучали. В проеме возникла Шицуне — очень дальняя родственница, — она жила в их семье вроде как в приживалах, но тем не менее не оставляла мечты женить своего старшего дядю на Цунаде. В нынешнем положении ее Дан был бы лучшей партией, но разве дед согласится?       — И как он тебе? — спросила, будто не слышала криков.       Промолчала в ответ, по ее лицу было прекрасно видно. Одной рукой все еще сжимала кайкэн за спиной.       — Редкая пара может похвастаться обоюдной любовью и уважением друг к другу с первой встречи, — начала она, пытаясь ее успокоить или… переубедить в обратном? — Некоторые проникаются друг к другу спустя годы, и родив нескольких детей.       — Пусть проститутки рожают ему!       Видя, что разговор не ладится, Шицуне скрылась. Надо было обдумать ситуацию, выстроить стратегию и… сделать ставку на ничтожную вероятность, больше похожую на погрешность.       Так наступило утро. Во время завтрака чувствовала на себе осуждающие и отчасти злорадные взгляды прислуги и дальних родственников. А после — ее вызвал к себе дед.       «Ну конечно же, сейчас будет рассказывать о женской добродетели и уважении к мужу».       — Да, дедушка, вызывали? — Низкий поклон, чтобы лишний раз не смотреть в его сторону.       «Интересно, как бы на замужество отреагировали папа и мама?»       Они умерли от чахотки один за другим, когда Цунаде не было и трех лет. Ее воспитывал дед, он души не чаял в ней, а она в нем. Учил ее читать, писать и играть в карты. И как после всего он мог отдать свою любимую внучку этому уроду? Здесь явно что-то было нечисто. С другой стороны, она не могла и не хотела ставить деда в затруднительное положение.       — Мне доложили о твоем неподобающем поведении с господином Сарутоби, — начал тяжелый разговор.       — Прошу прощения. — Взгляд в пол, внутри выворачиваются наизнанку злость и обида, угрожающие пролиться слезами. Так нельзя. Выпалила первое, что пришло в голову: — Никак не могу привыкнуть к здешнему климату, мигрень замучила.       — Ты же врач. — В его голосе послышалась улыбка. — Сама теперь знаешь, как лечиться.       Еще поклон.       — Ладно, — вздохнул он. — Господин Сарутоби приедет через неделю, тебе нужно будет извиниться перед ним и впредь вести себя повежливее, — сказал ей поучительным тоном, будто ей пять лет, а не двадцать пять.       — Сделаю все в точности. Такого больше не повторится.       «В самом деле, больше не повторится»       Изо всех сил старалась не показывать перед семьей настоящую себя. Слышала, как окружающие, не скрываясь, шептались за спиной, но надо было держаться, даже если никаких сил уже не осталось. Едва слухи поутихли, а до следующего визита старика осталось несколько дней, взяла билеты до Хакодате, уверяя остальных, что поездка не займет больше одного дня. Надо было забрать оставшиеся книги у товарища.       Ставка сделана.       Когда Цунаде оказалась возле дома Орочимару, ее одежда вымокла насквозь. Зонтиком она пренебрегла, да и против хакодатского ветра никакой зонтик не устоит. Дождевые капли соприкасались с поверхностью и сразу же замерзали — рукава, плечи и полы кимоно покрылись тоненькой корочкой льда. В ботинках неприятно чавкала вода. Было чертовски холодно.       Постучала в дверь. Раз-два.       Быстро прикинула в уме, как ей откроет миловидная девица из тех, которые в столице штабелями укладывались перед ее товарищем. Только он ни на кого не обращал внимания, и к третьему курсу поползли сплетни, мол, он не по девочкам.       — Привет!       — Какая встреча, Цунаде! — выдохнул ее имя почти по слогам и обнял прямо на пороге. Сердце замерло. Быстро отпрянул, будто обжегся и сказал: — Холодная ледышка, сейчас же заходи греться! — В этой фразе был весь ее друг — готовый окружить ее теплом и заботой.       — Да я ненадолго, мне бы только книги забрать, скоро на поезд, — проговорила, улыбнувшись, и ступила в дом.       Сразу обратила внимание на гравюру, что висела у токономы — на самом почетном месте в доме. Там был нарисован самурай в доспехах, за его спиной — принцесса, а перед ним — огромное чудовище. В застывшем движении самурай замахнулся на чудовище мечом, придерживая другой рукой свою возлюбленную. На подставке, рядом с веточкой сосны, — катана в ножнах.       Замечая ее интерес, Орочимару пояснил:       — С этим оружием мой предок защищал республику Эдзо много лет назад.       — Вот как? — удивилась вслух, а в голове сложилась мозаика: понятно, почему ее друг умеет превосходно фехтовать — его предки были самураями, которые в войну Босин бесстрашно выходили с мечом против пуль.       Бросила еще один взгляд в сторону гравюры: если бы нашелся в ее жизни тот самурай, который защитит от чудовища.       Оставляя мокрые следы, прошла ближе к очагу и выставила замерзшие руки у огня. Жилище ее товарища было чистым и аскетичным, а он сам ненадолго скрылся за деревянной перегородкой.       — Прости, у меня нет женской одежды, но ты должна переодеться в сухое, — сказал, так, будто не потерпел бы ее возражения. А они были: хотела возразить, что скоро на поезд и долго сидеть у него не планировала. Вручил ей стопку одежды и снова вышел, давая время переодеться. Промокшая одежда отяжелела и тянула к низу. Возможность одеть сухое стала слишком привлекательной.       Орочимару уже не надеялся встретиться с ней еще раз. Когда кто-то из персонала больницы сочинил кляузу на него, порвал все связи со столицей и вернулся домой — то ли зализывать раненое эго, то ли еще надеялся, что перед ним извинятся и позовут обратно. Ни то, ни другое не произошло: приниженное эго не давало покоя, но никто не спешил его звать обратно. Самое главное, от чего он отказался, была возможность видеть Цунаде. За несколько лет ее присутствие стало необходимостью. Вросла в его сознание так крепко, что пришлось отдирать с кровью.       Цунаде. Когда увидел ее впервые на лекции, о ней ходило множество нелестных слухов: избалованная богатая дурочка, простофиля, пьяница, и учится только потому, что ее дед занес кругленькую сумму ректору.       Стоило завести с ней общение, не подтвердилась ни одна из сплетен. Да, она была из богатой семьи, но никогда не пользовалась своим положением. Умная и дружелюбная, а еще слишком красивая, чтобы не обращать на нее внимания. Но где он и где она?       Когда друзья узнали, с кем он общается, покрутили пальцем у виска, а Кабуто пошел дальше всех, сказав, что его стратегия исключительно верна: расположив к себе Цунаде, он сможет войти в богатенькую семью без особых проблем. За эти слова он получил кулаком в нос, не удержался на ногах, влетел затылком в стенку и рассек себе кожу головы, перемазав кровью полкомнаты. Окружающие поняли, что лучше не шутить насчет Цунаде, а потом все стало как прежде, только за ней больше не тянулась вереница грязных сплетен.       Быть рядом с ней стало жизненно необходимо. Терялся в ее янтарном взгляде и украдкой рассматривал притягательные формы, зная, что такому, как он, путь к ее телу заказан. Цунаде стала для него персональным солнцем, в лучах которого можно было бесконечно греться.       Только ли за книгами она пришла? Как бы там ни было на самом деле, сейчас нужно обогреть ее, чтобы прогулка под замерзающим дождем с ветром не стоила ей здоровья. Набрал горячей воды в таз, добавил несколько капель эфирного масла и заставил ее опустить ноги. По воздуху поплыл аромат флердоранжа.       — Горячо!       — Это у тебя ноги холодные, попробуй воду, она теплая.       Недоверчиво провела рукой по воде и опустила побелевшие от холода ступни в таз, опасаясь коснуться воды.       — Вот видишь, совсем не горячо! — сказал ей, но слова не возымели никакого эффекта. Тогда присел рядом, взялся за ее щиколотки и силой опустил в воду. Послышался слабый всхлип, она напряглась всем телом, но быстро расслабилась и прикрыла глаза, привыкая к теплу. Успокаивающе огладил ее ноги и быстро поднялся, отбегая от нее, как от огня.       Готов был продать душу дьяволу, чтобы еще раз услышать ее всхлип.       Пытаясь совладать с эмоциями, начал делать чай для нее: натер корень имбиря, добавил цедру юдзу, хотел взять корицу, но ее не оказалось — была только кассия. Недолго думая, положил и ее, залив ароматную мешанину кипятком.       Пока готовил, из головы не выходила недавняя заметка в газете: писали, что наследница рода Сенджу выходит замуж за престарелого владельца серебряных приисков. Обыватели, наверное, радовались, но для него это стало сродни смертному приговору, особенно когда слышал о ее будущем муже только плохое.       Теперь она сидела перед ним, совсем на себя не похожая: подозрительно молчаливая, в глазах — невыраженная боль. Да что с ней такое произошло?       — Пей маленькими глотками, так ты быстрее согреешься. — Осторожно вложил в ее руку горячую пиалу.       — Может, лучше саке?       — В твоем случае, алкоголь — не лучшая идея. Сначала надо согреться, — сказал ей и улыбнулся: все-таки перед ним сидела прежняя Цунаде, а ее странное поведение было только маской.       «Может быть, она у себя дома всегда такая?» — подумал, но сразу же отмел предположение.       Ответ лежал на поверхности: новость о скором замужестве со старым хрычом и превратила ее в тихую и безропотную оболочку самой себя.       К черту все условности! Он больше не хотел мириться с положением дел и готов был идти ва-банк, только бы Цунаде была с ним. Если придется защищать ее — защитит. Она — его женщина.       Цунаде сидела в одежде на два размера больше, стараясь не шевелиться, чтобы ненароком не оголить лишний участок кожи и не выглядеть неприлично. Тепло успокаивающе растекалось по всему телу, покалывало на кончиках пальцев и на губах. Рядом с Орочимару все тревоги меркли. Осторожно наклонила голову и протянула руку, чтобы достать из прически гребень, а затем шпильки одну за другой, зажимая их в ладони. Светлые, влажные волосы змеей скользнули с плеч.       — Вода уже остыла, — тихо сказал и присел рядом. На его плече висело белое полотенце, в руках — фарфоровая баночка, похожая на пудреницу. — Позволишь?       Знала бы, на что соглашалась. Он взял ее ступню в руки, промокнул полотенцем и, сдвинув крышку пудреницы, зачерпнул пальцами душистую мазь. Огладил пальцы ног, скользя к своду стопы, поднимаясь к щиколотке и обратно к пальцам. Медленно, чувственно, заставляя ее вдохнуть чуть больше воздуха. И снова витал все тот же запах флердоранжа.       Сжала шпильки крепче в руке: это уже выходило за рамки обычного гостеприимства и их дружбы, но было чертовски приятно. Хотела заглянуть ему в глаза. Умышленно или случайно, он спрятал лицо под завесой темных волос.       Надел на нее темно-синий таби и тоже самое проделал с ее второй ступней, потом взял таз с водой и вышел из комнаты. Стало не по себе: если это такой вид гостеприимства, то она здорово облажалась — после волнующих прикосновений хотела чувствовать его руки по всему телу. Внизу живота собиралось легкое томление.       Некоторое время спустя он вернулся. Цунаде обратила внимание на потемневшее пасмурное небо за окном — совсем скоро отправление поезда в Саппоро. Промолчала и оглянулась на Орочимару: он вошел в комнату с зажженной лампой и оставил ее на столе. Подошел и опустился на колени рядом со стулом, на котором она сидела. В его взгляде появилось нечто незнакомое, чего не замечала раньше.       — Надеюсь, я тебя не утомила своим внезапным визитом? — Что есть, то есть: было слишком неловко чувствовать на себе столько его заботы и, одновременно, не на его ли гостеприимство сделала ставку, уезжая из Саппоро?       — Каждая минута, проведенная с тобой… — недоговорил, приблизился почти вплотную к ней, вырисовывая кончиком носа узоры на ее щеке. — Это рай для меня.       Слышал, как после этих слов, шпильки и гребень, зажатые в ее руке, упали. Он поцеловал ее в губы. Нежно — так, как мечтал много лет подряд и все еще не верил, что целует свою принцессу. На ее губах еще не осел вкус имбиря и юдзу. Она мягко целовала его, старательно повторяя за ним каждое движение. Оглаживая ее лицо, скользнул дальше, в волосы, перебирая их, расправляя.       Ее пальцы легли ему на шею, другой рукой обняла его плечи, прижимая к себе и… Осмелела? Углубила поцелуй, касаясь языком с ним. Он хотел продолжить целовать, но через силу оторвался от ее губ и опустился ниже — к шее, чтобы заклеймить ее тело губами. Провел языком по пульсирующей артерии и зацеловал россыпью коротеньких прикосновений.       Чужая одежда была слишком большой — ее плечи легко выскользнули из его кимоно, являя перед ним безупречно-белую кожу. От такого зрелища можно было сойти с ума, стоило поднять взгляд выше, на ее запрокинутую голову. Орочимару оставил след поцелуя на ее ключице, за ним еще один и еще, прокладывая приятную дорожку к ее груди.       — Остановись! — прошептала в голос, уворачиваясь от его губ. Одно ее слово выстроило тысячу барьеров между ними.       — Прости меня!       И в самом деле, не зарвался ли он? Нужно помнить свое место. Торчащий гвоздь забивают. Отшатнулся и сел на пятки, ошарашенно глядя на нее.       — Что с тобой? — Она поменялась в лице, а потом соскользнула со стула ему в объятия. — Мне просто было неудобно.       — А сейчас? — Обвил ее руками и сжал в объятиях, как питон, боясь выпустить. — Сейчас удобно?       — Не отпускай меня. Никогда больше.       Цунаде потянулась к его губам, неужели это не сон? Его потаенные мечты стали реальностью: больше не нужно скрываться под маской или представлять ее образ на закрытых веках. Он обнимал свою любимую принцессу, а она сама льнула к нему.       Очень скоро на них не осталось никакой одежды. Лежа в постели, исследовал губами каждый сантиметр ее тела, слизывая стоны ее удовольствия — отзывчивая на его ласку и такая податливая. Дрожала в его объятиях, но не от холода, а от жажды прикосновений. Было жарко, ее тело горело, желая новых и более изощренных ласк.       Он был предельно осторожен, как и обещал ей. С каждым движением заполнял ее еще больше. Хотела слиться с ним в единое целое. Чувствуя его внутри себя, старалась растянуть сладкий момент как можно дольше. Не получилось: застонала от удовольствия и выгнулась дугой под ним.       Стоило утром открыть глаза, столкнулась взглядом с Орочимару — он уже не спал и рассматривал ее. Если утопать в его взгляде, то только так, лежа в постели с ним в обнимку. Это ли не награда?       Провести с ним весь день, не вылезая из постели, было слишком привлекательно, однако вскоре постучалась пожилая женщина с ожогом, за ней привели мальчишку с переломом руки, потом были муж и жена с инфлюэнцей, еще была нянька с золотушными детьми и несколько человек, которых Цунаде не запомнила. Орочимару снял белый халат уже затемно, обещая ей завтра показать город.       — Ты никогда не была в крепости? — спросил ее, загадочно поблескивая глазами.       — Которая за городом?       — Да, в детстве там столько пуль нашел в земле. Хочешь, покажу? — Достал с верхней полки металлическую коробку и дал ей в руки.       — Ты никогда не говорил о своем детстве. — Внимательно посмотрела на него и взяла коробку в руки.       Как рассказывал приемный отец, который был аптекарем, люльку с маленьким ребенком поставили ему под порог в середине ноября. Насилу выходил его и постепенно приобщил к своему делу. Мальчик рос любознательным и мгновенно впитывал знания. Чтобы тот не засиживался над книжками, аптекарь стал учить его и фехтованию.       — Значит, это не твой родственник участвовал в битве?       — Приемный отец, — нехотя сообщил ей и замолк.       Сидя рядом с ним и рассматривая свинцовые шарики, гнала от себя мысли о доме. Но как ни запрещай себе, наверняка ее уже хватились и ищут. Было жалко оставлять деда в непростой ситуации, но если изначально собирались выдать замуж, чтобы решить свои проблемы, тогда зачем нужно было учить ее в университете? Ученая жена — горе в семье.       С Орочимару она ощущала себя на равных, могла быть самой собой, не скованной сотней правил и обычаев. Удивительным образом их чувства оказались обоюдными, хотя, когда делала ставку, вероятность была настолько мала, что больше казалась погрешностью. Почему они не открылись друг другу раньше? Возможно, сейчас бы никто не пытался затащить ее под венец…       Насколько новый уровень отношений с Орочимару был захватывающим, настолько же и пугал: если ее уже хватились, то обязательно найдут и с позором приволокут домой, а ему создадут уйму проблем, если не хуже.       — Мне страшно.       Он посмотрел на нее с долей беспокойства и спросил, будто прочитал мысли:       — Боишься, что найдут?       Легкий кивок головы, пора бы признать постыдную правду: возможности старика были практически безграничны, а вот ее — приближались к нулю. Неужели у них нет будущего?       — Посмотри на меня, — посерьезнел и подвинулся к ней еще ближе. Темно-желтый змеиный взгляд приковывал, но сейчас вместо теплоты в нем плескалась неприкрытая злоба. — Всякий, кто попытается нас разлучить, будет убит. Мной.       — Нас учили возвращать к жизни, а не убивать, — возразила, все еще глядя ему в глаза. Его желание убивать пугало.       — Не думал, что ты такая трусиха! Готова угробить свою жизнь ради урода, который успел натворить дел и схорониться на севере?       — Только не говори, что собрался в одиночку одолеть его!       Может быть, недавние события и заставили ее затаиться и делать то, что ожидают другие, но сыпать неоправданными обвинениями в свой адрес не позволит. Трусиха? Да как он посмел?       — Даже если в одиночку, что изменится? — спросил, крепко прижимая ее к себе. — Или ты не хочешь быть со мной?       — Идиот, что ли? — с силой высвободилась из объятий и стукнула его кулаком в грудь.       Охнув, схватился за ударенное место, но не дал ей насладиться маленькой победой и снова заключил в объятия, приговаривая:       — Наконец, я вижу перед собой мою настоящую принцессу!              Хирузен заявился через несколько дней — на острове слухи расходились мгновенно. Днем Орочимару вел прием пациентов, некоторые ожидали своей очереди во дворе по несколько часов. Цунаде помогала ему принимать больных. Когда послышался оголтелый стук в дверь, она заканчивала вынимать деревянную стружку из глаз работяги и промывала его веки.       — Это он, — произнесла помертвевшим голосом.       — Или экстренный случай, — спокойно договорил за нее Орочимару. Сбросил с себя белый халат, подошел к двери. Отвернул в сторону заслонку и недобро ухмыльнулся. По крови растеклось приятное предвкушение. Метнулся к токономе. Вытянул из ножен остро наточенную катану и распахнул дверь перед незваным гостем.       — Сам девочку вернешь или мне силой ее забрать? — прорычал старик, пряча одну руку под одеждой. Вместе с ним на энгаве дома стояло несколько плечистых ребят.       Будущие пациенты стушевались, чувствуя назревающий скандал. Начали тесниться к выходу со двора, но не настолько быстро, как того желал Орочимару. Возможно, будет перестрелка…       — Получи! — выкрикнул, сопровождая прямой удар ногой в солнечное сплетение старой обезьяны — об такого оружие жалко марать.       Один из плечистых парней бросился поднимать с земли своего хозяина, который едва ли не накрылся ногами при падении. Двое других поперли на Орочимару.       Одному подножка, другому — удар тупой стороной меча по шее — хороший прием, чтобы деморализовать врага. Паренек валялся на земле и пытался зажать неповрежденную шею, думая, что сейчас истечет кровью.       «Прекрасно» — ухмыльнулся про себя.       Старику помогли подняться. Он снова стоял перед ним, только держал в вытянутой руке револьвер.       — Орочимару! — совсем рядом крикнула Цунаде.       — Скройся, — прошипел, не оглядываясь назад, но инстинктивно прикрыл рукой ее.       — Верни ее сейчас же! — Хирузен сделал осторожный шаг в его сторону, затем еще один. Хочет выстрелить в упор? Чтобы наверняка?       — Черта с два! — Орочимару молниеносно бросился на него, раздался оглушительный выстрел, обжигающая вспышка боли пронеслась по руке, в которой он держал меч. Вдох-выдох. В мгновение ока револьвер старика валялся в луже вместе с отрубленным пальцем.       — Взять его! — гаркнул подельникам, зажимая кровоточащую руку.       Молодчики бросились как послушные щенки. Пытались вырвать оружие из раненой руки, но он только крепче сжал. Из раны хлынула кровь. Он бросился атаковать противников, но с мечом против безоружных будет нечестно. Перехватил тупой стороной вперед, чтобы никого не ранить.       «Как жаль, — думал, отбиваясь. — Как жаль, что нельзя развернуться в полную силу»       Он допустил еще одну непростительную ошибку: атакуя пешек, отошел слишком далеко от двери дома. Старик пропал из поля зрения, а затем послышался звон металла об пол и ругань Цунаде.       Рванулся к ней, но принцесса опередила и вмазала кулаком нападающему. Успел заметить, как старик лез ей в лицо своей окровавленной рукой. Оттеснил ее в дом, а сам упер острие ему в горло. Как же хотелось проткнуть…       — Убью к черту! — На его шее показалась тонкая струйка крови.       — Если силенок хватит! — хохотнул старик и сам сделал шаг назад.       На этот раз его поймали помятые подельники и очень быстро вся компания ретировалась со двора. Что-то было нечисто, они ведь пришли за Цунаде?       «Ах, вот оно что» — подумал он, глядя на полицейских, вроде как случайно оказавшихся рядом с его домом.       — Господин доктор! — проверещала одна из пациенток, наблюдавшая за дракой из-за забора. — Я их позвала, когда все только началось, а они с соседней улицы шли к вам слишком долго!       — Кто бы сомневался, — усмехнулся он. — Давно заметил, что здесь рука руку моет.       «Надо связаться с Кабуто, он давно охотился за Сарутоби. Но не сейчас, все потом!»       Сейчас он спешил обнять Цунаде.       — Ты весь в крови! Этот ублюдок тебя ранил!       Слышал и видел, как сильно она забеспокоилась, начала суетиться с хирургическим инструментом — пуля засела глубоко — только для него все окружающее стало неважным. Важное — смог отбить принцессу из лап чудовища.                      Несмотря на середину февраля, день выдался ясным и безветренным. Местами снег растаял, и даже ходили разговоры в городе, мол, начинала расцветать слива. Перипетия с Хирузеном разрешилась очень скоро: отсидеться на севере у него не получилось — кредиторы нашли, и здесь стало не до женитьбы. Хаширама Сенджу — дед Цунаде, — очень обрадовался, когда стало известно, что свадьбы не будет. Кажется, он был рад больше, чем Цунаде.       Держа Орочимару под руку, она спустилась вниз по улице к заливу. Рядом с водой в лицо дул свежий морской ветерок. Они остановились, и он обнял Цунаде сзади, сомкнув руки на ее талии. В бухте точно так же лежал полузатопленный «Кайтен».       — Надо же, — проговорила она. — Никогда бы не подумала, что ты вкладываешь столько смысла затопленному кораблю.       — Это не обугленные мечты, — тихо сказал, чтобы услышала только она. — Для меня он памятник отваге и тому, как можно победить даже в неравном бою.       Не стала ему возражать: для Орочимару «Кайтен» и все, что связано с битвой при Хакодате, было дорого. Почувствовала его осторожные прикосновения ладоней на почти плоском животе. Каждый день с замиранием сердца наблюдала, как он подмечает в ней каждое изменение. Она носила его ребенка, недавно они стали мужем и женой.       Остатки затопленного корабля убрали ближе к середине 20-х годов, к тому времени у Цунаде и Орочимару были взрослые дети и своя клиника.       Но эта история не о затопленных кораблях, так ведь?