driven, cruel, strongly motivated by honor

      «Ты так долго ждал, дядя, верно?» — мысленно оскалился Фейд-Раута. — Так получай и подавись, — и после легкого касания чужих губ, Фейд резко схватился за заплывшую шею барона и потянулся за церемониальным поцелуем вновь. — «Теперь это все, что у тебя будет. И воспоминания о твоих сальных взглядах. Больше ты до меня не доберешься. А если только помыслишь, я вспорю твое жирное брюхо. Наполню ванну твоими внутренностями и в них же утоплю.»       — На колени.       Фейд, естественно, знал о колдовстве гессериток, но не был уверен, что Марго применила это к нему. Ему хотелось подчиниться, ему хотелось встать на колени, пусть он не знал, к чему это приведет.       В первую очередь — потому что не знал, к чему это приведет.       Воспитанный, как будущий на-барон, в почти стерильных условиях и обычаях их семьи, включающих и постановочные бои, сегодня он нашел то, что восхищало его больше, чем боль, оружие и ярость. Непредсказуемость.       Когда дядя, нарушив обыкновение накачивать рабов, выпустил против него абсолютно трезвого Атрейдеса… Его кровь еще никогда не носилась по телу с такой бешеной силой. Ведь контроль все равно оставался за ним: сложно было поверить, что после стольких лет тренировок Фейда сможет одолеть этот пленник. Наконец-то две крайности слились в идеальных пропорциях и вскружили ему голову. Он даже не мог злиться на барона за попытку его убить, — больше предупредительную, чем реальную.       Мать его была властной и холодной женщиной, Фейд привык к бескомпромиссному тону. Но, кроме отданного Марго приказа, ничего общего у этих двух женщин не находилось. В Марго в такой же пьянящей голову концентрации собралась вся нежность и утонченность мира. И затаенная опасность, сравнимая с лезвием клинка, поднесенного к языку. Она походила на дрожащий на ветру листок, однако, крепко держащийся за ветвь, и слова ее звучали каждое — как стук крови о каменный пол. Ни хлынувший поток, оседающий влагой на лице, ни вязкая струя, обрамляющая запястье, но алые бледные капли, размеренно звенящие о мрамор одна за одной. Кап-кап. Кап.       И Фейд хотел пить. И был готов, задрав голову, с благоговением ожидать на коленях. Ловить раскрытым ртом каплю за каплей.       Фейд любил женщин. Он любит спать с ними, резать их, унижать; наблюдать за страхом, благостно звенящим каждой ужимкой, даже за смирением, застывшим на мертвенно-неподвижном лице наблюдать любил. Он часто посещал крыло, где содержались рабы. В особенности после тренировок. Когда был на взводе из-за неудачи в спарринге, когда был в эйфории из-за успехов, или когда чувствовал, что ему не хватило — крови, боли, страха. В последнем случае его, естественно, не интересовал секс.       И ни разу в жизни ему так и не удалось найти среди разнообразия лиц и тел ту, что захочет его подчинить, ту, что найдет в себе эту силу и даст ему знать. Ни одна из них не была достойна чего-то кроме лезвия, вспарывающего мягкую кожу, обнажающего еще больше и так нагое тело. И кроме неестественной посмертной позы, выдающей их жалкую, трусливую натуру.       Это со временем казалось все более и более скучным, но он продолжал. А перед глазами всегда вставал образ женщины, убитой им впервые. В тот период, когда сдерживать любопытство было практически невозможно, юному Фейд-Рауте стало нестерпимо интересно, что же это за чувство, о котором с упоением рассказывал старший брат, ведь его дядя уже выпускал на карательные миссии. И самым подходящим человеком для утоления этой жажды знаний оказалась его мать. Дядюшка был ему нужен; Раббана бы он пока не смог одолеть, а злить Зверя — дурная затея. Мама была не нужна. Бесполезная в его жизни женщина, даже если бы он мог притвориться, что нуждается в ее объятиях и теплых словах… Она никогда ему этого не давала. Маму он и убил.       Ему понравилось.       В тот момент внутри него зародилось множество новых, волнующих чувств. Но вместе с тем, он и потерял что-то очень важное. Ему не хватало, не получалось заполнить место, опустевшее без матери. И он без устали искал ту женщину, что снова одарит его холодным взглядом, что подарит новые синяки бледной коже, лишенной ласки живого солнца, отличного от звезды Гиди-Прайм. Фейд-Раута почти потерял веру, пока однажды ему не приснилась, как он теперь знал ее — леди Марго Фенринг. И узнал он лицо своей девы из снов только там, изрезанное тенями, во мраке коридора, изредка освещаемого брызгами салютных вспышек. Это действительно походило на магию. Фейд-Раута был уверен, что месяцами грезил о ней, о встрече вживую. И вдруг забыл. И только сейчас вспомнил.       Точно в таком же странном забытье, Фейд проследовал за своей ожившей фантазией, и непонятно как оказался в неизвестном месте их крепости. В гостевом крыле. Следуя, как собачонка, за тонкой фигурой гессеритки, парень абсолютно ни о чем не жалел. Никаких сожалений не нашел и когда, ощутив коленями твердый пол, опустил взгляд, увидел коробку и услышал, что тенью, мелькнувшей сбоку, оказался гом-джаббар, приставленный к шее.       Ни один мускул на лице его не дрогнул. Только если уголки губ приподнялись в едва заметной улыбке. Ему нравилось то, что происходило с его рукой в коробке. Марго было известно, что Пол Атрейдес скулил на испытании, Фейд же не издал ни звука.       Но поразило ее вовсе не это. А то, как внезапно его лицо все же изменилось, а веки опустились и задрожали, едва она коснулась его щеки. Вот, что для него было настоящей мукой. И самым желанным даром. Если его мать не дарила ему ни капли ласки, то неудивительно, что он решил расправиться с ней. Такие уж эти Харконнены. Мстительные. Холодные. Жаждущие того, чего были лишены генетически: у женщин их семьи просто не было вшито в ДНК быть настоящими матерями.       Такими, как Джессика, например.       Ради своего ребенка она готова была убивать. И убила — все надежды и планы Бене Гессерит на многолетнюю селекционную программу, когда все-таки выносила и родила сына, который должен был быть девочкой.       — Что ты сделал со своей матерью? — прошептала она в шуме разрывающихся фейерверков, но ее было прекрасно слышно. Это не входило в перечень вопросов для интервью, разумеется. По правде говоря, и интервью никакого не предполагалось. Но Марго не смогла устоять.       Фейд восторженно — насколько умел выражать восторг — оглядел свою целую руку, когда вытащил ее из коробки.       — Ты же Бене Гессерит, ты и так знаешь, — его сощуренный взгляд с затаенным лукавством скользнул к ней. За все то время, которое прошло с появления Фейд-Рауты на пороге ее покоев, он ни разу не отвел глаз. Даже пока его кожа и кости по ощущениям превращались в пепел, он смотрел на Марго пристально и завороженно.       — Я хочу услышать от тебя.       — Я убил ее. — И добавил следом: — Хладнокровно.       Кто бы сомневался, милый Фейд.       — Меня тебе не нужно пытаться впечатлить, мой лорд на-барон, — она невольно дернула уголком губ. — Ты и так это сделал. Там, на арене.       — Приятно знать. Я посвятил эти убийства моей миледи из снов.       Марго ничуть не льстили сладкие речи мальчишки-психопата. Он и сам должен был понимать, что это ее не проймет, но почему-то продолжал играть.       — Раздевайся.       Его улыбка резко сделалась оскалом. Морщинки собрались на переносице.       — Не приказывай мне, женщина.       — Ты же знаешь, что я могу. Это еще не приказ.       — А граф Фенринг не будет против? — усмехнулся он. Лично с Фейдом Марго не зналась, но о ее муже он явно слышал. Будущему на-барону следовало иметь представление обо всех представителях Великих Домов.       — Он понимает, с кем связал жизнь. Интересы Бене Гессерит для меня превыше прочего.       — Ты здесь по заданию, — будто разочарованный, произнес Фейд, окинув взглядом стоящую в стороне коробку. — Которое уже выполнила.       — Это лишь приятный бонус, — он прежде снова приблизился к ней, так что она проговорила это, щекоча щепотом его губы.       И потянулась к воротнику, к первой из ряда пуговиц, стелющихся по краю борта его камзола. Длинного, черного, полностью скрывающегося тело вместе с платьем под ним. На арене он так же не слишком оголялся, чем выделялся на фоне его противников. Харконнены унижали достоинство врага примитивными способами. Захватом личного. И обнажением, как ни смехотворно. И ведь не каждый кровожадный воин будет думать о такой детали перед тем, как добить. А все потому, что для них самих это было премерзким по каким-то причинам.       Марго стало интересно, что станет с Фейд-Раутой, когда он предстанет перед ней полностью незащищенным. Нагим. И принадлежащим.       Не себе.       Хотя, он и так всю жизнь был собственностью дяди. Наследником, на которого возлагали столько надежд. И, возможно, другие более осязаемые вещи. Может, потому он и жаждет повторения? Это что-то привычное. Привычное — наркотик, дарящий самую сладкую эйфорию.       Был ли он слаще для него, чем смертоубийство?       Фейд-Раута запротестовал. И несильно сжал ее запястье. И когда она попыталась высвободиться, это с легкостью удалось.       — Так за какие ошибки твоя мать повторила судьбы всех твоих противников?       Никакие свои секреты мальчишка не считал таковыми, точно не от нее он хотел их скрывать. Но словно перед каждым ответом ожидал награды, а Марго могла только смотреть на него из-под полуопущенных век, слегка сжимая его бедра. Он по-прежнему стоял на коленях, меж ее ног, покорный, но с прямой спиной.       И теперь медленно расстегивал одежду, по-прежнему не сводя взгляда.       — Мать должна защищать дитя, разве нет? — безразлично, почти с насмешкой спросил он. — А если она не в состоянии это сделать ни в настоящем, ни в будущем, какой от нее прок?       — И что угрожало тебе?       Словно в нетерпении, но сохраняя невозмутимое выражение, Марго двинулась рукой под борт его платья, коснулась голой кожи. Пока Фейд продолжал расправляться с пуговицами ниже.       После задумчивого молчания, Фейд-Раута отвечал:       — Потенциально угрожало. — Марго не стала допытываться, потому что примерно понимала, что имеет в виду Фейд. О пристрастиях его дяди ходило много слухов. — Я ощущал это, как и слабость моей матери. И это не случилось только потому, что я избавился от нее. И сам стал своей защитой.       Наконец одежда его стала достаточно свободна, и легким движением руки под платьем Марго заставила камзол скользнуть с напряженных плеч, а затем и раскрыла платье, оголяя торс. На коже Фейд-Рауты красовался графичный боевой рисунок.       —У тебя крепкое тело, — отметила она, проводя пальцами вдоль смоляных полос. — И много шрамов. Они получены в боях?       Фейд внимательно наблюдал за ее движениями на своей груди.       — Выживание в нашей семье гораздо опаснее боев с накачанными наркотиком рабами. Дядя бывал жесток.       — Но не с тобой.       — Да, Раббана он любит меньше. Даже предложил мне принести его голову в дар Арракису, когда я стану их… спасителем.       — Большие планы, — только и хмыкнула она. — Убьешь его так же хладнокровно, как мать?       — Это дело чести. Они не справились с возложенной на них ответственностью. — С едва слышным довольством добавил Фейд. — К тому же, теперь я смогу одолеть Раббана.       А затем и любимого дядю, милый Фейд?       Марго потянула за рукав, высвобождая руки Фейда, который смирно стоял, будто не собираясь ничего делать без ее приказа. Но когда платье полностью опустилось на пол, он вдруг тронул ее бедро, провел чуть выше, комкая ткань, и больно сжал.       — Нежнее, — в этот раз она использовала Голос, прекрасно понимая, что это Фейд не сделает добровольно. — Я не одна из твоих девок-рабынь.       — Но ты все еще женщина.       — Которую ты ждал всю свою жизнь.       Это было неправдой. Но Фейду необязательно было знать, что его сон — его воспоминания о сне — не совсем то, что принадлежало ему.       Марго провела рукой по изгибам натренированных мышц у плеча, двинулась к шее. Возникло желание впиться ногтями в белую кожу, добавить ей немного алых красок, увидеть блаженное выражение лица Фейд-Рауты, — она знала, так будет — и она решила не отказывать себе в удовольствии. Но для начала нужно было избавиться от перчатки, а убирать другую ладонь с его груди, теплой и напряженной, не хотелось. Да и зачем утруждаться, когда Фейд был в ее полном распоряжении?       Она двинулась от шеи к челюсти, обвела контур, приблизилась к губам и попросилась внутрь. Фейд покорно раскрыл рот и, словно заранее зная, чего она желает, прикусил зубами перчатку. Марго потянула руку вниз и наконец избавилась от первой баррикады своей защиты. Больше этого мальчишке она давать не собиралась. Хотя, может, ей бы и хотелось рискнуть, но забывать о миссии было нельзя. Бене Гессерит требовался только его биологический материал.       Коротко стриженные ногти, однако, с легкостью вошли в кожу, оставив наливающиеся кровью борозды, похожие на след от червя на сверкающем меланжой песочном полотне. У Арракиса имелась своя неповторимая особенность, как и у Гиди Прайм. Ровно как и у двух избранных стать Квисац Хадерахом. Но по итогу любой из них, кого бы ни выбрали, превратится в монстра. Станет святым, обреченным, мессией и в конце концов мертвецом, чье имя останется песком на устах живущих столетиями фанатиков. Марго тоже уйдет в небытие однажды, только Бене Гессерит будет существовать вечно. Потому что вечны и их идеи — извращённые, и оттого такие привлекательные.       Контролировать. Управлять. Влиять.       Что-то подсказывало Марго, что Фейдом будет управлять гораздо проще, насколько бы более диким, чем Пол, он ни выглядел. С первых минут с ним в одной комнате она определила его слабости и самые сокровенные желания.       — Помнится, к моей шее ты приставил лезвие, — в этот раз Фейд не стал выполнять то, что она желала, хотя это было в разы очевиднее предыдущих немых просьб. — Дай мне, — Марго мягко попросила его, скользя по груди, вниз, где на набедренном ремне поверх штанов крепилось оружие.       Как раз вовремя она оказалась внизу, Фейд уже вынул клинок из ножен и, конечно, не отрывая взгляда от нее, передал его. Марго тоже смотрела неотрывно, на ощупь принимая.       Кончик ножа с тихим шелестом, с которым оседает буря в пустыне, скользил по груди, касаясь лишь на мгновение, поверхностно, но соблазн Марго был почти выше ее сил. Джессика лишила их невесты для Фейда, сама она не могла лишить орден еще и его. Но как же легко было бы вогнать лезвие прямо ему в грудь, под прямым углом, для мгновенной смерти.       И эта угроза была вполне реальной, но Фейда не беспокоила. Он тоже видел Марго насквозь: она такого не сделает.       Отложив нож, второй рукой, которая еще оставалась в перчатке, Марго собрала скудную россыпь капель на царапине и поднесла палец к его лицу. Пухлые губы, которые, возможно, снились по ночам старому барону, окрасились в розовый.       Фейд не медлил с тем, чтобы слизать кровь.       — Тебе нравится привкус металла? Или его холод на коже? От этих игр у тебя шрамы?       — Повторяю. Не дразни меня.       — Я бы не стала.       Она дразнила, конечно. Ведь кому как ни ей знать ответы на эти вопросы наверняка.       Второй раз пропитанный кровью бархат прошелся по сомкнутой полоске губ, снова их марая, и тогда Марго приблизилась, определенно не дразня его в который раз. Он смирялся, как ребенок, — зная, что не имеет власти и так будет проще.       Когда стало ясно, что поцелуя ему не получить и теперь, Фейд воспротивился. Кончик языка юрко скользнул наружу, забирая часть цвета. Красивого, насыщенного цвета, и его губы снова стали бесцветно-безжизненными.       — Дай мне, — скомандовал уже он, обеими руками сжимая ее бедра под платьем; грудь вздымалась от тяжелого дыхания.       Марго ощутила, как налились сокрушительным желанием его чресла. Ей стало смешно. Видимо, именно для этого, она обучалась чувствовать физиологические изменения в чужом теле — чтобы не пользоваться глазами. Которые сейчас были прикованы к Фейду. Сложно было оторваться от его идеальных черт. Неласковая атмосфера Гиди Прайм не извратила природной красоты Фейд-Рауты. На какой-нибудь благодатной планете гены Харконненов расцветут в его ребенке.       Всё ещё не теряя надежды, Фейд резко подался вперёд. И, удерживая Марго за талию, обжег ее дыханием. Она не сдержалась от улыбки. Время добровольных действий кончилось.       — Ниже.       Он одним резким, грубым движением разорвал узел ее накидки, сбросил и опустился к шее. Наконец дорвавшись до желанного, начал сминать кожу поцелуями, вбирать губами, словно хотел испить ее крови, не лишая целостности ткани. Марго чуть отклонила голову в бок, чтобы Фейд добрался до любого места, куда хотел. Он заслужил награду за послушание.       Но на-барон тут же заупрямился и, безутешный, стал выцеловывать дорожку обратно. Откуда его прогнали. К губам.       — Ниже, — напомнила она. И когда Фейд опустился к ее груди, оттягивая декольте, скомандовала еще раз: — Ниже.       Холодная обивка кровати неприятно тронула ее оголённые плечи, когда Фейд оказался в самой нижней из доступных ему точек. Она позволила задрать платье, она позволила покрыть ее бедра поцелуями и легкими укусами, она позволила ему и сверх этого. А себе позволила издавать такие звуки, которые никогда не трепыхались о стены их с графом Фенрингом спальни.       И как только она почувствовала себя беспомощной перед тем блаженством, в которое её погружали отчего-то такие умелые движения языка Фейд-Раута, как только поняла, что руки тянутся прижать его к себе и ощутить горячую влажность ещё ближе, когда почти была готова отгрызть свою ладонь, которой непроизвольно накрыла рот, Марго прекратила баловство. И приступила к делу.       — Выше.       И Фейд без пререканий вернулся с поцелуями к шее. И те стали еще ожесточеннее.       Сейчас ему не хотелось причинять боль, уж точно не ей. Фейд лишь желал, чтобы ему ответили, сделали больно в отместку, видимо, так было приятнее. Будто контроль все еще был за ним. Этот пьянящий баланс, а на самом деле обман собственной психики. И Марго с удовольствием причиняла ему эту ласку, царапая играющие напряжением рельефы спины. За каждый новый укус. И за поцелуй тоже.       Со всем упоением. Марго упивалась ненавистью, что затаенно копила внутри себя; она досталась от природы как естественная реакция на полузверя в ее объятиях. Слабого и очень опасного. Как известно, раненный зверь в разы страшнее сильного и здорового. Испытание гом-джаббаром показало, что Фейд не станет отгрызать себе лапу, попавшую в капкан. Но он все еще мог выгрызть чужую плоть, как только почует угрозу.       Или почувствует себя предельно уязвимым.       Но Марго не будет так рисковать, не станет больше дразнить. Она не наигралась вдоволь, если быть честной, но интересы Бене Гессерит важнее. Ей лишь нужно было его семя внутри. И Фейд, содрогаясь над ней, кусая губы и глухо рыча, почти на грани, был готов скоро наполнить ее.