Земля из под ног уходит

Саша под майским солнцем жмурится, поправляет волосы и уже двумя руками сжимает стакан. Впивается пальцами в стеклянную поверхность, так и не поднося её к губам ни разу за прошедшие десять минут. Компот он не любит, да и сейчас в горло ничего не лезет, поэтому стакан он принимает больше из вежливости и так и не прошедшего с детства ощущения, что матери отказать нельзя. Нет, в важных вопросах, в тех, в которых он может привести аргументы и от которых зависит его будущее, возможно. Но не попробовать компот? Нет, будьте добры со всем уважением, положенным сыну, принять стакан в руки и хотя бы сделать вид, что пьете. Это касается всех и каждого из детей, давно выросших и теперь собравшихся под одной крышей. Так Саша и стоит. Нервно постукивает пальцами по стакану и время от времени смотрит на калитку. Солнце нещадно палит и, кажется, оставляет на носу красные следы. Запах цветов, непривычно сладкий и терпкий после духоты Москвы, не дает дышать полной грудью и вызывает легкое головокружение. А, может, и не в запахе дело. Саша ждёт словно собственной казни, не в силах расслабиться даже на секунду. Все разговоры проносятся мимо него, потому что в мыслях лишь услышанное краем уха: «Олег скоро будет». Кажется, это все ужасно глупо. Саша же знал прекрасно, что увидит брата, когда его уговаривали приехать на день рождения отца. Как он мог пропустить такое событие? Конечно, стиснул зубы, забил на тревогу, страх и эту предательскую тоску, купил билеты в Самару и приехал. Все это время понимая и ожидая, что Олег тоже будет здесь. Это предсказуемо и неизбежно. Но от этой мысли и знания не легче. Саша все равно сглатывает вязкую слюну, все же делает маленький глоток и тут же убирает стакан на стол. Того и гляди уронит, а это привлекло бы слишком много внимания. Нет, лучше так. Теперь он может со спокойной душой сжать кулаки, оставляя на коже следы-полумесяцы. Некоторые привычки не уходят даже с возрастом. Его, кажется, зовут. Спрашивают что-то, втягивают в разговор, пока он вяло кивает и отвечает невпопад. Саша не может сосредоточиться и до сих пор кидает короткие взгляды на калитку, страшась и одновременно предвкушая момент, когда ворота откроются. Понимает ведь, что так резко это не произойдет. Он сто раз ещё успеет запаниковать, пока они услышат подъезжающую машину, звук гравия на дороге, песни по радио или лай собак. Здесь никогда не бывает тихо, а он сам слишком хорошо помнит, как в детстве любил забираться на второй этаж и из окна наблюдать, выжидая приезда родителей. Пропустить гостей невозможно. Май выдается жарким, слишком солнечным и неправильным, словно давно уже наступило лето, только Саша все опять упустил. Он проводит ладонью по лбу и чувствует мелкие капельки пота. — Я внутрь, — кидает он. Ни у кого особо не возникает вопросов. Для всех — он лишь идёт к старенькому вентилятору, очередному пережитку из его детства, бережно сохраненному в этом доме. Для себя же… Для себя Саша давно решает, что хотя бы с собой наедине нужно быть честным. Он не может больше стоять и трястись у всех на виду. Не может смотреть на калитку и дорогу, выжидая переломного момента. Не может ждать Олега там, где все увидят. Он прячется, как обычно сбегает подальше и забивается в угол, словно это поможет скрыться от реальности насовсем. Вентилятор жужжит громко и сломано, лишь разгоняет теплый воздух и особо не помогает, но Саша упрямо сидит на месте и пялится в окно, выходящее во внутренний двор. Прямо рядом с ним цветет яблоня, от которой запах идёт ещё слаще, чем от цветов на аккуратных клумбах матери. Саше кажется, что он все-таки задохнется. Может, и к лучшему. Так было бы проще. Но с ним, конечно, ничего не происходит. Он все так же сидит в кресле, сжимает и разжимает кулаки, тупо смотрит в окно и погружается в свои мысли настолько, что не слышит уже абсолютно ничего. Сердце стучит где-то в ушах, он улавливает только это, он весь дрожит, трясется, словно вот-вот начнётся приступ. Со стороны, по крайней мере Саша на это надеется, сразу и не скажешь. Его выдает лишь загнанный взгляд и нервные движения пальцев, внутри же все тянет. Тянет и тянет вниз, к земле, хотя, казалось бы, ниже падать некуда. Саша пропускает момент, когда в тишину дома вдруг врываются громкие голоса. Кто-то из семьи несет в руках пакеты с подарками и продуктами, кто-то активно болтает и чуть ли не подпрыгивает на месте от радости — для самых младших такие сборы и правда праздник. Часть людей во главе с матерью уходят на кухню готовить все к праздничному столу, другие разбредаются по комнатам или возвращаются на улицу в надежде поймать слабый ветерок. Но Саша знает, чувствует, даже не поднимая взгляд, что он остаётся внутри. Олег перед ним — такой другой. Они не виделись сколько? Восемь, девять месяцев? Саша, конечно, обманывает самого себя этими размышлениями, потому что он не может не знать, сколько прошло с их последней встречи, точно до дня, до секунды. С сентября у Олега отросли волосы, заострились скулы и он сам весь словно стал другим. Может быть, проблема лишь в Саше. Может быть, он просто отвык. Только смотрит Олег все так же немного потерянно и изумлено. Будто сам не верит, что стоит сейчас здесь. Они замирают в проходе, в паре шагов друг от друга, и боятся пошевелиться. Податься вперёд и прикоснуться нельзя, отойти назад невозможно, так и останавливаются. Саше иногда удавалось забыть и отвлечься. Редко, ненадолго, даже не полностью, но он правда пытался. Заводил знакомства и вылезал из своей раковины, вырывался из привычного ритма жизни, чтобы почувствовать себя нормальным хотя бы на пару часов. У него почти получалось. Только вот все так некстати валилось из рук, надоедало быстро, люди казались какими-то блеклыми и неправильными. Да он и про себя думал так же. Все было не так. Хватало даже минуты, чтобы это понять. Сейчас тоже этой минуты хватает. Саша все же поднимает взгляд, испуганно застывает на месте и молча наблюдает за братом. Этого достаточно, чтобы осознать, насколько бесполезными были все попытки забыть. Потому что Олег, даже если бы он перекрасил волосы, стал магическим образом выше или ниже, сменил стиль или даже проколол нос, Олег все равно остался бы таким же. И Саша все равно бы точно так же замер и не мог отвернуться. Эта неловкая, тягучая пауза, повисшая в воздухе и мешающая дышать почти так же сильно как жара и цветочный запах, похожа на тот самый момент в сентябре. Они оба не знают, что сказать и как сделать произошедшее хоть немного лучше. Они оба теряются, словно маленькие дети, но не решаются податься ближе и попросить о помощи. Тогда, — Саша прокручивал в голове тот вечер столько раз, что каждую деталь помнит слишком идеально и может воспроизвести без запинки — добавлять что-то было бессмысленно. Они оба прекрасно понимали напряжение, возникшее давно и так и не нашедшее выход. Они оба до сих пор слышали произнесенное на эмоциях «Я тебя люблю» и последовавшее за ним «Это пройдёт». Это было, конечно, ложью, но тогда казалось правильным. Саша хотел верить, что это и правда пройдёт. Что Олег смирится, забудет, перерастет эту болезненную влюбленность и пойдет своим путем. И что он сам тоже станет лучше и правильнее. Тогда решение остановиться на этих словах, даже если между ними так и осталось невысказанное в ответ «Я тебя тоже», разойтись как можно дальше и разорвать все-все, до последней ниточки, связывающей ещё с детства, было принято единогласно. Олег не спорил, выслушал даже, без криков или ругани, потому что ругаться было тоже бессмысленно. Все самое худшее уже произошло, и никакие споры этого бы не изменили. Оставалось только принять правильное решение. Саша до последнего верил, что именно это они и сделали. Сейчас, когда Олег стоит перед ним, такая слепая вера кажется глупой. Как будто бы расстояние или даже эти прошедшие месяцы могли что-то изменить. Могли разорвать связь, которая формировалась годами. Олег переминается с ноги на ногу, но взгляда не отводит. — Привет, — это единственное, что Саша в силах сказать, на большее он пока неспособен. — Саш… — Олег, видимо, тоже собирается с мыслями, но их прерывают. Из кухни выглядывает сестра, хмурится и зовет их помочь. Сделать хоть что-то, а то встали в проходе и только мешаются, а могли бы уже разложить большой стол и начать расставлять посуду. Саша, наконец, отмирает, а Олег отворачивается, получая четкие инструкции и начиная делать все быстро и решительно. Все, что угодно, лишь бы не останавливаться снова и не задумываться о том, что они спустя столько времени впервые находятся рядом. Их то ли по традиции, то ли по привычке усаживают рядом. Двое младших, как всегда крепко сцепленных вместе. Семья, тем более родители, не могут не знать или не замечать, что за последние месяцы что-то изменилось, но сейчас никто об это не вспоминает. Их и не спрашивают толком, устраивают на диване, потому что стульев не хватает, а стол приходится подвинуть. Саша не особо вдумывается в процесс и уж точно не следит, что ему наливают или какой салат накладывают в тарелку. Это все уходит на задний план, пока Олег неловко возится рядом и пытается устроиться поудобнее, неизбежно сталкиваясь с ним коленками. После этого едва заметного касания вскидывает голову и проверяет, словно Саша сразу же испарится. Но он сидит, сказать ничего не может, да и встать тоже. С одной стороны тосты, поздравления, родственники, которые явно не одобрят резкого побега. С другой же — Саша и сам не хочет отстраняться и сосредоточивается на этом едва заметном касании слишком уж сильно. Он успешно пропускает мимо ушей большую часть речей, спохватывается, только когда мать выжидающе на него смотрит и кивает в сторону бокала. Точно, тост. Саша хочет, правда, искренне хочет сказать что-то ценное, важное, большое и трогающее за душу. Возможно, у него даже получается, судя по улыбкам членов семьи и в особенности отца. Саша говорит и говорит, сам точно не запоминая, что именно желает, чокается бокалом с остальными. Неизбежно поворачивается к Олегу, они опять проходятся друг по другу тяжелыми взглядами, а Саша ненароком задевает его локтем, из-за чего брат вздрагивает и проливает шампанское. — Мальчики, ну аккуратнее надо быть, — вдогонку говорит мать, но Саша уже не слушает. Он допивает оставшийся в бокале алкоголь залпом и видит, как Олег делает то же самое. На чужие расспросы о личной жизни Саша давно не реагирует. Отшучивается, когда в которой раз заводят песню о внуках и стакане воды, хотя прекрасно знают, что все это бессмысленно. Кивает и молчит, но на самом деле ему в этом плане теперь уделяют намного меньше внимания. Возможно, родители смиряются, хотя настоящая причина сидит рядом. Олег дергается, когда его все дружно, по очереди, заваливают вопросами и почти допрашивают. Это не ново, но брат впервые отвечает так коротко и делает ещё несколько глотков шампанского между ответами. Нет, он ни с кем не встречается. Нет, и не планирует в ближайшее время. Нет, он не собирается знакомиться с какой-то дочерью маминой подруги, которая идеально знает французский и играет на пианино. Не девочка, а мечта, хмыкает про себя Саша, а внутри противно, неправильно, расползается довольство от того, насколько Олег не заинтересован в таких предложениях. Саша себя пытается одернуть и остановить, он же сам хотел, чтобы они оба двигались дальше, только вот выходит у него так себе. В глубине души он рад, что у Олега никого нет. Олег переводит тему, но на Сашу не смотрит. Шампанское сменяется чаем, грязную посуду забирают и режут торт. Саша наблюдает за всей суматохой лениво, не может полностью сосредоточиться, как бы ни пытался. В доме до сих пор душно, несмотря на открытые окна и вечерний ветерок. Саше просто хочется, чтобы все, наконец, разошлись и легли спать. Он и сам точно не понимает, чего ожидает, но ему нужно хотя бы немного времени и пространства без шума и болтовни. Сбежать отсюда и больше не оборачиваться хочется до одури. Ещё больше разрывает желание выгнать всех, кроме Олега. На часах уже за полночь, когда семья разбредается по своим комнатам. Ему отводят небольшую спальню на втором этаже, где он тут же раскрывает окно нараспашку и старается игнорировать комаров и других мошек. В комнате менее душно не становится, зато тут же доносятся отдаленный смех и песни. Кто-то празднует, гуляет и не думает ни о чем хотя бы этой ночью, пока Саша заваливается на кровать и прикрывает глаза. Он знает, что не выдержит долго. Видит под закрытыми веками пляшущие образы, ощущает, как его снова тянет и тянет вниз. Хочет ещё раз — всего раз, разве это много? — побыть рядом друг с другом без семьи и каких-либо обязательств. Он ломается, ворочается и сминает простынь, в итоге откидывая тонкое одеяло в сторону и вставая слишком уж быстро и решительно. Половицы под ногами предательски скрипят, выдавая его поражение. По лестнице он старается спускаться тише, чтобы не разбудить никого и тем более не дать повод завести с ним разговор по душам в ночи. Он крадется, даже не осознает, как озирается по сторонам и практически не дышит, будто вор, забравшийся в чужой дом. Даже ночью, когда все очертания немного смазываются и становятся другими, он безошибочно проскальзывает мимо оставленных чемоданов, шкафа, огибает любые препятствия и оказывается в гостиной. Олег сам согласился лечь там, хотя это был лишь вопрос времени. Не предложи это он, мать бы все равно оставила постельное белье на диване именно для него, как для младшего. Участь, которую ему не удается избежать даже спустя столько лет. Сейчас Олега на диване нет. Простыня тоже расстелена кое-как, подушка смята, а Саша до сих пор в воздухе чувствует знакомый запах. Он даже застывает на мгновение и наблюдает, просто запоминая обстановку, а потом разворачивается и идёт к выходу из дома. Даже если они так давно не виделись, не разговаривали, даже если пытались связь оборвать, Саша все равно прекрасно ощущает, как найти брата. Тот ожидаемо сидит на крыльце, почти сливаясь с темнотой вокруг. Саша опускается рядом молча, в руках вертит прихваченную с собой пачку сигарет и думает, с чего начать. Слов катастрофически не хватает, тем более когда они давно уже решили не говорить об этом. Не говорить в принципе, что прекрасно демонстрирует диалог с Олегом, ушедший куда-то вниз, и отсутствие звонков. Саша закуривает и протягивает пачку брату, особо ни на что не надеясь. Знает же, что тот бросал курить ещё тогда. И все равно ждёт. Олег смотрит на него долго, не моргая, теперь уже не пугаясь и не отшатываясь в сторону, он будто теряется в своих мыслях и не сразу вспоминает, что вообще происходит. Пачку, правда, принимает и покорно наклоняется к Саше, чтобы закурить прямо от его сигареты. Саша давится дымом, запахом цветов и весны, пытается вспомнить, как он вообще раньше жил и нормально функционировал рядом с Олегом, пока тот делает затяжку и вдруг спрашивает. — Ну что, — он смотрит куда-то в небо и не поворачивается, но это и не нужно. — Прошло всё, Саш? Слова повисают в воздухе без издевки, тоскливо и с вопросом, словно Олег сомневается. Может, хоть у одного из них получилось справиться с самим собой. На улице даже сейчас тепло, крыльцо до сих пор не остыло после солнечного дня, а ветер, как и все вокруг, останавливается и исчезает. Но Саша все равно дрожит, чувствует мурашки и не знает, что ответить. Рука у Олега кажется теплой, почти горячей, когда он опускает её Саше на коленку, лишь сжимает и больше не двигается. Только от этого тепла Саша дрожит лишь сильнее. Глупо все это было. И до сих пор глупо, потому что ничего не прошло и вряд ли когда-либо пройдёт. Саша не знает, на что надеется, поэтому только вздыхает и опускает голову на плечо Олегу. Отвечать надобности нет, они оба прекрасно все понимают.