Survivor

      Август, 1995 год.       Улица на окраине города в этот вечер была отнюдь не приветлива к гостям. Свет словно не мог пробиться сквозь плотный занавес — солнце даже не коснулось линии горизонта, но уже почти стемнело. Тёмно-серое небо, затянутое лоскутами туч, изредка взрывалось раскатами грома и обещало скорый дождь. Жители скрылись в домах, закрыв окна; кое-где горел свет. Ни одного прохожего, ни одной машины, не видно и не слышно было даже птиц. Всё, что могло, спряталось. По широкому коридору, образованному ровными рядами домов, гулял только ветер.       Ветки на деревьях гнулись, протяжно скрипели, ломались. Зелёная листва шумела в ответ на порывы ветра, бесновавшегося в кронах. Цветы, украшавшие клумбы перед домами, припадали к земле ему в такт, как безвольные жертвы в ожидании, что их разорвёт на части. Ветер был безжалостен. Скользил по крышам, грозился выдавить окна и ворваться внутрь, бессовестно нарушить спокойствие, царившее в уютных комнатах. И хотя аккуратные постройки не могли похвастаться особой прочностью, буйство стихии всё же выдерживали. Из стороны в сторону по улице метались подхваченные её бессильной яростью листовки и мелкий мусор.       Воздух пропитался свежестью. Дышалось им легко и приятно, но единственный человек, решивший заглянуть сюда, не мог этим насладиться. Мужчина, который шёл по краю дороги с сумкой через плечо, чуть ли не задыхался. Каждый вдох обрывался на середине, словно рёбра стискивали лёгкие, не позволяя вобрать больше воздуха.       Видом он походил на человека старого, хотя таковым не являлся: недавно ему исполнилось сорок три года. Ветер обдавал холодом обросшее щетиной лицо, на котором рассыпались бороздки морщин, трепал грязные чёрные волосы с частой сединой, терзал потрескавшиеся губы. Шаги мужчины были резкими и шаткими, такими, будто что-то тяжелое волочилось за ним. Но настоящая тяжесть камнем лежала в его груди, а не в ногах. На бумажки, мелькающие тут и там, он не обращал внимания. Казалось, что он вообще ничего не видел перед собой. Не слышал никаких звуков.       Время от времени в окнах домов появлялись и тут же исчезали люди. Что они думали об одиноком прохожем? Быть может, что тот злоупотребляет алкоголем? В таком случае они были правы лишь отчасти. Когда-то не пьющий человек теперь действительно сильно налегал на спиртное. Но никто из тех людей не знал, с какими угнетающими мыслями он не хотел оставаться наедине, почему потерял сон, пытался забыться и найти успокоение на дне бутылки. Никто не знал и знать не мог — здесь, в этой волнующейся серости, со своей бедой мужчина остался один на один.       В поле зрения вдруг попал высокий фонарный столб. Мужчина замер и присмотрелся к нему, пытаясь сфокусировать взгляд. Затем на трясущихся ногах перешёл через дорогу.       На столбе красовалась такая живая, яркая, просто не подходящая сейчас для этого места афиша. В очертаниях медвежьей головы в цилиндре он смог узнать, хоть и не сразу, логотип знакомой ему сети ресторанов и закусочных.       Мужчине вспомнилось, как много лет назад его маленький сын тихо подошёл к нему и, подёргав за край рубашки, рассказал, что его друг путешествовал с родителями по стране и побывал в пиццерии с красивыми зверушками. Сказал, что тоже хочет посмотреть. Это место находилось довольно далеко от их дома, и по этой причине Итан — так звали мужчину — сначала хотел отказать. Но, посмотрев вниз, в округлённые по-щенячьи карие глаза, ласково потрепал мальчика по голове и пообещал найти время.       Что в этих «зверушках» было красивого, Итан так и не понял. Аниматроники впечатлили его с технической точки зрения, но никак не с эстетической. Одного — а именно курицу — он даже счёл жутким. Остальные просто не привлекали настолько, чтобы назвать их красивыми. Сыну же, наоборот, понравились все без исключения, а в особенности — лис. За время пребывания в пиццерии мальчик отошёл от него всего один раз и даже уговорил купить ему игрушку в виде плюшевого лисёнка, с которой потом не ходил разве что в туалет.       Восторженная болтовня донимала Итана ещё очень-очень долго.       — Папа! — тонкий голосок раздался где-то рядом.       Мужчина выглянул из-под капота, в котором копался вот уже битый час. За стеллажом с инструментами, откуда донёсся звук, притаилось что-то красное, и догадаться, что это был игрушечный лис в детских руках, было нетрудно. По всей видимости, сын не успел присоединиться к детям с улицы или же те и вовсе не собирались в этот раз — и, чтобы совсем не заскучать, решил поиграть с ним.       — Что? — отозвался Итан, отворачиваясь.       — Угадай, где я!       Вздох. Бесполезный инструмент опустился на пол. Дело всё равно не шло. За последние два дня, проведённые в гараже, он перебрал механизмы, обозвал старый пикап и про себя, и вслух всеми известными и выдуманными в процессе ругательствами, устал, но починиться тот так и не соизволил. Ничего не оставалось, кроме как умыть руки на сегодня и позволить себе отдохнуть.       Итан не разделял детского задора настолько, насколько это было возможно для человека, убившего без результата уйму времени, поэтому ответил так же сухо, как и в прошлый раз, обращаясь скорее к машине, нежели к сыну:       — Без понятия. Сдаюсь.       Воспоминание прошлось по сердцу раскалённым лезвием — и тело захлестнула скопившаяся в нём горечь.       Сумка соскользнула с плеча и рухнула на асфальт. Итан пошатнулся. Он и сам едва удержался на ногах, чтобы не свалиться трупом там же, где стоял. Афиша словно даже не смеялась, а издевательски хохотала над его попыткой отыскать так некстати выросшего и отбившегося от рук мальчишку. Свист ветра смешался с шумом крови в ушах и отзывался пульсирующей болью. Рассматривать кусок бумаги больше не хотелось, думать, что он здесь делает — тоже. Итан ощутил себя таким растерянным и подавленным, как никогда раньше, и просто оцепенел.       Он не знал, как долго смотрел стеклянными глазами в никуда. Течение времени для него в тот момент прекратилось, разом пропали все звуки, куда-то исчезло пасмурное небо. Дома, деревья, лента дороги — всё вокруг стало незаметным. По размякшим конечностям растекался жар. Итана охватывало бессилие.       Страшный грохот, внезапно прокатившийся над головой, привёл его в чувство.       И стоило вынырнуть из омута звенящей тишины, как он тотчас наклонился к сумке. Нужно сделать то, зачем он сюда пришёл: расклеить листовки.       Объявление впечаталось в столб прямо поверх афиши. Пальцы прошлись по чёрно-белой фотографии, осторожно приглаживая. Юноша, запечатлённый на ней, улыбался, очаровательный и как две капли воды похожий на отца, когда тот был моложе.       На Итана.

«Внимание, пропал человек! Даррен Хейз, 17 лет, примерный рост — 5’ 11. Ушёл из дома вечером 24 июля с друзьями. Для всех, кто имеет хоть какую-то информацию о нём, просьба сообщить по номеру…»

      От текста не веяло таким солнечным умиротворением, как от фотографии. Холодная констатация факта: пропал человек. Афиша больше не могла глумиться над ним через плотный лист, но облегчения не последовало. Вместо апатии на него выпрыгнула тревога, которая всё это время молча шла по пятам, уступив контроль последствиям выпитого алкоголя. Тревоге, от которой Итан прятался, на самом деле не нужно было его искать. Она поднялась из глубин души, куда её пару часов назад смыло глотками виски, и закопошилась под кожей подобно червям в сырой земле.       Итан не беспокоился, когда Даррен не вернулся на следующий день. Может, остался ночевать у какого-нибудь друга. Обычная ситуация. Но он не вернулся и на третий день, и на четвёртый. Тогда-то внутри и шевельнулось что-то гадкое. Сын никогда не уходил надолго. Это совершенно на него не похоже.       В полиции предположили, что случился подростковый бунт и парень просто сбежал. Дети в этом возрасте частенько убегают из дома, и многие рано или поздно приходят к родителям сами. Заявление, конечно, приняли, но браться за дело всерьёз никто не собирался.       Итан это понял, и его захлестнула небывалая досада. Зачем утруждаться, если всё, скорее всего, разрешится само, не так ли?       Нагуляется и прибежит.       Возмущала не халатность полиции. Сама мысль о том, что сын сбежал, не укладывалась в голове, как на неё ни посмотри. Для побега нужна веская причина. Итан был уверен, что её нет.       Между ними царило понимание, в не самые лучшие периоды — молчаливое. Даррен изредка хулиганил, но если и приходилось его ругать, то с посылом, с каким любой ответственный и любящий родитель предостерегает своё дитя. Он на это не очень-то и злился. Неглупый парень — всё понимал.       Может ли вообще ребёнок, который в семнадцать лет по доброй воле проводит время с родителем и даже сам инициирует вылазки на рыбалку или же раскопки в гараже, так резко удрать от него? Вспоминая себя в семнадцать, когда готов был шататься где угодно и с кем угодно, лишь бы не с родителями, Итан ответил на этот вопрос отрицанием. Вот он мог тогда сбежать из дома, а его собственный сын — нет.       Он знал почти всех друзей сына и перед тем, как забить тревогу, обзвонил каждого. Никто понятия не имел, где сейчас находился Даррен. Странно для версии с побегом. Или соврали? В сердце теплился огонёк надежды, что ему всё-таки соврали. Надежды, но не веры.       «С ним что-то случилось», — эта мысль билась в голове, как беспокойная раненая птица.       Вот уже на протяжении двух недель Итан после работы занимался поиском. Делал, что мог. Смысла расклеивать листовки на каждой улице, тем более на окраинах, мало, но сидеть сложа руки — ещё более бессмысленно. Взволнованный пропажей, он так считал. Вдох-выдох и смиренное ожидание не помогли бы. Если есть крохотная вероятность, что кто-то видел Даррена здесь, нужно ею воспользоваться. А вероятность есть всегда.       Смотреть на улыбку сына, дорогого сердцу, любимого и возможно уже… больно. Этот мальчик — всё, что осталось у него после того, как жена ушла к другому мужчине, бросив их. Когда он был рядом, дома или хотя бы на связи, Итан и не представлял, как же без него может быть пусто и тоскливо. Ему так хотелось, чтобы в итоге всё оказалось глупой шуткой. Затянувшейся на много лет игрой в прятки. Снова произнести: «Сдаюсь». А Даррен бы выскочил откуда-нибудь и крикнул: «Ар-р-р!».       Итан отвернулся в сторону и взялся за голову, взъерошивая волосы дрожащими пальцами.       Перед ним предстал двухэтажный домик тёмно-коричневого цвета с пристроенным сбоку гаражом. Судя по участку, совсем не обжитый. Такой же пустой для него, как и все остальные. Разница только в том, что у этого дома нет хозяина.       Глаза щипало. Судорожный вдох, и Итан поднял лицо. Слезинка скатилась по щеке вниз, за ворот рубашки, и одновременно с ней упали на землю первые капли дождя. Мрачное, холодное, напряжённое небо освобождалось от переполнившей его влаги. Обстановка стала спокойнее. Ветер притих и теперь легонько шевелился в листве.       Он не успел расклеить все.       Встряхнувшись, Итан направился обратно: туда, где оставил машину. Короткими шаркающими шагами, глядя, как под ногами, на асфальте, плескались лужицы. И в какой-то момент показалось, что в нарастающем шуме дождя прозвучал сбивчивый шёпот.       «Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь…» — бормотало призрачное эхо где-то позади, сквозь стену ливня.       Время расплывалось в мутной дымке, словно само пространство исказилось. Итан шёл не к машине. Он уходил в неизвестность.