О побегах и танцах.

      – Что?       Дилюк недоуменно смотрит на девушку перед собой. Она не выглядела как та, кто каждый день заходит в таверну. Да и в принципе, как та, кто вообще сюда заходит. Однако, кажется, падет сегодня Селестия, солнце сядет на востоке, Паймон прекратит поглощать пищу со скоростью одного цыпленка в медовом соусе в секунду, а Путешественник наконец-то откажет кому-то в очередной глупой просьбе в стиле "спасти кошку с крыши" – Джинн Гуннхильдр сидела прямо перед ним и пила очередную кружку сидра.       – Кейя пропал. Я думала, что он проводит время здесь, но..       Речь магистра прерывается громким глотком. Кружка со стуком опускается на стойку и слышится шумный вздох, полный волнения и усталости.       – Но его здесь нет, так?       – Именно.       Со стороны столиков слышится пьяный смех рыцарей, отдыхающих после дневной службы. Дилюк хмурит брови – чувствует, что что-то тут не так. Где этого придуркапавлина может носить, если о его передвижениях не знает даже Джинн? Обычно, если горожане говорили, что капитан пропал на сутки-двое, то быстро выяснялось, что тот снова шарахался по всему региону, а то еще и в соседний мог заглянуть в поисках очередной информации для задания, порученного ему Гуннхильдр, или какого-нибудь подарка для Дилюка. Да и сам Рагнвиндр привык к вечным исчезновениям капитана, что частенько возвращался по ночам, проходя в комнату с влажными после поздней ванны волосами и тихонечко полезая под бок к умело притворяющемуся спящим Дилюку. Уже захмелевший Хоффман, услышав их диалог, опасно отклоняется назад на стуле, скрипнув его спинкой, и бросает крайне неосторожную фразу:       – Да сбежал наш капитан! Говорил, что хотел развеяться, а не мог.. – пьяно икнув, рыцарь продолжил, – Небось, развлекается сейчас где-нибудь с какими-то девчатами...       Получив оплеуху от товарища с фразой "да какой "сбежал", ты что, совсем тупой?" и вступив в завязавшийся спор, Шмидт-старший не замечает, что его слова только накалили напряжение, царящее между барменом и магистром. Гуннхильдр шумно выдыхает, запуская ладонь в светлые волосы и поджимая бледные губы. Мало того, что на ней сейчас так много ответственности, так еще и тот, кто значительно разгружал объем работы девушки, куда-то исчез. Рагнвиндр нервничает, ему совсем не по себе. Кейя никогда не уходил надолго и всегда возвращался.       "Рыцари совсем бесполезны", – Дилюк с презрением косится на шумную компанию, только подлившую масла в огонь, а затем кладет ладонь на хрупкое, но сильное плечо Джинн, стараясь угомонить свое заходящееся в тревоге сердце.       – Я помогу.

***

      И вот теперь он здесь.       В Сумеру, Бездна его подери.       "Какого Архонта?" – спросит кто-то. Ответа винодел и сам не знает. Все следы, подсказки, зацепки и прочие синонимы привели именно в шумный город, пахнущий пряностями, кофе и падисарами. Дилюк как-то подсознательно недолюбливает этот город – в прошлом, едва услышав и прочитав что-то о нем, Альберих сбежал из дома, заставив всех знатно за него побеспокоиться. Отец тогда был весь на нервах, Аделинда едва стояла на ногах, а он сам, будучи мальчишкой, проплакал две ночи напролет, пока юного беглеца не вернули домой, оттаскав за ухо.       И вот оно, чувство дежавю. Только вот на месте Крепуса теперь он сам, а Аделинда не в курсе происходящего – чтобы не заставлять горничную волноваться, Дилюк наплел ей какой-то бред про деловую поездку.       Устав от хождения по городу, разговоров, расспросов и жары, Рагнвиндр спускается на Большой базар – кажется, единственное место, где не палило сумерское солнце. За сегодняшний день он обошел весь город вместе с Академией, устав настолько, что даже при его железной выдержке и прекрасной физической подготовке ноги, теперь налитые свинцом, словно горели и были готовы отвалиться в любой момент.       Свободная скамейка радует глаз. Рагнвиндр садится на нее, с облегченным выдохом вытягивая ноющие конечности вперед. Был уже глубокий вечер, и сюда стягивались те, кто желал отдыхать всю ночь напролет. Торговцы закрывали свои ларьки, выходя из-за прилавков и присоединяясь к горожанам, уже толпящимся у сцены в ожидании сегодняшнего представления. Кажется, местные артисты были из театра Зубаира... или как там правильно? Решив не оставаться в стороне от общего веселья, Дилюк встает со своего места и подтягивается к толпе.       Как и предполагалось, вскоре на сцену вышел мужчина, объявляя о начале. Шуточные сценки, фокусы, иллюзионисты, малышня, снующая за декорациями и помогающая старшим с реквизитом... Рагнвиндр пусть и был внешне холоден, однако подобные мероприятия очень любил за их приятную атмосферу, погружающую в нежную и трепетную ностальгию по временам, когда они всей семьей отдыхали на Празднике ветряных цветов.       Зазвучала музыка и начались танцы. На сцене появилась милая рыжая девушка, плавно плывущая под медленный темп мелодии. Взмах рукой, легкий шаг вперед, поворот... Толпа шепчется о том, как танцовщица похожа на Богиню цветов. Рагнвиндр с этим не соглашается – своей легкой поступью и воздушностью одежд девушка больше напоминала нежный Зефир, дующий с запада Мондштадта. Хотя может это лишь видение того, кто родился, вырос и живет в городе свободы и ветров...       Музыка слегка затихает до тех пор, пока не смолкает совсем. Толпа рукоплещет, пока хрупкая фигурка танцовщицы кланяется и такой же воздушной поступью, какой кружила перед народом, уходит со сцены, освобождая ее для следующего выступающего. Снова стучат барабаны, играет то ли флейта, то ли дудочка, смешиваясь с мелодией струнного инструмента. Перед людьми появляется новый танцор.       Пластичное стройное тело было обтянуто черным боди, оголяющим крепкую спину, покрытую золотой росписью в виде виноградной лозы. Подобие накидки и шаровар были полупрозрачным и воздушным шелком, а волосы – настоящая драгоценность, сапфировые нити, сплетенные в косу. Блеск золота в ушах, звон украшений на запястьях и щиколотках танцора так гармонично смотрелись на смуглой коже. Танцор на возвышенности сиял, как самый драгоценный камень, как самое красивое украшение из ювелирной лавки или сокровищницы пустынных царей. Взмахом руки синяя набедренная повязка превращается в шелковый платок, взмывший в воздух волной вместе с взмывшей в воздух ладонью. На мгновение дробь барабанов замирает, как и сам парень на сцене, и кажется, что подведенные золотом глаза разного цвета – холодный сине-голубой и янтарно-золотистый, обрамленный белоснежными ресницами, точно две звезды, – смотрят прямо на Рагнвиндра, а не в толпу, и время в этот момент застывает.       Кейя.       Это, мать его, Кейя.       Дилюк едва дышит, словно стараясь не спугнуть Альбериха, что так грандиозно, так изящно появился перед ним. Снова звучит музыка, звенят браслеты и подвески, и Кейя снова танцует, приковывая к себе все взгляды.       Кейя танцует, и Дилюк чувствует, как его голова пустеет. Все мысли о том, что Рагнвиндр хорошенько отчитает его, как найдет, за то, что заставил Джинн (и его самого) знатно поволноваться, за самовольность и за легкомысленность.       Кейя танцует, и Дилюк не может оторвать от него взгляд. Он такой красивый, такой восхитительный, такой... Винодел не может подобрать эпитетов, чтобы описать свое восхищение.       Кейя танцует и смотрит на него. Дилюк понимает, что впервые видит его без повязки. И почему Альберих скрывал такую красоту? Он руки в танце тянет к Рагнвиндру, словно зовет к себе, манит за собой, кружится, сверкая в свете фонарей, как самый драгоценный камень на солнце, завораживает своими движениями каждого. Винодел сглатывает, чувствуя, как горит его лицо, как громко стучит в такт барабанам его сердце под легкой рубашкой – Альберих словно специально дразнится, выгнувшись, запрокинув голову и проходясь пальцами по выступающему кадыку кончиками пальцев. Дилюк краснеет, как юные девицы рядом, а голову заполоняют всякие разные мысли, что шуршат оберткой, обнажая все грязные фантазии, надежно скрытые глубоко внутри.       Музыка резко останавливается, замирает сам танцор, а затем низко кланяется перед восторженной толпой. Он смотрит в упор на Дилюка, а затем исчезает так же неожиданно, как и появился, не забыв игриво подмигнуть. Рагнвиндр бросается сначала к сцене, а затем, увидев мелькнувший в проходе синий платок, спешит туда.       Освещенные и полупустые улицы города встречают винодела ночной прохладой и мягким ветерком, треплющим волосы. Он спешно оглядывается вокруг, заглядывая в каждый укромный уголок до тех пор, пока его не утягивает за какой-то угол.       Нежность синего шелка приятно холодила шею. Родные глаза, которые вблизи и без повязки еще красивее, смотрят так хитро, так лукаво, так довольно.       – Понравилось мое выступление? – Кейя приближается и шепчет прямо на ухо, устраивая свои руки прямо на талии Рагнвиндра и притягивая его ближе к себе. Дилюк кивает, осоловело глядя на него, что вызывает улыбку на лице капитана кавалерии, – Я рад.       – Почему ты здесь? – Рагнвиндр осторожно поправляет челку Кейи, не в силах оторваться от любования. Золото радужки словно сияло изнутри, завораживая. Альберих отводит взгляд в сторону, а его улыбка меркнет.       – Просто устал...              Дилюку не нравится это. Тон, тусклая улыбка, погрустневший за мгновение взгляд... Это все выглядело как-то неправильно. Кейя должен улыбаться, сиять, заражать (и иногда немного раздражать конкретного винодела) пьяным смехом и глупыми шутками... Сухие, немного шершавые губы осторожно ложатся на смуглую щеку, оставляя мягкий поцелуй. Альберих поднимает взгляд и получает еще один, на этот раз в губы. А затем еще один. И еще.       – Больше не сбегай.       Губы обоих вновь соприкасаются в мягком и ненастойчивом поцелуе. Кейя перемещает свои ладони на плечи Рагнвиндра, обвивая их в объятиях. Он чувствует чужие ладони на своей талии, прижимающие его ближе, и в этот момент сразу все становится неважным: его мрачные и неприятные мысли, одолевающие с того самого момента, как поставили на должность, которая должна принадлежать Дилюку; его внутренняя тревога, сгрызающая сердце и душу; его чувство вины за постоянный обман семьи, которая его вырастила, его семьи... Тепло рук и тела Рагнвиндра дарили стойкое ощущение защищенности. Прямо как в детстве, когда он прибегал в комнату Дилюка после очередного кошмара и они засыпали под одеялом в обнимку.       Когда винодел отстраняется, Альберих смотрит на него, а затем легко тычется кончиком носа в нос Дилюка, издав смешок и вызывая с его стороны недоумение.       – Ну и что это?       – Дай понежничаться, злыдень.       Они оба тихо посмеиваются, отправляясь за руки в гостиницу. Через пару дней, когда они вернутся в Мондштадт, Кейя получит выволочку от Джинн, выговор от Лизы и громкую недовольную тираду от малышки Кли, однако это уже совсем другое. Сейчас есть только он, Дилюк и танцы, которые Альберих готов танцевать только для него одного.