Немая Дева

Солнце поднялось высоко, затем ещё выше. Листва деревьев с жадностью поглощала лучи, как и фронтовой шум перестрелок. Ниже этой листвы шёл юноша с пищалем на спине. Оружие полагалось и полевым санитарам, что вполне объяснимо и понятно, вот только нёс Омар его не с той целью, с которой пищали выдавали медикам, и один чёрт знает, что было у него на уме. Зелёный лес, дивный настолько, что жгло уставшие глаза, простирался до горизонта, а всё вокруг озаряло свежестью, солидарствуя с редким светом. Душистые ветки молодых деревьев будто торжественно расходились в стороны, птички и щебетали, и завывали, и звонко голосили над черноволосой головой, но ни одной человеческой тропы там не находилось, и от того кружило голову пуще свежести. Это были девственные леса. Грязный сапог Омара давил под ногами дикие мхи, пока подошва не начала тонуть в торфяной кваше. Провалилась одна нога, потом вторая. Погрязнув в вонючей воде по грудь, Омар вытащил руку из болотной жижи, но не схватился за лёгкий камыш, а полез за пищалем. Бессильная смерть была уже неминуема… Однако чьи-то руки, блестящие в болотной тине как алмазы, подхватили его под мышки и потянули из воды. Омар услышал хлюпающие звуки под собой - это потонул пищаль, а потом он очутился под ивой и понял, что эти руки были женскими. Одна из них остановилась на моховой кочке, белая и изящная, и сразу пугливо пропала за ивовым стволом, как и весь силуэт. Санитар поднялся, примкнул к старой коре и наконец увидел свою спасительницу. Выглядела она неважно, хуже, чем Омар. Кровь текла из рваных ран, будто терзанных зверем. Юноша медленно поднял её на руки, поворачиваясь в ту сторону, из которой шёл. Она не спорила. С кровью смешались даже её каштановые локоны, уж не до разборок ей было наверняка… С последних голодных сил Омар донёс её в старый госпиталь в тылу. Кто бы там не пытался с ней заговорить, ничего она им не отвечала. Раны её болели и саднили, потому она тихо скулила по ночам, но утром всегда замолкала и смотрела на всех непонятливыми тоскливыми глазами. А другие бесстыдно дивились её красоте. Никто из работниц-женщин ран не носил, и тем не менее ни одна не могла похвалиться такой чистотой красы. Они восхищались прелестью её фигуры и лица, природным блеском волос и красотой глаз. Доктора и санитары не отставали: то и дело ошивались вокруг неё, мимолётом заворожено касались нежных волнистых прядей или светлых рук. Особенно сердечен был с ней Омар. Отчаяние его сменилось нежностью. Он любовал её и « голубушкой », и « душечкой », и « ясочкой », вился и плавился, всё пытался быть ей угодным. На всё это вабья и бровью не вела. К своему несчастью вскоре Омар покинул её - того просил долг полевого санитара. Шло время, и в госпитале дичились с девушкой всё меньше. Она так же безмолвствовала, а раны не заживали, становились только глубже. Местные дали ей имя: « Немая Дева ». Сначала женщины ласково расчёсывали её дикие волосы и пытались убрать их в грамотную причёску. Но пусть Дева и не оказывала никакого сопротивления, ни одной причёске не получалось совладать с её неприрученной и необузданной шевелюрой. Не проходило и часа, как любые головные убранства распускались в первоначальный дикий образ. Тогда госпитальные мастерицы решили, что Немая Дева позволяла себе такую наглость - распускать их шикарные работы - из гордости. И те изуродовали пациентку, лишив её волос, части такой замечательной красоты. Каждая женщина здесь отдавала свои косы на длинный трос для военных, и волосы Девы оказались самыми длинными и стойкими, а росли они так быстро, что за месяц можно было сплести несколько таких тросов. Потому женщины пристрастились к обстриганию Девы для верёвок, а позже начали плести из её нежной и прочной шевелюры тряпки и одежду как из шерсти животного. И мужчины придались грязным унижениям. Изо дня в день теребили её тело, в попытках разделить Деву между собой, отчего нательные раны кровоточили сильнее. Без нежности и совести тягали по всему госпиталю как куклу, посему пациентская рубашка на ней стала совсем грязной… Когда Немая Дева совсем исхудала, в госпитале начали глумиться над ней и сделали посмешищем, бесчеловечно попирая её жалкий вид. Пришёл день, и с фронтовой стороны вернулся Омар. Всё его тело полыхало от любви, чёрные волосы вились как очумевшие. Мысль, которую вынашивал во время разлуки, он не растерял в борьбе со смертью. Чужой и своей. Омар едва ли не бежал, вспоминая глаза бескрайнего леса, нежный силуэт, от которого источались и самое сильное тепло, и самая соблазнительная свобода за всю его короткую скудную жизнь. Поправляя свою санитарную военную форму, будто прихорашиваясь перед свиданием, Омар посмотрел в окно и на пару секунд обомлел. На него глядело измученное серое лицо. Голова была лысая, только криво торчали в разные стороны обрубки волос. Бледная рука медленно сползла и оставила чёткий след на стекле окна - видимо этот погибающий пациент сидел так уже не первый час. Едва ли не зачитав про себя молитву за беднягу, санитар вошёл в госпиталь. Полевой здоровался с каждым тыловым медиком и с благодарностью кивал за приют этой замечательной незнакомки. А потом распахнул дверь нужной палаты. Около сырого подоконника сидело чучело. Окровавленная рубаха на нём была похожа скорее на мешок, кожа позеленела. Осунутое лицо медленно повернулось и посмотрело на пришедшего большим серым глазом… Омар покачнулся. За его спиной не было ни стены, ни поддерживающей руки. Из коридора то и дело слышались чьи-то голоса. Было и хихиканье, и вздохи, и грязные слова. Неожиданно уродство потянулось к ручке окна, а после вылетело из него подобно птице. Омар с гневом обернулся и увидел за собой десятки глаз из сплошного мрака. На пол неожиданно плюхнулась верёвка из волос… Омар в ужасе запрыгнул на деревянный подоконник и посмотрел вслед Немой Деве. Он хотел рассказать ей свои тысячу чувств, но теперь ему душили горло страшная вина и десяток глаз в дверном проёме. Санитар направился за удаляющимся силуэтом. Тогда, в тот солнечный день, когда они встретились, его накрыло безумное отчаяние, что, возможно, случалось с каждым военнослужащим хотя бы раз. Однако Омар не был так крепок духом, да и юношеский возраст ослаблял его мужскую стойкость, потому пережить смерть семьи оказалось для него непосильной куперганью. Тогда Омар шёл в лес, чтобы изгнать себя из всяких пехотных санитаров и больше не вернуться. А Немая Дева оказалась той, кто утихомирил его отчаянный пыл. Она вызвала в нём край благодарности и очарования. Омар не смог продолжить свой необратимый путь после встречи с ней, а после и вовсе забыл о нём, влюбившись в эту девичью невероятность. Её сказочный образ отпечатался в памяти ивовыми руками надежды над бездонной чёрной пропастью, а также неотразимой красотой. И это возвратило его к жизни, но к жизни такой - вернуться с войны и остаться с ней. Когда Дева спряталась от глаз в госпитале за деревьями, её бег только сильнее стал сходен с полётом птицы. Омар смотрел вслед и чувствовал лёгкость каждого её шага. И свою энергию, невзирая на голодное бессилие. Чем больше они углублялись в лес, тем ярче блестели зелёные ветки деревьев, тем сильнее сверкали как остриё скопления светлячков и бабочек в ночной мгле. Они окружили беглянку, словно в полёте пытались заменить ей некогда длинные чудесные волосы. Омар глубже заходил в девственные леса, и громче звенели их колокола. Отовсюду раздавались тонкий звон и жалобное щебетание птиц. Под ногами трещали отломившееся палки и подавленные цветы. Всё это звучание леса тихо шептало Омару уйти прочь. Омар не уходил. Шли часы, а он бежал. Звёздное небо над его головой пропало за густыми верхушками деревьев, а сам юноша оказался стоять посередине небольшого прудика, когда наконец остановился. Вода под ним была такой прозрачной, что даже в ночи виднелся силуэт каждой рыбки, беспокойно шугающейся от комков грязи с сапог. Санитар смотрел вслед мерцающей фигуре, и вдруг, что было мощи молодого голоса, окликнул: – Прости, Прекрасная Дева! Девушка быстро пропала за одним из деревьев, а чащобные колокольчики зазвенели ещё громче. Настолько, что у Омара затрещала от боли голова. Он медленно вышел из прудика, еле дыша, и неожиданно опёрся на что-то широкое и крепкое. А у подножия этого сидела Немая Дева. Сотни сверкающих насекомых освещали не только изуродованную девушку, но и иву, за которую вновь держался Омар. Заметив чужака, они разлетелись в стороны и осветили то, что было впереди. Болото. Санитар медленно уселся возле возлюбленной, крепко прижавшись к её груди. Омар бежал за ней, чтобы извиниться, но теперь у него не осталось сил даже на это, и он уснул сном убитого. Немая Дева не спорила и с этим. Когда юноша пришёл в себя, в нос ударил противный гнилостный запах. Омар медленно открыл глаза и увидел лежащую на земле руку. Вся конечность покрылась мерзкими пятнами, где-то на месте пальцев торчали уже частями обглоданные кости. Санитар быстро отстранился от тела. Всё оно имело подобный вид, к счастью скрываясь за госпитальной рубашкой, и источало неимоверные зловония. Но запах шёл не только от сине-зелёного, и отталкивающего ещё сильнее, чем в палате, тела Девы. Омар подскочил, и едва не поскользнулся на торфяных массах. Схватился за ивовые ветки, а те, сырые и скользкие, эфемерные, едва сами не уложили его в болото. Омар перевернулся на четвереньки, еле улавливая воздух, и пополз прочь от болота. Он осмотрелся вокруг себя, чувствуя под руками и ногами склизкие части. Кого? Деревьев, трав, животных? Лес вокруг накренился и расплавился, а вся живность под палящим солнцем, наконец пробившимся за оберегающие верхушки деревьев, превращала их в зловонные убожества. Колокола лесов больше не звенели, вместо них впереди слышались десятки душераздирающих криков. Человеческих криков. Но ведь госпиталь был в часах бега? Впереди начали показываться знакомые люди. Они громко просили милостыни и извинялись перед Немой Девой. Крики были направлены в небо - к Богу, но в ответ на них летели только разлагающиеся деревья, заглушая мучительные стоны раскаяния и мольбы. Такой была смерть Немой Девы.