Знаки

      Серафим старается не показывать заинтересованности, пока рядом есть равкианцы, пока он идёт по незнакомым улицам Нового Зема рядом с Дарклингом. Земенцы рассматривают их не скрываясь, несколько детей на пути, он видел, даже показали на них пальцами и в удивлении лепетали что-то своим родителям. Он уверен — местные знают и уважают Вторую Армию и их предводителя, оттого и реагируют так открыто.       Дарклинг редко делал такие далёкие вылазки, чаще отправляя в другие страны обученных шпионажу Гришей. В Новом Земе требовалось его присутствие — это всё, что знал Серафим. Кто-то шептался, что это связано со школами для зова, из которых Дарклинг собирался забрать учеников в Малый дворец, а может и прямиком в Армию. Случайно подслушав разговор Ивана и Фёдора — те временами вели себя как две подружки-сплетницы, когда думали, что их никто не видит — появилась ещё одна причина, по которой они могли быть здесь — юрда. Ему, если честно, было без разницы, зачем они в Новом Земе. Он беспрекословно исполнял все приказы, которые давал Дарклинг, и в этот раз приказом была поездка в Новый Зем.       Дарклинг, по сути, просто вытащил его и ещё пару Гришей из Равки, и Серафим был ему благодарен. Заданий никаких не было, зачастую Дарклинг отправлялся по делам в одиночестве, оставляя его шататься по городу и окрестностям. Гуляя по улочкам города он подмечает, что Новый Зем яркий, пестрит тысячами красок, от которых с непривычки рябит в глазах. Он тёплый, теплее, чем лето в Равке, и Серафиму даже немного грустно думать об отъезде на родину — там сейчас лысые деревья и пробирающий до костей холод. Новый Зем весь какой-то отзывчивый, открытый, и люди здесь улыбаются, оказывается, не из-за того, что видят на нём красный кафтан. Серафим для них — путник, зова, «благословенный», но не солдат Второй Армии. От этого на душе становится спокойнее и хочется улыбаться незнакомым людям в ответ.       Им остаётся пара часов до возвращения домой, когда Дарклинг приводит к нему мальчишку. Тому явно неуютно, он выглядит потерянно, смотрит под ноги и молчит. «Инферн, усилитель. — сообщает он, отведя Серафима подальше от чужих ушей. — Если его случайно нашёл я, то могут найти и другие. Мы должны его забрать». Его тон спокойный, он уже всё решил, понимает Серафим. «Иван с ним поговорил, — уголок губ дёргается в усмешке. Иван никогда не был хорош в разговорах с напуганными детьми. — Но я рассчитываю на тебя, Серафим. Поговори с ним, как появится возможность».       Возможность появляется только на корабле, когда он едва ли не под руку заводит мальчишку в их каюту. Серафим терпеть не может Истиноморе и свою морскую болезнь, особенно когда часть сил уходит на то, чтобы эту болезнь контролировать и подавлять.       Парень едва ли не трясётся от страха. Его, конечно, можно понять, но сочувствовать не получается — мало кто из гришей знает, что такое жизнь в обычной, любящей семье, далеко от всего этого политического безумия. Серафим сидит прямо напротив и, спустя несколько минут гнетущей тишины, делает глубокий вдох. Чувствует, как беспорядочно, панически, стучит чужое сердце. Парень поднимает испуганный взгляд, в ответ получает кривую улыбку — рядом с Дарклингом быстро отучиваешься от любого проявления эмоций, и мгновенно переключиться на дружелюбие бывает сложно. «Мы не познакомились, — говорит Серафим, уверенно протягивая руку. — Серафим, Сердцебит». Мальчишка, на удивление, руку пожимает крепко, и говорит на равкианском с забавным, но приятным слуху акцентом: «Андрей. В Новом Земе вас—, то есть, нас, называют зова, не разделяя на ордены, но, полагаю, что я Инферн». Улыбка на лице Серафима принимает правильный вид — ему всегда нравилась Земенская культура больше Равкианской. «Прости, что толком не дали попрощаться с семьёй, — говорит он искренне, глядя прямо в глаза напуганному мальчишке, позволяя себе, наконец, лучше его разглядеть. Сколько ему? Всего на пару лет младше? — Большинство Гришей обычно либо лучше прячутся, либо сами идут к нам». Ему не хотелось признавать, что, на самом деле, где-то в глубине души, ему не нравилась эта политика Дарклинга — либо с нами, либо против нас. В его глазах Дарклинг был спасителем, мессией, но никак не монстром, похищающим детей от их родителей. Андрей шмыгает носом и быстро моргает, стараясь не заплакать. «Эй, ну ты чего? — он берёт ладони Андрея в свои, мягко, поглаживая в успокаивающем жесте. Говорит самым спокойным, обезоруживающим тоном. — Я понимаю, как дико это звучит сейчас. Но мы, Гриши, постараемся заменить тебе семью, если ты позволишь. Мне правда, искренне жаль, что так вышло, Андрей. Если бы я принимал решение, то оставил бы тебя там. Но тебе надо понимать, что ты — Гриш, и никогда не будешь одинок». Серафим не добавляет, что их силы равны мишени на спине. Он никогда не будет одинок, с ним всегда будут такие же Гриши, всегда готовые прийти на помощь, но так же за ним всегда будут охотиться Дрюскелле, пытаться украсть на опыты Шуханцы. «Его так долго не находили, — думает Серафим. — Вдруг в Новом Земе ему было безопаснее, чем в Равке?» Он быстро отметает эту мысль. Под крылом Дарклинга безопаснее в тысячи раз.       Андрей опускает взгляд на их руки. Его редко кто касался, даже мама побаивалась его после всех происшествий с вышедшей из-под контроля силой. Она, конечно, не говорила этого напрямую, но по её поведению, как бы она ни старалась скрыть, всё было ясно. Серафим держал его без страха, его ладони были тёплыми, и само касание действовало на него успокаивающе. Хоть кто-то его не боится. В голове проносится мысль, что, как только произойдёт очередное происшествие — а оно, он уверен, рано или поздно произойдёт, — Серафим так же, как и все остальные, побоится касаться его так открыто и необдуманно.       Вдруг он замечает, как что-то бликует на запястье Серафима из-под рукава. Сердцебит ухмыляется на его заинтересованный взгляд: кто бы что ни говорил, а браслет у него невероятный. «Это усилитель, — отвечает он, опережая вопрос. — Хочешь посмотреть?» Андрей смотрит на него горящими глазами и кивает, а Серафим выдыхает — хоть немного смог отвлечь его от печальных мыслей. Чтобы показать усилитель полностью, приходится снять кафтан и закатать рукав рубашки — видоизменённые Фабрикаторами кости покрывают почти всё правое предплечье. Андрей заворожённо тянется к его руке, но останавливается. «Можешь потрогать» — предлагает Серафим. Андрей, замешкавшись, всё же проводит кончиками пальцев по тому, что раньше было позвоночником и рёбрами небольшого животного. «Ничего себе», — выдыхает он, продолжая исследовать каждую косточку, даже не подозревая, что своим касанием пускает по всему телу такую привычную для Гриша, знакомого с действием усилителя, тёплую уверенность.       Серафим же, пользуясь моментом, рассматривает его: волосы, остриженные неровно, длинные для земенской культуры, скорее всего выгоревшие от вечного нахождения в полях под палящим солнцем; излишняя худоба, присущая всем Гришам, сдерживающим свою силу в себе, подчёркнутая закрытой, но висящей на нём одеждой. И всё же, если бы не Дарклинг, сколько ещё лет Андрей смог жить так, пока его собственная сила не убила бы его изнутри? «А покажи, что ты умеешь», — просит Серафим и сразу понимает, что сделал это зря.       Андрей отдёргивает руку, испуганно глядя ему в глаза, но не зная, как объяснить, что он не может. Что ему страшно настолько, что даже одна мысль об огне заставляет его сердце биться в панике, а ладони покрываются неприятным, липким и холодным потом. «Можно я…» — он не знает, как оправдаться и что сказать, бегает взглядом по каюте, будто где-то в тёмном уголке будет спрятан ответ на такую простую просьбу.       Показать, что он умеет.       Он умеет сжигать всё дотла.       «Ладно, можешь не показывать, я всё понял, — говорит Серафим, протягивая ему ладонь. — Дай руку. Обещаю, ничего страшного с тобой не сделаю». Андрей, лишь на долю секунды задумавшись, всё таки протягивает ему руку. В голове ещё шумит от испытанного страха, который всегда посещает его, когда поднимается тема его сил, а мысли путаются. Серафим держит его ладонь в своей, кончиками пальцев другой руки ведя по запястью под рукав его кофты. Шум стихает и сердце снова начинает стучать в привычном ритме. Андрей, перестав разглядывать их руки, натыкается на нечитаемый, сосредоточенный взгляд. «Сердцебит», — пожимает плечами Серафим, отпуская его ладонь. Чаще всего он проделывал такие фокусы с девчонками, чтобы произвести на них впечатление, а не использовал по прямому назначению — чтобы успокоить человека. «Спасибо», — говорит Андрей, потирая запястье и натягивая рукав до пальцев. Неужели неприятно?       «А расскажи, — всё ещё цепляясь за рукава кофты, просит Андрей. — Как мы попадём в Равку?» Серафим дико улыбается, едва не смеясь. Да, об этом надо было предупреждать сразу.       Они не покидают своей каюты вплоть до прибытия — Серафим пытается подготовить Андрея, ни разу не видевшего Каньона, к его пересечению. Он знает, что к Каньону подготовиться невозможно, и каждое такое путешествие — риск и адреналин. И он не признается об этом вслух, но именно поэтому он любит выбираться за пределы Равки через Каньон.       Ос Керво встречает их промозглым весенним ветром, и Серафим, хоть немного привыкший к холодам Равки, накидывает на плечи за секунды замёрзшего Андрея свой кафтан. «Не твой цвет, — говорит Серафим, сверкая глазами и согревая его ещё и своей силой. — Но так хоть согреешься». Андрей благодарно кивает, не успевая ничего сказать — Дарклинг подзывает всех к скифу.       Его сажают в самый безопасный угол скифа, на случай, если на них нападут. Узнавать, кто может на них напасть, не хотелось, хотя некоторые легенды о Каньоне он слышал — одна страшнее другой. «Ничего не бойся и сиди тихо, — шёпотом говорит Серафим, снова беря его за руку. — В Каньоне время будто не идёт, но на деле мы прибудем в Крибирск до заката, а завтра уже будем в Ос Альте». Андрей бездумно кивает, цепляясь за протянутую ладонь. Только когда мимо них проходит Гриш в голубом кафтане, он заставляет себя отцепиться.       В Каньоне темно и тихо настолько, что можно услышать стук чужого сердца, даже не будучи Сердцебитом. Андрею кажется, что такими поездками можно пытать. Он сидит, обхватив колени, на том же месте, и старается думать о чём угодно, только не о гнетущей тишине и липком страхе, который просачивается в него вместе со всей темнотой. Где-то в отдалении слышится нечеловеческий крик, и хоть этот звук раздаётся в километрах от их скифа, сердце начинает стучать в разы быстрее и паника подкатывает к горлу. «Дыши-дыши-дыши», — мысленно, как мантру, повторяет он, стараясь выровнять дыхание. Когда в полной темноте его касается рука, он едва сдерживает вскрик, но вздрагивает сильно и ощутимо. Ладонь ведёт до запястья, и сердце потихоньку возвращается в привычный ритм. Шум повторяется, то приближаясь, то отдаляясь от скифа, а Серафим не отходит от него до конца поездки, держась за его плечо.       Закатное солнце после полной темноты ослепляет. Андрей никогда не видел Равку, а по рассказу Серафима, весной страна выглядит совсем не впечатляюще. После Каньона, думает Андрей, что угодно покажется самым лучшим и безопасным местом на свете.       В Крибирске их ждут шатры и ещё больше Гришей. Серафим отводит его в свой, но уходит до поздней ночи в другой — чёрный. Из выделенного шатра открывается отличный вид на непроглядную тьму каньона, в которую не хочется возвращаться, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Лучше умереть от рук людей, решает он, чем от неизвестной хтони, живущей в абсолютной тьме. Пока рядом никого нет — Серафим сказал, что к нему никто не зайдёт, чтобы он мог собраться с мыслями и привыкнуть к климату новой страны — он всё-таки даёт слабину. Думает о матери, потерянной относительно спокойной жизни. Сможет ли он хоть раз снова увидеть семью? Их дом в Новом Земе? Сможет ли он однажды хотя бы выйти за пределы Равки? Он зло пытается стереть слёзы с щёк, только сильнее размазывая их по лицу. Но что ещё он мог сделать против Гришей, против Дарклинга?       Когда Серафим возвращается в шатёр — вымотанный и уставший, Андрей сидит где-то в углу, повторяя свою позу на скифе, и глядя в одну точку. Он бросает полный грусти взгляд на так манящую сейчас кровать, и опускается на пол рядом с Андреем, плечом к плечу. В тусклом свете ламп тот выглядит болезненно. Серафим, конечно, замечает покрасневшие глаза, но не уверен, имеет ли он право спрашивать об этом. «Я, скорее всего, никогда больше не увижу маму», — едва слышно, уже безэмоционально говорит Андрей. Будто смирился за пару часов. «Да ладно тебе, — немного подумав, отвечает Серафим. — Подучишься у нас, выбьешься в свиту Дарклинга, и он тебя будет по миру возить. Он даёт нам свободу, ты не подумай. Генерал вообщ—» Андрей его перебивает, не дослушав намечающиеся восхваления: «Да без разницы, Серафим. Только безумцы пересекают Каньон больше одного раза. Я туда не вернусь». Сердцебит по-дружески толкает его в плечо, а в голосе слышится улыбка: «Страшно?» Андрей молчит, опуская голову на сложенные на коленях руки. «Безумно», — отвечает он куда-то в предплечье. Серафим тихо смеётся, а Андрей, наконец, переводит на него взгляд. Смотрит долго, разглядывая каждую черточку его лица разноцветными глазами. В полутьме они кажутся совсем разными, а сам парень каким-то нереальным. Если бы его сейчас, в обычной земенской одежде, встретили Дрюскелле, то отправили бы в свою тюрьму без задней мысли. Ведьмовство будто было написано у него на лбу. В соседнем шатре кто-то коротко, но громко смеётся, явно мгновенно осознавая свою ошибку — весь лагерь уже спал. Андрей вздрагивает, моргает несколько раз и встаёт с насиженного места: «Кажется, спать пора». Серафим понимает, что из него так и рвётся: «А тебе прямо так хочется спать?» Игнорирует этот позыв, удивляясь самому себе, и поднимается следом, указывая пальцем на кровать, выделенную Андрею. Вдруг понимает, что сил не хватает даже на «спокойной ночи» и отключается, как только принимает горизонтальное положение.       Утром Андрей самостоятельно вызывается помочь со сборами, таскает скарб в кареты, разбирает с остальными шатры. Гриши, обычно занимающиеся своими делами и считающие такие задачи уделом отказников, поглядывали на него с интересом. «Я хочу, чтобы он так же быстро освоился во Дворце, Серафим», — мягко, но требовательно говорит ему Дарклинг, хлопая его по плечу. Тот только учтиво кивает, даже не думая, что в утренней общительности Андрея есть его заслуга. Им выделяют отдельную карету. Дарклинг, видимо, серьёзно настроен показать Андрею все удобства, которые доступны Гришам. А значит, он ему нужен, он силён и уже замечен генералом. Ему сулит великое будущее, если он зацепится за эту возможность.       Всю дорогу Андрей рассматривает унылые пейзажи осенней Равки: голые деревья, пожухлую траву, свинцовые тучи. Серафиму хочется его разговорить, узнать, подружиться. Он понимает, что делает это не из желания угодить Дарклингу и в очередной раз блестяще выполнить поручение генерала. Он делает это из собственного любопытства и интереса и, возможно, даже ставит его выше поручения Дарклинга.       На середине пути Андрей засыпает, неудобно свернувшись на сиденье. Серафим будит его, только когда вдалеке начинают виднеться золотые верхушки дворца. «Андрей», — тихо зовёт он, проводя ладонью по плечу парня. Тот, на удивление, просыпается мгновенно, смешно потирая глаза и взъерошивая и без того спутанные ото сна волосы. «Почти приехали, смотри», — Серафим указывает на привычный для Второй Армии вид: величие Малого дворца. Он следит за реакцией Андрея, зная, как новички обычно реагируют на такое богатство. Но новый друг удивляет, практически не меняясь в лице. То ли не проснулся до конца, то ли действительно не впечатлён видом.       Андрей оказывается незаинтересованным и в ухоженных садах, и во внутреннем богатом убранстве дворца. Серафима такая реакция — а точнее, её отсутствие — удивляет, и он обещает себе подумать об этом позже. И поговорить с Андреем по душам ещё раз.       «Твоя комната, — хитро улыбается Серафим, открывая перед ним дверь. — Сегодня ужин тебе принесут в комнату, потом будешь ходить со всеми. У меня, как и у тебя, наверное, нет ни сил, ни времени, чтобы показывать тебе дворец сегодня. Я заскочу к тебе завтра и проведу экскурсию. Располагайся и доброй ночи!»       Дверь за Серафимом закрывается и Андрей понимает, что впервые за эти долгие несколько дней остался один. Один, в роскошной комнате, о которой раньше мог только мечтать.       Один в золотой клетке.       Он с тяжёлым вздохом падает поперёк кровати, не удосужившись переодеться или хотя бы накрыться одеялом. От усталости он засыпает за считанные секунды.