Последний голос

Воздух в зале совещаний звенел от напряжения. Ку Рён пыталась убедить, Пак Джун Гиль был неумолим. — Чем убийство себя отличается от убийства другого человека? У жницы даже губы скривились от боли, которую причиняли его полные убеждения слова. Его голос звучал уверенно, но сердце… Сердце дрогнуло от сомнения, от мимолётного воспоминания: один удар опоздал от следующего. На тысячную долю секунды. Но опоздал. А Джун Гиль продолжал убеждать. Остальных. Себя. Хотя память уже начала свою беспощадную работу… — Это поступок эгоиста, который не задумывается о том, как ранит своих близких… Кого я ранил? Кто меня любил?.. Меня вообще любили? Тёмный жнец помнил каждую душу, которую сопроводил. Помнил и этого паренька. И лицо, которое врезалось в память особенно сильно, ярче всех остальных… Его лицо. У Юн Су был целый список грехов — довольно внушительный для ребёнка его возраста: наркотики, постоянная ложь, неуважение к родителям. Он подставил другого ученика, и того исключили из школы. Он был одним из тех, кто подтолкнул ещё одного грешного ребёнка к самоубийству. И он не раскаивался. Пак Джун Гиль презирал такие души. Но, когда он подошёл к Юн Су и увидел собственное лицо, он на миг забыл о работе. О том, что пришёл сопроводить очередную душу в последний путь. Парнишка сидел у стены, подтянув ноги к груди, с иронией взирал на своё распростёртое на полу тело, и криво улыбался. — А говорили, что станет легче, — пробормотал он и ленивым, каким-то бесконечно сонным движением взъерошил свои и без того растрёпанные волосы. Тёмный жнец поглядел на него — на самого себя — ещё мгновение, с привычным пренебрежением отринул переживания и бесстрастно зачитал данные из сводки. Юн Су поднял голову. Его горький, как у старика, и бесконечно наивный, как у младенца, взгляд обезоруживал. — Я забираю твою душу. Голос Пак Джун Гиля дрогнул при виде страха в знакомых до боли глазах. Страха, который спрятался, едва показавшись. В комнату, где на полу в луже крови без движения лежал тонкий парнишка, вошла женщина, которая пронзительно закричала при виде своего ребёнка. Юн Су смотрел и смотрел на неё — с болью и обидой. Затем моргнул, усмехнулся. И глухо, почти беззвучно захохотал. — Наверное, было бы лучше… — медленно протянул он, насмеявшись, откинул голову назад и закрыл глаза, — подарить те цветы ей, а не няне… Тёмный жнец взглянул на мать юноши, которая громко рыдала, упав на его грудь. — Теперь поздно сожалеть, — голос Пак Джун Гиля на миг отравило презрение. — Ты нанёс ей раны, которые уже не сможешь залечить. Слишком поздно. Эта мысль повторялась всегда, с каждой душой. Потому что сожалели все, а исправить никому не было дано. Слишком поздно. Пак Джун Гиль повторял это так часто, что ставшие частью работы слова давно превратились в равнодушный манифест. На который впервые на памяти тёмного жнеца отреагировали равнодушием. — Раны? — тихо повторил Юн Су. — Кого я ранил? Кто меня любил?.. Меня вообще любили? — спросил он скорее самого себя и опустил голову. Только после этого вопроса тёмный жнец расслышал фальшь в криках женщины. Постановка. Её горе казалось постановкой, призванной обмануть невольных зрителей, уже заполонивших комнату. Пак Джун Гиль отбросил ненужные мысли. Затем холодно велел: — Вставай. Предстоит долгий путь. — Куда? — без интереса спросил Юн Су. — В Ад? — Это решит суд. Тёмный жнец ошибся. Суд ничего не решил. Руководящий Совет редко призывали вынести приговор очередной душе, чья жизнь была слишком сложной. Но в случае Юн Су его собрали. Директору и руководителям показали жизнь юноши от рождения до рокового шага. Показали причину, которую назвали друзья Юн Су. — Вы ошиблись: чудовище не проснулось. Юн Су мёртв. Повторить?.. Он предпочёл покончить с собой, а не стать чудовищем. В Совете было пять участников. Двое проголосовали за наказание: причины юноши не оправдывали его преступления против жизни и той боли, которую он причинил своим близким. — Почему меня похитила няня? Она была так добра ко мне. Так добра, что я перепутал её с тобой, мама. — Потому что я её уволила. — Из-за чего? — Ты считал её своей матерью. На День матери ты подарил цветы ей, а не мне. Наверное, ты думаешь, что дети не ранят своих родителей. Ещё двое в Совете решили отправить Юн Су на перерождение: он был ребёнком. И не хотел становиться убийцей из-за правды, которая ему открылась, и насилия, которому его душу подверг манипулятор. Кого я ранил? Кто меня любил?.. Меня вообще любили? — Руководитель Пак? Голос Нефритового Императора вырвал тёмного жнеца из раздумий. Руководящий Совет ждал его решения. Последнего голоса, который должен был решить судьбу Юн Су. Пак Джун Гиль взглянул на того, кто взирал на него всё с тем же равнодушием. Юн Су мало волновал приговор. Ему не нужен был второй шанс. Тёмный жнец не отводил взгляда от глаз, глубоких, бесконечно чистых, доверчивых, как у одинокого оленёнка. Глаз, так похожих на его собственные. И понимал, что шанс нужен не этой мёртвой душе, а ему самому. К чему давать шанс тому, кто уже выбрал для себя смерть? Ку Рён тогда не было в Руководящем Совете. Ку Рён не знала, что Пак Джун Гиль покривил душой. — Перерождение, — нарушило замершую тишину бесстрастное. Тёмный жнец встал и решительно вышел из зала суда, не посмотрев на ребёнка, глаза которого впервые за всё время наполнились слезами. Он не знал, что Императрица проводила его тёплым взглядом, не видел её знающей улыбки. Как не знал, что встретит Юн Су снова. Что найдёт его очередным клиентом Группы управления рисками, работа которой долгое время казалась ему пустой тратой усилий. — Что изменит твой шаг? Думаешь, после смерти станет легче? — вопрошала Ку Рён — жёстко и мягко, холодно и горячо, как умела только она — познавшая муки сожалений преступница, долгое время искупавшая свою вину. — Ничего я не думаю, — отстранённо играя с лезвием, фыркнул Юн Су. — Просто… надоело. Запястье его уже тонкой бороздкой исказила рана — пока неглубокая. Тянулась липкими дорожками кровь, багровевшая на бледной и прозрачной, как бумага, коже. Искавший Ку Рён и нашедший её совсем случайно Пак Джун Гиль шагнул ближе. Потупившись, отступил назад завидевший его Им Рён Гу. Ни Ку Рён, сидевшая на корточках перед юношей, ни Юн Су, прислонившийся спиной к ванне, тёмного жнеца не заметили: жницу захватили старые сожаления и бессильное сочувствие, Юн Су с любопытством рассматривал кровавые потёки. — Все устают рано или поздно. Но это не причина, — заметила Ку Рён. — Сейчас ты думаешь, что все твои усилия напрасны, но потом поймёшь, что стоило сражаться. Сражайся, Юн Су, — попросила она. — Иначе тебя накажут за то, что лишил себя жизни. Юноша откинул голову назад и закрыл глаза, пробормотав: — Это моя жизнь, мне и решать… — Глупый, эгоистичный ребёнок. Полные презрения слова Пак Джун Гиля развеялись в сыром воздухе холодным, едким пеплом. Ку Рён машинально встала и склонила голову в поклоне, выглядела она озадаченной. Юн Су поглядел на тёмного жнеца со слабым интересом. — Так стрёмно, — усмехнулся он. — У тебя моё лицо. Жница перевела удивлённый взгляд с юноши на Пак Джун Гиля. Только в этот миг она поняла, почему случай Юн Су казался ей таким личным. Тёмный жнец шагнул к юноше, присел на корточки. Юн Су снова смотрел на него с беспомощным страхом и доверием, смотрел его глазами. Да. Этим и занимается Группа управления рисками. Теперь я понял. Пак Джун Гиль уже признал свою неправоту, расплатившись за свои ошибки. Но только сейчас осознал, что принял миссию Ку Рён много лет назад, произнеся короткое: «Перерождение». Он щёлкнул пальцами, ненадолго вернув Юн Су память о прошлом. О выборе его прежней реинкарнации. О суде. О втором шансе. Юноша взглянул на жнеца с потрясением и болью. — Ты… — вырвалось у него еле слышное. — Как ты посмел, — глухо начал Пак Джун Гиль, — отказаться от дара, что я тебе дал? В испуганных глазах, которые могли бы принадлежать ему самому, заплескались сожаления. Даже сейчас Юн Су был всего лишь ребёнком, которому очень больно жить. — Не слишком ли жестоко, что покончивший с собой однажды может поступить так же в следующей жизни? — Тот, кто прожил жизнь, полную боли, даже после перерождения не в силах вырваться из её когтей… Боль, оставшаяся в сердце, не покинет и душу, повлияв на твою следующую жизнь… Тёмный жнец хорошо помнил слова, которые сказал другому ребёнку. Он протянул руку, сжал Юн Су плечо и заглянул в его глаза — будто себе в душу. С горечью и надеждой попросил: — Живи. Живи, Юн Су. Страдать и двигаться дальше, несмотря на боль, — удел смертных. Губы юноши дрогнули, но он сдержал слёзы. С трудом выдавил: — Я не смогу. — Сможешь, — прозвучало уверенное. — Однажды ты смог, — добавил Пак Джун Гиль. Ку Рён нахмурилась после этих слов, переглянулась с Рён Гу. Тот пожал плечами. Но Юн Су понял. В глазах — глашатаях души — светилась правда, которую услышал только он. Однажды ты смог. Пак Джун Гилю не нужно было уточнять, что он обращался к самому себе. Однажды ты смог… Однажды я смог.