Эротические интернетные сети

«Выглядишь как всегда убого, скумбрия!» Дазай тупо смотрит в экран ноутбука и устало потирает глаза. Ну, по крайней мере хотя бы кто-то оставляет комментарии под его фотографиями. Жаль, конечно, что это какой-то аноним, которому, видимо, как-то неприлично нравилось оскорблять Осаму, но иногда стоит довольствоваться малым. И откуда такой интерес к его персоне? Осаму откидывается на спинку жесткого кресла, попивая горький чай и рассматривая экран ноутбука — он маяком горел в темной комнате, заваленной мусором и старыми бинтами, грязной посудой и бутылками от алкоголя — следы его печальной жизни-смерти. Дазай предпочитает не оглядывать комнату без лишней необходимости, обычно проводит больше всего времени в темноте, чтобы глаза не мозолить, не расстраиваться лишний раз, не напоминать о недуге. Не сказать, что его сильно задевали комментарии незнакомца. Он почему-то находил самые странные изъяны во внешности Осаму, о которых сам Дазай никогда бы не подумал. Кривой нос, слишком желтые зубы, губы потрескавшиеся, кожа чересчур бледная, волосы слишком пушистые. Казалось, скоро аноним даже внутренности разглядит и пожалуется на цвет поджелудочной железы или печени! Осаму даже было интересно, что обидчик придумает в следующий раз, но иногда он, к сожалению, ограничивался короткой строкой о том, что Осаму выглядит отвратно. Никакой конкретики! Будто бы его лишили отзыва знаменитого и придирчивого критика. Обижаться было сложно лишь по той причине, что внешность никогда Дазая особо не интересовала. Он был убежден, что любят его именно за харизму. За притягательную улыбку, от которой женщины сходят с ума, за потрясающие манеры, от которых они слегка краснеют, за его уверенную походку и, может, хороший вкус в одежде. Внешность была для него чем-то второстепенным, будто у него и вовсе не было лица. Дазай Осаму — это образ! А образу не сильно нужен ровный нос и все прочее, на что жаловался аноним. А во-вторых, сложно реагировать на постоянные унижения, когда сам себя ненавидишь. Да, иногда бьет по больному, но от его сердца ножи отлетали с крикливым звоном. В конце концов, Осаму уже давно не жаждал чьего-то одобрения. Оно напоминало убитых чаек, что валялись на берегу мертвого, но спокойного моря. Раньше Дазай был уверен, что любовь способна его спасти, что если дать ему немного нежности и заботы, то все проблемы моментально улетучатся, а он сам наконец станет счастливым, забудет о лезвиях и алкоголе, забудет о попытках совершить самоубийство, потому что у него наконец будет повод жить! Или совершить двойное самоубийство с двойной радостью. Не зря ведь любовь так славят? Не зря ведь влюбленные сентиментально плачут в кино и книгах? Ну должно же быть что-то… Ничего не было. Прямо как на дне бутылки. Пустота, разочарование и тоска. С усталым вздохом Дазай закрывает ноутбук, погружаясь в темноту. Может, хоть его обидчик счастлив. Хорошо, наверное, когда хотя бы одна вещь делает тебя счастливым и не заставляет каждый день пережевывать мысль о том, насколько жизнь бессмысленна. Даже если эта вещь — написание негативных комментариев незнакомцу. Хорошо этому анониму! Дни тянутся лениво, злые комментарии превращаются в рутину, Осаму уже даже начинает подумывать над тем, чтобы начать на них отвечать, но каждый раз себя останавливает. Это не имеет особого смысла, да и вступать в бесконечную перепалку у него желания тоже не было. В этом его незнакомце действительно много злобы! Пусть ищет другие пути ее вымещения, Дазай не будет предоставлять ему настолько легкий способ! Иногда пить в одиночестве совсем тоскливо. И тогда Осаму направляется в бар. Лед бултыхается в виски, как дети в кунсткамере, Дазай лениво рассматривает алкоголь, прежде чем пригубить немного, а в это время его рассматривает какой-то рыжий чудак. Чудак, потому что выглядел он странно. Не сказать, что плохо, даже наоборот, рыжик выглядел очень даже привлекательно, но… кто в наши дни вообще носит шляпы? — Ударился в прошлое? Ух, нравится представлять себя гангстером? — Дазай несет полную чушь, но ему простительно, где-то три стакана виски путешествовали по пищеводу, щекотали внутренности. Удивительно, но рыжик ничего едкого не отвечал, только продолжал пожирать его карими глазами настолько жадно и непрерывно, что, казалось, в любой момент двинется ближе и сожрет Осаму уже по-настоящему. Может, стоило пересесть в другое место? — А тебе не нравятся шляпы? — спрашивает рыжик, и в его ухмылке видно презрение, смешанное с желанием. Дазай… редко такое видел. В кино, может, но в реальности — никогда. Рыжик лениво ведет рукой с бокалом вина, точно хвастается дорогим алкоголем, а потом отпивает, так и не отводя взгляда от Осаму. Красиво. — Не знаю. Но вот ты в шляпах — очень даже ничего, — бурчит Дазай и чуть склоняется к незнакомцу, а тот думает о том, что подкаты у Осаму такие же жалкие, как и фотографии. Интересно, стал бы он вести себя так же, если бы знал, кто именно перед ним сидит? Глупый вопрос, конечно нет. Разве что предпочтения у него не такие же странные, как и выражения лиц на фото. Впрочем, его Дазай вряд ли бы перегнал в специфических фетишах. Надо было признать, Осаму в жизни куда привлекательнее. Он не выглядит нелепо, неловко или чересчур напыщенно, наоборот, он выглядит чертовски привлекательно, хочется грубо притянуть его к себе и целовать, пока он не начнет жаловаться, что у него болят губы (или пока не начнет жаловаться на стояк). Усмешка, взгляд карих глаз, он заправляет рыжую прядь за ухо. — Так легко отдаешься незнакомцу? Совсем грустно живется? Я могу это скрасить, — рыжик улыбается и даже не представляет, что задел что-то слишком личное, что в сердце Дазая начали копошиться черви. Но это только побуждало к пьяному разврату. — Скрась, — коротко отвечает Дазай и пальцами хватает подбородок. Кажется, зубы у него не такие уж и желтые. — Чуя Накахара, —задушено шепчет рыжик, перед тем, как притянуть Осаму к себе, целуя влажно и неторопливо. Рассматривание фотографий прошло не зря — Чуя чуть оттягивает вниз бинты и замечает свежие царапины, они неловко попали в объектив на одном из фото. Теперь хотелось рассмотреть Осаму полностью — заметить все его недостатки, только чтобы хранить их в себе, самозабвенно расцеловывая кожу и, может, периодами написывая едкие комментарии, осознавая в глубине души, что ненависть — всего лишь сублимация потаенного желания. — Дазай Осаму. Пойдем отсюда, — отвечает Дазай после поцелуя и выводит Накахару из кафе, держа его за руку. Подальше от шума, подальше от людей, подальше от своего одиночества. Он, признаться, не ожидал, что Чуя так грубо прижмет его к стене, как только они окажутся в переулке. Видимо, нрав был у него не очень терпеливый! Удивительно, что он минут двадцать, не отрываясь, смотрел на Осаму в баре. Ха, и что бы аноним сказал на это? Пока его внешность критикует один злопыхатель, красивые рыжие мальчики заглядываются на него за барной стойкой! Накахара немногословен, целует снова, пока его руки трогают грудь, забираясь под плащ. Он так сильно давит на грудную клетку пальцами, что, кажется, в любой момент пройдет ими насквозь. Может… может, стоит оставить для себя пару секретов. Чуя хотел превратить это странное знакомство в исследование, в дурацкий роман, который, наверное, продавали бы в маленьких магазинчиках за 170 йен. Он… оставит самое сладкое на потом. Он увидит всего Дазая со временем. Будет открывать его медленно и смакующе, как неожиданные подарки. Действует грубо — Дазай успевает только жаждуще хвататься за плечи и откидывать голову назад, пока Накахара расцеловывает его шею, а потом кусает. Кусает грубо, почти ненавистно — страсть перемешалась со злобой, и это лучшее, что Осаму только мог себе представить. Ласки, тяжелое дыхание и влажные губы на коже вперемешку с болью, что иногда заставляла содрогаться. Он давно думал о чем-то подобном, представлял перед сном чуть стыдливо, но никогда бы не подумал, что когда-то получит это. Да еще и от кого? От какого-то незнакомца-карлика, которого он встретил в баре. Все те женщины никогда не могли ему дать подобного. Что ж, видимо, иногда судьба его все-таки любит. — Ах, Чуя, куда же ты торопишьс… — Осаму не успевает закончить, его вопрос прерывает глухой стон: Накахара сжимает его член сквозь брюки и смотрит в глаза. Пальцы Дазая бегут по шее, и Чуя чуть опускает голову, чтобы укусить один из них. — Не рассчитывай, что я буду с тобой нянчиться, — грубо произносит Накахара и даже не удосуживается снять брюки. Он расстегивает ширинку — сначала свою, а потом Осаму. Хватает мумию за запястье (сначала нежно его расцеловывает, а потом уже привычно впивается зубами) и направляет к своему паху. Дазаю не нужно объяснять, что делать дальше, его ладонь забирается в трусы и грубо обхватывает член. Чуя со стоном поступает так же. Они опьяненно смотрят друг другу в глаза, пока совершают цикличные движения. Обоим хочется удавиться от возбуждения, Чуе еще от ненависти, Дазаю — от нежелания жить. Но в темном переулке они теряются, оставляя вместо себя только слепую страсть. Она пропадет вместе с оргазмом. Они с грязными руками и нижним бельем отстранятся друг от друга. Осаму захочет припасть к груди Накахары, Чуя — ударить Дазая, но оба остановят себя. Чуя в тусклом теплом свете уличного фонаря оставит Дазаю свой номер. Начеркает его торопливо, но аккуратно. Он хочет встретиться снова. Осаму тоже. А через пару дней под новой фотографией Дазай обнаружит необычный, но до смеха прозаичный комментарий от все того же загадочного злопыхателя. «И член у тебя маленький, скумбрия»