Либестраум нет. 3, Лист
6 апреля 2024 г. в 01:35
Линч чувствует, что дрожит с того момента, как вступает в резные дубовые двери особняка. Внутри темно и старо, затягивая его, словно черная дыра, с неизбывной гравитацией. Он чувствует запах полироли, остающийся на каждой деревянной поверхности в доме, и от этого у него болит и пульсирует голова. Он шаркает через вход, ожидая, пока дом нападет на него, как это всегда бывает. В детстве он часто оставался дома летом, когда у его родителей не было свободного времени, чтобы позаботиться о нем – к большому разочарованию Линча. Он жаловался родителям и умолял не отправлять его туда, но они не понимали, почему он поднимал такой шум и был крайне взволнован.
Почти каждую ночь, которую Линч проводил там, пианино играло само по себе.
Линч просыпался под навязчивые мелодии, эхом разносившиеся по особняку в полночь. Они всегда звучали грустно и тоскливо, как будто смотришь на луну и желаешь пройтись по ее светящейся поверхности, пока за твоей спиной от шагов взлетает ввысь ослепляющая пыль. Каждый раз, когда Линч подходил к комнате с фортепиано, зачаровывающие песни продолжали играть до того момента, пока он не открывал дверь, позволяя незаконченному аккорду звучать по комнате. Это было ужасно, особенно когда проигрыватель иногда самопроизвольно включался после того, как Егор открывал дверь. Когда-то знакомые мелодии играли пугающе медленно, а за углами комнат, укутанных в мрак, виднелись силуэты черных незнакомцев. Наверное, им тоже нравилось музыкальное представление, — думал юный мальчик, всегда придерживаясь оптимистичных взглядов. Но эти убеждения не помогали в большинстве случаев. Он был всего лишь ребенком, поэтому, конечно, в истерике бежал в спальню дяди и тети.
Они ему не поверили. Никто никогда этому не верил.
И вот он здесь, полтора десятилетия спустя, бродит по тем же залам, ожидая момента ужасного ужаса, который овладеет им, как это всегда случалось, когда он был здесь один.
Мебель покрыта белыми простынями, наполняя дом карикатурными призраками. В таком случае кажется, что это мучительно пусто. Линч зажигает свет и идет на кухню, чтобы забрать запасной комплект ключей и конверт с документами, ожидавший его в западном крыле. Пол под ним твердый, но одной скрипучей половицы достаточно, чтобы у него подпрыгнуло сердце. По его коже пробегают мурашки, и пока он торопливо идет по коридору, оглядываясь назад, температура падает. Наконец он добирается до кухни и хватает ключи и конверт, ожидающие его на стойке. Он собирается переступить порог и вернуться в коридор, когда в особняке раздается одинокий аккорд.
Ключи и конверт с грохотом падают на пол, и он замирает на своем месте. У него перехватывает дыхание, и он клянется, что чувствует, как капелька пота скатывается по виску. Вопль грозит подступиться к его горлу. Ему не следовало приходить сюда. Ему следовало унять свое упрямство и попросить Джона пойти с ним.
Клэр де Люн. Его захватывающая мелодия медленно, но умело звучит в конце западного крыла, эхом разносясь по пустым комнатам, словно крик сирены. Линч не может решить: бежать отсюда или наконец встретиться лицом к лицу с одним из своих самых больших детских страхов.
Ноты набухают и затухают по мере того, как мелодия приближается к своей средней точке, где она прибывает и отливает, как горный поток. Егор почти испытывает благоговение, когда мелодия переводится в туманный рассвет над совершенно неподвижным лесом, где потоки золотых лент змеятся в воздухе изящными дорожками. Солнце сияет чудом, и бабочки целуют обнаженную кожу, пока внезапно не взойдет луна и не погрузит лес во тьму и лунный свет. Он не осознает, что идет в комнату с фортепиано, пока не обнаруживает, что приближается к резной раздвижной двери, за которой скрывается пианино. Его двойственность не оставляет ему ничего, кроме порошкообразного страха в руках Вселенной.
Он поднимает дрожащую руку к ручке и делает глубокий вдох, прежде чем открыть дверь смертельно медленно.
Музыка останавливается, оставляя незаконченный аккорд неловко висеть в воздухе. В ушах у него звенит, и он сглатывает густую каплю слюны, застрявшую в задней части рта, когда высовывается из-за дверного косяка, готовый бежать при первых признаках чего-то отдаленно паранормального. Комната обставлена как всегда: белые простыни, покрывающие каждый предмет мебели в доме, здесь отброшены. Журналист глубоко вздыхает и переступает порог комнаты. Еще только ноябрь, но в комнате такое ощущение, будто окно в ней весь день было приоткрыто. Он смотрит налево и направо, прежде чем на цыпочках подойти к пианино, беспокойно дыша.
Он больше не хочет бояться этого пианино. Его ладони вспотели, он вытирает их о джинсы и неуверенно садится на табуретку. Поддон уже установлен вертикально, демонстрируя чистые клавиши из черного дерева и слоновой кости. Часть Линча хочет убежать из комнаты и никогда не возвращаться, но другая половина – более импульсивная и, возможно, поэтичная половина – хочет остаться.
Клэр де Люн. Он знает это так же, как сломанный гитарист знает Wonderwall, а разбитый пианист знает River Flows in You.
Нет никаких проблем начать играть на фортепиано с того места, где он остановился, однако он чопорен и неопытен. Он улавливает как можно больше нисходящих арпеджио, а затем вводит мелодические аккорды, накладывающиеся на них. Это как яркий свет звезды среди клубящихся потоков дыма. В лунном свете он замедляется до нежной сонаты, а затем переходит в медленный восход арпеджио. Его игра далека от совершенства, но звучит он почему-то даже лучше, чем исполняет.
Когда Линч собирается выдохнуть и, наконец, расслабиться, приступив к игре, он замечает нечто явно пугающее.
Всякий раз, когда он пропускает ноту, клавиша нажимается сама по себе. Его левая рука отбрасывается, как будто она только что коснулась горячей кастрюли, и клавиши нажимаются там, где должна быть его рука. С его губ срывается тихий крик, когда он вскакивает с табурета для пианино, с грохотом отбрасывая его назад. Он отшатывается назад, пока не падает с глухим стуком на задницу, и отползает еще дальше назад, чтобы увеличить дистанцию между собой и этим проклятым пианино.
Его сердце колотится в груди, когда он тупо открывает и закрывает рот, пытаясь произнести хоть слово.
— Я знаю, что ты здесь, — быстро заикается Егор. В комнате тишина, и парень не ждет ответа. Должно быть, за пианино бродит призрак, он в этом уверен. Он пытается справиться со своим прерывистым дыханием и привести в порядок мысли, а далее – поговорить с призраком: — Ты не хочешь, чтобы я поиграл? — нервно спрашивает Линч, напуганный тем, что ответ может быть «да».
Тишина.
Линч чувствует себя неловко и глупо, ведь разговаривает сам с собой. Он шаркает телом, пытаясь встать с холодных половиц. Возможно, последний вопрос поможет ему получить ответ.
— Хочешь, чтобы я с тобой поиграл?
Больше тишины.
Медленно, но верно на пианино нажимается единственная клавиша, и раздается тихая нота.
Да.
Линч полностью замирает, его мысли мчатся быстрее, чем он может осознать их. Пианино – нет, призрак – общается с ним. Дальше пришла ужасающая уверенность, что с ним в комнате действительно находится привидение. Что-то – кто-то – он не мог воспринять ни одним из своих чувств, существовало прямо перед ним с неизвестными намерениями и неопределенными способностями. Возможно, призраку нужно было, чтобы Линч во что-нибудь с ним сыграл. Журналист слышал о призраках, бродящих по местам, пока их предсмертное желание не исполнилось. Возможно, это было одно из этих предсмертных желаний. Вязкая слюна вновь скопилась в горле.
— Что ты хочешь, чтобы мы сыграли? — спрашивает он, медленно оглядывая комнату в поисках каких-либо признаков движения. От призрака нет ответа или указаний. Он делает глубокий вдох и встает, осторожно подходя к табурету для пианино, лежащему на боку, а из консоли под сиденьем льются ноты.
Он поправляет табуретку и собирает стопки нот. Некоторые страницы состарились до такой степени, что начали желтеть и размягчаться. Егор аккуратно раскладывает каждый кусочек по полу рядами, надеясь, что, дав призраку несколько вариантов, он сможет ответить. На выбор есть множество классических произведений, и Линч только надеется, что призраку не нравится Рахманинов. Он определенно не в настроении рвать кожу между пальцами невозможными растяжками на полторы октавы. В конце концов он заканчивает раскладывать все детали по полу, и они почти покрывают всю площадь комнаты плиткой. Он делает шаг назад и с раздражением указывает на музыкальный коллаж перед ним.
— Давай, выбери один.
Линч не знает, чего ожидать в ответ на его усилия. В комнате тихо, и он начинает сомневаться, существует ли вообще привидение. Однако призрак как будто чувствует его нетерпение, когда окно внезапно распахивается и впускает порыв воздуха. Каждый лист бумаги внезапно взлетает в воздух и кружится, как осенние листья, сморщивается и покачивается, а затем падает на землю и скользит по полированным половицам. Он с ужасом наблюдает, как его усилия разбросаны по полу и продолжают уноситься ветром. Его тошнит от мысли, что он рассердил призрака; Линч слышал множество якобы правдивых ужасных историй о людях, которых преследовали призраки, особенно демонические духи, с которыми они вступали в контакт через доску для спиритических сеансов.
Внимание привлекает звук хлопающей на ветру бумаги.
На краю комнаты лежит единственный комплект нот, в углу которого закреплена нотная книга. Он стоит там, где его первоначально положил Линч, только он не помнит, чтобы оставлял там нотную книгу. Он берет бумаги и чувствует, как по спине пробегает озноб.
Либестраум нет. 3, Лист.
В переводе это означает «Любовная мечта». Он слышал это раньше и не может не сглотнуть от того, насколько сложно будет сыграть эту пьесу без практики. Раньше парень никогда не практиковал пьесу. Клэр де Люн возникла благодаря мышечной памяти; Ему могло быть восемьдесят, и он все еще помнил, как в нее играть. Что кажется самым пугающим, так это то, насколько романтична эта пьеса. Это даже не написано как дуэт.
Линч откашливается и стряхивает нервы, прежде чем сесть на табуретку. Он не чувствует призрака рядом с собой, поэтому не совсем уверен, что делать. Он раскладывает страницы на подставке и вытирает потные ладони о джинсы, тяжело дыша.
— Я никогда раньше не играл нечто подобное, — поясняет Егор вслух, надеясь, что призрак не рассердится на его неизбежно плохую игру и ошибки.
Хотя басовый ключ журналист считает немного труднее читать, это гораздо более простая половина произведения. Он втягивает последний глоток воздуха, прежде чем его палец достигает первой ноты, E♭. На второй ноте, A♭, C на две октавы выше давит сама по себе. Он неловко замирает, удивляясь, что это привидение будет играть с ним, причем в его темпе. Партия правой руки продолжается художественно синхронизированными восходящими и нисходящими партиями арпеджио. Легко сказать, что этот призрак был невероятно опытным игроком.
Линч продолжает играть медленные ноты и аккорды, а призрак слегка замедляется, приближаясь к той части, которую должен играть парень, наблюдая за каждым его движением, чтобы они били каждый аккорд идеально синхронно. По ходу пьесы арпеджио становятся минорными, но вскоре снова переключаются на мажорные, когда Линч щурится на ноты. Вместе произведение не течет из-за незнания его Линчем, но призрак продолжает терпеливо ему подыгрывать. Они проходят через первую часть пьесы, оставляя в воздухе одну длинную ноту «ми». В следующем разделе Егор сталкивается с быстро восходящим и нисходящим набором хроматических аккордов, тесно связанных между собой правой рукой. Он задерживает дыхание, торопливо расшифровывая записи. Поскольку он случайно берет не ту ноту, призрак, кажется, компенсирует свои неточности быстрым исправлением.
Далее идет романтическая тема, здесь произведение становится сложнее. Линч, спотыкаясь, пробирается сквозь него с помощью призрака, следя за тем, чтобы яркая мелодия почти не прерывалась. Музыка наполняется красками и интенсивностью, переходя в величественную мелодию. Он борется с прыжками и быстрыми арпеджированными подъемами, робкая игра резко контрастирует с гораздо более смелой и уверенной игрой призрака. Произведение снова замедляется и переходит в новый хроматический спуск по мере перехода к другой части, когда призрак берет верх. Линч чувствует, как пот стекает по его лбу, а волосы на шее прилипают к коже. Это тяжелая работа и нервная попытка не совершить ошибку.
Первоначальная тема песни возвращается, только на этот раз партия левой руки более полная и деликатная. Журналисту нужно дотянуться до того места, где играет призрак, чтобы взять аккорды в более высоких октавах. Ничего не мешает, но кажется несколько родным. Произведение снова замедляется, переходя к более мрачной теме, возможно, в музыке звучит упадок любви, а может быть, даже потеря.
Он замедляется и переходит в заключительную стадию, медленно повторяя главную тему и переходя в затянутый финал финальных нот, которые перестают заканчиваться, как вечная память. Они вместе берут финальный аккорд, и он разносится по комнате. Линч, наконец, может оторвать взгляд от нот и видит, как чья-то рука осторожно отодвигается от клавиш, когда заканчивается последняя нота. Пальцы длинные, с узловатыми костяшками и синими венами, змеящимися по бледной коже. Линч резко вдыхает, проведя взглядом по руке человека, и сталкивается лицом к лицу с немолодым человеком, сидящим рядом с ним. Его взгляд нежный, а глаза выглядывают из длинной пряди волос. Уголок его рта слегка дергается вверх в короткой причуде: ленивая улыбка.
Линч не может пошевелиться. Этот человек, должно быть, призрак.
Он вздрагивает, когда мужчина осторожно встает со своего конца табурета и бесшумными шагами подходит к тому месту, где Егор сидит, застыв на табурете у пианино, и смотрит на него широко раскрытыми глазами. Глаза мужчины закрываются, он наклоняется и кладет холодную, но нежно-сильную руку на шею журналиста. Его губы мягко прижимаются к макушке головы сидящего, и он медленно выпрямляется. Рука на его шее отдергивается, и мужчина смотрит на золотой солнечный свет, льющийся в окно.
Он здесь. Дядя рядом.